Я приподнимаюсь на локтях и кладу руки под подбородок. Я часто так делаю, когда нахожусь рядом с ним. В Базе есть что-то такое… очаровательное. Он из тех, кто рождается и воспитывается в лучших семьях. Он акула в бизнесе и в жизни, самая сильная во всем танке. Пока мы находились в Сан-Франциско, я воочию убедилась, насколько он разбирается в бизнесе. Он чувствует более слабого противника. Охотясь на них, он сжевывает их, а потом выплевывает, как мусор. Это то, как Баз Кинг, решал свои вопросы. Я не понимала этого до поездки в Сан-Франциско, как кто-то настолько молодой мог создать такую империю в его возрасте, но те несколько дней, когда я сидела в первом ряду? Я поняла. Слишком хорошо поняла.
Баз пугал и возбуждал меня одновременно. Он был наркотиком, к которому я с каждым днем становилась все более зависимой.
Мои локти впиваются в шелковистые мягкие простыни и такой же мягкий матрас. Мы уже некоторое время отдыхаем в постели База. После секса это кажется самым разумным. Не думаю, что кто-то из нас готов к разговору или прогулке в данный момент. Он сообщил, что ему нужно ответить на несколько электронных писем, а затем мы могли бы вернуться к тому, чем занимались ранее, но, честно говоря, мне очень нравится смотреть, как он работает.
Когда он в деловом режиме, это что-то делает со мной. Как будто я вижу его самые интимные моменты. Его брови сведены, и между ними эта постоянная складка, когда он возится с чем-то на своем Айпаде. Время от времени его пухлые губы двигаются, когда он бормочет что-то себе под нос, скорее всего, читая электронную почту и запоминая информацию.
После того, как он чуть не поймал меня на лжи за пределами своего центра безопасности, а затем несколько дней назад свозил в Сан-Франциско на своем частном самолете, мы с Базом стали ближе. Теперь я думаю, что заслужила его доверие. Хотя, это может быть просто принятие желаемого за действительное с моей стороны. У него нет причин считать свои мотивы пребывания здесь неэтичными. Никаких нарушений с моей стороны обнаружено не было. Кроме того, что я так и не назвала ему имя своего фальшивого бывшего.
Что еще мне оставалось делать? История, которую я рассказала, была неправдивой. Я не хотела рисковать, называя вымышленных имен, где в конце концов окажется, что какой-то бедняга Баз сделал что-то такое, чего никто из нас не сможет вернуть. Даже если я не думаю, что он способен быть опасным, это еще не значит, что он не опасен.
Откуда мне знать, что он не станет искать моего «бывшего»? А если он найдет подходящее имя, попытается ли он связаться с этим человеком? Причинить вред от моего имени? Я не хочу думать так высоко о себе или гудеть в свой собственный рог, но это возможно. И я не могу рисковать.
— Как часто ты путешествуешь? Что с сетью курортов Kings Resorts? Трудно ли разделять свое время здесь, в Лос-Анджелесе, и везде, где ты нужен?
— Гораздо больше, чем мне бы хотелось. Но я уже привык к этому. Раньше, когда сеть только расширялась, это отнимало у меня много сил.
— Больше нет?
— Сейчас тоже, но теперь я с нетерпением жду этого. Я хочу, чтобы курорты Kings Resorts пережили меня и я смог передать это моим детям. Чтобы убедиться в этом, мне нужно, чтобы все шло гладко. Это означает, что теперь придется выполнять всю тяжелую работу.
— Вау. Так ты хочешь семью? Я не принимала тебя за такого типа.
Он усмехается.
— Я не хочу семью.
Ладноооо.
— Почему курорты? Как ты оказался… здесь? — я оглядываюсь вокруг в поисках
акцента.
Он ухмыляется.
— Я занимаюсь другим бизнесом, а не только курортами.
— Ах, точно. Клуб. Что-нибудь еще, что я упускаю?
Баз пожимает плечами, все еще постукивая, работая.
— Ночные клубы, рестораны, курорты. Вот насколько моя власть распространяется. На данный момент.
Мои брови взлетаю вверх.
— Ты очень самоуверен.
Он бросает на меня ухмылку.
— Я знаю, в чем я хорош.
— Ох. — я смеюсь. — Я в этом не сомневаюсь. Какие у тебя родители? Твой отец какой-нибудь магнат?
