— Петровка проклятая!
Топанье пятки отчетливо пол сотрясало.
Леонора Леоновна и Серафима Сергеевна вздрогнули; и — Серафима Сергеевна стала испуганной ланью: глаза — вкруговерт.
А Леоночкин глаз стал зеленый.
И — видели —
— голубоватый отлив куртки-спенсера из теневого ничто — появился; и — брюками дымного цвета шагнул; ярко-красный жилет прокричал, —
— и —
— все это утопало: в тень!
Пролетел мимо них в кабинет, хлопнув дверью.
И слышался шаг: как кузнец, ударяющий молотом в кузне, вышлепывал в синие каймы ковра, их отсчитывая равномерно и быстро.
Вдруг, вставши, глядел, как слепой, в дико-сизые стены своим кадыком волосатым и желтым.
И — в дикое кресло упал.
С собой справился; и — притопатывая, но не шлепая пяткою, в спальню влетел, став в пороге; и руки подпрыгнули к кубовым ярким подтяжкам; и — смык смышлеватых бровей.
И —
— Терентий —
— с прищурами —
— Тителев!
— Ах!
Точно сжиг на щеке!
С невесомой какою-то поступью, легкой и быстрой, — к нему.
— Мне приятно…
И личико стало котеночком.
Добрым, задзекавшим смехом, ее упреждая и даже как будто конфузясь ее, подлетел, щелкнул туфлей, ломаясь под муфту, и руке: отблистать тюбетейкой.
— Смелехонек, — думала…
— Точно для виду сробел.
Глазки стали, как искорки:
— Мы уж знакомы…
— Надеюсь…
И — екнуло:
— Вот он какой?
И с задором, как будто к нему приступая, она потопталась на месте, смешная и маленькая, как синичка.
Леоночка ей указала на кресло: с ужимкой, желающей выразить:
— О, преклоните почтенные ваши седины; вам этот ребяческий вид — не к лицу…
И — под дым: на подушку.
А Тителев в кресло склонился, рукой захвативши колено, серебряной пряжкой и с ним носком проярчев; и от столика свесилась мягко ладонь:
— Вы ведь переезжаете к нам?
И невидную глазу улыбку разгляда, которой она отмечала разгляд ее жестов, скорее узнал, чем увидел; портной кроит глазом натасканным:
— Белочка, — вспыхнуло в нем.
И — лукавое, польское что-то явилось в баске, — с перевизгом, как с хвостиком:
— Видно, на воздухе много бываете вы?
— Чистый воздух полезен! — она объяснила.
И розовым носиком, очень задорным, потупилась, думая: от доброты этой, деланной, веяло бойким напором и стопотством; и чтобы — что-нибудь, как-нибудь:
— Время у вас отняла?
— Квас не дорог: изюминка!
— Бросьте, — она перебила.
И — в смехе зазубила; и — отвернулась; и — в муфточку; а цвет лица, — как миндаль розоватый.
— Здоровье профессора?
У Леоноры — зачем опасок, а в зубах — дроботок?
— Благодарствуйте…