Забираюсь с ногами на диван в гостиной, прислоняюсь щекой к мягкой теплой обивке. Я укутываюсь в пушистый плед, и протягиваю руку к чашке с горячим шоколадом. В доме совсем не холодно, так просто уютней лежать, отдыхать, улыбаться своим мыслям. Выдыхать после больницы.
Марк все же продержал меня почти неделю под присмотром, и убедившись, что все в порядке, отправил домой.
Ой! Я невольно улыбаюсь, ведь впервые подумала по это место, как про мой дом, а не просто Лешин, где меня пустили пожить в гостевую комнату.
Когда Леша забирал меня, он так и сказал: «Едем домой».
Как же мне повезло с ним, какая я молодец, что не поддалась на провокации свекрови и бывшего мужа. Да, да! В мыслях он уже бывший. Документы готовы, скоро нас разведут.
А ребенок… после всего, что сделал Глеб, этот ребенок только мой. И если Глеба посадят, я буду только рада. Мои руки сжимаются в кулаки, когда я вспоминаю, что он сделал пропуск Ире в наш дом. Трогаю свой животик. Из-за него я могла остаться без своей жемчуженки. Никогда не прощу!
Интересно, зачем Давид Григорьевич хочет меня увидеть?
Невольно хмурюсь. Наверное, будет просить за Глеба. Ну что ж, он отец, его можно понять.
Делаю глоток теплого чуть сладкого шоколада. Как прекрасно! Я совершенно забыла, как это — просто наслаждаться жизнью.
— Мариночка, ты где? — доносится голос из коридора, — О, ты тут!
— Елизавета Ивановна? Вы? — я отставляю чашку и порываюсь встать.
— Лежи, лежи!
Она мягко опускается рядом и гладит меня по ногам.
— Что-то случилось? — удивляюсь я ее приходу в середине дня, — Вася?
— Ой, да все хорошо! — щебечет она, — Отвела Ваську в школу, дома скучно, вот приехала. Дай, думаю узнаю, как ты, что ты, а то после выписки не виделись. Леша в офисе с утра?
— Час назад уехали.
— Так поздно?
— У них сделка во второй половине дня. С Глебом. — смотрю, как Лешина мама при упоминании этого человека закатывает глаза, — Приезжал Лешин друг. Следователь, со мной общался.
— Вот никак они от тебя не отстанут. А тебе нервничать нельзя! — цокает она языком.
— Ну скажите тоже! — смеюсь я, — это их работа. Кстати, — с лицом заговорщика говорю я, — а хотите пирожков?
— Хочу! — восклицает Елизавет Ивановна, — Но за то, что ты пекла буду ругаться.
— Не ругайтесь, пойдемте чай пить, — я опускаю ноги на мягкий ковер, — или шоколад? Пока Давид Григорьевич не приехал.
— А он еще тут зачем? — изумляется Елизавета Ивановна, догоняя меня у входа в кухню.
— Не знаю, — задумчиво отвечаю я, — Леша сказал, что он хотел со мной поговорить.
— Угу, поговорить, — фыркает Васина бабушка и поджимает губки.
Я бросаю взгляд в окно и вижу, как Степан открывает ворота. Во двор заезжает знакомая белая машина.
— О, а вот и он, — киваю на улицу, — надо достать три чашки.
— Обойдется твой бывший свекр и без твоих пирожков, — цедит сквозь зубы Елизавета Ивановна, — Вот еще! Хорошие продукты на него переводить.
— Вот тут вы не правы, — мягко говорю я, поглаживая ее по плечу, — Давид Григорьевич всегда ко мне хорошо относился.
— Яблоко от яблоньки, — вздыхает она, — ну вот посмотрим, что ему надо, а там и решим, поить чаем или нет.
— Марина, птичка? — доносится зычный голос из коридора.
Я выхожу на встречу Давиду Григорьевичу. Мы пару минут молча смотрим друг на друга. Моих губ касается грустная улыбка. Не знаю, как он относится, что я живу в другом доме. Мы не разговаривали с ним со встречи в ресторане. И тогда не общались лично и минуты.
— Я так рад, что с тобой все хорошо, — вдруг тепло говорит он, — можно я обниму тебя?
Я робко подхожу к свекру, и он заключает меня в сильные объятия. Мы стоим с ним коридоре, и я чувствую, что от него не исходит ни зла, ни угрозы. Только тепло. Но зачем же он тут? Что хочет мне рассказать?
— Кх! Кх! — слышу я за спиной и резко оборачиваюсь.
— Здравствуйте, Давид Григорьевич.
Елизавета Ивановна выплывает из кухни, как истинная хозяйка дома.
— Это Елизавета Ивановна, — представляю я ее, — мама Алексея.
Давид Григорьевич расплывается в улыбке.
— Рад! Очень рад знакомству! Позвольте? — он подходит к ней и кажется хочет поцеловать ее руку.
— Ой, да бросьте, не в девятнадцатом веке живем, — мама Леши демонстративно выдергивает руку, но кажется она немного смущена.
— Пойдемте в гостиную, — пытаюсь я замять неловкую ситуацию.
Давид Григорьевич проходит за мной в комнату, и Елизавета Ивановна садится на диван рядом и берет меня за руку.
— Ну я же не оставлю нашу девочку вместе с вами! — отвечает она на немой вопрос.
— Как вам будет угодно. — разводит руками Давид Григорьевич и мягко опускается в кресло.
С минуту он рассматривает меня с легкой улыбкой, затем достает из внутреннего кармана пиджака свернутые в бумаги:
— У меня к тебе, птичка, долгий и интересный разговор, — начинает мой свекр.
Спустя примерно час, когда я уже стою у окна, задумчиво кручу документы на квартиру, и выписку с моего счета, Елизавета Ивановна выдает:
— А хотите чаю, Давид Григорьевич?
— С удовольствием, Елизавета Ивановна.
— Я вас догоню, — бросаю я им в след и снова опускаюсь на диван.
Собираю влажные бумажные салфетки. Елизавета Ивановна так почувствовалась от всего нашего разговора, что пару раз пустила слезу.
А сколько раз она возмущенно вскрикивала, про то, что я жила все эти годы с подлецом!
Ну, а когда вскрылась правда, что Глеб приемный сын Давида, тут даже я не выдержала и взялась за платок. Столько горечи было в словах моего свекра.
Надо ли говорить, что появление документов на жилье привело меня в шок! А когда я увидела цифры на счете в банке, я вообще, кажется, потеряла дар речи.
Я кладу документы на маленький стеклянный столик рядом с диваном. Да уж… Сказать, что за один месяц моя жизнь поменялась на сто восемьдесят градусов — это нечего не сказать.
— Марина! Птичка! Мы ждем тебя.
Я задумчиво бреду на кухню, обдумывая все свои мысли.
— Держи, я налила тебе зеленый, как ты любишь. Или тебе сварить шоколад? — хлопочет Лешина мама.
— Да, ты подумай в серьез, о том, чтобы открыть собственную школу. — продолжает свою мысль Давид Григорьевич, — С арендой я тебе помогу, учителей ты подберешь.
— Ну в ближайший год, Мариночке точно будет не до того.
— Что так? — удивляется свекр, — неужели Алексей будет против, чтобы ты начала свое дело?
— Конечно, нет! — Елизавета Ивановна садиться рядом и обнимает меня за плечи, — но малыша надо же на ножки хоть поставить! А там можно и за школу браться.
— Погодите, — ставит чашку Давид Григорьевич, — какого малыша?