— Можно и так сказать. Семья моей мамы происходила из богатых семей Бразилии. Мой дедушка Тобиас Кингстон женился на матери моей мамы, Джулии Тейшейре. Мой дед владел большим количеством земли здесь, в штатах, поэтому он делил свое время между своей новой семьей в Бразилии и своей работой здесь, в США. Это похоже на повторение истории с моей матерью и моим отцом. Они познакомились, когда он находился в Бразилии, занимался бизнесом, все еще пытаясь сделать себе имя. Моя мама мгновенно влюбилась, а остальное уже история. Думаю, мой отец всегда чувствовал, что он должен доказать семье моей мамы. Особенно моему деду Тобиасу. Он был миллионером, а мой отец просто каким-то бедолагой, пытавшимся показать всем, из чего он сделан. Ему пришлось потрудиться, чтобы добиться успеха. Иногда он слишком старался проявляя себя, а когда я был моложе, я этого не замечал. Я всегда считал его придурком за то, что он никогда не видел ничего хорошего из того, что я делал. Но теперь я понимаю, что он пытался заставить меня работать на него. Он мне ничего не передал. Я проработал в фирме много лет, пока до меня не дошло, что я не хочу идти по его стопам. Я хотел превзойти его. И я это сделал. Небо это предел.
— Ты близок с ними? Я имею в виду твоих родителей?
— Мы видимся на каникулах, но у каждого своя жизнь и свой бизнес. Они это понимают.
Я выпрямляюсь, более чем когда-либо заинтригованная этим человеком и его прошлым.
— Знаете, мистер Кинг, вы не менее интересны, чем они.
— Да, я слышал, — сухо замечает он.
Мы сидим в тишине еще некоторое время, пока он работает, и я продолжаю изучать его. Его загорелая кожа, подтянутая грудь и резкие угловатые черты лица. После того, как я много лет назад под ковром смахнула свою влюбленность в База, мои взгляды всегда были сосредоточены на Тренте, что я никогда не обращала особого внимания на остальных парней в компании.
Я хочу спросить его, что случилось с его прошлой девушкой Саммер. Они были вместе с средней школой в течение многих лет. Что произошло тем прошлым летом в Ферндейле? Похоже, это и есть катализатор. Вот тогда все хорошее в городке пошло прахом. То лето казалось началом конца.
— Каким ты был, когда был моложе? — мой голос прорезает тишину.
Он отрывает взгляд от экрана и смотрит на меня. Замолкает на секунду, его брови хмурятся, когда он думает о своем прошлом.
— Я был идиотом. Как и большинство подростков.
— Толпы подружек, я полагаю?
Он усмехается
— Можно и так сказать.
— Хм… — я приподнимаюсь на локтях и нервно облизываю губы, готовясь задать этот следующий вопрос. — Ты всегда этим занимался… э-эм, делился девушками со своими друзьями?
Если бы я не была так внимательна, то пропустила бы это. Черты его лица напряглись, а тело застыло от напряжения. Похоже, мои расспросы задели за живое.
Я не затронула тему клуба и того, что там произошло. Для любого было бы очевидно, что он и его друзья делят девушек. Зачем еще приглашать столько девушек и обсуждать правила так открыто? У меня никогда не хватало смелости спросить об этом. До этого момента.
— Ты уверена, что твоя журналистская статья не обо мне? — насмехается он, поднимая бровь.
Краска отходит от моего лица, и я кашляю, задыхаясь от своей лжи, пытаясь стряхнуть ее.
— Конечно, нет. Мне просто любопытно. Я хочу узнать тебя поближе.
Похоже, мой ответ его успокоил или, по крайней мере, отвлек от работы.
— Мы не всегда делимся девушками. Такое было, когда мы были подростками.
Я поджимаю губы. Верно подмечено.
— А теперь? — спрашиваю я.
Он бросает Айпад на кровать и сморит на меня. Очевидно, мои вопросы либо раздражают его, либо становятся слишком назойливыми.
— Ты хочешь, чтобы я поделился тобой с моими друзьями?
Он больше не выглядит довольным моим любопытством.
— Боже, нет! — выпаливаю я.
Я осознаю упущенную возможность, как только реагирую. Поделиться ими означало бы сблизиться с остальными парнями, но… от одной мысли об их руках на моем теле мурашки бегут по коже. Я должна чувствовать то же самое по отношению к Базу, но не чувствую. Он не такой, как остальные, и мне нужно это доказать. Если не себе, то, по крайней мере сестре.
