Впрочем, пока я добавлял в общую беседу свою порцию поминаний неизвестной матушки и легкомысленных девиц, кто-то крикнул: «Живой!», и я вздохнул облегченно. Лезть в кучу бревен я благоразумно не стал – не хватало еще там получить перелом какой, Кирпонос тогда меня точно расстреляет как неисправимого дурака. И прав будет на все сто. Просто трудно привыкать, что не сам делаешь, и ни у кого это вопросов не вызывает.
Ильяза положили на шинель чуть в стороне от места разгрузки. Рядом с ним тут же оказался санинструктор, который его осмотрел и ощупал.
– Что там? – поинтересовался я судьбой своего помощника.
– Видимых переломов вроде нет. Ушибы, ссадины. Возможно сотрясение головного мозга, приложило его довольно сильно.
– Было бы что сотрясать. Ладно, давайте в медсанбат его, пусть там посмотрят.
Ждать, пока увезут, не стал. Всё равно я помочь Ильязу сейчас не могу, а держать его картинно за руку – это для кино хорошо. Есть кому присмотреть и отправить.
– Тащ балковник, – произнес вдруг Ахметшин. Нормально сказал, не голосом умирающего. – Брастите меня, дурак я был.
– Что значит «был»? И остаешься. Не надейся, что я с тебя слезу. Выпишут медики, служить будешь, никуда не денешься. Всё, давай, выздоравливай.
У Меерсона работа шла своим чередом. Посмотрел, да и не стал отрывать его. Завтра приеду, узнаю новости.
Да уж, не вовремя выбыл из строя Ильяз. Ничего, у меня есть Евсеев, у него хоть и зубы во рту не все, но зато поспокойнее Ахметшина, у которого ветер в голове гуляет. Сейчас озадачу, а то он решил, похоже, что у нас ему только чай пить, а основное место службы в особом отделе. С утра буркнул, что как раз там и будет, и умчался. Хреновый я руководитель, один подчиненный по бабам ходит, второй свои вопросы решает, а я впахиваю. А ведь должно быть наоборот! А у меня даже ординарца нет! Как там была фамилия этого сказочника? Дробязко? Нет, Дробязгин, точно. Сейчас Евсееву скажу, пусть переводит к нам в группу. А то и за кипятком послать некого.
Шум, гам, и бардак. Вот как можно описать творящееся в штабе. Все бегали как наскипидаренные. Один Масюк сидел королевским министром в приемной. Нет, я понимаю, что это комната в большой землянке, не очень большая, кстати, не то что наши киевские хоромы. Но если из этого помещения имеется дверь в кабинет командующего фронтом, то это как раз приемная и есть.
– Что случилось, товарищ лейтенант? Чем вызван охвативший всех энтузиазм? – поинтересовался я.
– Американец приезжает, – сообщил новость Аркаша. – Гаррисон какой-то. Или Гарриман, не помню. Посланник дипломатический и миллионер. Нашему звонил… – Масюк картинно возвел очи горе. Неназванный вождь сильно удивился бы, узнай, что похож на керосиновую лампу – именно на нее и смотрел адъютант командующего.
– И что с того? Две руки, две ноги, голова одна. Ну покажут ему тут, мол, сражаемся, ждем открытия второго фронта, пожалуйте отобедать. Не вижу повода метушиться. Хотя нет…
Я задумался.
– Водку он нашу пить не захочет. Ему поди уиски подавай и прочие коньяки.
– Не наша забота, – отмахнулся Аракаша. – Там НКИДовские с ним едут – это их забота. Танки он привезет. Американские. И прочую бронетехнику со снарядами. Вот его и привечают.
– Так на ту технику народ обучить еще надо, она прямо с колес в бой не пойдет. Танкистов ведь не будет, одно железо голимое.
– Вот ты, товарищ полковник, с документами не знаком, а мне пришлось. Не будет этого добра, придется скоро переехать. На восток, или на юг, как там повернется судьба. Понимаешь?
