Том 4. Поэмы 1855-1877 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 8
Русские женщины
Княгиня Трубецкая*
Часть первая
Покоен, прочен и легокНа диво слаженный возок;Сам граф-отец не раз, не дваЕго попробовал сперва.Шесть лошадей в него впрягли,Фонарь внутри его зажгли.Сам граф подушки поправлял,Медвежью полость в ноги стлал,Творя молитву, образокПовесил в правый уголокИ — зарыдал… Княгиня-дочьКуда-то едет в эту ночь…1
Да, рвем мы сердце пополамДруг другу, но, родной,Скажи, что ж больше делать нам?Поможешь ли тоской!Один, кто мог бы нам помочьТеперь… Прости, прости!Благослови родную дочьИ с миром отпусти!2
Бог весть, увидимся ли вновь,Увы! надежды нет.Прости и знай: твою любовь,Последний твой заветЯ буду помнить глубокоВ далекой стороне…Не плачу я, но не легкоС тобой расстаться мне!3
О, видит бог!.. Но долг другой,И выше и трудней,Меня зовет… Прости, родной!Напрасных слез не лей!Далек мой путь, тяжел мой путь,Страшна судьба моя,Но сталью я одела грудь…Гордись — я дочь твоя!4
Прости и ты, мой край родной,Прости, несчастный край!И ты… о город роковой,Гнездо царей… прощай!Кто видел Лондон и Париж,Венецию и Рим,Того ты блеском не прельстишь,Но был ты мной любим —5
Счастливо молодость мояПрошла в стенах твоих,Твои балы любила я,Катанья с гор крутых,Любила блеск Невы твоейВ вечерней тишине,И эту площадь перед нейС героем на коне…6
Мне не забыть… Потом, потомРасскажут нашу быль…А ты будь проклят, мрачный дом,Где первую кадрильЯ танцевала… Та рукаДосель мне руку жжет…Ликуй…* * *
Покоен, прочен и легок,Катится городом возок.Вся в черном, мертвенно бледна,Княгиня едет в нем одна,А секретарь отца (в крестах,Чтоб наводить дорогой страх)С прислугой скачет впереди…Свища бичом, крича: «Пади!»Ямщик столицу миновал….Далек княгине путь лежал,Была суровая зима…На каждой станции самаВыходит путница: «СкорейПерепрягайте лошадей!»И сыплет щедрою рукойЧервонцы челяди ямской.Но труден путь! В двадцатый деньЕдва приехали в Тюмень,Еще скакали десять дней,«Увидим скоро Енисей, —Сказал княгине секретарь, —Не ездит так и государь!..»* * *
Вперед! Душа полна тоски,Дорога всё трудней,Но грезы мирны и легки —Приснилась юность ей.Богатство, блеск! Высокий домНа берегу Невы,Обита лестница ковром,Перед подъездом львы,Изящно убран пышный зал,Огнями весь горит.О радость! нынче детский бал,Чу! музыка гремит!Ей ленты алые вплелиВ две русые косы,Цветы, наряды принеслиНевиданной красы.Пришел папаша — сед, румян, —К гостям ее зовет.«Ну, Катя! чудо сарафан!Он всех с ума сведет!»Ей любо, любо без границ.Кружится перед нейЦветник из милых детских лиц,Головок и кудрей.Нарядны дети, как цветы,Нарядней старики:Плюмажи, ленты и кресты,Со звоном каблуки…Танцует, прыгает дитя,Не мысля ни о чем,И детство резвое шутяПроносится… ПотомДругое время, бал другойЕй снится: перед нейСтоит красавец молодой,Он что-то шепчет ей…Потом опять балы, балы…Она — хозяйка их,У них сановники, послы,Весь модный свет у них…«О милый! что ты так угрюм?Что на сердце твоем?»— «Дитя! мне скучен светский шум,Уйдем скорей, уйдем!»И вот уехала онаС избранником своим.Пред нею чудная страна,Пред нею — вечный Рим…Ах! чем бы жизнь нам помянуть —Не будь у нас тех дней,Когда, урвавшись как-нибудьИз родины своейИ скучный север миновав,Примчимся мы на юг.До нас нужды, над нами правНи у кого… Сам-другВсегда лишь с тем, кто дорог нам,Живем мы, как хотим;Сегодня смотрим древний храм,А завтра посетимДворец, развалины, музей…Как весело притомДелиться мыслию своейС любимым существом!Под обаяньем красоты,Во власти строгих дум,По Ватикану бродишь тыПодавлен и угрюм;Отжившим миром окружен,Не помнишь о живом.Зато как страшно пораженТы в первый миг потом,Когда, покинув Ватикан,Вернешься в мир живой,Где ржет осел, шумит фонтан,Поет мастеровой;Торговля бойкая кипит,Кричат на все лады:«Кораллов! раковин! улит!Мороженой воды!»Танцует, ест, дерется голь,Довольная собой,И косу черную как смольРимлянке молодойСтаруха чешет… Жарок день,Несносен черни гам,Где нам найти покой и тень?Заходим в первый храм.Не слышен здесь житейский шум,Прохлада, тишинаИ полусумрак… Строгих думОпять душа полна.Святых и ангелов толпойВверху украшен храм,Порфир и яшма под ногойИ мрамор по стенам…Как сладко слушать моря шум!Сидишь по часу нем,Неугнетенный, бодрый умРаботает меж тем….До солнца горною тропойВзберешься высоко —Какое утро пред тобой!Как дышится легко!Но жарче, жарче южный день,На зелени долинРосинки нет… Уйдем под теньЗонтообразных пинн…Княгине памятны те дниПрогулок и бесед,В душе оставили ониНеизгладимый след.Но не вернуть ей дней былых,Тех дней надежд и грез,Как не вернуть потом о нихПролитых ею слез!..Исчезли радужные сны,Пред нею ряд картинЗабитой, загнанной страны:Суровый господинИ жалкий труженик-мужикС понурой головой…Как первый властвовать привык!Как рабствует второй!Ей снятся группы бедняковНа нивах, на лугах,Ей снятся стоны бурлаковНа волжских берегах…Наивным ужасом полна,Она не ест, не спит,Засыпать спутника онаВопросами спешит:«Скажи, ужель весь край таков?Довольства тени нет?..»— «Ты в царстве нищих и рабов!» —Короткий был ответ…Она проснулась — в руку сон!Чу, слышен впередиПечальный звон — кандальный звон!«Эй, кучер, погоди!»То ссыльных партия идет,Больней заныла грудь.Княгиня деньги им дает, —«Спасибо, добрый путь!»Ей долго, долго лица ихМерещатся потом,И не прогнать ей дум своих,Не позабыться сном!«И та здесь партия была…Да… нет других путей…Но след их вьюга замела.Скорей, ямщик, скорей!..»* * *
Мороз сильней, пустынней путь,Чем дале на восток;На триста верст какой-нибудьУбогий городок,Зато как радостно глядишьНа темный ряд домов,Но где же люди? Всюду тишь,Не слышно даже псов.Под кровлю всех загнал мороз,Чаек от скуки пьют.Прошел солдат, проехал воз,Куранты где-то бьют.Замерзли окна… огонекВ одном чуть-чуть мелькнул…Собор… на выезде острог…Ямщик кнутом махнул:«Эй вы!» — и нет уж городка,Последний дом исчез…Направо — горы и река,Налево темный лес…Кипит больной, усталый ум,Бессонный до утра,Тоскует сердце. Смена думМучительно быстра:Княгиня видит то друзей,То мрачную тюрьму,И тут же думается ей —Бог знает почему, —Что небо звездное — пескомПосыпанный листок,А месяц — красным сургучомОттиснутый кружок…Пропали горы; началасьРавнина без конца.Еще мертвей! Не встретит глазЖивого деревца.«А вот и тундра!» — говоритЯмщик, бурят степной.Княгиня пристально глядитИ думает с тоской:Сюда-то жадный человекЗа золотом идет!Оно лежит по руслам рек,Оно на дне болот.Трудна добыча на реке,Болота страшны в зной,Но хуже, хуже в руднике,Глубоко под землей!..Там гробовая тишина,Там безрассветный мрак…Зачем, проклятая страна,Нашел тебя Ермак?..* * *
Чредой спустилась ночи мгла,Опять взошла луна.Княгиня долго не спала,Тяжелых дум полна…Уснула… Башня снится ей…Она вверху стоит;Знакомый город перед нейВолнуется, шумит;К обширной площади бегутНесметные толпы:Чиновный люд, торговый люд,Разносчики, попы;Пестреют шляпки, бархат, шелк,Тулупы, армяки…Стоял уж там какой-то полк,Пришли еще полки,Побольше тысячи солдатСошлось. Они «ура!» кричат,Они чего-то ждут…Народ галдел, народ зевал,Едва ли сотый понимал,Что делается тут…Зато посмеивался в ус,Лукаво щуря взор,Знакомый с бурями француз,Столичный куафер…Приспели новые полки:«Сдавайтесь!» — тем кричат.Ответ им — пули и штыки,Сдаваться не хотят.Какой-то бравый генерал,Влетев в каре, грозиться стал —С коня снесли его.Другой приблизился к рядам:«Прощенье царь дарует вам!»Убили и того.Явился сам митрополитС хоругвями, с крестом:«Покайтесь, братия! — гласит, —Падите пред царем!»Солдаты слушали, крестясь,Но дружен был ответ:«Уйди, старик! молись за нас!Тебе здесь дела нет…»Тогда-то пушки навели,Сам царь скомандовал: «па-ли!..»Картечь свистит, ядро ревет,Рядами валится народ…«О, милый! жив ли ты?..»Княгиня, память потеряв,Вперед рванулась и стремглавУпала с высоты!Пред нею длинный и сыройПодземный коридор,У каждой двери часовой,Все двери на запор.Прибою волн подобный плескСнаружи слышен ей;Внутри — бряцанье, ружей блескПри свете фонарей;Да отдаленный шум шаговИ долгий гул от них,Да перекрестный бой часов,Да крики часовых…С ключами, старый и седой,Усатый инвалид.«Иди, печальница, за мной! —Ей тихо говорит. —Я проведу тебя к нему,Он жив и невредим…»Она доверилась ему,Она пошла за ним…Шли долго, долго… НаконецДверь взвизгнула — и вдругПред нею он… живой мертвец…Пред нею — бедный друг!Упав на грудь ему, онаТоропится спросить:«Скажи, что делать? Я сильна,Могу я страшно мстить!Достанет мужества в груди,Готовность горяча,Просить ли надо?..» — «Не ходи,Не тронешь палача!»— «О милый! Что сказал ты? СловНе слышу я твоих.То этот страшный бой часов,То крики часовых!Зачем тут третий между нас?..»— «Наивен твой вопрос».«Пора! пробил урочный час!» —Тот «третий» произнес…* * *
