Через некоторое время неприятное ощущение, что кто-то наблюдает за мной, заставило меня поднять голову и посмотреть на дверь, где я увидела Альфи, его лицо казалось белым, а в глазах застыла боль. Когда наши взгляды встретились, он повернулся и побежал. Мои щеки горели от стыда, но Эдвард обнял меня еще крепче, и я закрыла глаза, позволяя теплу накрыть меня.
11 ноября 1887 года
Эдвард сегодня уезжает. У него в Лондоне важные экзамены, которые он не должен пропустить. Я не знаю, как справлюсь без него, потому что он стал моей скалой. Он давал мне утешение, как и я ему, и мы проводили часы, разговаривая каждый вечер после того, как я заканчивала свою работу по дому. Наши любовные ласки были полны страсти и наслаждения, что я и представить себе не могла, что так может быть; он никогда не принуждал меня с того самого первого раза. По словам кухарки, это было то, что нужно делать, если вы хотите, чтобы ваш муж был счастлив и у вас появились дети.
Мне стыдно за то, как я себя вела, и я понимаю, что честные девушки не ведут себя подобным образом, но это кажется таким правильным, потому что я думаю, что влюбляюсь в Эдварда все сильнее, что не смогла бы остановиться, даже если бы попыталась. Мы должны держать нашу дружбу в секрете, потому что я прислуга, а о том, что хозяин дома ведет себя так, никто не должен подозревать. Если его светлость узнает, меня отошлют, а я этого не вынесу; этот дом и люди в нем — единственная семья, которую я знаю.
Альфи не сказал мне ни слова с той самой ночи похорон, и я искренне огорчена; он мой лучший друг, и я очень по нему скучаю. Как только Эдвард уедет в Лондон, я попытаюсь поговорить с ним наедине и все ему объяснить.
Его светлость впал в такую меланхолию, что у меня сердце разрывается, когда я смотрю на него. Он ничего не ест и целыми днями сидит в своей комнате и пьет только виски. Он выглядит ужасно, и Эдвард признался мне, что сильно беспокоится о нем.
Я занялась делом и пошла убирать классную комнату, чтобы не думать об Эдварде так сильно. Он пришел ко мне, чтобы попрощаться, и я поймала себя на том, что удивляюсь, как мы перешли от ненависти друг к другу к любви за такой короткий промежуток времени. Он поцеловал меня, и я не хотела, чтобы он останавливался. Я хотела, чтобы он занялся со мной любовью в последний раз, прежде чем уедет, но я вела себя глупо и эгоистично. Я крепко обняла его, и он сказал мне, что вернется домой снова, как только сможет, чтобы увидеться со мной. Потом он повернулся и ушел, и я пожалела, что не могу пойти с ним.
13 ноября 1887 года
Альфи умудрялся избегать меня, но сегодня я улизнула от полировки столового серебра в столовой и отправилась искать его. Знала, что он будет в оранжерее ухаживать за растениями, которые леди Ханна сама посадила из семян, потому что кухарка сказала мне, что он делал это каждый день с тех пор, как она умерла. Это был Альфи, такой добрый и заботливый, и он не хотел, чтобы растения погибли: поддерживая их жизнь, он отдавал дань памяти леди Ханне.
Когда я вошла, он отвернулся от меня, но я взяла лейку и начала помогать ему. Он велел мне уйти, а я сказала, что он просто обязан поговорить со мной, что не хочу, чтобы мы стали врагами, и что скучаю по нему. Я взяла его за руку и усадила на сломанную скамейку в дальнем конце оранжереи. Я сказала ему, как мне жаль, что он увидел меня с Эдвардом в тот вечер, и что я не горжусь своим поведением, но что я люблю Эдварда. Альфи громко рассмеялся и сказал, что Эдвард самый эгоистичный и злой человеком, которого он когда-либо встречал. Он сказал, что единственная причина, по которой Эдвард вообще интересовался мной, заключалась в том, что он подслушал разговор Альфи с Гарольдом о том, как сильно я ему действительно нравлюсь. Я вскочила, я была так зла на него за то, что он сказал такую ложь, и у нас вышел ужасный спор. Альфи потянул меня за руку и усадил обратно на скамейку, сказав, чтобы я вела себя тихо, пока нас не услышали, и мы не попали в беду.