– Расскажи мне, друг Аркадий, о трудностях жизни на передовой, я ведь там не был никогда, – отбрил я знатока стратегических вопросов, и пока он думал, как бы мне получше ответить, украл у него из-под носа горсть сушек и жменьку разнокалиберных конфет, спрятав добычу в карман галифе.
– Положь взад, это командующему!
– Подсыпешь, у тебя много. Короче, пойду прятаться, пока не припахали. Давай, потом расскажешь всё в подробностях!
И я пошел. Где-то здесь скрывается от справедливого, но сурового командира капитан госбезопасности Евсеев. А у меня к нему некоторое количество заданий.
Заглянул к майору Мельникову, но там никого. Тогда я сделал финт ушами и пошел прямиком в нашу земляночку. Ага, всё верно, дрыхнет капитан без задних ног. Посапывает во сне, вон, глаза бегают, смотрит что-то. Возможно, даже хорошее – женщин в неглиже. Танцующих канкан. Но мне ведь обидно, когда подчиненный давит массу, а начальник бодрствует. Я бы тоже на канкан глянул.
– Смирно! – крикнул я. Вполголоса, чтобы не очень пугались люди снаружи.
– А? Я… товарищ полковник, на минуту всего… ишь, сморило как… – и Степан зачем-то начал расправлять шинельку, которой укрывался.
– Давай, Степан Авдеевич, подъем играй, некогда прохлаждаться. Сейчас идешь и забираешь к нам бойца из роты охраны, командир младший лейтенант Бедридзе. Фамилия нашего человека Дробязгин.
– Ага, записал, – Евсеев уже будто и не спал только что, и волосы пригладил, и лицо как-то выровнялось.
– Всё, приведешь, покажешь, где тут, что. Будет нам помощником на всех фронтах. Далее. Завтра с утра едем в маскировочную роту, там есть такой лейтенант Меерсон, Исай Гильевич. Мне, скорее всего, не до того будет, а твоя задача – обеспечить режим наибольшего благоприятствования для мероприятия. И для конкретного человека тоже. Грачев в курсе, отгрузку материалов уже начали. Черт бы ее побрал, – вспомнил я Ильяза.
– Случилось что? – поднял голову капитан.
– Ахметшина бревнами придавило, в медсанбат повезли.
– А как он там оказался?..
– Каком кверху. Я его на воспитательные работы отдал, за самоход. Короче, пока вдвоем. Когда вернется, не знаю. Так что занимайся маскировкой, а то я чувствую, с этим заморским гостем задач отхвачу немало.
– Каким гостем?
– Главный ленд-лизовец к нам едет. С первой партией танков. В штабе говорят, у них какие-то китайское имя.
– Ли?
– Да, М3 Ли. Так что будет беготня.
– Ладно, все понял, – тяжело вздохнул Степа. – Но этого… Дробязгина, его проверить надо еще, по нашему ведомству.
– Тормозим, Степан Авдеевич? Он же в роте охраны, их там давно всех перепроверили. Ну и у меня случай был один… потом расскажу. Но считай, проверку он уже прошел.
Понятное дело, мы с Евсеевым сначала сели чайку попить. Уж не знаю, кто там ему из Ирана чай гнал, но у Степана этих банок оказался целый ящик. Если сильно не буреть и не раздаривать драгоценный напиток направо и налево, то хватит нам этого добра до самой победы. Или почти до нее.
Под чаёк к моей добыче из приемной нашлись и конфеты «подушечки», и даже плитка горького шоколада, почти целая, которую Ильяз притаранил от летунов, не иначе. Но у него мы про это потом спросим. А пока котелок с водой на спиртовочку – и милое дело. Никто снаружи не заметит, это не буржуйку топить со всей дури, мы же потихонечку.
Но как известно, господь любит смеяться над нашими планами. Сегодня у всевышнего особо игривое настроение, наверное. Потому как только я открыл банку и вдохнул крепкий терпковатый чайный аромат, предвидя, как сейчас сыпону по кружкам заварочку, а потом накрою их сверху настоящими блюдечками, чтобы настаивалось, приперся посыльный из штаба.
– Тащ полковник, к командующему вызывают, поскорее. Велели, чтобы со всеми наградами, при параде.
