— Привет, — отвечаю я коротко, мило и мысленно, молясь, чтобы она взяла инициативу в свои руки и предупредила меня о том, куда зайдёт наш первый разговор.
Но она ничего не говорит. Просто смотрит на меня снизу-вверх, заставляя меня ёрзать и избегать её тёмных глаз. Она осматривает меня. Я не могу не задаться вопросом, к какому выводу она приходит. Молчание становится тягостным. По крайней мере, для меня. Шарлотта, кажется, вполне довольной, совершенно спокойно изучая меня.
Я снова кашляю и протягиваю руку, не понимая, какого чёрта я делаю.
— Я Джейк, — я стараюсь говорить тихо и как можно мягче. Я не хочу её пугать. Я достаточно боюсь за нас обоих.
Её маленькое личико искривляется от удовольствия, уголки розовых губ приподнимаются.
— Я знаю, кто ты, — она почти смеётся, но сдерживает себя, как будто понимает, что это может заставить меня чувствовать себя немного неловко.
— Знаешь? — я немного убираю руку от лица, наклоняя голову.
— Да. Ты мой папа, — она произносит это так буднично, без намёка на какие-то обвинение или недовольство.
Чёрт возьми, я в замешательстве. Просто так? Моё сердце сжимается в груди, болезненно сжимается снова и снова, пока я не чувствую необходимость надавить тыльной стороной кулака на грудь в попытке облегчить напряжение.
Она кладёт свою маленькую ручку в мою, и я смотрю вниз, видя, что её ладошка словно самая маленькая птичка в мире оказывается на моей руке. Те капельки жидкости, которые образовались у меня на лбу, каким-то образом добрались до моих глаз. Я смаргиваю подступившие слёзы и удивлённо смотрю на неё. Она улыбается. Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.
— Приятно познакомиться с тобой, папочка. Меня зовут Шарлотта. Я твоя маленькая девочка.
Моё больное сердце буквально взрывается в моей грёбаной груди, разлетаясь на крошечные осколки, которые всё сильнее отягощаются чувством вины, раскаянием и такой большой печалью.
— Я тоже рад с тобой познакомиться, — отвечаю я прерывающимся голосом, улыбаясь сквозь эмоции.
Я заслуживаю того, чтобы меня повесили. После всего, что я сделал — за то, что бросил эту маленькую девочку барахтаться в моей яме страданий — я заслуживаю того, чтобы меня разрезали на куски и бросили на съедение стервятникам. Теперь я понимаю, что Шарлотта помогла бы мне. Мы бы с трудом, но всё же справились со всем. Она принесла бы свет в мой тёмный мир и придала бы мне необходимости решимости для того, чтобы найти свой путь. Это крошечное существо, такое живое и жизнерадостное, заставляет меня стыдиться.
Я обхватываю её маленькую ладонь своей огромной рукой и слегка надавливаю, надеясь, что она прочитает это так, как мне бы этого хочется. Я лишился дара речи.
Слегка хихикая, она сдвигает свою руку так, чтобы держать мою, и начинает тянуть меня к столу.
— У нас вечеринка.
Я смотрю на стол, вспоминая о том, что я впервые увидел, когда зашёл в сад. Чёрт возьми, она же не собирается заставлять меня разговаривать со своими мягкими игрушками, не так ли?
— Выглядит забавно, — размышляю я, пытаясь подавить непреодолимые ошеломляющие чувства, которые вызвала у меня Шарлотта. Это никуда не годится. Все эмоции прочно застряли у меня в горле, и у меня нет ни малейшего шанса чтобы их унять.
— Сядь, — она отпускает мою руку и указывает туда, где она хотела, чтобы я сидел, и я быстро подчиняюсь, ожидая следующих указаний.
Она выглядит восхищённой моей готовностью, и моя грудь действительно немного раздувается от гордости за то, что я доставил ей удовольствие.
