— Мирра, — алло: Леонардовне потелефоньте!
Велес до вола перед зеркалом пыжился, в зеркале видя багровую рожу; и строя ей рожу, манжет перещелкивал.
— Чтобы она, Леонардовна, свою квартиру очистила;
и — чтобы ящик поставили.
Стал перед Миррой надувшимся гиппопотамом.
— А ключ от квартиры — сюда; куда хочет, сама; чтоб ноги ее не было.
И — до слона надувался:
— Мешок и рогожу.
До мамонта!
— Тертий?
И как цеппелин, разносился щеками; висел из небесного цвета обой над небесного цвета ковром, из крахмалов тугих свою вывалив шею.
Пред ним Косококо, рукой и плечами, как перед заведующим департаментом.
— Слушаюсь! Тертий в бегах.
— Сослепецкий, Мердон? Чтобы были!
— Есть, будут!
Из губ перепыженных выпустив дух, Непещевич осел из небесного цвета на мягкий ковер, язычищем напруженным вытыкнул щеку; и с шишкой нащечной стоял, что-то соображая.
С улыбкою липкою:
— Ну? Покажите себя!
Косококо, чернявый, высокий, худой, — шею выгнул, представивши руку с цилиндром, отставивши руку, загнул свой мизинец и стал Домардэном:
— Бьенсюр!
— Бесподобен, — Миррицкая.
— Не без таланта, — Велес; языком на щеке снова шишку поставил; и — шишку убрал; деловито выбрасывал; в матовый, ламповый шар:
— Не понадобится: мы поедем в закрытом моторе; подъедем сюда: показаться за стеклами; не разберут… Ну там тоже: белилы и прочая, прочая; миропомазанье — словом: мамзелька вам даст; где она?
Косококо:
— Переодевается… И чемодан перевязывает.
А Велес, пав в диван, головою — в промежности; как дохлый скот, перевесился: это старик услужил: мифимонами; свечку ему ставьте, Мирра: Исайя, ликуй! Со святыми его упокой!.. Исключительный случай, что нет Кокоа-кола; неповторимая штука!
Вдруг ставши багровым, распевшимся тенором, он проорал сладострастно:
«Веди к недоступному счастью
Того, что надежды не знал!..
И сердце утонет в восторге
При виде» —
— «тебя, Косококо!»
Безлобый, безглазый, он вдруг завозился: с попыхами:
— Ты, — беспокоился он, — не забудь парика; тоже случай: регалии личности; твой-то, подобранный, — не без изъянца.
Вскочил и, кокетливо перешарчив двумя ножками, точно в фокстроте, слюнявые губы собрав, бросил в поле небесного цвета — рукою — свой чмок:
— Мои ангелы, я… — купидончиком он, — улетаю; в посольство!
И выпорхнул в дверь.
Через сорок минут: Рузский — знал; Бурдуруков — тащил; Алексеев еще упирался; со Ставкою шел разговор; десять трубок гортанило в десять ушей:
— Вы, Мегтетев?
— Уж пегедано…
В тот же миг во втором учреждении в трубку плевал второй рот
— Жуливор?
— Купе будет?
— Имейте в виду: не откроется; предупредите кондуктора!
С третьего места, оскалившись, лаяло: песьеголовое туловище:
— Подавайте машину: спешите…
— А что, — офицер, молодой человек, — есть?
— Имеется, — вместе с машиною… Да помоложе: из мальчиков, знаете, розовощеких… Да чтоб поконфузливей.
— Да, при машине: чтоб он и не знал; посадите в машину своих, — офицерика сопроводить до дверей; пусть с машиною он убирается к чорту: другая подъедет…