Вот тебе, бабушка, и попили чайку. Я полез в вещмешок за заветной коробочкой, где у меня ордена хранились. А что, я не штабной, мне парад блюсти незачем, а светить в прифронтовой полосе наградами – пускай дураков в другом месте поищут. Так, мундирчик у меня вполне себе свежий, практически недавно выглаженный, на земле я в нем не валялся. Сапоги вот только… А что, я с утра не по асфальту ходил, в разных местах приходилось шагать в этой обувке.
Вестовой топтался в сторонке, если можно так сказать про нашу землянку. Пока я ордена прикручивать буду, пусть лучше делом займется. Пока нет ординарца, и этот сойдет. Так что дал я ему ветошку, да ваксу со щеткой, и погнал на улицу блеск наводить.
Через пять минут я был готов хоть куда, даже на прием в Кремлевском дворце не зазорно показаться. Одеколоном побрызгался, «Шипром», не абы чем. И двинулся в штаб. Без особой радости, но если что случилось, то куда ж ты денешься. Потерпим и в штабе, поработаем мордой лица.
А тут, похоже, целая делегация прибыла – машин… как у дурня фантиков. Где они хоть уместились там все? Сейчас узнаю. А про маскировку думать никто не хочет? Вот сей момент только немецких бомберов сюда не хватало, на такую смачную мишень.
Дал пинка охране – косясь на орден Ленина на широкой груди, забегали, начали натягивать маскировочную сеть.
Прошел внутрь штаба. Дверь настежь, там внутри я увидел сидящего напротив Кирпоноса высокого мужика с крупным носом и зачесанными назад волосами. Что-то ему в ухо бубнел какой-то чин из мелких, переводчик, наверное. Почему я так подумал? Был бы из крупных, не смотрел бы так угодливо. Да еще и в штатском. Тут таких в костюмчиках у нас – раз, два, и обчелся.
Увидев меня при всем параде, Аркаша только втихаря мне палец большой показал. А что, иконостас хоть и не очень обширный, но зато вполне впечатляющий. Кроме меня тут стены подпирали все командиры самого высшего ранга. Я так, сбоку припека. Вот начштаба Стельмах, о чем-то шепчется с членом Военсовета Запорожцем. Кстати, если политработник фамилии соответствовал, ему только усы прицепить, да шаровары с мотней до колен напялить, чисто казак будет, то у Стельмаха кроме фамилии ничего украинского не было. Кстати, Григорий Давыдович тоже сидел перед войной, и, как и Рокоссовский, был в сороковом отпущен на волю. Сам Константин Константинович тоже здесь, пытается не задеть головой потолок. Ему с его двухметровым ростом здесь тесновато. Рядом с ним командарм пятьдесят два Яковлев. Вот он как раз точно не парад прибыл, серый от усталости.
А меня за локоток прихватил начальник особого отдела Мельников.
– Соловьев, вы знаете, зачем вас вызвали?
– Откуда, Дмитрий Иванович? Сидел у себя, ни сном ни духом, поверите, чай пить собирались. Прибежал вестовой, давай, ордена цепляй, и срочно к командующему. Мне никто ничего. Я думал, вы хоть что скажете.
Особист только зубами скрипнул. Тем более, что случился выход большого начальства с высокими гостями к народу. Ого, сколько их там было! Как уместились хоть? Кирпонос, рядом с ним какой-то старлей невоенного вида, скорее всего переводчик, только наш. Потом Гарриман этот. Красивый мужик, лицо уверенное, такой трояк попросит в долг, так сразу дашь и спрашивать не будешь, когда вернет. Просто от уверенности, что не зажилит. Ну и переводчика я видел уже. Потом иностранный вояка какой-то, не знаю какого звания, я в их погонах плохо разбираюсь. Звезд никаких, только орлы серебряные. Мордатый такой, глазенки так и рыскают кругом. Наверное, боится, что коммунисты его сейчас на костре поджарят.