Княгиня вздрогнула, — глядитИспуганно кругом,Ей ужас сердце леденит:Не всё тут было сном!..Луна плыла среди небесБез блеска, без лучей,Налево был угрюмый лес,Направо — Енисей.Темно! Навстречу ни души,Ямщик на козлах спал,Голодный волк в лесной глушиПронзительно стонал,Да ветер бился и ревел,Играя на реке,Да инородец где-то пелНа странном языке.Суровым пафосом звучалНеведомый языкИ пуще сердце надрывал,Как в бурю чайки крик…Княгине холодно; в ту ночьМороз был нестерпим,Упали силы; ей невмочьБороться больше с ним.Рассудком ужас овладел,Что не доехать ей.Ямщик давно уже не пел,Не понукал коней,Передней тройки не слыхать.«Эй! жив ли ты, ямщик?Что ты замолк? не вздумай спать!»— «Не бойтесь, я привык…»Летят… Из мерзлого окнаНе видно ничего,Опасный гонит сон она,Но не прогнать его!Он волю женщины больнойМгновенно покорилИ, как волшебник, в край инойЕе переселил.Тот край — он ей уже знаком, —Как прежде неги полн,И теплым солнечным лучомИ сладким пеньем волнЕе приветствовал, как друг…Куда ни поглядит:«Да, это — юг! да, это юг!» —Всё взору говорит…Ни тучки в небе голубом,Долина вся в цветах,Всё солнцем залито, — на всем,Внизу и на горах,Печать могучей красоты,Ликует всё вокруг;Ей солнце, море и цветыПоют: «Да — это юг!»В долине между цепью горИ морем голубымОна летит во весь опорС избранником своим.Дорога их — роскошный сад,С деревьев льется аромат,На каждом дереве горитРумяный, пышный плод;Сквозь ветви темные сквозитЛазурь небес и вод;По морю реют корабли,Мелькают паруса,А горы, видные вдали,Уходят в небеса.Как чудны краски их! За часРубины рдели там,Теперь заискрился топазПо белым их хребтам…Вот вьючный мул идет шажком,В бубенчиках, в цветах,За мулом — женщина с венком,С корзиною в руках.Она кричит им: «Добрый путь!» —И, засмеявшись вдруг,Бросает быстро ей на грудьЦветок… да! это юг!Страна античных, смуглых девИ вечных роз страна…Чу! мелодический напев,Чу! музыка слышна!..«Да, это юг! да, это юг!(Поет ей добрый сон.)Опять с тобой любимый друг,Опять свободен он!..»Часть вторая
Уже два месяца почтиБессменно день и ночь в путиНа диво слаженный возок,А всё конец пути далек!Княгинин спутник так устал,Что под Иркутском захворал.Два дня прождав его, онаПомчалась далее одна…Ее в Иркутске встретил самНачальник городской;Как мощи сух, как палка прям,Высокий и седой.Сползла с плеча его доха,Под ней — кресты, мундир,На шляпе — перья петуха.Почтенный бригадир,Ругнув за что-то ямщика,Поспешно подскочилИ дверцы прочного возкаКнягине отворил…Княгиня
(входит в станционный дом)
В Нерчинск! Закладывать скорей!Губернатор
Пришел я — встретить вас.Княгиня
Велите ж дать мне лошадей!Губернатор
Прошу помедлить час.Дорога наша так дурна,Вам нужно отдохнуть…Княгиня
Благодарю вас! Я сильна…Уж недалек мой путь…Губернатор
Всё ж будет верст до восьмисот,А главная беда:Дорога хуже там пойдет,Опасная езда!..Два слова нужно вам сказатьПо службе, — и притомИмел я счастье графа знать,Семь лет служил при нем.Отец ваш редкий человекПо сердцу, по уму,Запечатлев в душе навекПризнательность к нему,К услугам дочери егоГотов я… весь я ваш…Княгиня
Но мне не нужно ничего!(Отворяя дверь в сени.)
Готов ли экипаж?Губернатор
Покуда я не прикажу,Его не подадут…Княгиня
Так прикажите ж! Я прошу…Губернатор
Но есть зацепка тут:С последней почтой присланаБумага…Княгиня
Что же в ней:Уж не вернуться ль я должна?Губернатор
Да-с, было бы верней.Княгиня
Да кто ж прислал вам и о чемБумагу? что же — тамШутили, что ли, над отцом?Он всё устроил сам!Губернатор
Нет… не решусь я утверждать…Но путь еще далек…Княгиня
Так что же даром и болтать!Готов ли мой возок?Губернатор
Нет! Я еще не приказал…Княгиня! здесь я — царь!Садитесь! Я уже сказал,Что знал я графа встарь,А граф… хоть он вас отпустил,По доброте своей,Но ваш отъезд его убил…Вернитесь поскорей!Княгиня
Нет! что однажды решено —Исполню до конца!Мне вам рассказывать смешно,Как я люблю отца,Как любит он. Но долг другой,И выше и святей,Меня зовет. Мучитель мой!Давайте лошадей!Губернатор
Позвольте-с. Я согласен сам,Что дорог каждый час,Но хорошо ль известно вам,Что ожидает вас?Бесплодна наша сторона,А та — еще бедней,Короче нашей там весна,Зима — еще длинней.Да-с, восемь месяцев зимаТам — знаете ли вы?Там люди редки без клейма,И те душой черствы;На воле рыскают кругомТам только варнаки;Ужасен там тюремный дом,Глубоки рудники.Вам не придется с мужем бытьМинуты глаз на глаз:В казарме общей надо жить,А пища: хлеб да квас.Пять тысяч каторжников там,Озлоблены судьбой,Заводят драки по ночам,Убийства и разбой;Короток им и страшен суд,Грознее нет суда!И вы, княгиня, вечно тутСвидетельницей… Да!Поверьте, вас не пощадят,Не сжалится никто!Пускай ваш муж — он виноват…А вам терпеть… за что?Княгиня
Ужасно будет, знаю я,Жизнь мужа моего.Пускай же будет и мояНе радостней его!Губернатор
Но вы не будете там жить:Тот климат вас убьет!Я вас обязан убедить,Не ездите вперед!Ах! вам ли жить в стране такой,Где воздух у людейНе паром — пылью ледянойВыходит из ноздрей?Где мрак и холод круглый год,А в краткие жары —Непросыхающих болотЗловредные пары?Да… Страшный край! Оттуда прочьБежит и зверь лесной,Когда стосуточная ночьПовиснет над страной…Княгиня
Живут же люди в том краю,Привыкну я шутя…Губернатор
Живут? Но молодость своюПрипомните… дитя!Здесь мать — водицей снеговой,Родив, омоет дочь,Малютку грозной бури войБаюкает всю ночь,А будит дикий зверь, рычаБлиз хижины лесной,Да пурга, бешено стучаВ окно, как домовой.С глухих лесов, с пустынных рекСбирая дань свою,Окреп туземный человекС природою в бою,А вы?..Княгиня
Пусть смерть мне суждена —Мне нечего жалеть!..Я еду! еду! я должнаБлиз мужа умереть.Губернатор
Да, вы умрете, но сперваИзмучите того,Чья безвозвратно головаПогибла. Для негоПрошу: не ездите туда!Сноснее одному,Устав от тяжкого труда,Прийти в свою тюрьму,Прийти — и лечь на голый полИ с черствым сухаремЗаснуть… а добрый сон пришел —И узник стал царем!Летя мечтой к родным, к друзьям,Увидя вас самих,Проснется он, к дневным трудамИ бодр, и сердцем тих,А с вами?.. с вами не знаватьЕму счастливых грез,В себе он будет сознаватьПричину ваших слез.Княгиня
Ах!.. Эти речи поберечьВам лучше для других.Всем вашим пыткам не извлечьСлезу из глаз моих!Покинув родину, друзей,Любимого отца,Приняв обет в душе моейИсполнить до концаМой долг, — я слез не принесуВ проклятую тюрьму —Я гордость, гордость в нем спасу,Я силы дам ему!Презренье к нашим палачам,Сознанье правотыОпорой верной будет нам.Губернатор
Прекрасные мечты!Но их достанет на пять дней.Не век же вам грустить?Поверьте совести моей,Захочется вам жить.Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор,Нужда и вечный гнет,А там балы, блестящий двор,Свобода и почет.Как знать? Быть может, бог судил…Понравится другой,Закон вас права не лишил…Княгиня
Молчите!.. Боже мой!..Губернатор
Да, откровенно говорю,Вернитесь лучше в свет.Княгиня
Благодарю, благодарюЗа добрый ваш совет!И прежде был там рай земной,А нынче этот райСвоей заботливой рукойРасчистил Николай.Там люди заживо гниют —Ходячие гробы,Мужчины — сборище Иуд,А женщины — рабы.Что там найду я? Ханжество,Поруганную честь,Нахальной дряни торжествоИ подленькую месть.Нет, в этот вырубленный лесМеня не заманят,Где были дубы до небес,А ныне пни торчат!Вернуться? жить среди клевет,Пустых и темных дел?..Там места нет, там друга нетТому, кто раз прозрел!Нет, нет, я видеть не хочуПродажных и тупых,Не покажусь я палачуСвободных и святых.Забыть того, кто нас любил,Вернуться — всё простя?Губернатор
