Все это мелькнуло — в Мандро.
Но, как солнце, играющее книгой блесков в заре, ликовал на ликующего глаз профессора: блесками; точно он бил молотками до искр по скрещению лобному своим гигантским лицом, промышляющим руку: шатались в Мандро восприятия зрительные.
А профессор с притопом чеснул под окошко рукой с париком, точно с чашей пустою; и солнечно вспыхнули красные просверки.
Тут же: чеснул от окна с париком, точно с полною чашей, на желтую лысину; и опрокинул на желтую лысину
силу свою:
— Я ссуженное вами же — вам возвращаю!
Усы, как две рыбины, выплеснулись, как хвостами серебряными; и — опять унырнули: в ничто.
И парик положил он на стол.
Разумел же он —
— муки, Мандро приготовленные!
Тот — не понял.
И думал, что речь — о спасении: от ожидаемой кары.
Увидя, что он бородою сверкает в луче и сжимает дрожащими пальцами пальцы под горлом, подумал, что странно стоять: хлопать глазом; не бухнуть ли в ноги: лежать при ногах, закрываясь руками? Он весь сотрясался лукавыми помыслами: может, может профессор заверить в судах, что — не он приходил за открытием, а дед, «Мордан», перепоица, дряхлый беспутник, которого видели же, что не он выжег глаз; они вместе с профессором, став пред судами, присягою ложной заверят, — что — так!
Проскрипел, точно дно парохода о мель:
— Погибаю!
— Да нет же-с: эхма! Как вы можете эдак!
— Спасите!
— Уже-с!
— Не губите!
Профессор — расплакался:
— Не понимаете вы!
И портьера, как рожа, оскалилась диким раздвигом, как ртом; в ней — четыре тряслись головы, как четыре оскаленных зуба.
Слезами играл глаз безумца, заплакавшего в пуп земной, косный, злой — над мучениями: тела этого! И бородой, как кустом загоревшимся, требовал, — не от Мандро, — над Мандро — в золотые столбы пылевые, как бы развеваясь телесными недрами перед ковром, на котором в кирпичные, синие шашки и в пыли отстукивал лоб себе синие шишки:
— Вы — выздоровели!
Взблеснуло.
— Вставайте!
Кричало — сердечными туками:
— Исцелено мое сердце, количеством звезд, измеряемым этим пришельцем!
— Я — жив.
— Снова сложены органы.
— Вложены смыслы: в глаза, в уши, в жизнь!
— Созидаю в ней здание.
— Приготовляются нам облака!
И привзвизгнув в больном и опасном восторге, вскочил он, готовый на все.
Пароксизм сумасшествия буйного, их обуяв, стирал грани меж ними.
Профессор хватал его за руку.
В шубы влезали:
— Где шапка?
— Вот!
— Ваша?
— Моя!
— Ну теперь — мы пойдем.
Мели минули: в оси вселенной, обломанной, — новая вставлена ось; и сию же минуту они в меховых своих шубах и шапках, пристукнувши ботинками, невозбранной, свободной дорогою: ринутся, — сквозь потолки!
— Ну?
Профессор полой меховою, как ринется в дверь; за ним, бросив тринадцатый номер, — Мандро, —
— Эдуард, —
— неизвестно куда, неизвестно на что, потому что ничто не касалось его.
— И никто не задерживал.
Только из двери в двенадцатый выскочила де-Лебрейль — сумасшедшая тоже; за ней — сумасшедшие: тоже; она же их, вытолкав, двери замкнув, бестолково забегала; сдергивала на ходу: юбку, лиф.