А неожиданнее всего оказалась дамочка. Молодая, тридцати нет еще, блондиночка. В военной форме, помню, как же, в сорок пятом мы таких девчат много видели. Миловидная, ничего не скажешь, у Гарримана губа не дура, старую клушу за собой таскать не стал. А у этой одни глазищи на пол лица, ресницами только хлопает. И помада на пухлых губках такая… что прямо вдруг захотелось заграбастать ее и яркую эту краску поцелуем согнать. Но я только слюни глотнул. Такую попробуй пальцем тронь, до конца своей короткой жизни жалеть будешь, что чувства не обуздал.
– Товарищи, – начал Кирпонос. – Полномочный представитель президента Северо-Американских Соединенных Штатов господин Гарриман прибыл к нам с визитом. Он привез очень хорошее известие о поставке бронетехники от наших союзников. Первый эшелон уже прибывает…
Михаил Петрович вещал как по писаному, а я вспоминал американскую технику. Ли эти. Средний двухпушечный танк. Не тридцатьчетверка, но дареным коням, как известно…
– Кроме этого, господин Гарриман хотел бы обратиться к вам, – закончил командующий. Видно, не по душе ему эти политесы, а что поделаешь, для победы с кем угодно в десна целоваться будешь.
Американец, конечно, по-своему заговорил, останавливаясь, чтобы переводчик нам рассказал, о чем речь. Хлопчик говорил не совсем чисто, на их заграничный манер выговаривая Ж вместо Р, но мы не гордые, послушаем. Сначала про борьбу с фашизмом и прочие штуки вещал. Но недолго, минут пять. А потом свернул он куда-то не туда. Я сразу неладное почуял, когда он начал про подвиги советских воинов, которые достают даже высших офицеров врага.
Дальше – хуже. Гарриман этот напрямую сказал, что при встрече поинтересовался у президента Сталин – так и произнес «президента» – а можно ли увидеться с тем, кто уничтожил Гиммлера. И к своей радости узнал, что этот мужественный офицер проходит службу именно там, куда он направляется. Поэтому награда нашла героя, и прочая фигня.
– Мне сказали, что полковник Соловьев находится здесь? – спросил американец. Михаил Петрович из-за его спины коротко кивнул, и я шагнул от стены на середину комнаты. Поймал заинтересованный взгляд блондиночки, дополнительно выпятил грудь.
– Это я.
– Подойдите, пожалуйста, я хотел бы вручить вам одну из высших наград нашей страны – медаль «Серебряная Звезда».
Охренеть и не встать. Только заокеанских наград мне по жизни не хватало. Но с другой стороны, я не просил, американца этого никогда не видел, так почему бы и нет. Помню, даже в «Правде» про такие награждения писали, и ничего постыдного в том не видели.
Я шагнул еще. Помещение маленькое, всё рядом. Та самая девица подала Гарриману коробочку, из которой он выудил золоченую звезду на колодке с синими, белыми и красными полосами, и начал цеплять ее мне на грудь. Тут чуть не приключился конфуз, потому как американец прицелился водрузить медаль рядом со звездой Героя, но я его потихоньку поправил, сказав, что тут нельзя, надо ниже. Переводчик тут же зашептал ему в ухо, и рука с наградой двинулась в правильном направлении. Народ вяло похлопал, шампанского, увы, не вынесли. Потом мне дали еще красивую грамоту, где мое имя было вписано буржуинскими буквами, и меня, пожав на прощание руку, отпустили.
Фуухх. Я бочком, бочком, выбрался из толпы, подмигнул зеленому от зависти Масюку. Ох зря, Аркаша, завидуешь! У нас награды – это не доппаек, а дополнительный геморрой. Так и оказалось.
За мной сразу увязался Мельников и потащил в свой кабинет. Если такой хороший человек приглашает, то тут отказываться как-то нехорошо. Я и пошел.
– Медаль сдайте, – протянул он руку.
Вот же гад, хоть бы соломки постелил, вежливость проявил. Мне даже немного обидно стало.
– Зачем? – спросил я, прикидываясь дурачком.
Особист что-то понес про то, что сейчас не время, еще что-то малопонятное про сложную международную обстановку.