Но он же вас не пощадил?Подумайте, дитя:О ком тоска? к кому любовь?Княгиня
Молчите, генерал!Губернатор
Когда б не доблестная кровьТекла в вас — я б молчал.Но если рветесь вы вперед,Не веря ничему,Быть может, гордость вас спасет…Достались вы емуС богатством, с именем, с умом,С доверчивой душой,А он, не думая о том,Что станется с женой,Увлекся призраком пустымИ — вот его судьба!..И что ж?.. бежите вы за ним,Как жалкая раба!Княгиня
Нет! я не жалкая раба,Я женщина, жена!Пускай горька моя судьба —Я буду ей верна!О, если б он меня забылДля женщины другой,В моей душе достало б силНе быть его рабой!Но знаю: к родине любовьСоперница моя,И если б нужно было, вновьЕму простила б я!..* * *
Княгиня кончила… МолчалУпрямый старичок.«Ну что ж? Велите, генерал,Готовить мой возок?»Не отвечая на вопрос,Смотрел он долго в пол,Потом в раздумьи произнес:«До завтра» — и ушел…* * *
Назавтра тот же разговор,Просил и убеждал,Но получил опять отпорПочтенный генерал.Все убежденья истощивИ выбившись из сил,Он долго, важен, молчалив,По комнате ходилИ наконец сказал: «Быть так!Вас не спасешь, увы!..Но знайте: сделав этот шаг,Всего лишитесь вы!..»— «Да что же мне еще терять?»— «За мужем поскакав,Вы отреченье подписатьДолжны от ваших прав!»Старик эффектно замолчал,От этих страшных словОн, очевидно, пользы ждал,Но был ответ таков:«У вас седая голова,А вы еще дитя!Вам наши кажутся праваПравами — не шутя.Нет! ими я не дорожу,Возьмите их скорей!Где отреченье? Подпишу!И живо — лошадей!..»Губернатор
Бумагу эту подписать!Да что вы?.. Боже мой!Ведь это значит нищей статьИ женщиной простой!Всему вы скажите прости,Что вам дано отцом,Что по наследству перейтиДолжно бы к вам потом!Права имущества, праваДворянства потерять!Нет, вы подумайте сперва —Зайду я к вам опять!..* * *
Ушел и не был целый день…Когда спустилась тьма,Княгиня, слабая как тень,Пошла к нему сама.Ее не принял генерал:Хворает тяжело…Пять дней, покуда он хворал,Мучительных прошло,А на шестой пришел он самИ круто молвил ей:«Я отпустить не вправе вам,Княгиня, лошадей!Вас по этапу поведутС конвоем…»Княгиня
Боже мой!Но так ведь месяцы пройдутВ дороге?..Губернатор
Да, веснойВ Нерчинск придете, если васДорога не убьет.Навряд версты четыре в часЗакованный идет;Посередине дня — привал,С закатом дня — ночлег,А ураган в степи застал —Закапывайся в снег!Да-с, промедленьям нет числа,Иной упал, ослаб…Княгиня
Не хорошо я поняла —Что значит ваш этап?Губернатор
Под караулом казаковС оружием в руках,Этапом водим мы воровИ каторжных в цепях,Они дорогою шалят,Того гляди сбегут,Так их канатом прикрутятДруг к другу — и ведутТрудненек путь! Да вот-с каков:Отправится пятьсот,А до нерчинских рудниковИ трети не дойдет!Они как мухи мрут в пути,Особенно зимой…И вам, княгиня, так идти?..Вернитесь-ка домой!Княгиня
О нет! я этого ждала…Но вы, но вы… злодей!..Неделя целая прошла…Нет сердца у людей!Зачем бы разом не сказать?..Уж я бы шла давно…Велите ж партию сбирать —Иду! мне всё равно!..* * *
«Нет! вы поедете!.. — вскричалНежданно старый генерал,Закрыв рукой глаза. —Как я вас мучил… Боже мой!..(Из-под руки на ус седойСкатилася слеза.)Простите! да, я мучил вас,Но мучился и сам,Но строгий я имел приказПреграды ставить вам!И разве их не ставил я?Я делал всё, что мог,Перед царем душа мояЧиста, свидетель бог!Острожным жестким сухаремИ жизнью взаперти,Позором, ужасом, трудомЭтапного путиЯ вас старался напугать.Не испугались вы!И хоть бы мне не удержатьНа плечах головы,Я не могу, я не хочуТиранить больше вас…Я вас в три дня туда домчу…»Отворяя дверь, кричит
«Эй! запрягать, сейчас!..»Княгиня М.Н. Волконская*
(бабушкины записки)
Глава 1
Проказники внуки! Сегодня ониС прогулки опять воротились:«Нам, бабушка, скучно! В ненастные дни,Когда мы в портретной садилисьИ ты начинала рассказывать нам,Так весело было!.. Родная,Еще что-нибудь расскажи!..» По угламУселись. Но их прогнала я:«Успеете слушать; рассказов моихДостанет на целые томы,Но вы еще глупы: узнаете их,Как будете с жизнью знакомы!Я всё рассказала, доступное вамПо вашим ребяческим летам:Идите гулять по полям, по лугам!Идите же… пользуйтесь летом!»И вот, не желая остаться в долгуУ внуков, пишу я записки;Для них я портреты людей берегу,Которые были мне близки,Я им завещаю альбом — и цветыС могилы сестры — Муравьевой,Коллекцию бабочек, флору ЧитыИ виды страны той суровой;Я им завещаю железный браслет…Пускай берегут его свято:В подарок жене его выковал дедИз собственной цепи когда-то…* * *
Родилась я, милые внуки мои,Под Киевом, в тихой деревне;Любимая дочь я была у семьи.Наш род был богатый и древний,Но пуще отец мой возвысил его:Заманчивей славы героя,Дороже отчизны — не знал ничегоБоец, не любивший покоя.Творя чудеса, девятнадцати летОн был полковым командиром,Он мужество добыл и лавры победИ почести, чтимые миром.Воинская слава его началасьПерсидским и шведским походом,Но память о нем нераздельно слиласьС великим двенадцатым годом:Тут жизнь его долгим сраженьем была.Походы мы с ним разделяли,И в месяц иной не запомним числа,Когда б за него не дрожали.«Защитник Смоленска» всегда впередиОпасного дела являлся…Под Лейпцигом раненный, с пулей в груди,Он вновь через сутки сражался,Так летопись жизни его говорит:В ряду полководцев России,Покуда отечество наше стоит,Он памятен будет! ВитииОтца моего осыпали хвалой,Бессмертным его называя;Жуковский почтил его громкой строфой,Российских вождей прославляя:Под Дашковой личного мужества жарИ жертву отца-патриотаПоэт воспевает. Воинственный дарЯвляя в сраженьях без счета,Не силой одною врагов побеждалВаш прадед в борьбе исполинской:О нем говорили, что он сочеталС отвагою гений воинский.Войной озабочен, в семействе своемОтец ни во что не мешался,Но крут был порою; почти божествомОн матери нашей казался,И сам он глубоко привязан был к ней.Отца мы любили — в герое,Окончив походы, в усадьбе своейОн медленно гас на покое.Мы жили в большом подгородном дому.Детей поручив англичанке,Старик отдыхал. Я училась всему,Что нужно богатой дворянке.А после уроков бежала я в садИ пела весь день беззаботно,Мой голос был очень хорош, говорят,Отец его слушал охотно;Записки свои приводил он к концу,Читал он газеты, журналы,Пиры задавал; наезжали к отцуСедые, как он, генералы,И шли бесконечные споры тогда;Меж тем молодежь танцевала.Сказать ли вам правду? была я всегдаВ то время царицею бала:Очей моих томных огонь голубойИ черная с синим отливомБольшая коса, и румянец густойНа личике смуглом, красивом,И рост мой высокий, и гибкий мой стан,И гордая поступь — пленялиТогдашних красавцев: гусаров, улан,Что близко с полками стояли.Но слушала я неохотно их лесть…Отец за меня постарался:«Не время ли замуж? Жених уже есть,Он славно под Лейпцигом дрался,Его полюбил государь, наш отец,И дал ему чин генерала.Постарше тебя… а собой молодец,Волконский! Его ты видалаНа царском смотру… и у нас он бывал,По парку с тобой всё шатался!»— «Да, помню! Высокий такой генерал…»— «Он самый!» — старик засмеялся…«Отец, он так мало со мной говорил!» —Заметила я, покраснела…«Ты будешь с ним счастлива!» — круто решилСтарик, — возражать я не смела…Прошло две недели — и я под венцомС Сергеем Волконским стояла,Не много я знала его женихом,Не много и мужем узнала, —Так мало мы жили под кровлей одной,Так редко друг друга видали!По дальним селеньям, на зимний постой,Бригаду его разбросали,Ее объезжал беспрестанно Сергей.А я между тем расхворалась;В Одессе потом, по совету врачей,Я целое лето купалась;Зимой он приехал за мною туда,С неделю я с ним отдохнулаПри главной квартире… и снова беда!Однажды я крепко уснула.Вдруг слышу я голос Сергея (в ночи,Почти на рассвете то было):«Вставай! Поскорее найди мне ключи!Камин затопи!» Я вскочила…Взглянула: встревожен и бледен он был.Камин затопила я живо.Из ящиков муж мой бумаги сносилК камину — и жег торопливо.Иные прочитывал бегло, спеша,Иные бросал не читая.И я помогала Сергею, дрожаИ глубже в огонь их толкая…Потом он сказал: «Мы поедем сейчас»,Волос моих нежно касаясь.Всё скоро уложено было у нас,И утром, ни с кем не прощаясь,Мы тронулись в путь. Мы скакали три дня,Сергей был угрюм, торопился,Довез до отцовской усадьбы меняИ тотчас со мною простился.Глава 2
