Тут я, конечно, напрягся.
– О чем, извините? Обратитесь в политотдел, там помогут.
Дама интересная во всех отношениях, симпатичная. Узкая юбка, черные чулки! И это все в прифронтовом поселении. И в других обстоятельствах я бы с ней тесно пообщался… Но вот выйди сейчас подышать свежим воздухом тот же Мельников, так я потом долго буду вынужден оправдываться, почему просто стоял рядом с ней. А еще круче – Верочка узнает, что я тут шуры-муры с этой блондиночкой завел.
– Я думала ваша неохота и спросила разрешение дженерал Кирпонос! – фамилию, для нее заковыристую, она тщательно, чуть ли не по слогам выговаривала, наверняка тренировалась.
Вот засада! Атака развивается со всех сторон.
– Мне он ничего такого не говорил. Так что извините, нет у меня времени с вами тут разговоры вести.
Я развернулся и даже успел сделать шаг, но не тут-то было, американка вдруг догнала меня и вцепилась в рукав. Да крепко так, если бы я решил стряхнуть ее, могло бы и не получиться.
– Пять минут, товарьищ, вам жалко, да?
– Без разрешения командования никак не могу.
– Но дженерал сказал!
– Не слышал такого.
Я всё еще надеялся, что она блефовала, и Кирпоноса обо мне не спрашивала. Стухнет, и я убегу от этого соблазна. Кто угодно настучит ведь. И что мне с того, если я сейчас с ней постою и проведу задушевную беседу? Девчат много, было бы желание, найдутся. А я трофеи не собираю, давно понял, что у них там особой разницы нет, поперечного расположения еще никто не встречал. Но американка и не думала меня отпускать. Потащила в столовую, где уже, я уверен, давно начали произносить тосты за вечную дружбу и совместную победу над врагом. Вот же настырная!
Где прятались товарищи из наркомата иностранных дел, я не знаю. Может, как раз вот здесь, в столовой, готовили скромный ужин для командования и высоких гостей. Когда я вошел, понял, что парочка тостов уже прозвучали. Глаза блестят, щеки красные, за закусками руки тянутся уверенно.
Меган эта успела отцепиться от моего рукава, но держалась близко. Боялась, что я сбежать могу. И чего пристала? Тут бравых молодцев, только свистни, взвод соберут. И все как один совершили геройские подвиги, и всякое такое. Впрочем, мой иконостас на груди не хуже некоторых. Но что наши медальки и ордена для них? Погремушки туземцев. Читал, что во время Тихоокеанской кампании против Японии американцы много чего скидывали на парашютах в адрес своих баз на островах. Кое-что падало не по адресу – на головы местных туземцев. Что внесло коренные изменения в их жизнь. Понравилось ли это аборигенам? Ну конечно. Беда в том, что в конце войны воздушные базы были заброшены, а груз («карго») больше не прибывал. Что сделали местные? Целую религию. Чтобы получить товары и увидеть падающие парашюты или прилетающие самолёты, островитяне имитировали действия солдат, моряков и лётчиков. Они делали наушники из половинок кокоса и прикладывали их к ушам, сидя в построенных из дерева контрольно-диспетчерских вышках. Изображали сигналы посадки, находясь на подобии взлётно-посадочной полосы. Зажигали факелы для освещения этих полос и маяков. Приверженцы новой религии верили, что иностранцы имели особую связь со своими предками, которые были единственными существами, кто мог производить такие богатства.
Парашюты с ништяками все не падали, но местные не отчаивались. Островитяне строили из дерева в натуральную величину самолёты, взлётно-посадочные полосы для привлечения воздушных судов. На выходе – все равно был голый ноль. Также надо вести себя с американцами. Весь их ленд-лиз, все эти Матильды с Ли ровно для того, чтобы не воевать на своей территории. Хорошо устроились!
