Не думала: жизнь отдает без остатка: так все, совершенное ей, от нее отпадало, как сладкое яблоко с дерева; пользовалась не она, а — другие.
И — нет: —
— не любила она сердобольничать!
Нет же, —
— любила пылать!
И — согласием лобик разгладился:
— Буду сиделкою!
Тихо!
Старушка глаза опустила в пестрявенький коврик; блеснули очки очень строго; в дыханье — покой; а из глаз — золотистые слезы; и бабочка зимняя бархатцем карим порхала под лампою.
Нет!
Уверяла себя, что верна Николаше.
С мамусей прощаясь, мамусе она говорила какие-то трезвости, ластясь прищуром на все.
Домна Львовна вязала чулок:
— То-то будут жалеть на дворе; ты — любимочка ведь у собачек, мальчишек…
И —
— знала: —
— у «гулек»!.
— Мелькунья!
Старушка, качаясь, на кухню пошла, проводив Серафиму; а ложкой махала она Мелитише:
— Да, — мал малышеныш…
— Любуется, барыня, — солнышком, небом, котенком.
— Самую малость показывает, — Домна Львовна грозила ей ложкой своей, — от великого, что в ней творится!
— Уж, — иий… — Мелитиша отмахивалась. — Ее знаю: слова — пятачки; рассужденья — рубли…
— А сердечко — червонец, — ей ложкою в лоб Домна Львовна.
— Дарит свою милость; — прихныкивала Мелитиша, — а — как-с? Без огляду!
И бабочка каряя бархатцем —
— перемелькнула —
— под лампою.
Бурею ринулась в бурю.
В глазах — совершенство; во рту — милость миру; и белые веи на щечке огонь раздували; на муфту — звездинки.
Звездинка лизнула под носиком.
Снежные гущи посыпали пуще; и — нет — не видать; лишь блеснули и сгинули искры из искр — не глаза!
Да серебряной лютней морочила пырснь.
Выключатели щелкали; планиметрические коридоры бледнели; и блеск электрических лампочек злился.
Профессор —
— седатый, усатый, бровастый, брадастый —
— бродил коридорами.
Ждал Серафиму, вздираясь усами на блеск электрических лампочек.
Плечи прижались к ушам: одно выше другого; с лопаткою сросся большой головой; с поясницей — ногами; качался лопатками вместе с качанием лба; серебрел бородою; оглаживал бороду, с черных морщин отрясая блиставшие мысли.
А издали виделась комната: склянки, пробирки, анализы, записки; там — Плечепляткин; студент.
И оттуда дежурная фартучком белым мигнула; и — скрылась.
Туда оттопатывала.
Точно давно не имея пристанища, странствовал он, разлетаясь халатом, с которого оранжеватые, белые и терракото-карие пятна на кубовом и голубом разбросались.
Он думал о том, что открылось ему, как другому, и что, Как другому, себе самому пересказывал; глаз разгорался, как дальний костер из-за дыма.
А там —
— из палаты в палату, —
— став в пары, халаты прошли, предводимые Тер-Препопанцем, врачом, ординатором, дядькою, профиль Тиглавата-Палассера долу клонившим.
И — кто-то оттуда шептал; и — показывал:
— Он — стоголовою, брат, головою мозгует.