«Уехал!.. Что значила бледность егоИ всё, что в ту ночь совершилось?Зачем не сказал он жене ничего?Недоброе что-то случилось!»Я долго не знала покоя и сна,Сомнения душу терзали:«Уехал, уехал! опять я одна!..»Родные меня утешали,Отец торопливость его объяснялКаким-нибудь делом случайным:«Куда-нибудь сам император послалЕго с поручением тайным,Не плачь! Ты походы делила со мной,Превратности жизни военнойТы знаешь; он скоро вернется домой!Под сердцем залог драгоценныйТы носишь: теперь ты беречься должна!Всё кончится ладно, родная;Жена муженька проводила одна,А встретит, ребенка качая!..»Увы! предсказанье его не сбылось!Увидеться с бедной женоюИ с первенцем сыном отцу довелосьНе здесь — не под кровлей родною!Как дорого стоил мне первенец мой!Два месяца я прохворала.Измучена телом, убита душой,Я первую няню узнала.Спросила о муже. — «Еще не бывал!»— «Писал ли?» — «И писем нет даже».— «А где мой отец?» — «В Петербург ускакал».— «А брат мой?» — «Уехал туда же».«Мой муж не приехал, нет даже письма,И брат и отец ускакали, —Сказала я матушке: — Еду сама!Довольно, довольно мы ждали!»И как ни старалась упрашивать дочьСтарушка, я твердо решилась;Припомнила я ту последнюю ночьИ всё, что тогда совершилось,И ясно сознала, что с мужем моимНедоброе что-то творится…Стояла весна, по разливам речнымПришлось черепахой тащиться.Доехала я чуть живая опять.«Где муж мой» — отца я спросила.«В Молдавию муж твой ушел воевать».— «Не пишет он?..» Глянул унылоИ вышел отец… Недоволен был брат,Прислуга молчала, вздыхая.Заметила я, что со мною хитрят,Заботливо что-то скрывая;Ссылаясь на то, что мне нужен покой,Ко мне никого не пускали,Меня окружили какой-то стеной,Мне даже газет не давали!Я вспомнила: много у мужа родных,Пишу — отвечать умоляю.Проходят недели, — ни слова от них!Я плачу, я силы теряю…Нет чувства мучительней тайной грозы.Я клятвой отца уверяла,Что я не пролью ни единой слезы, —И он, и кругом всё молчало!Любя, меня мучил мой бедный отец;Жалея, удвоивал горе…Узнала, узнала я всё наконец!..Прочла я в самом приговоре,Что был заговорщиком бедный Сергей:Стояли они настороже,Готовя войска к низверженью властей.В вину ему ставилось тоже,Что он… Закружилась моя голова…Я верить глазам не хотела…«Ужели?..» В уме не вязались слова:Сергей — и бесчестное дело!Я помню, сто раз я прочла приговор,Вникая в слова роковые.К отцу побежала, — с отцом разговорМеня успокоил, родные!С души словно камень тяжелый упал.В одном я Сергея винила:Зачем он жене ничего не сказал?Подумав, и то я простила:«Как мог он болтать? Я была молода,Когда ж он со мной расставался,Я сына под сердцем носила тогда:За мать и дитя он боялся! —Так думала я. — Пусть беда велика,Не всё потеряла я в мире.Сибирь так ужасна, Сибирь далека,Но люди живут и в Сибири!..»Всю ночь я горела, мечтая о том,Как буду лелеять Сергея.Под утро глубоким, крепительным сномУснула, — и встала бодрее.Поправилось скоро здоровье мое,Приятельниц я повидала,Нашла я сестру, — расспросила ееИ горького много узнала!Несчастные люди!.. «Всё время Сергей(Сказала сестра) содержалсяВ тюрьме; не видал ни родных, ни друзей…Вчера только с ним повидалсяОтец. Повидаться с ним можешь и ты:Когда приговор прочитали,Одели их в рубище, сняли кресты,Но право свиданья им дали!..»Подробностей ряд пропустила я тут…Оставив следы роковые,Доныне о мщеньи они вопиют…Не знайте их лучше, родные.Я в крепость поехала к мужу с сестрой,Пришли мы сперва к «генералу»,Потом нас привел генерал пожилойВ обширную, мрачную залу.«Дождитесь, княгиня! мы будем сейчас!»Раскланявшись вежливо с нами,Он вышел. С дверей не спускала я глаз.Минуты казались часами.Шаги постепенно смолкали вдали,За ними я мыслью летела.Мне чудилось: связку ключей принесли,И ржавая дверь заскрипела.В угрюмой каморке с железным окномИзмученный узник томился.«Жена к вам приехала!..» Бледным лицом,Он весь задрожал, оживился:«Жена!..» Коридором он быстро бежал,Довериться слуху не смея…«Вот он!» — громогласно сказал генерал,И я увидала Сергея…Недаром над ним пронеслася гроза:Морщины на лбу появились,Лицо было мертвенно бледно, глазаНе так уже ярко светились,Но больше в них было, чем в прежние дни,Той тихой, знакомой печали;С минуту пытливо смотрели ониИ радостно вдруг заблистали,Казалось он в душу мою заглянул…Я горько, припав к его груди,Рыдала… Он обнял меня и шепнул:«Здесь есть посторонние люди».Потом он сказал, что полезно емуУзнать добродетель смиренья,Что, впрочем, легко переносит тюрьму,И несколько слов одобреньяПрибавил… По комнате важно шагалСвидетель — нам было неловко…Сергей на одежду свою показал:«Поздравь меня, Маша, с обновкой, —И тихо прибавил:- Пойми и прости», —Глаза засверкали слезою,Но тут соглядатай успел подойти,Он низко поник головою.Я громко сказала: «Да, я не ждалаНайти тебя в этой одежде».И тихо шепнула: «Я всё поняла.Люблю тебя больше, чем прежде..»— «Что делать? И в каторге буду я жить(Покуда мне жизнь не наскучит)».— «Ты жив, ты здоров, так о чем же тужить?(Ведь каторга нас не разлучит?)»«Так вот ты какая!» — Сергей говорил,Лицо его весело было…Он вынул платок, на окно положил,И рядом я свой положила,Потом, расставаясь, Сергеев платокВзяла я — мой мужу остался…Нам после годичной разлуки часокСвиданья короток казался,Но что ж было делать! Наш срок миновал —Пришлось бы другим дожидаться…В карету меня посадил генерал,Счастливо желал оставаться…Великую радость нашла я в платке:Целуя его, увидалаЯ несколько слов на одном уголке;Вот что я, дрожа, прочитала:«Мой друг, ты свободна. Пойми — не пеняй!Душевно я бодр и — желаюЖену мою видеть такой же. Прощай!Малютке поклон посылаю…»Была в Петербурге большая родняУ мужа; всё знать — да какая!Я ездила к ним, волновалась три дня,Сергея спасти умоляя.Отец говорил: «Что ты мучишься, дочь?Я всё испытал — бесполезно!»И правда: они уж пытались помочь,Моля императора слезно,Но просьбы до сердца его не дошли…Я с мужем еще повидалась,И время приспело: его увезли!..Как только одна я осталась,Я тотчас послышала в сердце моем,Что надо и мне торопиться,Мне душен казался родительский дом,И стала я к мужу проситься.Теперь расскажу вам подробно, друзья,Мою роковую победу.Вся дружно и грозно восстала семья,Когда я сказала: «Я еду!»Не знаю, как мне удалось устоять,Чего натерпелась я… Боже!..Была из-под Киева вызвана мать,И братья приехали тоже:Отец «образумить» меня приказал.Они убеждали, просили.Но волю мою сам господь подкреплял,Их речи ее не сломили!А много и горько поплакать пришлось…Когда собрались мы к обеду,Отец мимоходом мне бросил вопрос:«На что ты решилась?» — «Я еду!»Отец промолчал… промолчала семья…Я вечером горько всплакнула,Качая ребенка, задумалась я…Вдруг входит отец, — я вздрогнула.Ждала я грозы, но, печален и тих,Сказал он сердечно и кротко:«За что обижаешь ты кровных родных?Что будет с несчастным сироткой?Что будет с тобою, голубка моя?Там нужно не женскую силу!Напрасна великая жертва твоя,Найдешь ты там только могилу!»И ждал он ответа, и взгляд мой ловил,Лаская меня и целуя…«Я сам виноват! Я тебя погубил! —Воскликнул он вдруг, негодуя. —Где был мой рассудок? Где были глаза!Уж знала вся армия наша…»И рвал он седые свои волоса:«Прости! не казни меня, Маша!Останься!..» И снова молил горячо…Бог знает, как я устояла!Припав головою к нему на плечо,«Поеду!» — я тихо сказала…«Посмотрим!..» И вдруг распрямился старик,Глаза его гневом сверкали:«Одно повторяет твой глупый язык:„Поеду!“ Сказать не пора ли,Куда и зачем? Ты подумай сперва!Не знаешь сама, что болтаешь!Умеет ли думать твоя голова?Врагами ты, что ли, считаешьИ мать, и отца? Или глупы они…Что споришь ты с ними, как с ровней?Поглубже ты в сердце свое загляни,Вперед посмотри хладнокровней,Подумай!.. Я завтра увижусь с тобой…»Ушел он, грозящий и гневный,А я, чуть жива, пред иконой святойУпала — в истоме душевной…Глава 3