Когда я вспоминаю все плохое, что пришло из нашего городка, я не могу вспомнить, чтобы Себастьян являлся частью этих воспоминаний. Он был там у костра, но в ту ночь, предположительно, отправился домой, потому что на следующий день улетел на ежегодный семейный отдых в Бразилию. Я хочу дать ему презумпцию невиновности. Я имею в виду, может, его не было там, когда Мэдисон умерла. Может, ребята держали это в секрете от него все эти годы, и он понятия не имеет, кто они на самом деле. Но тихий голос в моей голове, который звучит так похоже на Мэдисон, продолжает шептать, что это неправда.
Он, кажется, удивлен моей вспышкой. Сколько девушек заползает в его постель, желая разделить его и его друзей? Мои глаза расширяются, когда мне вдруг приходит в голову одна мысль.
— Ты… ты хочешь поделиться мной?
Странное ощущение проносится в моем животе, тугое и сковывающее, заставляя меня неловко извиваться. По правде говоря, я не хочу, чтобы мной делились. Это эгоистично с моей стороны, учитывая, что я чертова лгунья, но я хочу, чтобы он хотел меня. Только меня. Я не хочу, чтобы он видел, как меня передают его друзьям. Потому что это означало бы, что я такая же, как все. В кои-то веки я хотела бы быть той Маккензи, которую кто-то хочет оставить себе.
Он смотрит на меня, не говоря ни слова. Глубоко вздохнув, он убирает свой Айпад и документы, затем пододвигается ближе ко мне. Он берет одну из непослушных прядей моих волос, выпавших из хвоста, и теребит ее пальцами. На фоне его загорелой кожи мои волосы кажутся светлее, чем обычно.
— Мысль о том, чтобы делить тебя с ними, с кем угодно, приводит меня в бешенство. Ты первая девушка, с которой я не хочу делиться. Обычно мне все равно, но ты… ты не похожа ни на одну из девушек, которых я когда-либо встречал. И я хочу, чтобы так оно и оставалось. Так что нет, никакого обмена не будет.
На моем лице появляется улыбка. Я могла бы сказать, что это все ради шоу, что я просто веду себя так, будто его слова меня радуют, но в глубине души я знаю, что это действительно так. Я улыбаюсь, как сумасшедшая. Улыбка настоящая, и от этого у меня болят мышцы щек.
Я сокращаю расстояние между нами и забираюсь к нему на колени. Его теплые руки обвиваются вокруг моей талии, притягивая к себе. Обводя языком контур его пухлых губ, я целую его, теряясь в его вкусе. Его язык требует погружения, и наши губы скользят друг над другом в тандеме, головы извиваются так и этак, в попытке найти ритм, который будет работать для нас обоих. Моя рука обвивается вокруг его шеи, и я прижимаю его тело к своему, падая на кровать. Он кладет руки по обе стороны от моей головы, заключая в клетку.
— Два месяца это слишком мало времени, чтобы я делал с тобой то, что хочу, — выдыхает он мне в шею, прокладывая дорожку поцелуев по моей обжигающе горячей коже. — Останься со мной.
Мои глаза распахиваются.
— Где именно остаться?
Я тяжело дышу, моя грудь дико вздымается, когда он тянет кружевную чашечку моего лифчика вниз, обнажая грудь. Он берет мой сосок в рот, водя языком вокруг затвердевшего комочка слегка покусывая.
— Здесь.
Он дует на мой сосок, заставляя мою спину выгнуться над кроватью. Затем переходит к другой груди, его умелые пальцы щиплют сосок. У моего сердца есть собственное мучительное биение, просто умоляющее быть наполненной. Кружевной материал пропитался. Я чувствую жар, практически ощущаю свой запах отсюда. Баз медленно целует мой живот, его язык кружится в пупке.
— В пентхаусе. Тебе не придется беспокоиться о расходах на собственный номер. В любом случае большую часть времени ты будешь проводить здесь.
Его язык скользит вниз, и он оставляет открытые поцелуи на моей лобковой кости, которые заставляют меня оторваться с кровати. Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь подавить стоны.
— Ты… ты ужасно уверен в себе, — задыхаюсь я.