Я скрипнул зубами, опрокинул в себя первую рюмку с водкой. Заново оглядел с ног до головы Меган. А она очень даже ничего. Вроде и форма на ней военная – юбка светло-коричневая, китель, блузка – но пошито это явно не на десятой швейной фабрике. И материальчик только снаружи похож. Это примерно как у нас всякие мелкие сошки типа писарей и ординарцев шьют шинели из генеральского сукна. Так и она, видать, не из дальней деревни. Карьеру делает. Сейчас при Гарримане побудет, пообтешется, а потом папка с мамкой еще куда пристроят. Да и ладно, мне какое дело до нее?
– Товарищ дженерал Кирпонос! Подтвердите ваш разрешение дать интервью для колонел Соловьефф!
Интервью? Меган у нас выходит журналистка? Я вопросительно посмотрел на появившегося рядом Аркашу.
– Внештатная журналистка Нью-Йорк Таймс, – шепнул мне адъютант.
– О, а я думаю, куда он пропал? – командующий был доволен. Видать, всё прошло как надо. Да еще и пару рюмок успел опрокинуть, вот и радуется. Лицо красное, глаза ощупывают Меган, – Налейте ему сто грамм, награду обмыть надо!
Мне сунули в руку фужер – совсем не рюмка. Ох, плохо все это кончится! Я поставил его на стол, отцепил медаль, и опустил ее в водку.
– Ну, чтобы не последняя, – сказал я и выпил до дна. Под удивленным взглядом иностранцев занюхал все хлебом. Отвернувшись, прицепил американскую звезду на место, и только после этого потянулся к закуске. Тут главное что? Не опозориться. Эх, знать бы о фуршете заранее – выпил бы масла, а то сейчас даст в голову натощак.
Тост поддержали – и наши, и американцы. Причем Гарриман потом еще и захлопал, вполне искренне. И даже пробился сквозь столпившийся вокруг него народ, чтобы снова пожать мне руку.
А Меган всё не успокаивалась:
– Товарищ дженерал!
Кирпонос посмотрел на неё и кивнул.
– Поговори с ней, Петр. Я предупредил, что никаких подробностей, фотографий и фамилий. Пусть американцы узнают, как мы здесь воюем.
О, а чье это такое кислое лицо? Неужели товарищу Мельникову что-то несвежее попалось? Не то что я злорадствую. Мужик он неплохой, да и должность у него – только дурак решит отношения портить. Но временами слегка перегибает. К тому же видит – я с американкой общаться не хотел никак.
– Сколько вам лет?
Первый вопрос и сразу не в бровь, а в глаз.
Мы вышли из столовой, проследовали в соседний лесок. Весеннее солнышко слегка подсушило местное болото, зато было полно пеньков, где можно расположится. Я посмотрел в небо. Просто привычка – проверять воздушное прикрытие. И оно надо сказать, не радовало. Всего одна тройка советских самолетов утюжила небосклон. Я опять напрягся.
– Сорок два.
– Вы женат?
Меган посмотрела сначала на мою левую руку – видимо по привычке. Американцы же носят кольцо не как мы. Потом на правую.
Видит бог! Я не собирался снимать кольцо с руки. Но когда мылся в полковой бане, решил подстраховаться. Да и нет у меня такой привычки – носить кольца на фронте. Тут ситуация может как угодно сложиться. Зацепится, допустим, за борт машины, из которой выпрыгивать будешь – и прощай, палец. Да и большинство населения кольца вообще не носят. Не до того.
– Есть такое, – не стал я кривить душой. – Жена врач.
Поменьше подробностей, так и жить проще. А то напишет в газете у себя, и кто знает, как оно потом аукнется. Дружба с союзничками не особо долгой будет.
После парочки вопросов типа «где крестился, на кого учился», американка приступила к главному.
– Расскажите, как это был с Гиммлер?
– Нет. Об этом разговора не будет. Там много людей задействованы, которые могут пострадать. Поэтому о чем-нибудь другом. Секретное дело, понимаете?!
– Ок, а что можно?
Ну я ей и живиписнул, как в лагерь попал, про больницу, про скотские условия, как немцы собирались пленных уничтожить. Ну, и про побег наш. Тут уж красок не пожалел.