«Подумай!..» Я целую ночь не спала,Молилась и плакала много.Я божию матерь на помощь звала,Совета просила у бога,Я думать училась: отец приказалПодумать… нелегкое дело!Давно ли он думал за нас — и решал,И жизнь наша мирно летела?Училась я много; на трех языкахЧитала. Заметна была яВ парадных гостиных, на светских балах,Искусно танцуя, играя;Могла говорить я почти обо всем,Я музыку знала, я пела,Я даже отлично скакала верхом,Но думать совсем не умела.Я только в последний, двадцатый мой годУзнала, что жизнь не игрушка,Да в детстве, бывало, сердечко вздрогнет,Как грянет нечаянно пушка.Жилось хорошо и привольно; отецСо мной не говаривал строго;Осьмнадцати лет я пошла под венецИ тоже не думала много…В последнее время моя головаРаботала сильно, пылала;Меня неизвестность томила сперва.Когда же беду я узнала,Бессменно стоял предо мною Сергей,Тюрьмою измученный, бледный,И много неведомых прежде страстейПосеял в душе моей бедной.Я всё испытала, а больше всегоЖестокое чувство бессилья.Я небо и сильных людей за негоМолила — напрасны усилья!И гнев мою душу больную палил,И я волновалась нестройно,Рвалась, проклинала… но не было силНи времени думать спокойно.Теперь непременно я думать должна —Отцу моему так угодно.Пусть воля моя неизменно одна,Пусть всякая дума бесплодна,Я честно исполнить отцовский приказРешилась, мои дорогие.Старик говорил: «Ты подумай о нас,Мы люди тебе не чужие:И мать, и отца, и дитя, наконец, —Ты всех безрассудно бросаешь,За что же?» — «Я долг исполняю, отец!»— «За что ты себя обрекаешьНа муку?» — «Не буду я мучиться там!Здесь ждет меня страшная мука.Да если останусь, послушная вам,Меня истерзает разлука.Не зная покою ни ночью, ни днем,Рыдая над бедным сироткой,Всё буду я думать о муже моемДа слышать упрек его кроткий.Куда ни пойду я — на лицах людейЯ свой приговор прочитаю:В их шепоте — повесть измены моей.В улыбке укор угадаю:Что место мое не на пышном балу,А в дальней пустыне угрюмой,Где узник усталый в тюремном углуТерзается лютою думой,Один… без опоры… Скорее к нему!Там только вздохну я свободно.Делила с ним радость, делить и тюрьмуДолжна я… Так небу угодно!..Простите, родные! Мне сердце давноМое предсказало решенье.И верю я твердо: от бога оно!А в вас говорит — сожаленье.Да, ежели выбор решить я должнаМеж мужем и сыном — не боле,Иду я туда, где я больше нужна,Иду я к тому, кто в неволе!Я сына оставлю в семействе родном,Он скоро меня позабудет.Пусть дедушка будет малютке отцом,Сестра ему матерью будет.Он так еще мал! А когда подрастетИ страшную тайну узнает,Я верю: он матери чувство пойметИ в сердце ее оправдает!Но если останусь я с ним… и потомОн тайну узнает и спросит:„Зачем не пошла ты за бедным отцом?..“ —И слово укора мне бросит?О, лучше в могилу мне заживо лечь,Чем мужа лишить утешеньяИ в будущем сына презренье навлечь..Нет, нет! не хочу я презренья!..А может случиться — подумать боюсь! —Я первого мужа забуду,Условиям новой семьи подчинюсьИ сыну не матерью буду,А мачехой лютой?.. Горю от стыда..Прости меня, бедный изгнанник!Тебя позабыть! Никогда! никогда!Ты сердца единый избранник..Отец! ты не знаешь, как дорог он мне!Его ты не знаешь! Сначала,В блестящем наряде, на гордом коне,Его пред полком я видала;О подвигах жизни его боевойРассказы товарищей бояЯ слушала жадно — и всею душойЯ в нем полюбила героя..Позднее я в нем полюбила отцаМалютки, рожденного мною.Разлука тянулась меж тем без конца.Он твердо стоял под грозою..Вы знаете, где мы увиделись вновь —Судьба свою волю творила! —Последнюю, лучшую сердца любовьВ тюрьме я ему подарила!Напрасно чернила его клевета,Он был безупречней, чем прежде,И я полюбила его, как Христа..В своей арестантской одеждеТеперь он бессменно стоит предо мной,Величием кротким сияя.Терновый венец над его головой,Во взоре любовь неземная…Отец мой! должна я увидеть его…Умру я, тоскуя по муже…Ты, долгу служа, не щадил ничегоИ нас научил ты тому же..Герой, выводивший своих сыновейТуда, где смертельней сраженье, —Не верю, чтоб дочери бедной своейТы сам не одобрил решенья!»* * *
Вот что я подумала в долгую ночь,И так я с отцом говорила…Он тихо сказал: «Сумасшедшая дочь!» —И вышел: молчали унылоИ братья, и мать… Я ушла наконец…Тяжелые дни потянулись:Как туча ходил недовольный отец,Другие домашние дулись.Никто не хотел ни советом помочь,Ни делом; но я не дремала,Опять провела я бессонную ночь:Письмо к государю писала(В то время молва начала разглашать,Что будто вернуть ТрубецкуюС дороги велел государь. ИспытатьБоялась я участь такую,Но слух был неверен). Письмо отвезлаСестра моя, Катя Орлова.Сам царь отвечал мне… Спасибо, нашлаВ ответе я доброе слово!Он был элегантен и мил (НиколайПисал по-французски). СначалаСказал государь, как ужасен тот край,Куда я поехать желала,Как грубы там люди, как жизнь тяжела,Как возраст мой хрупок и нежен;Потом намекнул (я не вдруг поняла)На то, что возврат безнадежен;А дальше — изволил хвалою почтитьРешимость мою, сожалея,Что, долгу покорный, не мог пощадитьПреступного мужа… Не смеяПротивиться чувствам высоким таким,Давал он свое позволенье;Но лучше желал бы, чтоб с сыном моимОсталась я дома… ВолненьеМеня охватило. «Я еду!» ДавноТак радостно сердце не билось…«Я еду! я еду! Теперь решено!..»Я плакала, жарко молилась…В три дня я в далекий мой путь собралась,Всё ценное я заложила,Надежною шубой, бельем запаслась,Простую кибитку купила.Родные смотрели на сборы мои,Загадочно как-то вздыхая;Отъезду не верил никто из семьи…Последнюю ночь провела яС ребенком. Нагнувшись над сыном моим,Улыбку малютки родногоЗапомнить старалась; играла я с нимПечатью письма рокового.Играла и думала: «Бедный мой сын!Не знаешь ты, чем ты играешь!Здесь участь твоя: ты проснешься один,Несчастный! Ты мать потеряешь!»И в горе упав на ручонки егоЛицом, я шептала, рыдая:«Прости, что тебя, для отца твоего,Мой бедный, покинуть должна я…»А он улыбался: не думал он спать,Любуясь красивым пакетом;Большая и красная эта печатьЕго забавляла… С рассветомСпокойно и крепко заснуло дитя,И щечки его заалели.С любимого личика глаз не сводя,Молясь у его колыбели,Я встретила утро… Я вмиг собралась.Сестру заклинала я сноваБыть матерью сыну… Сестра поклялась…Кибитка была уж готова.Сурово молчали родные мои,Прощание было немое.Я думала: «Я умерла для семьи,Всё милое, всё дорогоеТеряю… нет счета печальных потерь!..»Мать как-то спокойно сидела,Казалось, не веря еще и теперь,Чтоб дочка уехать посмела,И каждый с вопросом смотрел на отца.Сидел он поодаль понуро,Не молвил словечка, не поднял лица, —Оно было бледно и хмуро.Последние вещи в кибитку снесли,Я плакала, бодрость теряя,Минуты мучительно медленно шли…Сестру наконец обняла яИ мать обняла. «Ну, господь вас хранит!» —Сказала я, братьев целуя.Отцу подражая, молчали они…Старик поднялся, негодуя,По сжатым губам, по морщинам челаХодили зловещие тени…Я молча ему образок подалаИ стала пред ним на колени:«Я еду! хоть слово, хоть слово, отец!Прости свою дочь, ради бога!..»Старик на меня поглядел наконецЗадумчиво, пристально, строгоИ, руки с угрозой подняв надо мной,Чуть слышно сказал (я дрожала):«Смотри, через год возвращайся домой,Не то — прокляну!..» Я упала…Глава 4
