И стало смешно, что они друг за другом подглядывают. В черно-серое кресло светлейше вдаваясь, вдруг он сиверко мелким раздробчивым смехом рассыпался.
— Вкрадчивый, — ёкнуло, — точно подушку подкладывает; а склонись на нее, — оглоушит.
Леоночка задребезжала с подушки.
— Не нравится ей? — коготочком царапнулся лоб Серафимы; и взявши книжонку, глазами испуганно к Элеонорочке:
— Ибсен?[96]
С Терентием Титовичем — что такое?
Как солнечный зайчик, он выскочил в голубоватое поле стены; головою — под зеркало, в зеркало бросив глаза жестяные; и тер жестковато сухие ладошки: —
— опять некрофагия: Ибсен, грызение прошлого!..
— Что это?
— Сольнес…
Он — знает: «кто» Сольнес: «Петровка»!
Леоночка видела: —
— точно рапирой стальною он ткнулся глазами из зеркала; тотчас: мигнула из зеркала ей тюбетейка зеленая — золотцем: перевернулся: — невинно и дружески…
— Ну, — я пошла?
Серафима пошла с невесомой какою-то поступью, легкой и быстрой, мехастою муфточкой носик укрывши, — к Леоночке, видясь не личиком, а меховою ушастою шапкой.
— Я вас провожу, — к ней Леоночка.
Тителев вслед бросил взгляд.
Обернулась; и —
— «ах», —
— точно сжиг на щеке!
В двери скрылась.
За нею Леоночка, явно двояся глазами меж ним и носочками, с вниз наклоненной головкой прошла.
Обе остолбенели в передней: подвязанный фартуком бабушки Агнии, напоминающим белый капотик, прилежно себе улыбаясь в усы, Никанор грациозно водил половою, огромною щеткой, склонив набок голову, напоминая седую, морщавую и бородатую… Гретхен.
— Вы что тут? — Леоночка.
Он же очковыми стеклами точно трубил Серафиме о том, что его положение здесь трудноватое.
— Собственно, я — ничего: не мое это дело: так чч-то!
Фартук, сброшенный в нос.
— Расправляйтесь-ка!
Вылетел!
Тут Серафима задох подавила.
Мышонком —
— испуганно —
— в двери!
И — «ффр»: шелестнула юбчонка…
Ее захватя, — муфту вверх, пред собою, как щит, — в куралесицу быстро неслась; и развив золотой волосят в фонаре просиял; а мехастая муфта покрылась звездинками.
— Вот он какой?
Громкорогий позвал за забором.
Казалась всердцах.
Представлялся «Терентием Тителевым», домовитым хозяином; тонкая штука; и — трудная; и — с перемудрами!
Точно в сердцах, когда сердцем кого понимала!
И бурной походкой прошла: от восторга, что все, что ни есть, раскидает навстречу.
Зачем не писала давно Николаше?
— И все в ней кипело: сплошным состраданием; как ей писать; когда нечего думать о будущем.
И — рот суров; и, как рожки, морщинки; на лбу яркий блеск волосят пырснул бурей: —
— как лебеди, переливаясь в темноты, алмазно взвились из темнот завывающих: точно несется навстречу до ужаса узнанный; и —
— решено, суждено!
— Что?
Представилось: дома письмо Николаши — из Торчина, с фронта; она разрывает его; он ей пишет, что он возвращается; и предлагает ей —
— руку и сердце?