Я слишком хорошо помнила Эдварда, который заставлял меня играть в его ужасные игры, Эдварда, который гонялся за мной с мертвыми кроликами. Но люди меняются, и мне хотелось верить, что он перерос все эти детские шалости. Альфи покачал головой и сказал, что леопард никогда не меняет своих пятен. Но я ему не верю: каждый заслуживает второго шанса. Но все же он посеял крошечное зернышко сомнения в моем уме, и с каждым днем я знаю, что оно станет немного сильнее, если я буду его лелеять. Я так хочу верить, что Эдвард действительно любит меня и что однажды он даже попросит меня стать его женой.
Тогда Альфи шокировал меня и попросил выйти за него замуж. Он сказал, что любит меня всем сердцем так, как Эдвард никогда не полюбит. Я рассмеялась и сказала, чтобы он перестал быть смешным. Именно тогда я причинила ему такую боль, что не думаю, что когда-нибудь прощу себя, но я не испытываю к нему таких чувств, как к Эдварду. Я сказала об этом Альфи и о том, что хочу иметь много детей от Эдварда, чтобы они бегали вокруг и наполняли аббатство Вуд своим смехом. Этот прекрасный дом стал бы гораздо лучше, если бы вокруг стен эхом отдавались голоса детей, а не приглушенные голоса убитых горем людей.
Альфи уставился на меня так, что я чуть не расплакалась. Он поднялся и едва мог стоять; все его тело тряслось, и я знаю, что ему хотелось плакать. Я совсем не хотела причинить ему боль, но для меня он очень дорогой друг, и я не хочу делить с ним остаток своей жизни. Когда он уходил, я чувствовала себя самой жестокой женщиной в мире и молила бога, чтобы Альфи простил меня и нашел кого-то, кто действительно полюбил бы его.
1 декабря 1887 года
Его светлость уже несколько недель не выходит из своей комнаты и отказывает всем посетителям. Гарольд уносит все блюда и напитки нетронутыми. Кухарка сказала мне и Милли, что если его светлость будет продолжать в том же духе, то умрет от разрыва сердца. Я не могу себе представить, как ему грустно, потому что тоже скучаю по смеху и музыке леди Ханны каждую минуту каждого дня. Я привыкла вытирать пыль, напевая себе под нос, и это наполняло мое сердце радостью. Теперь я чувствую, что какая-то часть меня исчезла, поэтому я не могу себе представить, что чувствует его светлость.
Эдвард прислал мне письмо, в котором написал, как сильно скучает по мне и как считает дни до Рождества. Оно лежит у меня под подушкой, и я читаю его каждый вечер перед сном. Кухарка дразнила меня, спрашивая, кто мог писать мне, и Альфи сказал ей, что это хозяин. Я рассмеялась, когда она стукнула его по затылку и сказала, чтобы он не был таким наглым, и заслужил хорошей затрещины.
3 декабря 1887 года
Сегодня произошла еще одна ужасная трагедия в этом доме великой печали. Я вышла на улицу, чтобы развесить ковры из бильярдной, и столкнулась с самым ужасным зрелищем. Его светлость висел на большом дубе. Лицо у него было серое, синие губы приоткрыты, из них торчал язык. Я кричала и кричала так громко, как только могла, потому что не знал, что еще делать. Альфи выбежал из буфетной, а за ним — Гарольд, кухарка и Милли. Кухарка упала на колени и перекрестилась. Я снова застыла на месте, не в силах пошевелиться, не сводя глаз с его светлости, раскачивающегося, как огромная марионетка.
Я понятия не имею, как долго мы стояли так, глядя на ужасное зрелище, открывшееся перед нами, но в следующее мгновение появились доктор Смит и полицейский из города — Гарольд послал за ними. Я услышала, как Альфи шепнул кухарке, что Гарольд позвонил Эдварду, чтобы тот немедленно вернулся домой. Бедный Эдвард, он потерял обоих родителей за такой короткий срок и самым страшным образом. Я чувствую себя виноватой, потому что очень рада, что он вернется домой раньше, и надеюсь, что смогу утешить его, потому что мне больше нечего ему предложить.
4 декабря 1887 года
Эдвард вернулся домой, в дом тишины и горя. Тело его светлости положили в массивный дубовый гроб с самыми блестящими медными ручками в малой гостиной, чтобы люди могли прийти и засвидетельствовать свое почтение.
