Я стал безразличным ко всему. Безрассудным. Я стал опасен для самого себя, и, что хуже всего, я стал опасен для всех, кто меня окружал. Я ничего не мог изменить, и погряз в море «Джека», проведя слишком много месяцев в тумане пьянства и страданий, балансируя на краю чёрной пропасти ада, и я ухватился за то единственное, что ещё могло помощь мне, что могло стать моей мотивацией для того, чтобы жить. Я не мог вернуть свою прежнюю жизнь. Но я мог защищать других.
Все мои клиенты всегда были не более, чем просто работой. Долгом. Способом сохранить мою эгоистичную цель. Мне было необходимо забыть всё о моей прошлой жизни. Мои клиенты давали мне возможность сосредоточиться.
Но Камилла Логан перевернула всё с ног на голову. Она дала мне повод для того, чтобы я мог противостоять своим демонам. Она заставила меня снова чувствовать и любить. У меня в голове всё было продумано, все железобетонные истины были готовы встретиться лицом к лицу с противоборствующей стороной, и они были подкреплены непоколебимой надеждой.
Я поступил неправильно, и теперь я мог потерять её навсегда.
Её лицо. Опустошённое, когда я поднял глаза и увидел её на кухне Эбби. А затем понимание, которое пришло после того, как я излил свою душу ей на улице, спеша объяснить всё, моя надежда крепла с каждой секундой.
Но потом её похитили.
Звук телефона заставляет меня вздрогнуть, начав вибрировать в моей руке, и я спешу ответить, молясь не понятно о чём.
— Люси?
— Где ты?
— Возле многоэтажки дома Скотта, — я смотрю на автостоянку, заваленную брошенными машинами и кучами мусора. Дети, которые должны быть в школе, залезают в разбитые окна машин и вылезают из них, некоторые прыгают с крыши одного брошенного автомобиля на другой. В мрачном многоэтажном многоквартирном доме больше заколоченных окон, чем нет, и грязные тряпки висят ещё на оставшихся целыми окнах. Чудовищное здание тянется ввысь, отбрасывая тень, такую же тусклую, как и кирпичная кладка, на пейзаж вокруг. Это яма.
— Что-нибудь есть? — спрашивает Люсинда.
— Ничего. Никаких признаков белого фургона, и квартира пуста, — я бросаю взгляд на окно квартиры, которое находится на виду, содрогаясь, об одном воспоминании о том убожестве, которое я обнаружил за дверью после того, как вышиб её ногой. И эта вонь. Он всё ещё ощущается носом.
— Возможно, у меня что-то есть.
Я выпрямляюсь и быстро прихожу в себя.
— Что?
— Скотт отбывал свой последний срок в Борстале. Ему был назначен испытательный срок восемь недель назад, и одно из условий его условно-досрочного освобождения — еженедельно отмечаться у сотрудника по условно-досрочному освобождению — у Шордича. Джейк, сегодня день посещения. Если он выполняет условия условно-досрочного освобождения, он должен быть там сейчас. Я высылаю тебе адрес офиса.
Я завожу машину и выезжаю со стоянки, оставляя за собой облако пыли и толпы потрёпанных детишек, радостно кричащих мне вслед.
— Он хорошо справляется, держась подальше от неприятностей, — рычу я, не потрудившись остановиться на перекрёстке, заставляя потрёпанный старый «Форд Эскорт» свернуть с моего пути. — Я думаю, что кто-то нанял Скотта, чтобы похитить Камиллу. Следи за электронной почтой Логана. Я думаю, что он получит известие от похитителя кем бы он ни был, — я бросаю телефон на сиденье рядом и мчусь, как демон, к Шордичу.
* * *
Главная улица оживлена, что снижает мою скорость передвижения, я вглядываюсь в каждое лицо, мимо которого проезжаю. Я проезжаю вверх и вниз по каждой дороге в окрестностях полицейского участка по меньшей мере десять раз, мой пульс притупляется с каждой прошедшей драгоценной минутой. Никакого белого фургона. Она будет напугана. Пройдет ещё неделя, прежде чем Скотт ещё раз придёт к офицеру по условно-досрочному освобождению. Это значит ещё одна неделя ожидания чего-то, что могло бы возможно привести меня к ней.
— Давай же! — говорю я в пустоту, поворачиваю налево, а затем сразу направо, останавливаюсь на перекрёстке — «зебра», дорогу наводняют школьники, марширующие по бетону, как муравьи, все смеются, держась за руки парами. Их маленькие спины покрыты хорошо заметными жилетами, что делает их абсолютно неразличимыми для окружающих. Какого они возраста? Может быть, им четыре? Ровесники Шарлотты.
Она моя. Эта маленькая девочка моя. Уклониться от принятия этого факта было легко. Убежать от моих страданий, как оказалось, тоже. Говорить себе, что она не моя, было легче, чем заботиться о ней. Я даже не знаю её. Она не знает меня. Я не мог стать для неё отцом. Не знал, как им быть. Эбби же наоборот могла позаботиться о ней, воспитать её и превратить в прекрасную молодую леди таким образом, чтобы та ядовитая чернота внутри и вокруг меня не повлияла бы на её жизнь. Так лучше для неё. Для всех.
Мои глаза всё ещё следят за детьми, переходящими дорогу, пока они не исчезают на дорожке парка, и их учителя равномерно не начинают распределяются по линии, обеспечивая их безопасность. Убедившись, что всё под присмотром.
Бип!
Я подпрыгиваю на своём сиденье, возвращаясь к своему угасающему существованию из-за нетерпеливого гудка машины позади меня.