«Довольно, довольно объятий и слез!»Я села — и тройка помчалась.«Прощайте, родные!» В декабрьский морозЯ с домом отцовским рассталасьИ мчалась без отдыху с лишком три дня;Меня быстрота увлекала,Она была лучшим врачом для меня…Я скоро в Москву прискакала,К сестре Зинаиде. Мила и умнаБыла молодая княгиня,Как музыку знала! Как пела она!Искусство ей было святыня.Она нам оставила книгу новелл,Исполненных грации нежной,Поэт Веневитинов стансы ей пел,Влюбленный в нее безнадежно;В Италии год Зинаида жилаИ к нам — по сказанью поэта —«Цвет южного неба в очах принесла».Царица московского света,Она не чуждалась артистов, — житьеИм было у Зины в гостиной;Они уважали, любили ееИ Северной звали Коринной…Поплакали мы. По душе ей былаРешимость моя роковая:«Крепись, моя бедная! будь весела!Ты мрачная стала такая.Чем мне эти темные тучи прогнать?Как мы распростимся с тобою?А вот что! ложись ты до вечера спать,А вечером пир я устрою.Не бойся! всё будет во вкусе твоем,Друзья у меня не повесы,Любимые песни твои мы споем,Сыграем любимые пьесы…»И вечером весть, что приехала я,В Москве уже многие знали.В то время несчастные наши мужьяВниманье Москвы занимали:Едва огласилось решенье суда,Всем было неловко и жутко,В салонах Москвы повторялась тогдаОдна ростопчинская шутка:«В Европе сапожник, чтоб барином стать,Бунтует, — понятное дело!У нас революцию сделала знать:В сапожники, что ль, захотела?..»И сделалась я «героинею дня».Не только артисты, поэты —Вся двинулась знатная наша родня;Парадные, цугом каретыГремели; напудрив свои парики,Потемкину ровня по летам,Явились былые тузы-старикиС отменно учтивым приветом;Старушки, статс-дамы былого двора,В объятья меня заключали:«Какое геройство!.. Какая пора!..» —И в такт головами качали.Ну, словом, что было в Москве повидней,Что в ней мимоездом гостило,Всё вечером съехалось к Зине моей:Артистов тут множество было,Певцов-итальянцев тут слышала я,Что были тогда знамениты,Отца моего сослуживцы, друзьяТут были, печалью убиты.Тут были родные ушедших туда,Куда я сама торопилась,Писателей группа, любимых тогда.Со мной дружелюбно простилась:Тут были Одоевский, Вяземский; былПоэт вдохновенный и милый,Поклонник кузины, что рано почил,Безвременно взятый могилой.И Пушкин тут был… Я узнала его…Он другом был нашего детства,В Юрзуфе он жил у отца моего,В ту пору проказ и кокетстваСмеялись, болтали мы, бегали с ним,Бросали друг в друга цветами.Всё наше семейство поехало в Крым,И Пушкин отправился с нами.Мы ехали весело. Вот наконецИ горы, и Черное море!Велел постоять экипажам отец,Гуляли мы тут на просторе.Тогда уже был мне шестнадцатый год.Гибка, высока не по летам,Покинув семью, я стрелою впередУмчалась с курчавым поэтом;Без шляпки, с распущенной длинной косой;Полуденным солнцем палима,Я к морю летела, — и был предо мнойВид южного берега Крыма!Я радостным взором глядела кругом,Я прыгала, с морем играла;Когда удалялся прилив, я бегомДо самой воды добегала,Когда же прилив возвращался опятьИ волны грядой подступали,От них я спешила назад убежать,А волны меня настигали!..И Пушкин смотрел… и смеялся, что яБотинки мои промочила.«Молчите! идет гувернантка моя!» —Сказала я строго. (Я скрыла,Что ноги промокли)… Потом я прочлаВ «Онегине» чудные строки.Я вспыхнула вся — я довольна была…Теперь я стара, так далекиТе красные дни! Я не буду скрывать,Что Пушкин в то время казалсяВлюбленным в меня… но, по правде сказать,В кого он тогда не влюблялся!Но, думаю, он не любил никогоТогда, кроме музы: едва лиНе больше любви занимали егоВолнения ее и печали…Юрзуф живописен: в роскошных садахДолины его потонули,У ног его море, вдали Аюдаг…Татарские хижины льнулиК подножию скал; виноград выбегалНа кручу лозой отягченной,И тополь местами недвижно стоялЗеленой и стройной колонной.Мы заняли дом под нависшей скалой,Поэт наверху приютился,Он нам говорил, что доволен судьбой,Что в море и горы влюбился.Прогулки его продолжались по днямИ были всегда одиноки,Он у моря часто бродил по ночам.По-английски брал он урокиУ Лены, сестры моей: Байрон тогдаЕго занимал чрезвычайно.Случалось сестре перевесть иногдаИз Байрона что-нибудь — тайно;Она мне читала попытки свои,А после рвала и бросала,Но Пушкину кто-то сказал из семьи,Что Лена стихи сочиняла:Поэт подобрал лоскутки под окномИ вывел всё дело на сцену.Хваля переводы, он долго потомКонфузил несчастную Лену…Окончив занятья, спускался он внизИ с нами делился досугом;У самой террасы стоял кипарис,Поэт называл его другом,Под ним заставал его часто рассвет,Он с ним, уезжая, прощался…И мне говорили, что Пушкина следВ туземной легенде остался:«К поэту летал соловей по ночам,Как в небо луна выплывала,И вместе с поэтом он пел — и, певцамВнимая, природа смолкала!Потом соловей — повествует народ —Летал сюда каждое лето:И свищет, и плачет, и словно зоветК забытому другу поэта!Но умер поэт — прилетать пересталПернатый певец… Полный горя,С тех пор кипарис сиротою стоял,Внимая лишь ропоту моря..»Но Пушкин надолго прославил его:Туристы его навещают,Садятся под ним и на память с негоДушистые ветки срывают…Печальна была наша встреча. ПоэтПодавлен был истинным горем.Припомнил он игры ребяческих летВ далеком Юрзуфе, над морем.Покинув привычный насмешливый тон,С любовью, с тоской бесконечной,С участием брата напутствовал онПодругу той жизни беспечной!Со мной он по комнате долго ходил,Судьбой озабочен моею,Я помню, родные, что он говорил,Да так передать не сумею:«Идите, идите! Вы сильны душой,Вы смелым терпеньем богаты,Пусть мирно свершится ваш путь роковой,Пусть вас не смущают утраты!Поверьте, душевной такой чистотыНе стоит сей свет ненавистный!Блажен, кто меняет его суетыНа подвиг любви бескорыстной!Что свет? опостылевший всем маскарад!В нем сердце черствеет и дремлет,В нем царствует вечный, рассчитанный хладИ пылкую правду объемлет…Вражда умирится влияньем годов,Пред временем рухнет преграда,И вам возвратятся пенаты отцовИ сени домашнего сада!Целебно вольется в усталую грудьДолины наследственной сладость,Вы гордо оглянете пройденный путьИ снова узнаете радость.Да, верю! не долго вам горе терпеть,Гнев царский не будет же вечным…Но если придется в степи умереть,Помянут вас словом сердечным:Пленителен образ отважной жены,Явившей душевную силуИ в снежных пустынях суровой страныСокрывшейся рано в могилу!Умрете, но ваших страданий рассказПоймется живыми сердцами,И заполночь правнуки ваши о васБеседы не кончат с друзьями.Они им покажут, вздохнув от души,Черты незабвенные ваши,И в память прабабки, погибшей в глуши,Осушатся полные чаши!..Пускай долговечнее мрамор могил,Чем крест деревянный в пустыне,Но мир Долгорукой еще не забыл,А Бирона нет и в помине.Но что я?.. Дай бог вам здоровья и сил!А там и увидеться можно:Мне царь „Пугачева“ писать поручил,Пугач меня мучит безбожно,Расправиться с ним я на славу хочу,Мне быть на Урале придется.Поеду весной, поскорей захвачу,Что путного там соберется,Да к вам и махну, переехав Урал…»Поэт написал «Пугачева»,Но в дальние наши снега не попал.Как мог он сдержать это слово?* * *
Я слушала музыку, грусти полна,Я пению жадно внимала;Сама я не пела, — была я больна,Я только других умоляла:«Подумайте: я уезжаю с зарей…О, пойте же, пойте! играйте!..Ни музыки я не услышу такой,Ни песни… Наслушаться дайте!..»И чудные звуки лились без конца!Торжественной песней прощальнойОкончился вечер, — не помню лицаБез грусти, без думы печальной!Черты неподвижных, суровых старухУтратили холод надменный,И взор, что, казалось, навеки потух,Светиться слезой умиленной…Артисты старались себя превзойти,Не знаю я песни прелестнейТой песни-молитвы о добром пути,Той богословляющей песни…О, как вдохновенно играли они!Как пели!.. и плакали сами…И каждый сказал мне: «Господь вас храни!» —Прощаясь со мной со слезами…Глава 5