Гарольд попросил меня сделать для его светлости последнюю вещь: войти и убедиться, что комната выглядит прилично для посетителей, не видно ни пылинки. Я была так напугана, что не решалась заглянуть в гроб. Не могла этого вынести. Что, если он откроет глаза? Я прислонила к двери тяжелую книгу, чтобы дверь не закрылась, потому что закричала бы на весь дом, если бы та захлопнулась за мной, и я оказалась бы заперта там вместе с холодной мертвой оболочкой тела моего хозяина. Никогда в жизни не работала так быстро. Я просто надеюсь, что он и леди Ханна воссоединились; мне невыносима мысль о том, что он вечно будет бродить вокруг потерянной и одинокой душой.
Вчера вечером после ужина кухарка начала свою обычную болтовню. Хотя гораздо более сдержанно, чем обычно, но она получила огромное удовольствие, сообщив нам о том, что происходит с душой, когда кто-то лишает себя жизни. Милли пришла в ужас при мысли, что бог оставит кого-то, потому что они оказались в таком отчаянии, что не увидели другого выбора, кроме как покончить с собой. Позже я сказала ей, что если человек достаточно храбр, чтобы решиться на такое по какой-то причине, то, конечно же, бог не будет настолько жесток, чтобы повернуться к нему спиной.
Еще кухарка беспокоилась о том, что с нами теперь будет. Она убеждена, что Эдвард захочет продать дом, потому что у него останутся только плохие воспоминания, и тогда мы все останемся без работы и крыши над головой. Мне хотелось сказать ей, что у него должны остаться и хорошие воспоминания, но промолчала. Все захотят точно знать, что я имею в виду, а я не хочу сейчас поднимать шум: у Эдварда и так хватает забот.
Все время, пока мы находились на кухне, Альфи смотрел на меня со странным выражением лица. Я очень надеюсь, что он не сляжет с каким-нибудь недугом.
5 декабря 1887 года
Эдвард нашел меня вчера вечером в классной комнате. Я пришла сюда, чтобы почитать и не мешать никому. Мне не нравится быть внизу, когда тело его светлости находится в доме. Я не спала с самого рассвета, но не могла заснуть. Все остальные слуги сидели на кухне вокруг очага и пили вино из бутылки, которую открыл Гарольд. Я не хотела больше слушать их праздные сплетни: мне хотелось побыть одной.
Эдвард был так занят с полицией, потом визит его дяди и викария, что он даже не признал моего существования, и я должна признать, что это глубоко ранило меня. Дверь открылась, и я подняла глаза от книги, чтобы увидеть Эдварда, стоящего там. Его лицо выглядело намного старше, чем в последний раз, когда я его видела. Его глаза были черными, и на какое-то мгновение мне стало страшно; прошлые воспоминания пронеслись в моей голове. Это была такая болезненная улыбка, что я встала со стула, и в три коротких шага он пересек комнату и подхватил меня на руки. Я почувствовала теплую волну в животе, когда его губы встретились с моими. Он держал меня так крепко, что я не могла дышать, когда он целовал меня, и мне пришлось отстраниться от него. Он погладил меня по волосам и взял за руку. Я ожидала, что он поведет меня в мою спальню, но вместо этого он повел меня к себе. Я остановилась в дверях, боясь, что кто-нибудь увидит нас. Эдвард улыбнулся и сказал, что теперь он хозяин дома и будет делать все, что ему заблагорассудится. Он сказал, что после похорон отца сообщит прислуге, что я больше не буду горничной. Что мы пара и что со мной следует обращаться как с леди. Я не могла вымолвить ни слова, настолько удивилась. Он засмеялся и потащил меня в свою спальню, закрыв и заперев за мной дверь.
Я бывала здесь бесчисленное количество раз, но никогда так, как сейчас. Его кровать была огромной по сравнению с моей. Мы стояли рядом с ревущим огнем, который я развела раньше. Он начал раздевать меня, и вскоре мы уже лежали на кровати. Она казалась такой мягкой, а шелковые простыни охлаждали мою пылающую кожу. Я закрыла глаза и понадеялась, что эта ночь никогда не кончится.
Проснулась я в холодном свете зари и ахнула: кухарка рассердилась бы на меня, если бы я не спустилась вниз вовремя, чтобы накрыть на стол. Я высвободилась из теплых объятий Эдварда и подобрала с пола свою одежду. Быстро оделась. У меня нет времени умыться или расчесать волосы, но я заколола их на макушке, как могла.