— У меня тоже есть стол и стулья, — она указывает в дальний конец сада, на крошечный столик и набор стульев. Моя нога больше, чем сиденья этих стульев. — Тётя Эбби сказала, что ты слишком большой и можешь сломать их.
Благослови Господи тётю Эбби. Я уже боюсь сломать хрупкую маленькую девочку. И я не хочу рисковать, и ломать её игрушки.
— Я думаю, тётя Эбби права.
Шарлотта приподнимается на стуле, выглядя ещё меньше, когда начинает тянутся к краю, чтобы дотянуться до стола, длинные тёмные пряди её конского хвоста прыгают по её маленьким плечам. Она берёт маленький чайник и наливает немного воды в чайные чашки с напёрсток.
— Выпей немного чая, — она передаёт чашку, и я неловко сжимаю её между большим и указательным пальцами, стараясь не выглядеть большим неуклюжим болваном.
— Спасибо, — я отказываюсь от крошечной чашки и ставлю её на стол, потянувшись к внутреннему карману. — Могу я тебе кое-что показать?
Она мгновенно заинтересовывается.
— Что показать?
— Я хотел бы показать тебе фотографию твоей мамы, если хочешь?
— Я видела много фотографий моей мамы.
Её ответ заставляет меня задуматься. Конечно, у неё есть фотографии матери. Коридор заставлен ими. Но этого фота там точно нет. Это единственная фотография, на которой мы с Моникой вместе.
— Это немного другая фотография.
Она немного опускает голову, а на маленьком лбу появляются глубокие морщины.
— Почему?
Теребя фотографию в кармане, я на мгновение задаюсь вопросом, правильно ли я всё делаю.
— Ну, потому что я тоже в кадре, — нервничая, я выпаливаю эти слова и вытаскиваю фото, прежде чем успеваю убедить себя, что это плохое решение. — Вот, — я передаю его, стараясь не смотреть на фото сам.
Я не знаю, почему я храню его всё это время. Возможно, акт мазохизма? Это кажется разумным объяснением. Я был одержим этим последние несколько лет. Или, может быть, в глубине души, под всей этой извращённой горечью, я знал, что однажды пойму истинный смысл произошедшего и сделаю всё, чтобы вернуть мою маленькую девочку. Я предпочитаю думать так.
Я зачарованно смотрю, как её глаза начинают сиять, как бриллианты, когда она впервые видит своих маму и папу вместе. Она долго изучает изображение, её взгляд блуждает по каждому дюйму фотографии.
— Ты знал мою маму? — наконец спрашивает она, глядя на меня снизу-вверх.
— Да, — я указываю на фотографию, но она больше на неё не смотрит, теперь она не сводит с меня своих любопытных глаз.
— Какой она была?
Какой она была? Я знаю, что Эбби наполнила её маленькую головку обилием информации, которая выставит её мать в наилучшем свете. И так и должно быть.
— Тётя Эбби всё тебе о ней рассказала.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, Она кладёт фотографию и продолжает наблюдать за мной, ожидая продолжения.
Что я могу сказать? Что Моника сломала меня. Что заставила меня хотеть убивать людей каждый день до конца моей жизни. Причина, по которой я отсутствовал в жизни моей маленькой девочки, заключается в том, что она обманула меня и сделала ненавистным, эгоистичным ублюдком, и я хотел защитить свою малышку от этого?
— Она была замечательной и красивой, как и ты, — мой ответ с лёгкостью преодолевает всё пережитое дерьмо, когда я заставляю себя вспомнить хорошие времена. Например, как мы встретились. Например, как быстро мы влюбились друг в друга. Впервые за многие годы я позволил своему разуму заглянуть так далеко в прошлое — во времена, когда ещё не было того пережитого дерьма, гнева и боли. Они были похоронены слишком глубоко. Эти воспоминания было слишком трудно найти. Но сейчас найти их вышло куда легче, чем прежде.
Она хихикает, её длинные ресницы начинают трепетать.
— Ты уже закончил сражаться с плохими людьми, папочка?