Меган сначала просто слушала, потом за блокнот схватилась.
– Извыните, я боюс забыват подробност. Уан момент.
Что она там строчила – не знаю, она ж на своем писала. Как по мне, авантюра это. Такие вещи с кондачка не делаются. Через политотдел надо. Там согласуют тему беседы, вопросы, переводчика предоставят. Перевести, чтобы ошибок не получилось. Ну и присмотреть, чтобы чего лишнего наш человек не ляпнул. А то вот так выпьет военный чутка лишнего, да и сообщит какие сведения, составляющие военную тайну. Но мне командующий практически приказал при свидетелях, это раз. И история про наш побег от немцев никак не секретная, это два. Её я уже сто раз излагал, и устно, и письменно. В том числе и… Ладно, вот про этого слушателя не буду. И никаких претензий не было. Хотя бы потому, что в итоге это привело к возвращению домой моего боевого товарища.
– Ну вот такая история, – сказал я, поднимаясь.
– Это… просто ужасный вещь! – открыв широко глаза, припечатала Меган. – Я обязательно буду писать об этот случай! Так невозможно! Пленный убивать и не кормить! Вы есть настоящий герой, что спасли их!
Ага, еще про Женевскую конвенцию и Красный Крест вспомни.
Но похоже американка не про то думала. Вскочив, да так, что уронила на землю и блокнот свой, и сумочку, она схватила мое лицо, и прямо-таки впечаталась губами в мои. И поцелуй этот был… совсем не такой, как обычно чужих целуют. Он длился не одну секунду, и даже не пять.
Наконец, я не выдержал, деликатно отстранил американку. Меган раскраснелась, тяжело задышала. Ее обширная грудь под блузкой прямо-таки подскакивала вверх.
– Товарищ колонел, а можно просить вас помощь выгнат… как это будет по-русски?… рэт? – она даже показала размеры того, что незаконно у нее поселилось. С небольшого щенка примерно.
– Крыса?
– Да, я видела это у себя в жельище..
Вот чего мне не хватало, так это еще похода в ее землянку. Ну и отказываться тоже неудобно. Пошли ловить крысу.
Землянку американке выдали самую лучшую, небось, интенданта фронтового выселили отсюда – обитая деревом, со столом и стульями, освещение – сразу две керосиновых лампы. И на полочке на всякий случай сплющенные гильзы, штуки три. Если что – чадить будут нещадно, но без света не останешься.
Меган закрыла дверь, набросила крючок. Ай-ай-яй. Горю синим пламенем!
Мне предложили снять шинель, сапоги. Да я бы и сам грязь не потащил в такую чистоту. Перед приездом американцев тут похоже все вылизали, даже набросали на пол свежих опилок. Пока я колебался, Меган быстро скинула верхнюю одежду, наклонилась, заглядывая под кровать. Причем так изогнулась, что ее упругая пятая точка оказалась прямо передо мной.
– Она там! Скэри!
Чего греха таить… не удержался. Взял ее за попку обеими руками, под поощрительный «ах» подвинул к кровати. Меган призывно вильнула тылом, впечаталась мне в пах. Тут уже я не выдержал. Задрал подол, сжал в ладонях аппетитные «дольки». Тут уже раздалось страстное «ох». Американка встала на кровати на коленях, еще больше задрала подол. Последние остатки разума меня покинули.
Потом лежал рядом, переводил дух. Если бы курил – сейчас точно засмолил. Десять минут удовольствия и чувство вины на месяц. Изменил жене. Пошел, можно сказать, по наклонной, и ведь не отбояришься, что показалось или приснилось. Вон блондиночка крутится рядом, поправляет трусики. И даже ничуть не смущена – поглядывает с благодарностью. В партизанах я тоже не ангел был, но это… другое совсем, короче.
– Это было супер! Ты риал хироу
– Кто?
– Настоящьий герой! Ай нид ёр фото.