— Ты можешь остаться здесь, и персонал будет в твоём полном распоряжении. На следующей неделе я уеду по делам на несколько дней, но, по крайней мере, здесь у тебя есть доступ к вещам, недоступным другим гостям.
Когда Баз оттягивает мое нижнее белье в сторону, обнажая мой промокший центр, мои мышцы сокращаются, умоляя ощутить его прикосновение. Он не разочаровывает. Ленивым, едва заметным движением языка он облизывает меня вверх и вниз, кружась вокруг клитора. Смущающе громкий стон вырывается из моей груди, и на секунду я забываю вопрос, который он задал.
— Я н-не знаю… Я не хочу быть… — я задыхаюсь, когда он погружает свой язык в меня. Его большой палец проводит твердые круги по моему клитору, и я чувствую волнение в животе. Жар нарастает, напряжение спадает. — Бременем… — мой голос прерывается стоном.
Баз ухмыляется у меня под кожей.
— Просто скажи «да», грязная девочка. Ты же знаешь, что хочешь.
Я улыбаюсь, глядя в потолок. Боже, я не понимаю, что происходит. Не знаю, что он со мной делает. Я даже не могу заставить свой мозг работать достаточно хорошо, чтобы взвесить все «за» и «против» этого решения.
Когда Баз втягивает мой клитор в рот, скользит двумя пальцами внутрь меня и медленно входит и выходит, я ловлю себя на том, что говорю:
— Да. Боже, да, Баз. Я останусь.
Как будто ответ радует его, он начинает сосать сильнее, его пальцы начинают двигаться быстрее, сгибая их. Подушечки трутся об место внутри меня, от которого буквально перехватывает дыхание. Я хлопаю руками по бокам, мои пальцы сжимают простыни.
— Ты готов разделить половину этого пространства с девушкой?
Я тяжело дышу, мои бедра двигаются в тандеме с его пальцами, пытаясь найти идеальное количество трения.
— Я делал это уже много раз.
Словно меня окатили холодной водой, улыбка исчезает с моего лица, и я резко поднимаюсь, смотря на него сквозь прищуренный взгляд. Я знаю, что у него были девушки до меня, но слышать об этом неприятно. Я не могу быть для него просто еще одной девушкой. Не хочу быть для него просто еще одной. Это сделало бы меня заменимой, как и всех остальных, с кем он встречается.
Выражение моего лица заставляет База усмехнуться. Он ползёт вверх по моему телу, его пальцы все еще внутри меня, просто больше не двигаются.
— Я шучу, Маккензи, — говорит он, становясь серьезным, видя выражение моего лица.
Напряжение в груди медленно начинает спадать, но полностью не уходит. Потому что в его словах есть доля правды. У девушки с начала недели, его ассистентки, был свой ключ. Что было с ней? Я отказываюсь становится его игрушкой на стороне. Если это сработает, то это должна быть я, и только я. Я знаю, он сказал, что ничего не происходит, но мне нужно услышать, как он это скажет. Мне нужны его слова, прежде чем я соглашусь на что-либо.
— Ты такой кретин, — я насмешливо смотрю на него и толкаю локтем в плечо. — Я останусь, но у меня есть некоторые условия.
Появляется его фирменная ухмылка. Как бензин в огне, она медленно начинает растекаться по его лицу.
— Условия?
— Если я останусь. Если мы будем вместе, ты не сможешь спать ни с кем другим. Не знаю, как ты, но заключить контракт — я не говорю, что у тебя кто-то есть, и ничего не говорю о девушках, с которыми ты спишь, — не вариант. Я отказываюсь делить тебя, пока я здесь. Поэтому, — я делаю паузу, прикусывая внутреннюю сторону щеки и обдумывая, как лучше сформулировать свое следующее утверждение, — Если есть кто-то с ключом, у кого есть доступ, пока я здесь, я хочу, чтобы это изменилось.
Баз медленно склоняет голову набок.
— Что-нибудь еще?
Он шевелит пальцами внутри меня, и я вздрагиваю, удивленный стон срывается с моих губ.
— Нет. Не думаю, — говорю я с придыханием.
— Договорились. А теперь раздвинь их пошире.
Моя собственная ухмылка крадется по моему лицу.
— Почему я должна?
Он снова начинает двигать пальцами и опускает голову мне к уху, шепча:
— Потому что я хочу, чтобы ты кончила мне на язык и пальцы, грязная девочка. Все, что ты сказала, было уже данностью. Считай, что дело сделано.
Мои глаза медленно открываются, и когда я смотрю на него, он ухмыляется, зная, что выиграл. Потому что заставил меня признать, что я не хочу делиться, что маленькая часть меня испытывает ревность.
— Ты придурок, — стону я, когда его голова наклоняется, захватывая сосок в рот, его пальцы все еще мучают меня.
Он нависает надо мной, двигаясь, завладевая моим ртом своим и компенсируя это всеми способами, которые считаются.
На следующее утро я просыпаюсь с простой запиской от База, написанной черными чернилами и мужским почерком. Сегодня утром у него кое-какие дела, связанные с работой, поэтому он попросил Дэна, своего верного сотрудника, телохранителя, кем бы он ни был, принести мне завтрак. Самое лучшее? Все тёплое.
Чертово божество.
С набитым животом я использую это время в одиночестве в его пространстве, вынюхивая информацию. Я очень осторожна, прежде чем начать бродить вокруг. У него здесь могут быть камеры. А если они есть, то наверняка следят за каждым моим движением, чтобы понять, что я делаю. Я еще не настолько наивна, думая, что он мне полностью доверяет.
Не знаю, как долго он будет отсутствовать, но, если я смогу найти здесь что-нибудь, что может привести меня в правильном направлении, я буду знать, что это правильно. Это признание, в котором я нуждаюсь. Потому что прямо сейчас? Я сомневаюсь в себе гораздо больше, чем следовало бы, и это его вина.
Пентхаус База гораздо больше, чем я ожидала, и, если возможно, намного лучше моего. Я думаю, это потому, что мы находимся на этаже пентхауса, и он практически живет здесь изо дня в день. В отличие от моего номера, здесь имеются личные штрихи, хотя этот курорт не имеет ничего общего с его домом. Клянусь, этот особняк на холмах — мечта. Такое можно увидеть в Architectural Digest или еще где-нибудь.
Несмотря на это, пентхаус по-прежнему прекрасен. Оба жилых помещения намного лучше, чем дешевая студия площадью в двести квадратных футов в Нью-Йорке, откуда я. Ванные комнаты буквально размером со всю мою студию.
В поисках информации я начинаю с гостиной, где стоит телевизор и журнальный столик. Место чистое по самым лучшим стандартам. Никаких бумаг, лежащих вокруг, нет ни малейшего намека на пыль.
Цветовая гамма соответствует моему номеру с небольшими изменениями.
Я покидаю кухню и гостиную и иду в заднюю часть пентхауса к спальне. Роюсь в своей сброшенной одежде с прошлой ночи и нахожу то, что ищу. Я держала карточку, которую мне «одолжил» сотрудник Брайан на случай, если мне понадобится снова использовать ее. Вернувшись в спальню, я хватаю новую карточку-брелок, которую Баз оставил мне сегодня утром. Сглатываю, внезапно почувствовав нервозность, и смотрю на часы. Это может быть мой единственный шанс.
Я быстро одеваюсь, прячу обе карты в карман и спешу в холл, останавливаясь прямо перед дверью его кабинета. Сначала я пробую брелок, который дал мне Брайан, и дверь пищит красным. Вход запрещен. Убрав ее в карман, я использую ту, что дал мне Баз, удивляясь, что могу войти с этой карточкой. Я осторожно проскальзываю внутрь, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что за мной не следят. С колотящимся сердцем и вздымающейся грудью, страх и адреналин текут по моим венам, когда я стою прямо за порогом.
Внутри, как и в прошлый раз стоит длинный, внушительный стол красного дерева, ноутбук, два Айпада и ручка, которая, вероятно, стоит больше, чем моя одежда. Никаких бумаг. Ничего. Я проверяю ящики его стола и обнаруживаю, что все они, кроме одного, заперты. Открыв тот, что не заперт, я перебираю содержимое. Моя рука застывает над фотографией.
Огонь прожигает след в центре моей груди. Ноздри раздуваются, когда я поднимаю фотографию, спрятанную под документами. Моя грудь вздымается, зрение затуманивается, и я не могу видеть прямо.
Какого черта он засунул эту фотографию в ящик стола, чтобы никто не видел?