– Товарищ майор государственной безопасности, – сказал я как можно спокойнее. Тут надо по-хитрому. – Насколько я понял, вручить медаль американцу разрешил наш верховный главнокомандующий. Как он сказал, так я и сделал. А представьте, что я вдруг попадусь на глаза товарищу Сталину, что уже случалось, и не раз, а он и спросит – где, товарищ Соловьев, американская награда? И что мне ответить ему? У начальника особого отдела Волховского фронта майора Мельникова? Я, Дмитрий Иванович, носить ее не собираюсь. Сами понимаете, какая обстановка вокруг, не до медалей сейчас. Но хранить буду у себя, раз мне ее союзники по антигитлеровской коалиции вручили. А еще лучше, с оказией домой передам, пусть жена спрячет подальше.
Вроде проняло, майор задумался.
– Ну если так разве что… Тогда да, – пробормотал, наконец, Мельников. – Идите, товарищ полковник, не задерживаю.
Вот что это было? Что за блажь ему в голову стукнула? Командующий фронтом разрешил. И главнокомандующий даже сказал, где я есть. Вот тут самый интересный момент, кстати, что Сталин меня из виду не теряет. А зачем? Что я, какой выдающийся специалист? Свои плюшки за спасение сына я получил уже, что ему еще от меня надо?
Ладно, что голову мыслями ненужными грузить? Она от этого даже заболеть может. Пойду к себе, отметим с Евсеевым медаль нежданную.
– Тебя на фуршет приглашают! – возле КПП штаба меня догнал Масюк. – Так что не уходи.
– Какой фуршет? – удивился я. Значит, шампанского все-таки попробую?
– Сейчас они, – Аркаша кивнул в сторону штаба, – отправятся на станцию, там первый эшелон с Ли приходит. Разрежут ленточку. Ну и обратно сюда, в столовой уже накрывают. Даже виски привезли из Москвы.
– Ого! Американцев потом будем грузить в багажники? – я засмеялся и кивнул в сторону замаскированных эмок.
– Останутся до завтра. Ты же знаешь, как у нас пьют, – Масюк тяжело вздохнул. – Уже две земляночки выселили для них. И одну – представляешь? – для этой Меган.
– Какой Меган?
– Ну блондинка. Говорят, – Аркаша понизил голос, – любовница самого Гарримана. Поэтому с собой ее и такскает. А что, удобно. Вечерком к ней заглянет, разгрузится.
– Ты поменьше насчет такого болтай – оборвал я адъютанта. – У Мельникова давно не был?
– Ты же не настучишь? – деланно испугался Масюк. – А то я враз тебя сдам, что ты у командующего конфеты таскаешь.
– Иди уже! Там без тебя шампанское не разольют.
Я подтолкнул Аркашу в сторону штабной землянки, сам присел на чурбачок рядом. Ну вот, теперь жди еще этого фуршета. Не облажаться бы… Тут понимать надо – это высокая дипломатия. Ленд-лиз, второй фронт. Американцы и англичане с ним до последнего тянуть будут. Пусть русские как следует немецкого зверя потерзают, ослабят его – а мы уже на все готовое придем. Политики хреновы… Я сплюнул на землю. Видел я американцев в Берлине. Чистенькие такие, вальяжные. Жуют жвачку, гогочут. А чего им не радоваться? Не у них же двадцать миллионов похоронят. Пол Европы себе отхватят, считай, за просто так, и почти сразу же «холодную войну» нам объявят. А чего стесняться? «У нас же есть атомная бомба!».
Интересно, а Зельдович с академиком… как его там? – я напряг мозг, ага, Хлопиным, – проверили идею пушечной схемы подрыва ядерного заряда? Помнится, в поезде я им лишнего наговорил, а они со скептическими мордами лица стояли, курили. И ведь не напишешь письмо – так мол и так, как там обстоят дела? Секретные все лица. Ладно, остается только ждать.
Посмотрел в небо. К приезду американцев сюда нагнали похоже вообще всех фронтовых истребителей – сразу четыре тройки МИГов ходят по кругу. Ясно, бомбежек не будет.
– Товарищ колонел, – из землянки выглянула блондиночка. По-русски она говорила с акцентом, но более-менее понятно. – Могу я иметь с вами разговор?