— Чёрт, — бормочу я, сориентировавшись, прежде чем тронуться с места, что вынуждает меня обогнуть припаркованную машину и оказаться на запрещённой полосе.
И тогда я его замечаю.
Фургон.
Белый фургон.
Я просто успеваю заметит его заднюю часть, когда он исчезает за углом, может быть, в трёхстах ярдах впереди меня. Моё сердце начинает неистово стучать, и моя нога вдавливает педаль в пол. Я несусь по хай-стрит на высокой скорости, одним глазом следя за пешеходами, любой из которых мог выйти на дорогу, а другим — за поворотом, на который только что свернул фургон
— Давай же, — я заставляю свой «Рендж Ровер» ехать быстрее и поворачиваю, морщась от противного лязга шин, трущихся об асфальт.
Не привлекай к себе внимания. Держись на безопасном расстоянии.
Скотт наблюдал за Ками. Он узнает мою машину. Он узнает меня. Я следую за ним сзади на расстоянии нескольких машин, будучи начеку. На горизонте появляется кольцевая развязка, и, хотя дорога разделяется на две полосы, я остаюсь на месте, спрятавшись за линией машин позади него. Когда фургон выезжает на кольцевую развязку, у меня появляется возможность. Я тянусь к бардачку и беру бинокль, разглядывая номера номерного знака. От моего быстрого дыхания кажется, что стёкла бинокля начинают запотевать.
Это он.
Я набираю Люсинду, не отрывая глаз от фургона, наблюдая, как он выезжает на третий съезд на Городскую дорогу.
— Я его нашёл, — говорю я, когда она отвечает. — Пришли какие-нибудь электронные письма? Просьбы о выкупе?
— Ничего. Я слежу, — сообщает она мне. — Джейк, будь осторожен.
Я киваю и кладу трубку, не в силах развеять её опасения. Затем я беру руль обеими руками и сосредотачиваю своё внимание полностью на дороге. Это самая длинная поездка в моей жизни.
По дороге он делает две остановки. Одну на станции техобслуживания, покупая воду и вонючие сэндвичи, а затем в нескольких милях вниз по дороге в индустриальном парке, где он подбирает тощего, неряшливого мужчину с длинными сальными волосами и крючковатым подбородком.
— Приведи меня к моей девушке, — шепчу я, медленно двигаясь и следуя за ними. Бесчисленные повороты, остановки и слишком много ударов моего сердца позади, они проезжают по пустынной дороге к заброшенным развалинам фабрики.
Я съезжаю на обочину разбитой дороги, ставя машину среди каких-то удручающе выглядящих вечнозелёных растений, их ветви мертвы и сухи, но всё ещё достаточно целые. Остаток пути я пробегаю на полусогнутых, затем пригибаясь, когда вижу, как фургон огибает заднюю часть здания. Я добираюсь до фасада здания с осыпающейся каменной кладкой и за несколько мгновений набираю немного воздуха, стараясь дышать ровно, вытаскиваю телефон и выключаю его, не оставляя ничего на волю случая. Затем кладу его обратно в карман и беру в руки свой «Хеклер», спускаю затвор.
До этого момента мне приходилось сдерживать себя, подавлять себя, когда всё, что я хотел сделать на самом деле, это просто столкнуть Скотта с дороги и пытать его, чтобы узнать, где она. Уговаривать себя не торопиться с выводами, что её, возможно, здесь вообще нет, всё это происходило в такой борьбе, какой по силе я ещё не испытывал никогда прежде. Я иду спокойными, размеренными шагами, осторожно ступая, прижимаясь плечом к облупившейся кирпичной кладке заброшенного фабричного здания. Мой слух сверх обострён. Я слышу, как закрываются двери фургона, я слышу, как смеётся один из отморозков, и я слышу шарканье их ботинок по земле.
Эхо удара металла о металл наполняет воздух, и я осторожно заворачиваю за угол, замечая огромную железную дверь. Я подношу руку ко лбу и вытираю капли пота, быстро моргаю, чтобы зрение оставалось прямым и сфокусированным.
Оставаться невидимым и инкогнито — этот навык заложен в меня. Я не могу позволить своему личному отчаянию и привязанности повлиять на меня. Только не сейчас. Подкрадываясь к двери, я берусь за ручку и осторожно тяну, вздрагивая, когда слышу, как железо царапает ржавую раму. Вонь от сырости бьёт мне в лицо вместе с прохладным порывом воздуха и эхом их голосов.
Как только я позволяю двери тихо закрыться за мной, то следую за звуками голосов, исходящих из их глоток, которые я планирую перерезать. Я окружён брошенной техникой, всё древнее и скорее напоминает орудия пыток, чем промышленное оборудование. Я всё ещё слышу их на расстоянии, старое полуразрушенное здание отлично разносит звук по затхлому воздуху. Я прохожу комнату за комнатой, мой пистолет постоянно готов к стрельбе, я осматриваю каждый дюйм.
Потом они замолкают, и я замираю. Я пристраиваюсь за огромной машиной и задерживаю дыхание. Звуки движущегося металла со звоном раздаются вокруг меня в сопровождении затрудненного дыхания одного из мужчин.
Одного мужчины.
— Что за хрень!
Я оборачиваюсь и нахожу рычащего, тощего мужчину, которого Скотт подобрал по дороге, поднимающего старый пистолет. Меня это не волнует. Инстинкт заставляет меня прицелиться и выстрелить ещё до того, как его палец нащупает спусковой крючок своего оружия. Шум оглушительный. Резкий звук буквально отскакивает от металлических механизмов вокруг меня, и я наблюдаю, как человек падает, словно камень.