Выскользнула в коридор, где меня встретил Альфи, который только что сбежал по лестнице для слуг. Я знала, что его послали искать меня, и мои щеки вспыхнули. Он смотрел на меня с презрением, но в его глазах плескалось столько боли. Он сказал, что кухарка послала его узнать, не заболела ли я, потому что до сих пор не встала. Я умоляла его не говорить ни ей, никому-либо другому, но он не сказал ни слова. Вместо этого он повернулся ко мне спиной и пошел прочь, опустив плечи и замедляя шаги.
И снова я почувствовала, как мое сердце разрывается еще сильнее. Если так пойдет и дальше, боюсь, оно разорвется пополам, и я умру от разбитого сердца, как и его светлость.
Глава 7
Дерек Эдмондсон сидел за ужином со своей сестрой. Он гостил у неё, приехав с недельным визитом из Бернли. Будучи практикующим медиумом с десяти лет, он любил путешествовать по северо-западу, посещая различные спиритические церкви и демонстрируя свои экстрасенсорные способности. Жалованье оставалось ужасно мизерным, но все же это лучше, чем сидеть дома в обществе одних мертвецов.
В его голове крутились три имени. Они были похожи на торнадо, набирающий скорость, и, откровенно говоря, от этого он почувствовал себя плохо. Капли пота выступили у него на лбу, и он знал, что если встанет, то почувствует головокружение. Не в силах остановиться, он начал бормотать.
Сестра повернулась к нему.
— Что ты только что сказал? О, Дерек, ты выглядишь ужасно. В чем дело? Ты что, заболел?
— Энни, Эдвард, Элис, Энни, Эдвард, Элис… нет, прекратите сейчас же, я приказываю вам. — Он поднялся со стула на нетвердые ноги. — Вы должны прекратить это, пожалуйста.
Вихрь прекратился и сменился видением полуразрушенного викторианского особняка. Он дважды моргнул, чтобы прогнать эту картину из головы, и снова рухнул на стул. Сестра наклонилась и прижала ладонь к его лбу, проверяя, нет ли у него температуры. Он смахнул её, не желая, чтобы его беспокоили. Она была встревожена, и ему было жаль, что он заставил её чувствовать себя так, но что-то плохое, возможно даже катастрофическое, показалось на горизонте, и кто бы ни были эти Элис, Энни и Эдвард, они напрямую вовлечены. Будь у Дерека такая возможность, он не стал бы вмешиваться ни при каких обстоятельствах, но он знал, что теперь слишком поздно, и независимо от того, хотел ли, он уже по уши в этом замешан.
— Я в порядке, Джоан, просто на минуту мне стало не по себе, но сейчас все порядке. Прошу прощения, если напугал тебя.
Джоан подняла брови.
— Ну, если ты уверен. Не то чтобы я не привыкла к тому, что ты порой ведешь себя немного странно?
Дерек рассмеялся, откинул голову на спинку стула и закрыл глаза.
***
Энни потянулась и зевнула. Тесс громко храпела. Энни отодвинула дневник в сторону и встала, чтобы проверить, все ли двери и окна заперты. В голове у неё гудело. Знал ли этот особняк что-нибудь, кроме печали? Неудивительно, что атмосфера там такая гнетущая. Однажды она смотрела передачу о прошлых воспоминаниях, запечатлевшихся в окружающей обстановке. Старый особняк стал бы идеальным местом, чтобы проверить эту теорию: два человека умерли в доме и саду, и она задавалась вопросом, сколько еще пострадало от той же, если не худшей, судьбы.
Умывшись и натерев лицо увлажняющим кремом племянницы, она проверила все спальни, убедившись, что они пусты. Огромная старинная медная кровать в главной спальне выглядела так заманчиво: Энни могла представить, как рухнет на неё вместе с Уиллом. Она прошла по коридору до самой маленькой спальни, в которой устроила бардак: аккуратность никогда не являлась одной из её лучших черт. Оставив ночник включенным, и забравшись в односпальную кровать, она натянула одеяло на голову и плотно подоткнула его под ноги. Одним из самых больших её детских страхов была мысль о невидимых руках, стаскивающих с неё одеяло ночью, и она все еще испытывала его, когда спала в незнакомом месте.
***
Уже на выходе из участка, Уилл заглянул в общественный офис, чтобы узнать, там ли еще Клэр и Салли. Когда он вошел, они обе разразились хихиканьем.
— Послушай, Уилл, то, что ты сказал нам раньше, заставило меня забыть про сыр и маринованные огурцы.