Том 4. Поэмы 1855-1877 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10

Из поэмы «Мать»*

1

В насмешливом и дерзком нашем векеВеликое, святое слово: «мать»Не пробуждает чувства в человеке.Но я привык обычай презирать.Я не боюсь насмешливости модной.Такую музу мне дала судьба:Она поет по прихоти свободнойИли молчит, как гордая раба,Я много лет среди трудов и лениС постыдным малодушьем убегалПленительной, многострадальной тени,Для памяти священной… Час настал!..Мир любит блеск, гремушки и литавры,Удел толпы — не узнавать друзей,Она несет хвалы, венцы и лаврыЛишь тем, чей бич хлестал ее больней;Венец, толпой немыслящею свитый,Ожжет чело страдалицы забытой —Я не ищу ей позднего венца.Но я хочу, чтоб свет души высокойСиял для вас средь полночи глубокой,Подобно ей несчастные сердца!..Быть может, я преступно поступаю,Тревожа сон твой, мать моя? прости!Но я всю жизнь за женщину страдаю.К свободе ей заказаны пути;Позорный плен, весь ужас женской доли,Ей для борьбы оставил мало сил,Но ты ей дашь урок железной воли…Благослови, родная: час пробил!В груди кипят рыдающие звуки,Пора, пора им вверить мысль мою!Твою любовь, твои святые муки,Твою борьбу — подвижница, пою!..

2

Я отроком покинул отчий дом.(За славой я в столицу торопился.)В шестнадцать лет я жил своим трудомИ между тем урывками учился.Лет двадцати, с усталой головой,Ни жив, ни мертв (я голодал подолгу),Но горделив — приехал я домой.Я посетил деревню, нивы, Волгу —Всё те же вы — и нивы, и народ…И та же всё — река моя родная…Заметил я новинку: пароход!Но лишь на миг мелькнула жизнь живая.Кипела ты — зубчатым колесомПрорытая — дорога водяная,А берега дремали кротким сном.Дремало всё: расшивы, коноводки,Дремал бурлак на дне завозной лодки,Проснется он — и Волга оживет!Я дождался тягучих мерных звуков…Приду ль сюда еще послушать внуков,Где слышу вас, отцы и сыновья!Уж не на то ль дана мне жизнь моя?Охвачен вдруг дремотою и ленью,В полдневный зной вошел я в старый сад;В нем семь ключей сверкают и гремят.Внимая их порывистому пенью,Вершины лип таинственно шумят.Я их люблю: под их зеленой сенью,Тиха, как ночь, и легкая, как тень,Ты, мать моя, бродила каждый день.У той плиты, где ты лежишь, родная,Припомнил я, волнуясь и мечтая,Что мог еще увидеться с тобой,И опоздал! И жизни трудовойЯ предан был, и страсти, и невзгодам,Захлеснут был я невскою волной…Я рад, что ты не под семейным сводомПогребена — там душно, солнца нет;Не будет там лежать и твой поэт…· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·И наконец вошел я в старый дом,В нем новый пол, и новые порядки;Но мало я заботился о том.Я разобрал, хранимые отцом,Твоих работ, твоих бумаг остаткиИ над одним задумался письмом.Оно с гербом, оно с бордюром узким,Исписан лист то польским, то французскимПорывистым и страстным языком.Припоминал я что-то долго, смутно:Уж не его ль, вздыхая поминутно,Читала ты в младенчестве моемОдна, в саду, не зная ни о чем,Я в нем тогда источник горя виделМоей родной, — я сжечь его был рад,И я теперь его возненавидел.Глухая ночь! Иду поспешно в сад…Ищу ее, обнять желаю страстно…Где ты? Прими сыновний мой привет!Но вторит мне лишь эхо безучастно…Я зарыдал; увы! ее уж нет!Луна взошла и сад осеребрила,Под сводом лип недвижно я стоял,Которых сень родная так любила.Я ждал ее — и не напрасно ждал…Она идет; то медленны, то скорыЕе шаги, письмо в ее руке…Она идет… Внимательные взорыПо нем скользят в тревоге и тоске.«Ты вновь со мной! — невольно восклицаю. —Ты вновь со мной…» Кружится голова…Чу, тихий плач, чу, шепот! Я внимаю —Слова письма — знакомые слова!

