И усами вздохнул, точно ветер деревьями:
— Как светоносна: материя!
Тителев палец свой выбросил:
— Глядя в открытое небо, себя ощущаю я пяткою в земле: против неба.
— В открытое небо — открытее видишь себя, — Серафима головкой качнула.
— Но Тителев выбросил палец: Икавшеву.
— В небо пойдем, мужичок, — квасу выпить? Идемте, профессор, — профессору, — в дом!
— В дом? — профессор. — Идем.
Потащили профессора; и за профессором шла — под звездой: Серафима.
Оранжевый флигель, от синего холоду серо-сиреневый, выблизил легкие, синие линии в легком, сквозном, фиолетовом свете.
Вошли.
В алых лапах, в лимонных квадратах, усыпанных белой ромашкою, кубовый, темный диван; и такая же ало-лимонная радость на кубовом ситчике кресел, как бы растворяемых в кубово-черных обоях, —
— не комнаты: космосы; —
— в кубово-черных обоях едва выступают павлиньи, златисто-вишневые, с искрою, перья, как перья далеких кометных хвостов.
Пестроперою тканью покрыта постель; и горит, как фонарики яркие, многоочитая, чистая ткань занавесочек в блеск электричества; белая скатерть на столике; фыркает пар самоварный: печенья, конфеты, сыр, булочки; и репродукции с —
— Греко, Карпаччио, и Микель-Анджело светлою рамой светлеют со стен.
— Вот сюрприз!
— Ах!
— Игрушка, — не комната!
— Все — Леонора Леоновна, — с кресла вскочил Никанор.
Леоноры Леоновны — нет.
И профессор разахался.
Вдруг оборвался.
Став в гордую позу и руки подняв, но глаза опустив в чубучок, с глаз сорвавши очки черно-синие, — на ногу павши подтопом и точно фехтуяся желчью волос, подаваемых, точно с тарелки, с ладони под зубы профессора, ярко крича, — ему Тителев бросил сквозь зубы:
— Сезам, — отворись!
Было видно, что он исплеснулся в таком-то испанском, ему, вероятно, несвойственном жесте, и все ж, вероятно, его двойнику где-то свойственном жесте и в чем-то знакомом профессору, так как профессор, выпучивая свое око и точно оскаляся, ахнув без axa, присел под ладонью.
Ладонями — как по коленкам зашлепает!
Друг перед другом, присев, замирали они, точно два петуха, собираясь носами в носы закидаться; казалось, что будет скакание друг перед другом сейчас петухов разъерошенных.
— Но —
— «ха-ха-ха» — скалил рот до ушей, приседая до полу профессор.
И — руки в бока, плечом в поднебесье, закинув над ним свою шерсткую, бразилианскую бороду —
— Тителев!
— Это же…
Тителев вышарчил:
— Пере…
— Цецерко! — профессор рот рвал.
— Расе: — и Тителев вскачь перед ним: с подлетаньем ноги — носком вверх…
— Рас-пу-ки-ер-ко?! — бил по коленям профессор.
И писк Серафимы, и крик Никанора Иваныча.
— Киерко?
— Николай Николаевич Киерко —
— с тем же испанским аллюром пред всеми пред ними, пройдясь — впереверт, вперещолк, впересвйст, — замер в позе испанского гранда, как вкопанный.
Выбросив руки и выбросив бороду с рыком и с ревом — за плечи друг другу — сжимали друг друга в объятиях, в объятиях трясясь, как в борьбе; но руками обеими руки профессора скинувши с плеч, Николай Николаевич Киерко, Руки руками схватил; —
— и —
— направо,
— налево,
— направо —
— они — бородами, усами, носами,
губами —