И тут усмехнулся, представивши, как сапогами они прогрохочут в гостиную, дверь приперев; там погрохают; как языком их слизнет: рухнут в прорубь; припомнивши, как Никанор удивлялся и как на коленях исползал гостиную, стал похохатывать.
Да оборвался:
— А вы осторожнее; пахнет белой с динамитом: взлетим; коли пир — на весь мир; коль взлетать — с растарахами!
Чувствовалось: дай упор, — ось вселенной свернет!
— Пообедаем, — с милой, простой, безобидною ясностью; делалось жутко: что в ней?
И какие-то быстрые смыслы неслись; и какие-то быстрые вихри мигнули пространством сорвавшимся.
И, и, и…
— Ну-те-ка!
И Каракаллов уселся, диваном натрескивать, целясь пальцами в клавиатуру машинки; Терентий же Титович, взяв в руки списочек и зацепясь за расштопину карего поля ковра, клюнул носом, носком отцепился и светлым пятном, точно солнечный зайчик, мигнул на стене:
— Эк!..
— Валите же…
И — дроботнул «Ундервуд» —
— Колбасовкина,
— Мымзина; —
— и тюбетейка — запрыгала; пальцем отрезывал, точно щелчком: —
— Герцензохер, —
— Рехетцев-Гезец!..
— Это?
— Меньшевики: проживают в квартале у нас.
— Для чего этот список?
— Хватился Малах!.. Нужно знать — все, решительно: ну-те.
И — щелкнул:
— Эс-эры теперь.
И — трещал «Ундервуд» —
— Бомбандин, Вододонова, Агов.
— Вы знаете, — Сенекерим Карапетович?… Дальше…
Трещало: —
— профессор Нервевич, Кирилл Куромойник, Сергей Гусегурцев…
— Я, — ну-те, — сказал в Комитете — отчетливо, с цифрой в руке: большинство будет наше; противников, меньшевиков и эс-эров теперь же, —
— и всем выраженьем лица еде лал стойку, —
— учесть!
И пошел синусоиды строить ногами, отшлепывая в темно-синие каймы ковра: головою — вперед, темно-синие кайма отсчитывая и прислушиваясь; — и — там снегом визжало, как пулею.
Список швырнул Каракаллову:
— Сами справляйтесь: немного осталось! —
— Нил Стрюк, Нина Пядь, Юрий Песарь, Помыхом, Фуфлейко.
— А как с Циммервальдом сношения?
— На волоске…
В шелестениях снега несущихся взвизгнет Россия.
И —
— тысячами развернется знамен!
— Все же есть.
И уже там повизгивает из-за визгов: иными какими-то визгами; и — Зимияклич —
— «старик» —
— из Лозанны глядит.
Почему же — с густой укоризной? — И — он, стало быть? Нет же, — в руки себя он возьмет.
И как хватит по воздуху, взвив в воздух руку:
— И — меньшевиков!
— И — эс-эров!
— И… и…