Я рассматриваю фотографию сверху донизу. Мне не нужно переворачивать ее, чтобы прочитать дату или попытаться угадать, потому что я точно знаю, когда была сделана эта фотография. В 2010 году. В ту же ночь была убита Мэдисон. Я знаю это, потому что запомнила наряд Трента. Почему? Он был моим первым поцелуем и первым разбитым сердцем. Я помню каждую деталь. Даже те детали, которые я хотела бы забыть.
Сквозь деревья я напрягаюсь, прислушиваясь к разговору, но их голоса затихают. Ребята кричали друг на друга. Они, наверное, напуганы. Возможно, они не собирались ее убивать. Возможно, это был несчастный случай, но это все еще не дает им права уйти от этого с безупречной репутацией.
Я последовала за ребятами сюда. Стоя у окна для гостей в доме моих бабушки и дедушки, я смотрела в небо, думая о Мэдисон, когда яркие огни осветили улицу. Я смотрела, как джип остановился перед домом Маркуса. В замедленной съемке наблюдала, как открываются двери и все парни выпрыгивают наружу. Словно по сигналу, Маркус появляется из тени сбоку от своего дома, и там они стоят, прижавшись друг к другу.
Судорожными движениями я распахнула окно, пытаясь услышать их, но голоса были всего лишь шепотом эха. Это глупо и рискованно, я знала это, но это не остановило меня. Схватив толстовку, висевшую на краю кровати, я надела ее и вылезла в окно.
Бабушка и дедушка легли спать несколькими часами раньше, а я не могла заснуть. Мой мозг жужжал, безостановочно работая с теориями. Сон последнее, о чем я думала. Мне нужно внимательно следить за ними, особенно за Маркусом, поскольку он был самым близким подозреваемым, к которому у меня был доступ.
На самом деле, с тех пор как шериф дал понять, что у полиции нет никаких дел против кого-либо из парней, я следила за ними. Постоянно держа их в поле зрения — иногда, когда они все вместе, а иногда, когда они сами по себе — на случай, если кто-то из них оступится. И сегодня я наконец-то кое-что заполучила. Это немного, но достаточно, чтобы вызвать вопросы у шерифа Келлера.
Я сгибаюсь, стараясь спрятаться за забором, и подкрадываюсь ближе. Ловкими, бесшумными движениями я отпираю калитку и оставляю ее открытой, так чтобы у меня был способ вернуться. Низко пригнувшись, я пристально смотрю на парней, напряженно прислушиваясь к их словам. Они спорят. Я слышу, как их горячие голоса становятся все выше и выше. Они не столько кричат, сколько спорят, стараясь молчать, дабы не привлекать внимания окружающих. Я не могу разобрать, кто это делает, но кого-то толкают, и он ударяется спиной о джип. Другой парень хватает его за футболку и бьет в лицо.
Когда я перехожу на соседскую лужайку, держась в тени, мне лучше видно, кто это. Трент держит Зака за воротник футболки, прижимая его к джипу. Мои брови сдвигаются, и на лице появляется хмурое выражение. Трент опрометчиво отталкивает Зака и бежит вниз по улице. Один за другим остальные ребята следуют за ним, оставляя джип позади.
Я остаюсь на корточках перед домом соседа, размышляя, следует ли мне последовать за ними. Это опасно. Они все опасны, но что бы они ни собирались делать, посреди ночи, без своей машины, это что-то большое. И мне нужно посмотреть, что.
Даже несмотря на то, что мой мозг кричит, чтобы я развернулась и вернулась домой, я следую за ними. Я остаюсь в полу сидячем положении, держась достаточно далеко позади, чтобы они не увидели и не услышали меня.
Они сворачивают на проселочную дорогу Ферндейла. Единственное место, куда можно пойти, используя этот переулок, это лес. Когда мы проходим мимо кладбища, на мою грудь наваливается тяжесть. Слезы подступают к глазам, угрожая скатиться по щекам. Через несколько дней мне придется стоять здесь и смотреть, как гроб моей сестры опускают в холодную землю. Это одна из причин, почему я не могу заснуть. Не думаю, что я готова с ней попрощаться. У меня нет ответов, которые мне нужны для нее.
Дедушка рассказывал, что мама с папой решились на закрытый гроб. Он не сказал почему, но я догадывалась. Что бы ни произошло с ней в том лесу, ее лицо невозможно было восстановить. Моя решимость возвращается в полную силу, когда парни пересекают проселочную дорогу, через парк, выглядя чертовски подозрительными.
Где правоохранительные органы в такие моменты? Когда они действительно нужны?