Фотографию хочет. Я вяло поразмышлял насчет Мельника, секретности и всей этой истории. Зря я полез в постель к американке. Это просто не может кончиться хорошо. А вот плохих вариантов – с избытком. Надо валить к себе. И поскорее. Пока меня тут не застукали.
– Я подумаю, что можно сделать. Надо сначала сходить, спросить разрешение у командования, – я начал быстро собираться. Портянки намотал на раз-два-три, поставил рекорд скорости.
– Эй! Мы еще увидимся?
Меган попыталась меня обнять у двери. Самое интересное, про крысу больше не вспоминала. Наверное, та испугалась нас и убежала.
– Обязательно.
Пока я с американкой «второй фронт» налаживал, Степан успел оформить перевод к нам красноармейца Дробязгина, Никиты Ивановича, шестого года рождения, уроженца села Чернушки Курской области. Вышеозначенный боец изменения в судьбе воспринял спокойно. Не радовался и не возмущался. Я еще тогда, в истории с миной, заметил эту его особенность. Будто старый еврей, который объяснял мне как-то, что переживать по поводу того, что изменить не можешь, смысла нет вообще. Вот у писателя Лермонтова про такого рассказ был, «Фаталист» называется. Мол, от судьбы не уйти, а что есть, то пусть будет.
Евсеев этого Никиту, конечно, накачивал предстоящей ответственностью по самое никуда, и Дробязгин кивал время от времени, и совершенным дураком отвечал «Да как же, не сомневайтесь», но я видел, что глупость эта наносная, а сам Дробязгин просто терпит эту процедуру как неизбежное зло. Из всех его баек, что я тогда слышал, у меня сложилось одно впечатление. В каких бы переделках он не участвовал, никогда своих не бросал. И не говорил об этом боец прямо, но вот так думалось. Как само собой разумелось. И я в это поверил тогда. Не было повода сомневаться. Вот поэтому я его к нам и прицепил. Мне такие люди самому нужны, чтобы в случае чего плечо подставить могли.
Утром я как умылся и наскоро перекусил, сразу в штаб пошел. Скажу, куда поехал, и вперед. Работы валом, скучать не придется. Пришлось только по широкой дуге обходить – почти перед самым входом стояла кучка американцев, сопровождающих из нашего НКИД – и среди них Меган, вертящая головой на все триста шестьдесят градусов. Сдается мне, я даже знаю, кого она высматривает. Наверное, ночью возникли дополнительные вопросы. Или еще какое животное под кроватью увидела.
Но я ведь знаю обходные пути, так что лишних встреч не произошло. Я повез Евсеева в маскировочную роту. Как оказалось, вовремя. Меерсон закончил свой проект и вручил мне папку с бумагами. Ну что же, теперь точно известно, что и когда должно случиться. Сроки по каждому этапу указаны тем самым красивым чертежным почерком. В аккуратных таблицах выписаны необходимые объемы материалов. Красота, короче. Теперь, если Кирпонос спросит, то можно ответить, к какому числу ожидать окончание работ. Только не «если», а «когда». Михаил Петрович ничего не забывает. А про такие вещи, можно сказать, стратегического значения, точно помнить будет и спрашивать постоянно. Так что тут рапорты нужны ежедневно, и контроль работ чуть не круглосуточный. Вот пусть въедливый особист этим и занимается, с полным погружением в процесс.
Взяли Меерсона, поехали к мосту. Офигеть просто. Я же вчера только здесь был! Если бы своими глазами не видел, то сказал бы, что на этом месте не меньше инженерной роты неделю трудились не покладая рук. А ведь всего лишь взвод сутки назад приступил к выполнению задания!
Да у нас на глазах какой-то боец в воду полез, к опоре бревно привязать. А мне на эту речку смотреть без содрогания не получается! Вот же люди, а? Как в стихе про гвозди.
– Степан, – позвал я в сторону особиста, – всех, кто отличился, запишите, потом найдем как наградить. Не скупитесь, сколько будет, никого не забывайте. Люди здесь на полную катушку трудятся.
Евсеев задачу понял, сразу к Меерсону пошел.