Морозно. Дорога бела и гладка,Ни тучи на всем небосклоне…Обмерзли усы, борода ямщика,Дрожит он в своем балахоне.Спина его, плечи и шапка в снегу,Хрипит он, коней понукая,И кашляют кони его на бегу,Глубоко и трудно вздыхая…Обычные виды: былая красаПустынного русского края,Угрюмо шумят строевые леса,Гигантские тени бросая;Равнины покрыты алмазным ковром,Деревни в снегу потонули,Мелькнул на пригорке помещичий дом,Церковные главы блеснули…Обычные встречи: обоз без конца,Толпа богомолок старушек,Гремящая почта, фигура купцаНа груде перин и подушек;Казенная фура! с десяток подвод:Навалены ружья и ранцы.Солдатики! Жидкий, безусый народ,Должно быть, еще новобранцы;Сынков провожают отцы-мужикиДа матери, сестры и жены.«Уводят, уводят сердечных в полки!» —Доносятся горькие стоны…Подняв кулаки над спиной ямщика,Неистово мчится фельдъегерь.На самой дороге догнав русака,Усатый помещичий егерьМахнул через ров на проворном коне,Добычу у псов отбивает.Со всей своей свитой стоит в сторонеПомещик — борзых подзывает…Обычные сцены: на станциях ад —Ругаются, спорят, толкутся.«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,Попы у харчевни дерутся;У кузницы бьется лошадка в станке,Выходит весь сажей покрытыйКузнец с раскаленной подковой в руке:«Эй, парень, держи ей копыты!..»В Казани я сделала первый привал,На жестком диване уснула;Из окон гостиницы видела балИ, каюсь, глубоко вздохнула!Я вспомнила: час или два с небольшимОсталось до Нового года.«Счастливые люди! как весело им!У них и покой, и свобода,Танцуют, смеются!.. а мне не знаватьВеселья… я еду на муки!..»Не надо бы мыслей таких допускать,Да молодость, молодость, внуки!Здесь снова пугали меня Трубецкой,Что будто ее воротили:«Но я не боюсь — позволенье со мной!»Часы уже десять пробили.Пора! я оделась. «Готов ли ямщик?»— «Княгиня, вам лучше дождатьсяРассвета, — заметил смотритель-старик. —Метель начала подыматься!»— «Ах, то ли придется еще испытать!Поеду. Скорей, ради бога!..»Звенит колокольчик, ни зги не видать,Что дальше, то хуже дорога,Поталкивать начало сильно в бока,Какими-то едем грядами,Не вижу я даже спины ямщика:Бугор намело между нами.Чуть-чуть не упала кибитка моя,Шарахнулась тройка и стала.Ямщик мой заохал: «Докладывал я:Пождать бы! дорога пропала!..»Послала дорогу искать ямщика,Кибитку рогожей закрыла,Подумала: верно, уж полночь близка,Пружинку часов подавила:Двенадцать ударило! Кончился год,И новый успел народиться!Откинув циновку, гляжу я вперед —По-прежнему вьюга крутится.Какое ей дело до наших скорбей,До нашего нового года?И я равнодушна к тревоге твоейИ к стонам твоим, непогода!Своя у меня роковая тоска,И с ней я борюсь одиноко…Поздравила я моего ямщика.«Зимовка тут есть недалеко, —Сказал он, — рассвета дождемся мы в ней!»Подъехали мы, разбудилиКаких-то убогих лесных сторожей,Их дымную печь затопили.Рассказывал ужасы житель лесной,Да я его сказки забыла…Согрелись мы чаем. Пора на покой!Метель всё ужаснее выла.Лесник покрестился, ночник погасилИ с помощью пасынка ФедиОгромных два камня к дверям привалил.«Зачем?» — «Одолели медведи!»Потом он улегся на голом полу,Всё скоро уснуло в сторожке,Я думала, думала… лежа в углуНа мерзлой и жесткой рогожке…Сначала веселые были мечты:Я вспомнила праздники наши,Огнями горящую залу, цветы,Подарки, заздравные чаши,И шумные речи, и ласки… кругомВсё милое, всё дорогое —Но где же Сергей?.. И подумав о нем,Забыла я всё остальное!Я живо вскочила, как только ямщикПродрогший в окно постучался.Чуть свет на дорогу нас вывел лесник,Но деньги принять отказался.«Не надо, родная! Бог вас защити,Дороги-то дальше опасны!»Крепчали морозы по мере путиИ сделались скоро ужасны.Совсем я закрыла кибитку мою —И темно, и страшная скука!Что делать? Стихи вспоминаю, пою,Когда-нибудь кончится мука!Пусть сердце рыдает, пусть ветер реветИ путь мой заносят метели,А все-таки я продвигаюсь вперед!Так ехала я три недели…Однажды, заслышав какой-то содом,Циновку мою я открыла,Взглянула: мы едем обширным селом,Мне сразу глаза ослепило:Пылали костры по дороге моей…Тут были крестьяне, крестьянки,Солдаты и — целый табун лошадей…«Здесь станция: ждут серебрянки, —Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,Она, чай, идет недалече…»Сибирь высылала богатство свое,Я рада была этой встрече:«Дождусь серебрянки! Авось что-нибудьО муже, о наших узнаю.При ней офицер, из Нерчинска их путь…»В харчевне сижу, поджидаю…Вошел молодой офицер; он курил,Он мне не кивнул головою,Он как-то надменно глядел и ходил,И вот я сказала с тоскою:«Вы видели, верно… известны ли вамТе… жертвы декабрьского дела…Здоровы они? Каково-то им там?О муже я знать бы хотела…»Нахально ко мне повернул он лицо —Черты были злы и суровы —И, выпустив изо рту дыму кольцо,Сказал: «Несомненно здоровы,Но я их не знаю — и знать не хочу,Я мало ли каторжных видел!..»Как больно мне было, родные! Молчу…Несчастный! меня же обидел!Я бросила только презрительный взгляд,С достоинством юноша вышел…У печки тут грелся какой-то солдат,Проклятье мое он услышалИ доброе слово — не варварский смех —Нашел в своем сердце солдатском:«Здоровы! — сказал он, — я видел их всех,Живут в руднике Благодатском!..»Но тут возвратился надменный герой,Поспешно ушла я в кибитку.«Спасибо, солдатик! спасибо, родной!Недаром я вынесла пытку!»Поутру на белые степи гляжу,Послышался звон колокольный,Тихонько в убогую церковь вхожу,Смешалась с толпой богомольной.Отслушав обедню, к попу подошла,Молебен служить попросила…Всё было спокойно — толпа не ушла…Совсем меня горе сломило!За что мы обижены столько, Христос?За что поруганьем покрыты?И реки давно накопившихся слезУпали на жесткие плиты!Казалось, народ мою грусть разделял,Молясь молчаливо и строго,И голос священника скорбью звучал,Прося об изгнанниках бога…Убогий, в пустыне затерянный храм!В нем плакать мне было не стыдно,Участье страдальцев, молящихся там,Убитой душе необидно…(Отец Иоанн, что молебен служилИ так непритворно молился,Потом в каземате священником былИ с нами душой породнился.)А ночью ямщик не сдержал лошадей,Гора была страшно крутая,И я полетела с кибиткой моейС высокой вершины Алтая!В Иркутске проделали то же со мной,Чем там Трубецкую терзали…Байкал. Переправа — и холод такой,Что слезы в глазах замерзали.Потом я рассталась с кибиткой моей(Пропала санная дорога).Мне жаль ее было: я плакала в нейИ думала, думала много!Дорога без снегу — в телеге! СперваТелега меня занимала,Но вскоре потом, ни жива, ни мертва,Я прелесть телеги узнала.Узнала и голод на этом пути.К несчастию, мне не сказали,Что тут ничего невозможно найти,Тут почту бурята держали.Говядину вялят на солнце ониДа греются чаем кирпичным,И тот еще с салом! Господь сохраниПопробовать вам, непривычным!Зато под Нерчинском мне задали бал:Какой-то купец тороватыйВ Иркутске заметил меня, обогналИ в честь мою праздник богатыйУстроил… Спасибо! я рада былаИ вкусным пельменям, и бане…А праздник как мертвая весь проспалаВ гостиной его на диване…Не знала я, что впереди меня ждет!Я утром в Нерчинск прискакала,Не верю глазам, — Трубецкая идет!«Догнала тебя я, догнала!»— «Они в Благодатске!» — Я бросилась к ней,Счастливые слезы роняя…В двенадцати только верстах мой Сергей,И Катя со мной Трубецкая!Глава 6
Кто знал одиночество в дальнем пути,Чьи спутники — горе да вьюга,Кому провиденьем дано обрестиВ пустыне негаданно друга,Тот нашу взаимную радость поймет…«Устала, устала я, Маша!»— «Не плачь, моя бедная Катя! СпасетНас дружба и молодость наша!Нас жребий один неразрывно связал,Судьба нас равно обманула,И тот же поток твое счастье умчал,В котором мое потонуло.Пойдем же мы об руку трудным путем,Как шли зеленеющем лугом,И обе достойно свой крест понесем,И будем мы сильны друг другом.Что мы потеряли? подумай, сестра!Игрушки тщеславья… Не много!Теперь перед нами дорога добра,Дорога избранников бога!Найдем мы униженных, скорбных мужей,Но будем мы им утешеньем,Мы кротостью нашей смягчим палачей,Страданье осилим терпеньем.Опорою гибнущим, слабым, больнымМы будем в тюрьме ненавистной,И рук не положим, пока не свершимОбета любви бескорыстной!..Чиста наша жертва, — мы всё отдаемИзбранникам нашим и богу.И верю я: мы невредимо пройдемВсю трудную нашу дорогу…»Природа устала с собой воевать —День ясный, морозный и тихий.Снега под Нерчинском явились опять,В санях покатили мы лихо…О ссыльных рассказывал русский ямщик(Он знал по фамилии даже):«На этих конях я возил их в рудник,Да только в другом экипаже.Должно быть, дорога легка им была:Шутили, смешили друг дружку;На завтрак ватрушку мне мать испекла,Так я подарил им ватрушку,Двугривенный дали — я брать не хотел:— „Возьми, паренек, пригодится…“»Болтая, он живо в село прилетел.«Ну, барыни, где становиться?»— «Вези нас к начальнику прямо в острог».— «Эй, други, не дайте в обиду!»Начальник был тучен и, кажется, строг,Спросил, по какому мы виду?