Наверное, спят дома, пока парни, которые убили мою сестру, ускользают в ночь и уезжают из этого городка в колледж, без всяких проблем.
Если никто другой не воспримет это всерьез и не раскроет дело, это сделаю я.
Часть меня чувствует, что я обязана Мэдисон в правде. В этом гробу должна была лежать я. Кажется, это самое меньшее, что я могу сделать. С другой стороны, мне кажется, что я обязана получить ответы на некоторые вопросы.
Почему я вообще оказалась на их радаре?
Я крадусь за ними сквозь деревья, стараясь держаться подальше от всего, что может привлечь их внимание. Я иду на звук голосов, пока они не останавливаются. Я задыхаюсь, мой бок болит от долгой ходьбы. Ночной воздух бодрит, оставляя постоянный холодок по спине. Из-за этого у меня течет из носа, и каждый раз, когда я делаю вдох, я вижу, как передо мной парит шлейф воздуха. Мое лицо словно замерзло, а ветер потрескался.
Я остаюсь в нескольких метрах от того места, где остановились ребята, не желая рисковать и приближаться. Я делаю паузу, пытаясь услышать конец их разговора, выглядывая из-за одного из густых Секвойй.
— Просто успокойся, черт возьми, Трент!
— Нет! Блядь, Винсент, я же говорил тебе, что это случится. Мы…
— Заткнись на хрен! — кричит Зак, пугая меня. Ребята молчат. Он начинает расхаживать, проводя руками по волосам. — Мы ведь не сделали ничего плохого, верно? Нам нечего переживать по этому поводу, понимаете? Мы уезжаем в колледж меньше, чем через две ебаные недели. Самое меньшее, что вы все можете сделать, это держать себя в руках до тех пор.
— Она знает…
— Она ничего не знает. А теперь закрой свой дерьмовый рот. Придерживайся сценария, Маркус.
Мои глаза широко раскрыты, когда я пытаюсь разглядеть их сквозь деревья и редкие кусты. Мое сердце бешено колотится. Оно такое громкое, что я боюсь, что оно выдаст мое укрытие, и они найдут меня. Их голоса снова затихают, будто они двигаются, и я тоже, стараясь не отставать от них. Я следую за ними, что есть силы, но больше их не слышу. Я ничего не слышу, кроме рева крови в моих венах и звука тяжелого дыхания.
Мой пульс колотится, он бешеный и наполнен адреналином. Кровь стучит в ушах, когда я внутренне пытаюсь осмыслить этот разговор. У меня не так много времени, чтобы дать шерифу Келлеру повод предъявить обвинение одному из них. Мне нужен только один. И о ком они могли говорить? Обо мне? Это должна была быть я, верно ?
Насколько мне известно, я единственная, кто следила за каждым их шагом. Другого объяснения нет. Я единственный человек в этом городке, который доставляет им неприятности. Я пыталась найти на них хоть какой-нибудь компромат, и теперь они должны знать.
Меня резко дергают в сторону и ударяют о дерево.
— Ай! — я вскрикиваю, боль разрывает мне затылок.
Чья-то рука закрывает мне рот, не давая закричать. Моя грудь вздымается, и когда фигура встает передо мной, прижимая меня к дереву, все краски уходят с моего лица.
— Теперь ты следишь за нами, Маккензи? — насмехается Зак, сверля меня взглядом.
Его ладонь все еще прикрывает мой рот, заставляя молчать. Я прижимаюсь к дереву, пытаясь сбросить с себя его вес, но он только сильнее прижимается ко мне. Его тело вжимает меня в кору, и к горлу подступает желчь.
— Ты действительно такая глупая маленькая сука, не так ли? Я думал, мы сказали тебе держаться подальше, — рявкает Маркус откуда-то из-за плеча Зака.
Я отчаянно оглядываюсь вокруг, мое зрение затуманивается, а на глаза наворачиваются слезы.
Зак убирает руку от моего рта, и я подумываю о том, чтобы закричать, но знаю, что шансы, что кто-нибудь меня услышит, ничтожны. И я знаю, что если закричу, то это будет последнее, что я сделаю.
— Я не…
Зак бьет ладонью по коре, всего в нескольких сантиметрах от моей головы. Я всхлипываю от страха, прячась от него.