– Вот этот, который в воду полез, фамилия его? Звание?
Лейтенант поправил очки, близоруко прищурился.
– Сержант Кузовлев, товарищ капитан…
– В личной беседе можно по имени-отчеству. Нам работать вместе.
– Хорошо, Степан Авдеевич, – кивнул Меерсон.
– Кто руководит земляными работами?
– Лейтенант Грушвицкий.
Я заглянул через плечо Евсеева. Всё записывает, на просто фамилию, а и что делает. Оказывается, эти ребята не только про плохое материальчик собирать могут, если им задачу правильно поставить.
Оставив Евсеева разбираться с мостом, я поехал в медсанбат. Надо же узнать судьбу Ильяза. Не чужой всё-таки.
Лейтенант Ахметшин был бледноват, небрит и усыпан густо намазанными зеленкой ссадинами и свежими синяками. Но энтузиазма хватало на троих. Рвался в бой, как говорится, изо всех сил. Чуть завидев меня, вскочил. Правда, тут же сел, охнув. Помню, как же, ребра сломанные. С таким особо не побегаешь.
– Привет. Сиди пока, сейчас схожу к докторам, узнаю, что там и как.
Сказать оказалось легче чем сделать. Доктора не гуляли – кто на операции, кто на сортировке, кого просто так найти не могут. Вот только что был, но исчез. А кто на месте, тот не в курсе. Пришлось поискать. Поймал я санитара хромого, у которого только что на лбу не написано было, что он тут всё знает, и тот за пачку махорки нашел военврача второго ранга.
Я фамилию этого доктора даже с поллитрой не произнесу, что-то трехкилометровое. Да и не важно. Самое главное, что эскулап разрешил Ильяза забрать, долечивать на месте. Предупредил только о постельном режиме и тугих повязках на грудь, чтобы ребра не повредить и они срастались получше. Это я местным ребятам скажу, не мне Ахметшину морду зеленкой мазать. А в медсанбате и так хватает больных да раненых. Не приведи господь тут оказаться. Всё равно что на поле боя, честное слово. Я невольно вспомнил нашу эпопею в украинских лесах. Вот времечко было, а? С Верой только познакомились…
А я становлюсь популярным. Не успел я выгрузить Ильяза, как новоявленный ординарец сообщил мне, что жаждет меня видеть командующий. Ох, чует мое сердце, не на чай зовут. Сейчас куда-нибудь пошлю, рупь за сто даю.
– Привет, Аркаша! – оторвал я от важных государственных дел Масюка. – Проводили американцев?
– Да, как ты уехал, так и они вскорости. Что им тут делать? Посетили, сфотографировались, поулыбались – и пора домой, К теплому сортиру и мягкой постели. Тебя, кстати, журналистка эта искала, Меган. Всё допытывалась, где ты есть. Еле отбрехался.
– Ну и хорошо, – облегченно вздохнул я.
– Да ты что… – присвистнул Аркаша. – Ну красавец! Загнул, значит, капиталистку? Могёшь! Петро, я тобой горжусь даже!
– Ты языком-то поменьше…
– Ты же знаешь, за мной ничего. Иначе на этом месте давно бы уже другой кто сидел. Но за тобой рассказ подробный! Я просто так это дело не забуду!
– Что наш-то? Как настроение?
– Да нормально вроде. Сейчас, доложу о тебе.
И я пошел. Странное дело, обычно у командующего вечно куча народу, а тут будто специально для меня окно освободили. Михаил Петрович уважил, встал, руку пожал. С наградой нежданной поздравил. Тут я насторожился. Точно не к добру. Мягко стелет, однако. Вот еще если анекдот расскажет, тогда дело совсем швах. Но нет, сразу к сути перешел.
– Собирайся, вместе с Рокоссовским поедете во вторую ударную, поможешь ему с новой бронетехникой разобраться.
– Так где я, а где танки?
– Как же, про героическую оборону брода одним танком кто рассказывал? Значит, уже специалист. Давай, Петр, поезжай. Зашиваемся, народу не хватает.