— где —
— усевшись с прикряхтом на корточки, ерзая вздернутой фалдой, за гвоздь зацепившейся, странно копаясь в рваном кармане, — профессор собою являл недостойный предмет с точки зрения рангов и славного поприща! Изобретатель, сидящий орлом!
Он конвертец запрятывал; и деловито с собою самим совещался с карачек — короткими фразами:
— Ясно!
— Весьма рационально!
— Но, —
— не рационально, неясно!
Терентий же Титович залепетал из угрюмых прокуров над столиком, ножкою вздернутым в воздух, как… —
— приготовишка!
— Я… — видите ли — в это утро…: в то, самое… Ну-те, — когда вас свезли.
Мы напомним читателю: битого перевезли — в желтый дом.
— Забегал…
Но профессор, с карачек став боком и сев головою в лопатки, как путник у склона горы, защищался от Тителева прирастающим к уху плечом, ожидая, как видно, что будет прыжок через ножку стола с вырываньем конвертца: а может, и —
— всей бороды?
Он же — битый!
Нет — Тителев стул поднимал, стол оправил, бросая, как… приготовишка:
— И — вижу: пиджак перекомкан, жилет…; сами ж бросили; я — подобрал; и нащупал: зашито!
Уже не робевший профессор осмелился выпятить грудь, точно тачку с усилием рук и с пыхтением легких на гору тащимую; даже морщины, скрестясь, как мечи, поднялись.
— Я и выпорол… Мокрые ж были от крови пиджак и жилет… И промокло б.
Молчание, полное ужаса, переходило в молчание, полное тайны; тут Тителев хватко и глядко уселся за столик; но в том, как он руки сложил пред собою, была немота от усталости: нечеловеческой.
Видя все это, профессор утратил усы в бороде и спокойнейше сел перед ним, опухая глазными мешками.
Такая была тишина, —
— точно бомба упала на столик между четырех протопыренных рук, ожидающих звука разрыва.
Скорее провеяло, чем раздалось:
— Я… от имени партии, класса, для будущего, для всего человечества… и… справедливости ради…
Он так посмотрел, точно стул из-под зада профессора вырвет вот-вот: —
— не казалось, что он выбивался из сил,
— когда он выбивался; а он —
— выбивался из сил!
— Я прошу вас: отдайте открытие.
Как передернутый силою аккумулятор, зацапав стаканчик, могуче дрожал:
— Умоляю!
Профессор, вырезываясь в серо-розовом крапе белясых и кое-где дранных уже Никанором обой, не в себе, хрипло хрякал:
— Ссудить?
— Не могу-с!
С нежным хрустом распался стаканчик меж пальцами Тителева; и закапала ясная кровь: между пальцами; Тителев дико надменным испанцем поднялся.
Лицо —
— императора: Педро.
— Ссудить?
И за горло — рукой:
— Так…
С жестоким сарказмом на ногу упал, свое выгнув плечо:
— Нас не можете?
И погрохатывал, как артиллерией, — горлом:
— Xoxоxo!
Отсасывал палец:
— Вы сами-то — что? Весь в долгу у рабочего класса, создавшего технику, средства!
Осколок визжал под ногою:
— Я вам предъявляю лишь вексель — не свой, а чужой.