— Не ври мне, мать твою, — кипит он, наклоняя голову, заглядывая мне в лицо. Его глаза убийственны, практически прожигают кожу на моем лице. — Оставь нас в покое, Маккензи. Тебе не понравится то, что произойдет, если мы скажем тебе снова.
Его слюна попадает мне на лицо, и то, как он ждет, что я сделаю то, что он говорит, заставляет мой гнев закипеть. Мои руки сжимаются в кулаки, и я стискиваю зубы, когда разочарование проходит сквозь мое тело.
— Да пошел ты! — рычу я, бросая на него ядовитый взгляд.
Он смеётся, его глаза все еще темные озера зла, и он вжимается в меня своим пахом.
— Тебе бы это понравилось, не так ли, чертова шлюха? Это все, чего ты хочешь? Побыть со всеми нами ? Я могу запустить поезд прямо сейчас, черт возьми, Маккензи. Что скажешь на это, не желаешь повеселиться ?
Он проводит рукой между моих ног, и я пытаюсь оттолкнуть его, но свободной рукой он сжимает мою шею, перекрывая мне доступ к кислороду. Когда его пальцы надавливают на шов моих джинс, слезы наворачиваются на глаза.
— Кого ты хочешь трахнуть первым, Маккензи? — насмехается он, лишая меня воздуха еще сильнее. — Трента, не так ли? — он ухмыляется. — Да, я знаю, что его. Может, я позволю ему расколоть эту вишенку и трахну тебя прямо здесь. Что скажешь, милая и маленькая Маккензи ?
Его рука скользит от передней части моего шва к заднице, и мои глаза расширяются от страха. Слезы беспомощно падают из моих глаз, когда я пытаюсь оттолкнуть его.
— Я мог бы трахнуть тебя прямо сейчас, оставить здесь, использованной и оскорбленной, и никто бы ничего не узнал.
Я слышу смех. Остальные ребята смеются надо мной. Он унижает меня перед всеми, делая посмешищем, как в ту ночь у костра.
Сдавленный всхлип слетает с моих губ.
— П-пожалуйста.
Зак смеется, будто мои мольбы доставляют ему удовольствие.
— Тебе действительно следует быть осторожнее. Слышал, что твою сестру убили недалеко отсюда, — шепчет он, приблизив свое лицо к моему.
Он отпускает мою шею, и я, кашляю, соскальзывая вниз по дереву. Моя грудь разрывается от беззвучных рыданий, а ноги зарываются в грязь. Я открываю рот, втягиваю воздух, пытаясь отдышаться. Когда я это делаю, я перевариваю его слова, и моя грудь сжимается.
— Ты ведь знаешь, правда? — обвиняю я, глядя на него снизу вверх.
Я знаю, что играю с огнем, поднимая эту тему, но мне все равно. Я хочу, чтобы он заплатил.
Зак мрачно улыбается и опускается на корточки, самодовольно наклоняясь ко мне. Я отодвигаюсь, прижимаясь к дереву, желая, чтобы оно просто поглотило меня целиком. Его рука дергается, цепляясь за меня, и его хватка сжимается до боли.
— Громкие слова от тебя.
— Я знаю, что ты сделал это.
Его глаза сужаются.
— Ни хрена ты не знаешь. Продолжай трепаться своим гребаным ртом, и пожалеешь, что не умерла на той скале, поняла?
Он толкает мое тело обратно к коре, выбивая воздух из моих легких в процессе. Затем уходит, несется через лес вместе с остальными, даже не оглянувшись.
Фотография дрожит в моей руке, и я кладу ее на стол, пытаясь стряхнуть воспоминания. Это стало для меня последней каплей. Я ненавидела отказываться от своей сестры, но знала, что, если я продолжу преследовать их, я в конечном итоге окажусь на том же пути, что и Мэдисон. И есть шанс, что на этом пути меня постигнет та же участь, что и ее. Смерть.
Но теперь… теперь все по-другому. Я не боюсь смерти. Я наброшусь на этих парней со всем, что у меня есть. Я их больше не боюсь.
Я запихиваю фотографию обратно в ящик и пытаюсь положить все на прежнее место, прежде чем уйти. Я направляюсь прямо в спальню, чтобы собрать свои вещи, потому что мне нужно вернуться в свой номер и подумать. Мне нужно записать эти мысли и попытаться соединить точки.
Смерть Мэдисона стала катализатором. Для меня это было началом конца, и больше я ни в чем не была уверена.