— Давай, и за ушами хорошо помой! Завтра в школе нельзя быть аборигеном! — закрываю за собой дверь в ванную. Васька, как и любой пацан, ненавидит мыться.
— Тебе с вещами помочь, ма?
Но не успеваю услышать ответ. У меня звонит телефон.
— Здоров, Ромыч.
— Привет, Леш! Я в семь заеду?
Как-то не вовремя! Планы на вечер были совсем другие. Видимо я долго молчу, и друг уточняет:
— Эм… Лех. Ты забыл?
Даже сквозь трубку, чувствую, как Ромке хочется надо мной поржать. А я реально не понимаю, о чем идет речь.
— Все, потеряли мы Леху! Завтра же рабочий день, — напоминает Роман, — мне на точку ехать, документы у тебя. Мы договорились, что ты их проверишь и я вечером накануне заберу. Забыл?
— Забыл, Ром, — соглашаюсь, — но документы готовы. Заезжай к семи. Я у своих, сейчас с матерью поболтаю и назад домой поеду. Нормально?
— Да. На связи.
Мать выходит в дверной проем и смотрит на часы.
— Леш, до семи еще почти два часа — поезжал бы ты пораньше. Маринка одна там.
— Да, сейчас. Васька мне после душа стих свой расскажет, и я поеду. Ты готов? — кричу за дверь в ванну. — Давай на выход.
— Ща пап, еще 5 минут.
— Лешь, я проверю все. И стихи, и параграф. Поезжай. — мать крутит в руках Васькину футболку, — Не спокойно на душе как-то!
— Мам, ну брось! Ну что там может случиться.
— Ой, ну не знаю. Вот прям места себе не нахожу.
Вообще мать не склонна паниковать по пустякам. Но у меня к ней тоже есть разговор.
— Да погоди, я спросить хотел. Пошли на кухню хоть. Давай чай попьем.
— Спрашивай и поезжай! Потом чаи пить будем. — причитает мать.
— Мам! Ну прям обидно, словно, выгоняешь меня.
— Все. Молчу. — она садиться напротив меня, примерно сложив руки, как школьница.
Барабаню пальцами по кухонному столу, собираюсь с мыслями.
— Тебе как Марина, мам?
— Ой, ну что ты спрашиваешь? — всплескивает она руками. — Я же столько раз сама тебе про нее говорила.
— Ну, говорить это одно, а когда вот так под одной крышей жить… Как бы не ошибиться. Еще раз…
— Лешь, — мать проникновенно заглядываем мне в глаза, — Марина хорошая. Добрая. Четная. Порядочная. Ну почти, порядочная. В халате на пороге спальни сына, это конечно!.. — наигранно причитает мама.
— Смеешься, да?
— Да! А если серьезно — хорошая она, Леш. И достойна она хорошего. — мама вздыхает, — А как там у вас сложится — я же не знаю. Я хочу, чтобы все получилось. Васька в ней души не чает. А он у нас в людях тоже разбирается. Так что — дерзайте. А если совсем все хорошо получится, то я и еще со внуками посижу. Мне в радость будет.
Молчу. Не мое дело чужие секреты обговаривать. Но может надо как-то им самим… чтобы потом вопросов не было, что малыш раньше срока появился, все дела…
— Наверное Марина сама тебе должна рассказать. — выдыхаю я.
— А что тут рассказывать — беременна она. — пожимает мать плечами, — Да не смотри ты так. Не говорила она мне нечего. Но я поняла. Вроде как не слепая и жизнь прожила. Женщина, она, когда ребеночка носит, светится изнутри, как солнышко. Вот и Маринка сейчас такая. Ты-то сын, что думаешь? Малыш же не твой…
— Я люблю ее, мам. А ребенок… это значения не имеет. Воспитаем.
Мать вскакивает ко мне и обвивает руками со спины.
— Дай я тебя обниму. Ты послушай меня. У тебя Васька есть. У нее Петька будет, а там вместе и Машу сделаете. — она чмокает меня в макушку, как в детстве, — Места всем хватит. Главное любите друг друга. И к мужу ее не пускай. Подлец он. Чует мое сердце, что еще попьет он крови Маринки. Поезжай к ней, сын. Все, хорош сидеть.
— Мам, да что случилось то? — уже начинаю закипать. — Свидание, у тебя что ли? Так и скажи.
— Да, вот и скажу! А ты решишь, что из ума выжила.
Мама идет на место, схватит по пути салфетку, какое-то время нервно ее теребит и наконец кидает бумажный комочек на стол.
— Сон сегодня был. Плохой очень. Приснилась мне Маринка. Вся змеями какими-то черными опутана, я этих змей снимаю с нее, снимаю, а они на нее лезут и душат и кровь пью, как пиявки. И она такая тоненькая лежит, словно не живая. — мать поднимает на меня растерянный взгляд, — Проснулась, а сон из головы не выходит. Утром испугалась, что она из спальни не выходила. Зашла к ней тихонько. Дверь открываю, и вижу, лежит Маринка и не дышит. А вокруг куча черных трубок и вся кровать в крови.
— Мам! Это ты опять про сон? — не понимаю, — Я что-то уже запутался.
— Да нет, в том то и дело. Я это прям… ну увидела словно! В живую. А потом ладонью по лицу провела и смотрю — она спит в кровати, все как обычно. Не знаю, я что это было. Из ума выживаю, видимо. Вот весь день сердце не на месте.
Вздыхает мать горестно.
— Не бери в голову, мам. — беру ее старенькие пальцы в свою ладонь и нежно глажу, — Все хорошо будет. Вот увидишь.
— Ты скажи мне, Леш, ты с ней поговорить собрался?
У меня неприятно сосет под ложечкой. Понимаю, куда она клонит. Глубоко вздыхаю.
— Хочешь я сама поговорю? — неверно трактует она мой вздох.
— Да нет, мам. Я сам.
— Леш, если тебе сложно, то давай я. Между нами девочками, так сказать? Но я без твоего разрешения не буду. Просто… Не хорошо это. Если серьёзно все у вас, она тебе про ребеночка сказала, то и ты ей расскажи. Только аккуратно как-то. Чтобы не нервничала в ее положении.
— Расскажу мам. Уже сам весь день думаю об этом. Если начинать отношения строить, то с правды начинать надо. С какой бы она не была.
Мы молчим какое-то время. Понимаем, что мы думаем об одном и том же. Мать оборачивается на дверь ванны и шепчет:
— Ты скажи, Леш, ты ей что собрался рассказать? Все-все или только часть?