3. Письмо

Варшава, 1824 год

Какую ночь я нынче провела!О, дочь моя! что сделала ты с нами?Кому, кому судьбу ты отдала?Какой стране родную предпочла?Приснилось мне: затравленная псами,Занесена ты русскими снегами.Была зима, была глухая ночь,Пылал костер, зажженный дикарями,И у костра с закрытыми глазамиЛежала ты, моя родная дочь!Дремучий лес, чернея полукругом,Ревел как зверь… ночь долгая была,Стонала ты, как стонет раб за плугом,И наконец застыла — умерла!..О, сколько снов… о, сколько мыслей черных!Я знаю, бог карает непокорных,Я верю снам и плачу, как дитя…Позор! позор! мы басня всей Варшавы.Ты, чьей руки М.М. искал, как славы,В кого N.N. влюбился не шутя,Ты увлеклась армейским офицером,Ты увлеклась красивым дикарем!Не спорю, он приличен по манерам,Природный ум я замечала в нем.Но нрав его, привычки, воспитанье…Умеет ли он имя подписать?Прости! Кипит в груди негодованье —Я не могу, я не должна молчать!· · · · · ·Твоей красе (сурова там природа)Уж никогда вполне не расцвести;Твоей косы не станет на полгода,Там свой девиз: «любить и бить»… прости.· · · · · ·Какая жизнь! Полотна, тальки, курыС несчастных баб; соседи — дикари,А жены их безграмотные дуры…Сегодня пир… псари, псари, псари!Пой, дочь моя! средь самого разгараТвоих рулад, не выдержав удара,Валится раб… Засмейся! всем смешно…· · · · · ·· · · · · ·В последний раз, как мать тебя целую —Я поощрять беглянку не должна;Решай сама, бери судьбу любую:Вернись в семью, будь родине верна —Или, отцом навеки проклятаяИ навсегда потерянная мной,Останься там отступницею краяИ москаля презренною рабой.· · · · · ·Очнулся я. Ключи немолчные гремели,И птички ранние на старых липах пели.В руке моей письмо… но нет моей родной!Смятенный, я поник уныло головой.Природа чутким сном была еще объята;Луна глядела в пруд; на стебле роковомСтояли лопухи недвижно над прудом.Так узники глядят из окон каземата· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·Я книги перебрал, которые с собойРодная привезла когда-то издалекаЗаметки на полях случайные читал:В них жил пытливый ум, вникающий глубоко.И снова плакал я, и думал над письмом,И вновь его прочел внимательно сначала,И кроткая душа, терзаемая в нем,Впервые предо мной в красе своей предстала…И неразлучною осталась ты с тех пор,О мать-страдалица! с своим печальным сыном,Тебя, твоих следов искал повсюду взор,Досуг мой предан был прошедшего картинам.Та бледная рука, ласкавшая меня,Когда у догоравшего огняВ младенчестве я сиживал с тобою,Мне в сумерки мерещилась порою,И голос твой мне слышался впотьмах,Исполненный мелодии и ласки,Которым ты мне сказывала сказкиО рыцарях, монахах, королях.Потом, когда читал я Данта и Шекспира,Казалось, я встречал знакомые черты:То образы из их живого мираВ моем уме напечатлела ты.И стал я понимать, где мысль твоя блуждала,Где ты душой, страдалица, жила,Когда кругом насилье ликовало,И стая псов на псарне завывала,И вьюга в окна била и мела…· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·Незримой лестницей с недавних юных днейЯ к детству нисходил, ту жизнь припоминая,Когда еще была ты нянею моейИ ангелом-хранителем, родная.В ином краю, не менее несчастномНо менее суровом рождена,На севере угрюмом и ненастномВ осьмнадцать лет уж ты была одна.Тот разлюбил, кому судьбу вручила,С кем в чуждый край доверчиво пошла, —Уж он не твой, но ты не разлюбила,Ты разлюбить до гроба не могла…· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·· · · · · ·Ты на письмо молчаньем отвечала,Своим путем бесстрашно ты пошла.· · · · · ·· · · · · ·Гремел рояль, и голос твой печальныйЗвучал, как вопль души многострадальной,Но ты была ровна и весела:«Несчастна я, терзаемая другом,Но пред тобой, о женщина раба!Перед рабом, согнувшимся над плугом,Моя судьба — завидная судьба!Несчастна ты, о родина! я знаю:Весь край в плену, весь трепетом объят,Но край, где я люблю и умираю,Несчастнее, несчастнее стократ!»Хаос! мечусь в беспамятстве, в бреду!Хаос! едва мерцает ум поэта,Но юности священного обетаНе совершив, в могилу не сойду!Поймут иль нет, но будет песня спета.Я опоздал! я медленно и ровноЗаветный труд не в силах совершить,Но я дерзну в картине малословнойТвою судьбу, родная, совместить.И я смогу!.. Поможет мне искусство,Поможет смерть — я скоро нужен ей!..Мала слеза — но в ней избыток чувства…Что океан безбрежный перед ней!..· · · · · ·Так двадцать лет подвижничества цепиВлачила ты, пока твой час пробил.И не вотще среди безводной степиСтруился ключ — он жаждущих поил.И не вотще любовь твоя сияла:Как в небесах ни много черных туч,Но если ночь сдаваться утру стала,Всё ж наконец проглянет солнца луч!И вспыхнул день! Он твой: ты победила!У ног твоих — детей твоих отец,Семья давно вины твои простила,Лобзает раб терновый твой венец…Но… двадцать лет!.. Как сладко, умирая,Вздохнула ты… как тихо умерла!О, сколько сил явила ты, родная!Каким путем к победе ты пришла!..Душа твоя — она горит алмазом,Раздробленным на тысячи крупицВ величьи дел, неуловимых глазом.Я понял их — я пал пред ними ниц,Я их пою (даруй мне силы, небо!..).Обречена на скромную борьбу,Ты не могла голодному дать хлеба,Ты не могла свободы дать рабу.Но лишний раз не сжало чувство страхаЕго души — ты то дала рабам, —Но лишний раз из трепета и прахаОн поднял взор бодрее к небесам…Быть может, дар беднее капли в море,Но двадцать лет! Но тысячам сердец,Чей идеал — убавленное горе,Границы зла открыты наконец!Твой властелин — наследственные нравыТо покидал, то бурно проявлял,Но если он в безумные забавыВ недобрый час детей не посвящал,Но если он разнузданной свободыДо роковой черты не доводил, —На страже ты над ним стояла годы,Покуда мрак в душе его царил…И если я легко стряхнул с годами,С души моей тлетворные следыПоправшей всё разумное ногами,Гордившейся невежеством среды,И если я наполнил жизнь борьбоюЗа идеал добра и красоты,И носит песнь, слагаемая мною,Живой любви глубокие черты —О мать моя, подвигнут я тобою!Во мне спасла живую душу ты!И счастлив я! уж ты ушла из мира,Но будешь жить ты в памяти людской,Пока в ней жить моя способна лира.Пройдут года — поклонник верный мойЕй посвятит досуг уединенный,Прочтет рассказ и о твоей судьбе;И, посетив поэта прах забвенный,Вздохнув о нем, вздохнет и о тебе.

(Начало 1850-х годов — 9 февраля 1877)