Долю секунды я смотрю на его ладонь Давида Рогальского. Что ж! Сын за отца не в ответе. Посмотрим, что ему надо.
Отвечаю на крепкое рукопожатие.
— Я хотел бы поговорить с вами, Алексей. Вы не против?
— Нет, Давид… — бросаю взгляд на его седины, — Григорьевич.
— Можно просто Давид. Я хотел узнать: как Марина?
Напрягаюсь. Старший Рогальский говорит очень спокойно, вежливо, но все равно ситуация щекотливая. И меньше всего на свете хочу, чтобы его сын знал, где сейчас Марина.
— Я понимаю ваше беспокойство, — вздыхает он. — Могу говорить откровенно?
Киваю. Кажется, разговор обещает быть интересным.
— Я не говорил никому о встрече с вами. И надеюсь, что этот разговор останется между нами. Во всяком случае какое-то время.
Молча киваю.
— Так как дела у Марины? Без изменений? Не удивляетесь, что я в курсе — у меня в этом городе много глаз и ушей. Я знаю, что произошло. В общих чертах.
— К сожалению, без изменений. Вы не довольны выбором больницы?
— Что вы! Я знаю Марка Антоновича не понаслышке. Тут хорошие специалисты. Марина в надежных руках. Скажите, Алексей, у вас есть в планах расторгнуть контракт с нашим заводом?
Мои брови взлетают вверх. Его так волнуют деньги? Ну и гнилая семейка.
Видимо все это отражает на моем лице, потому как Давид быстро себя поправляет:
— Я скверно выразился. Под ваш заказ были открыты новые рабочие места. Я хочу избежать увольнений. Я больше не руковожу всем, но мой голос решающий.
— Я понял! — останавливаю его, — Бизнес — это бизнес. Других людей это не касается. Я не собираюсь отзывать контракт. Мне это тоже не выгодно. Хоть и неприятно работать с…
Замолкаю. Передо мной его отец. И кажется, он порядочный человек.
— С подлецом! С мерзавцем! Продолжайте! Не стесняйтесь в высказывания, молодой человек! — вдруг прорывает моего собеседника.
Весь спокойный тон моментально исчезает, и я вижу, как гримаса злости отражается на красивом лице Давида.
Я невольно удивляюсь.
— Я вырастил подлеца! — продолжает он. — За свою жизнь я сделал много важных проектов, но завалил самый главный! Не смог вырастить из этого мальчишки достойного мужчину!
Давид Григорьевич поднимает отрешенный взгляд, и говорит, словно сквозь меня:
— Мы познакомились с его матерью, когда Глебу было почти тринадцать. Злой, ехидный, изворотливый — таким он достался мне. Я думал, это из-за того, что он рос без отца. Я любил его. Воспитывал. Старался не замечать его дрянные поступки и объяснять почему так нельзя. Изольда твердила, что он изменится, когда вырастит. Но становилось только хуже. Всю жизнь надеялся, что Глеб поймет, что значит быть мужчиной. А оказалось, что он научился только врать и сорить деньгами.
Я молчу в замешательстве. Вижу, что каждое слово дается Давиду Григорьевичу с трудом и болью. Его правая рука попеременно то сжимается в кулак, то невольно теребит ворот рубашки. В левой он по-прежнему держит папку.
«Хорошо, что мы в тени, — проскальзывает мысль, — как бы его еще сердечный приступ не хватил. Все-таки не мальчик»
Словно прочитав мои мысли, Давид лезет во внутренний карман пиджака и достает оттуда блистер с таблетками. Быстро отправляет одну под язык.
— Прошу прощения, Алексей! Нервы.
Сочувственно киваю.
— Да будет вам известно, что я пригрозил ему, когда он начал отношения с Мариной. Я, когда увидел эту девочку, такую чистую, такую хорошую, такую светлую… и умную! Да-да! не удивляетесь, Алексей! Я хорошо разбираюсь в людях. То, что Марина учительница начальной школы, не значит, что она не справилась бы с чем-то большем! Я хотел ей предложить начать свое дело — основать школу, или вообще попробовать себя в чем-то новом. Жена постоянно спорила со мной, мол главное для Марины — это родить внуков. А знаете, я так рад, что у них нет детей! Особенно в свете всех вот этих событий.
При упоминании о детях невольно вздрагиваю.
Давид Маркович переводит дух и протягивает мне папку.
— Тут документы. На квартиру. Она полностью принадлежит Марине в случае развода. Я думаю это придаст ей сил, когда она придет в себя, чтобы не бояться сделать правильный шаг.
Мои брови приподнимаются в удивлении.
— Понимаете, — продолжает Давид Григорьевич, свой долгий рассказ, — это я предложил купить молодым квартиру. Глеб рассказал, что Марина не хочет быть нахлебницей. Она продала свою долю в квартире, чтобы вложиться в совместное жилье. Тогда я предложил Глебу открыть счет на имя жены и положить туда эти деньги под процент. Но он все тянул. Деньги были у меня в офисе, и я сам вложил Маринины финансы в ценные бумаги. Глебу же сказал, что забрал деньги в счет квартиры.
Старший Рогальский вздыхает, словно ему крайне неприятно продолжать этот разговор со мной, но все еще не останавливается:
— Сделкой о покупке и оформлении квартиры занимался мой нотариус. А перед свадьбой, нотариус пишет мне, что Глеб оформляет квартиру только на себя. Я был взбешен! Попросил сказать моему пасынку, что все будет сделано, как он хочет. А сам забрал документы и приехал к Марине за подписью. Тут, — он протягивает мне папку, — документы на квартиру и выписка со счета. Деньги принесли хороший процент. Марина может очень уверенно стоять на ногах в будущем.
Кажется, за весь этот долгий разговор Давид впервые смотрит мне в глаза долгим взглядом:
— И я хочу сказать, вам, Алексей, Марина очень хорошая женщина. И если вы ее обидите…
— Я уже это сделал! — отвечаю со всей горечью, — не сумел ее защитить, и когда она придет в себя, не факт, что она захочет меня простить! Может она решит вернуться к Глебу…
— Что вы! Марина не глупая женщина! Главное, рассказать ей правду!
— Правду? — переспрашиваю я.
Мой телефон начинает пиликать в самый неподходящий момент. Ромка.
Я поднимаю глаза на Давида Григорьевича. Он кивает мне.
— Слушаю, Ром!
— Инфа от айтишников. Им удалось проследить путь, откуда пришёл запрос на внесение Иры в список гостей. Ты сидишь?
— Ром, не томи!
Выхожу из тени деревьев и бросаю взгляд на вход в клинику.
— Адрес: Изюмская, семьдесят три.
— Отлично, надо проверить, что там по этому адресу. Хотя вроде что-то знакомое.
— Конечно знакомое. И не надо нечего проверять. Ты там был. И не однократно.
Слышу за спиной мягкие шаги. Давид подходит по ближе.
— Это офис Глеба Рогальского! И теперь у нас есть доказательства!
— Вот…! — только наличие рядом отца этого гаденыша не позволяет мне сказать, все, что я думаю.
Давид кидает на меня взгляд:
— Думаю, вы сейчас узнали то же, что стало известно мне. Я не успел рассказать первым…
Дверь клиники распахивается, и мы оба удивленно смотрим, как на ступеньки выходят мать Глеба, и он сам, собственной персоной!
Я не знаю откуда он взялся тут в этот момент, но это не важно!
Мой телефон падает на землю, а я бросаюсь навстречу Рогальскому.