Мы заходим в квартиру и первое, что бросается в глаза — слой пыли на всех поверхностях. Странно, вроде прошло немного времени, а квартира выглядит заброшенной.
— Можешь не разуваться, — говорю Васе, — мы на пять минут.
Я сразу иду к зеркалу и понимаю, что тетрадей в коридоре нет.
Так! Куда Глеб мог их поставить? В кабинет?
Прохожу в кабинет, отмечая про себя, что все в комнате пропиталось затхлым табачным дымом.
— Фуууу! — громко констатирует Вася.
— Согласна! — соглашаюсь я и открываю окно, чтобы пустить в комнату свежего воздуха.
— А можно воды?
— Тебе или Рексу?
— Можно обоим! Рексу еще можно сосиску…
— Пошли на кухню. Насчет сосиски не уверена, что она есть.
Завернув по коридору на кухню, я останавливаюсь, как вкопанная. Да как он мог? За пару недель? Моя чистая, когда-то кухня, выглядит, как огромное мусорное ведро. Ну как так можно? И это при работающей посудомойке.
— Я никому не расскажу, честно! — громко шепчет Вася, глядя на ворох посуды с остатками еды, стоящей по всем поверхностям.
— Что ты не расскажешь? — спрашиваю я, ища чистую чашку в шкафу.
— Что вы дома держите свинью!
— Василий!
— Если я чашку не помою, бабушка говорит, что она живет с поросенком, — вздыхает он, и поднимает на меня ясные глаза, — Ну а тут кто-то явно побольше водится.
Я ставлю чашку с водой перед ним на стол, и Вася залпом ее опустошает.
— Держи, Рекс! — опускаю блюдце для щенка на пол, — Мне нужно пять минут. Я поищу ваши контрольные.
Кажется, Вася меня уже не слышит. Ну что ж, хорошо, что современным детям все еще интересны живые собаки.
Я быстро пробегаю глазами кабинет. Так, а что если Глеб запихнул пакет в шкаф? Открываю — точно. Он стоит на самой нижней полке.
Отлично! Осталось взять паспорт, и мы выходим.
Быстро открываю ящик с документами и нахожу все мне нужное. Что ж! Это было легче, чем я думала. Я набираю воздуха в грудь, чтобы покричать Васе, что мы свободны и в этот момент слышу, как открывается входная дверь.
Мое сердце делает резкий кульбит в район горла и начинает быстро стучать.
Я знаю, что я в своём праве быть здесь, но так не хотелось бы ругаться сейчас при Васе.
Замираю посреди комнаты с пакетом тетрадей в руках.
Стою напротив открытого дверного проема, вижу, как в квартиру заходит Глеб и останавливается посреди коридора, увидев меня.
— Так, так, так… — медленно произносит он. — И что же ты забыла в моей квартире?
— Ну, во-первых, не в твоей, а в нашей, — парирую я, быстро взяв себя в руки, — и уж если на то пошло, в моей квартире!
— С чего бы это? — Глеб швыряет ключи на тумбочку, промахивается и они со звоном летят на пол.
— С того, что ко мне заходил твой отец и показал очень интересные документы. На мою квартиру.
— Да как ты смеешь? — он кидает свей кожаный портфель на пол в прихожей и заходит ко мне в комнату.
— Смею что, Глеб? — я делаю шаг к нему на встречу, — Прийти в свой собственный дом? Забрать свои вещи?
Глеб стоит напротив меня, хочет что-то сказать, но начинает хватать ртом воздух. Он сейчас похож на рыбу, выброшенную на берег. Большого надутого леща.
— Это моё! — кричит он, и его лицо становится красным, — это всё мое! Тут твоего вообще нечего нет!
Нет, он скорее похож на маленького мальчика, ему осталось только топнуть ногой и потребовать, чтобы я отдала ему машинку, иначе он позовет маму.
— Хорошо! — спокойно отвечаю я, — вот тетради школьные заберу, а всё остальное — твоё!
— Да ты… Да ты… — он пытается подобрать слово, — ты вообще…
Я уже с нетерпением смотрю на него, мне даже хочется его подбодрить, настолько он сейчас выглядит нелепым.
Так странно, от меня вдруг отступает весь страх. Я просто смотрю перед собой и вижу жалкого, опустившегося мужчину.
— Мама права! — вдруг кричит Глеб, словно уцепившись за мысль, — Ты — дрянь!
— Знаешь, Глеб, мне сейчас так стыдно, — говорю я, — за себя…
В его глазах вспыхивает гордость:
— Конечно, тебе должно быть стыдно!
— За то, что я доверяла тебе все эти годы, — продолжаю я, не обращая внимания на то, как меняется его лицо, — за то, что действительно думала, что ты — хороший человек, Глеб.
Я чувствую, что наконец могу ему сказать всё, что накопилось у меня на сердце. И с каждым словом, я чувствую, как мне становится легче.
— За то, что боялась тебя потерять, — спокойным голосом говорю я, — Ты жалок, Глеб. Ты можешь возвышаться только за счет тех, кто слабее тебя. Мне стыдно, что я чуть-чуть поверила тебе и твоей матери в больнице. А знаешь, ты даже ногтя Алексея не стоишь… Мне стыдно за свою доверчивость. А тебя мне просто жаль.
— Что? — начинает орать Глеб, — Ты… да ты давно меня обманывала! Это Лена любит меня! А ты давно спелась за моей спиной со своим Артемьевым! Мама была права! Вот и убирайся со своим выродком! Он мне не нужен! Это не мой ребёнок! И никогда не станет моим! Только Лена любит меня по-настоящему!
Кажется, Глеб пытается замахнуться на меня, но тут в комнату влетает маленький быстрый вихрь и встает передо мной.
— Не тронь её! — голосит Вася и пинает его ногой в колено.
— Ах ты поганец! — воет от боли Глеб.
— Она нам нужна! Понял? А ты сиди в своей вонючей квартире! Один! А у меня сестра скоро будет! Понял? И я их буду защищать! Сестру и Маринку! А тебя папка в порошок сотрет! И я добавлю, когда вырасту!
Глеб обескуражено смотрит на Васю, потом на меня.
Мой маленький рыцарь кипит от злости, и я мягко отодвигаю его себе за спину.
— Мы сейчас уйдем Глеб, — выхожу я вперед перед ребенком, — И увидимся только в суде.
— Рекс! Фу! — вдруг кричит Вася.
Я перевожу взгляд в коридор, и вижу, как на забытый у стены кожаный портфель Глеба, подняв лапу, льет свою струю Рекс.
— Это еще что?! — орет Глеб.
Он хватает маленький комочек поперек тельца и поднимает над головой так высоко, словно хочет ударить его об пол.
— Не тронь собаку! — кричу я.
Вася вырывается из-за моей спины и бросается на Глеба с диким криком:
— Неееееет! Рекс!