«В Иркутске читали инструкцию намИ выслать в Нерчинск обещали…»— «Застряла, застряла, голубушка, там!»«Вот копия, нам ее дали…»— «Что копия? с ней попадешься впросак!»— «Вот царское вам позволенье!»Не знал по-французски упрямый чудак,Не верил нам, — смех и мученье!«Вы видите подпись царя: Николай?»До подписи нет ему дела,Ему из Нерчинска бумагу подай!Поехать за ней я хотела,Но он объявил, что отправится самИ к утру бумагу добудет.«Да точно ли?..» — «Честное слово! А вамПолезнее выспаться будет!..»И мы добрались до какой-то избы,О завтрашнем утре мечтая;С оконцем из слюды, низка, без трубы,Была наша хата такая,Что я головою касалась стены,А в дверь упиралась ногами;Но мелочи эти нам были смешны,Не то уж случалося с нами.Мы вместе! теперь бы легко я снеслаИ самые трудные муки…Проснулась я рано, а Катя спала,Пошла по деревне от скуки:Избушки такие ж, как наша, числомДо сотни, в овраге торчали,А вот и кирпичный с решетками дом!При нем часовые стояли.«Не здесь ли преступники?» — «Здесь, да ушли».— «Куда?» — «На работу, вестимо!»Какие-то дети меня повели…Бежали мы все — нестерпимоХотелось мне мужа увидеть скорей;Он близко! Он шел тут недавно!«Вы видите их?» — я спросила детей.«Да, видим! Поют они славно!Вон дверца… Гляди же! Пойдем мы теперь,Прощай!..» Убежали ребята…И словно под землю ведущую дверьУвидела я — и солдата.Сурово смотрел часовой, — наголоВ руке его сабля сверкала.Не золото, внуки, и здесь помогло,Хоть золото я предлагала!Быть может, вам хочется дальше читать,Да просится слово из груди!Помедлим немного. Хочу я сказатьСпасибо вам, русские люди!В дороге, в изгнанье, где я ни была,Всё трудное каторги время,Народ! я бодрее с тобою неслаМое непосильное бремя.Пусть много скорбей тебе пало на часть,Ты делишь чужие печали,И где мои слезы готовы упасть,Твои уж давно там упали!..Ты любишь несчастного, русский народ!Страдания нас породнили…«Вас в каторге самый закон не спасет!» —На родине мне говорили;Но добрых людей я встречала и там,На крайней ступени паденья,Умели по-своему выразить намПреступники дань уваженья;Меня с неразлучною Катей моейДовольной улыбкой встречали:«Вы — ангелы наши!» За наших мужейУроки они исполняли.Не раз мне украдкой давал из полыКартофель колодник клейменый:«Покушай! горячий, сейчас из золы!»Хорош был картофель печеный,Но грудь и теперь занывает с тоски,Когда я о нем вспоминаю…Примите мой низкий поклон, бедняки!Спасибо вам всем посылаю!Спасибо!.. Считали свой труд ни во чтоДля нас эти люди простые,Но горечи в чашу не подлил никто,Никто — из народа, родные!..Рыданьям моим часовой уступил,Как бога его я просила!Светильник (род факела) он засветил,В какой-то подвал я вступилаИ долго спускались всё ниже; потомПошла я глухим коридором,Уступами шел он; темно было в немИ душно; где плесень узоромЛежала; где тихо струилась водаИ лужами книзу стекала.Я слышала шорох; земля иногдаКомками со стен упадала;Я видела страшные ямы в стенах;Казалось, такие ж дорогиОт них начинались. Забыла я страх,Проворно несли меня ноги!И вдруг я услышала крики: «Куда,Куда вы? Убиться хотите?Ходить не позволено дамам туда!Вернитесь скорей! Погодите!»Беда моя! видно, дежурный пришел(Его часовой так боялся)Кричал он так грозно, так голос был зол,Шум скорых шагов приближался…Что делать? Я факел задула. ВпередВпотьмах наугад побежала…Господь, коли хочет, везде проведет!Не знаю, как я не упала,Как голову я не оставила там!Судьба берегла меня. МимоУжасных расселин, провалов и ямБог вывел меня невредимо:Я скоро увидела свет впереди,Там звездочка словно светилась…И вылетел радостный крик из груди:«Огонь!» Я крестом осенилась…Я сбросила шубу… Бегу на огонь,Как бог уберег во мне душу!Попавший в трясину испуганный коньТак рвется, завидевши сушу…И стало, родные, светлей и светлей!Увидела я возвышенье:Какая-то площадь… и тени на ней…Чу… молот! работа, движенье…Там люди! Увидят ли только они?Фигуры отчетливей стали…Всё ближе, сильней замелькали огни.Должно быть, меня увидали…И кто-то стоявший на самом краюВоскликнул: «Не ангел ли божий?Смотрите, смотрите!» — «Ведь мы не в раю:Проклятая шахта похожейНа ад!» — говорили другие, смеясь.И быстро на край выбегали,И я приближалась поспешно. Дивясь,Недвижно они ожидали.«Волконская!» — вдруг закричал Трубецкой(Узнала я голос). СпустилиМне лестницу; я поднялася стрелой!Всё люди знакомые были:Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев,Борисовы, князь Оболенский…Потоком сердечных, восторженных слов,Похвал моей дерзости женскойБыла я осыпана; слезы теклиПо лицам их, полным участья…Но где же Сергей мой? «За ним уж пошли,Не умер бы только от счастья!Кончает урок: по три пуда рудыМы в день достаем для России,Как видите, нас не убили труды!»Веселые были такие,Шутили, но я под веселостью ихПечальную повесть читала(Мне новостью были оковы на нихЧто их закуют — я не знала)…Известьем о Кате, о милой жене,Утешила я Трубецкого;Все письма, по счастию, были при мне,С приветом из края родногоСпешила я их передать. Между тем,Внизу офицер горячился:«Кто лестницу принял? Куда и зачемСмотритель работ отлучился?Сударыня! Вспомните слово мое,Убьетесь!.. Эй, лестницу, черти!Живей!..» (Но никто не подставил ее…)«Убьетесь, убьетесь до смерти!Извольте спуститься! да что ж вы?..» Но мыВсё в глубь уходили… ОтвсюдуБежали к нам мрачные дети тюрьмы,Дивясь небывалому чуду.Они пролагали мне путь впереди,Носилки свои предлагали…Орудья подземных работ на пути,Провалы, бугры мы встречали.Работа кипела под звуки оков,Под песни, — работа над бездной!Стучались в упругую грудь рудниковИ заступ и молот железный.Там с ношею узник шагал по бревну,Невольно кричала я: «Тише!»Там новую мину вели в глубину,Там люди карабкались вышеПо шатким подпоркам… Какие труды!Какая отвага!.. СверкалиМестами добытые глыбы рудыИ щедрую дань обещали…Вдруг кто-то воскликнул: «Идет он! идет!»Окинув пространство глазами,Я чуть не упала, рванувшись вперед, —Канава была перед нами.«Потише, потише! Ужели затемВы тысячи верст пролетели, —Сказал Трубецкой, — чтоб на горе нам всемВ канаве погибнуть — у цели?»И за руку крепко меня он держал:«Что б было, когда б вы упали?»Сергей торопился, но тихо шагал.Оковы уныло звучали.Да, цепи! Палач не забыл никого(О, мстительный трус и мучитель!), —Но кроток он был, как избравший егоОрудьем своим искупитель.Пред ним расступались, молчанье храня,Рабочие люди и стража…И вот он увидел, увидел меня!И руки простер ко мне: «Маша!»И стал, обессиленный словно, вдали…Два ссыльных его поддержали.По бледным щекам его слезы текли,Простертые руки дрожали…Душе моей милого голоса звукМгновенно послал обновленье,Отраду, надежду, забвение мук,Отцовской угрозы забвенье!И с криком «иду!» я бежала бегом,Рванув неожиданно руку,По узкой доске над зияющим рвомНавстречу призывному звуку…«Иду!..» Посылало мне ласку своюУлыбкой лицо испитое…И я побежала… И душу моюНаполнило чувство святое.Я только теперь, в руднике роковом,Услышав ужасные звуки,Увидев оковы на муже моем,Вполне поняла его муки,И силу его… и готовность страдать!Невольно пред ним я склонилаКолени, — и прежде чем мужа обнять,Оковы к губам приложила!..И тихого ангела бог ниспослалВ подземные копи, — в мгновеньеИ говор, и грохот работ замолчал,И замерло словно движенье,Чужие, свои — со слезами в глазах,Взволнованны, бледны, суровы,Стояли кругом. На недвижных ногахНе издали звука оковы,И в воздухе поднятый молот застыл…Всё тихо — ни песни, ни речи…Казалось, что каждый здесь с нами делилИ горечь, и счастие встречи!Святая, святая была тишина!Какой-то высокой печали,Какой-то торжественной думы полна.«Да где же вы все запропали?» —Вдруг снизу донесся неистовый крик.Смотритель работ появился.«Уйдите! — сказал со слезами старик. —Нарочно я, барыня, скрылся,Теперь уходите. Пора! Забранят!Начальники люди крутые…»И словно из рая спустилась я в ад…И только… и только, родные!По-русски меня офицер обругалВнизу, ожидавший в тревоге,А сверху мне муж по-французски сказал:«Увидимся, Маша, — в остроге!..»