Никанор, передавши записку, чесал Серафиме под ухом словами, — и громче, и громче.
Услышали явственно:
— Все-таки есть затруднение… Что ни скажи там, — неблагоприятное время для перемещения брата, Ивана… Приходится повременить…
— Тсс, — всшипел Куланской на него.
Серафима Сергевна отдернула ухо; профессор докладывал:
— Принцип фигурный для «трех» есть «четыре»: там, где треугольник, — четыре их; далее, — уже четырежды, ясное дело, четыре; так далее, далее-с; — он разрезалкой высчитывал, — то есть: на плоскости это тетраэдр расшитый, иль два треугольника: раз — основной; и два, — вписанный; и основной равен, — ну, разумеется же, — четырем, — показал.
— А в пространстве фигура такая — тетраэдр, который в проекции плоскости — куб, квадратическая пирамида, квадрат; и еще очень многое-с; тройка дана в «четырех-с», а четверка — в «пяти-с…» Я бы мог показать… Карандаш?
— Карандаш, — подала карандаш Серафима.
— Фигура числа в геометрии, взятой наукой вращения, — метаморфоза текучая чисел, — сращаемых, переводимых друг в друга-с; она есть вариация в круге вариаций.
И — вдруг он:
— Бумагу-с!
Схватила бумагу.
— Бумага, — слетев с подоконника, стала с бумагой.
Профессор чертил на бумаге число; и, забывшись, мурмолку схвативши, ее всадил в космы; она с головы повалилась бы, мялась, топталась бы пяткой, кабы не рука, подобравшая из-под профессора и положившая пестрый предметик на столик, откуда обратно хватался он.
— Вот, — показал на фигуру числа.
Но никто не поднялся: увидеть фигуру числа; лишь Пэпэш перевесился пузом; и пузом откинулся.
— Вы извините, какая же связь, — князь, смеясь, — этих выспренних мыслей с действительной жизнью?
— Такая-с: число — композиция, целое.
— Общее?
— Ах, да отвыкните, батюшка, — «батюшку» он разрезалкой тыкнул, — от… от… — искал слов, — от безграмотного выражения: «в общем и целом…»
Мурмолку в затылок.
— От смеси понятий…
Мурмолка упала.
— Сливающих принципы, в корне иные-с…
Мурмолку затаптывал.
Громкий расчмок: это воздух лобзал Николай Николаевич.
— Общее-с, — ну-те-с — понятье анализа; «целое» в логике аритмологии — образ, фигура; там — счет, обобщающий; здесь — построение!
И упреждая движенье руки Серафимы Сергевны, присевшей на корточки, чтобы мурмолку спасти, он, — на корточки: с ожесточением вырвал мурмолку, всадивши мурмолку в вихры; и показывал крепкие белые зубы.
Мурмолка — свалилась; и — пала, подхваченная Серафимою.
— В общем и целом есть гиль, тарабарщина, едущий, ясное дело, «в карете верхом»: набор слов!
Куланской, отзываясь на шутку профессора, прогрохотал каблуками и задницей, дернувшей стул, или — стулом; сидел перекошенный и глуповато отдавшийся фырканью; а Николай Николаич расжимами в воздухе пальцев, откидами корпуса вылился весь в вопросительный знак.
Никанор, — отзываясь на жест психиатра, — с сарказмом ему:
— Так вы с братом, Иваном, по-видимому, — не согласны?… Мысль брата, Ивана, вопрос поднимает, по-моему… Что?
Но Пэпэш, не ответив, сдавил из приличия иком — зевок.
И вперившись в Пэпэша, профессор стоял: головою серебряною на оконном квадрате; за ним вдалеке рисовались заборы; повесились пересеченные, черные вычерчи, ветви, — на светлые тверди.
И голову эту из ярко-кровавого золота листьев обрызгали светлые просветы зорь.
Серафиме Сергевне казалось, что выписан он Микель-Анджело, фрескою, — под потолок: —
— Моисей, —
— громко грянувший в пол с высоты потолочной Сикстинской капеллы.[95]
— Теория чисел врывается в диалектические представленья, меняя триаду в тетраду, в гептаду, в какое угодно число; треугольник, как синтез «трех» в целом, — профессор ногою притопнул на «целом», — проекция в плоскость тетраэдра, иль пирамиды, допустим, которой квадрат — основание; общее синтеза, — третьего-с, трех-с, — в четырех-c, — разъяснил, — треугольниках-с, нам нарисует семь фаз диалектики, не нарушая триады никак, потому что понятье гептады — понятье триады в разверте спиралью вращаемого, говоря рационально, тетраэдра.
И — подождал:
— Диалектика, ясное дело, имеет свою диалектику в свойстве числа; если этого мы не усвоим, то и диалектики мы не усвоим; и будем по кругу вращаться, себя повторять, потому что — в спиральном разверте она; и триада — растет: переходит в сращенье триад, в свое целое; символ его есть «четыре»; так «пять» — теза в целом; гексада — вариация в целом двух, как антитезы. Гептада есть синтез в понятии «целого»; я — повторяю: не «об-ще-го»!
Оргии блесков — очки Куланского; оттенками пырснувши, переливались: —
— Вниманье! —
— Прекрасно! —
— Очками кричал из-за плеч; оратории стулом наигрывал; книжечку вынул ядреным, мужицким движением; чмыхнул.
Отдернулся князь, вероятно подумав:
— Невежа!
И сдержанно около носа платком помахал; и волной тройной одеколон разливался; не выберешься; нет — как он затесался сюда? Притащила — сенсация; пресса кричала: