Том 4. Темные аллеи. Переводы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
Переводы
Генри ЛонгфеллоПеснь о Гайавате
От переводчика
"Песнь о Гайавате", впервые обнародованная в 1855 году, считается самым замечательным трудом Лонгфелло. Впечатление, произведенное ею, было необыкновенно: в полгода она выдержала тридцать изданий, породила множество подражаний и была переведена чуть не на все европейские языки.
Всех поразила оригинальность ее сюжета и новизна блестящей, строго выдержанной формы.
"Мой знаменитый друг, — говорит известный немецкий поэт Ф. Фрейлиграт в предисловии к своему переводу "Песни о Гайавате", — открыл американцам Америку в поэзии. Он первый создал чисто американскую поэму, и она должна занять выдающееся место в Пантеоне всемирной литературы".
Но главное, что навсегда упрочило за "Песней о Гайавате" славу, это — редкая красота художественных образов и картин, в связи с высоким поэтическим и гуманным настроением. В "Песни о Гайавате" сошлись все лучшие качества души и таланта ее творца. Лонгфелло всю жизнь посвятил служению возвышенному и прекрасному. "Добро и красота незримо разлиты в мире", — говорил он и всю жизнь всюду искал их. Ему всегда были особенно дороги чистые сердцем люди, его увлекала девственная природа, манили к себе древние народные предания с их величавой простотой и благородством, потому что сам он до глубокой старости сохранил в себе возвышенную, чуткую и нежную душу. Он говорил о поэтах:
"Только те были увенчаны, только тех имена священны, которые сделали народы благородней и свободнее".
Эти слова можно применить к нему самому. Он призывал людей к миру, любви и братству, к труду на пользу ближнего. В его поэмах и стихотворениях всегда "незримо разлиты добро и красота"; они всегда отличаются, не говоря уже о простоте и изяществе формы, тонким пониманием и замечательным художественным воспроизведением природы и человеческой жизни.
"Песнь о Гайавате" служит лучшим доказательством всего сказанного. Она трогает нас то величием древней легенды, то тихими радостями детства, то чистотою и нежностью первой любви, то безмятежностью трудовой жизни на лоне природы, то скорбью роковых и вечных бед человеческого существования. Она воскрешает перед нами красоту девственных лесов и прерий, воссоздает цельные характеры первобытных людей, их быт и миросозерцание.
"Песнь о Гайавате", — говорит Лонгфелло, — это — индейская Эдда, если я могу так назвать ее. Я написал ее на основании легенд, господствующих среди североамериканских индейцев. В них говорится о человеке чудесного происхождения, который был послан к ним расчистить их реки, леса и рыболовные места и научить народы мирным искусствам. У разных племен он был известен под разными именами: Michabon, Chiabo, Manabozo, Tarenaywagon, Hiawatha, что значит — пророк, учитель. В это старое предание я вплел и другие интересные индейские легенды… Действие поэмы происходит в стране оджибуэев, на южном берегу Верхнего Озера, между Живописными Скалами и Великими Песками".
В России "Песнь о Гайавате" еще мало известна. Д. Л. Михаловский сухо и с пропусками перевел только несколько глав ее, значительно изменив форму и тон подлинника. Полный перевод ее появляется впервые. Я всюду старался держаться возможно ближе к подлиннику, сохранить простоту и музыкальность речи, сравнения и эпитеты, характерные повторения слов и даже, по возможности, число и расположение стихов. Это было нелегко: краткость английских слов вошла в пословицу; иногда приходилось сознательно жертвовать легкостью стиха, чтобы из одной строки Лонгфелло не делать нескольких.
Что касается индейских слов, то я проверил их значение по немецкому переводу Фрейлиграта, который просмотрен самим Лонгфелло. Список этих слов помещен в конце книги. В большинстве случаев индейские слова пояснены прямо в тексте, как это сделано в подлиннике, — например: "Вьет гнездо Омими, голубь…"
1898
Вступление
Если спросите — откудаЭти сказки и легендыС их лесным благоуханьем,Влажной свежестью долины,Голубым дымком вигвамов,Шумом рек и водопадов,Шумом, диким и стозвучным,Как в горах раскаты грома? —Я скажу вам, я отвечу:"От лесов, равнин пустынных,От озер Страны Полночной,Из страны Оджибуэев,Из страны Дакотов диких,С гор и тундр, с болотных топей,Где среди осоки бродитЦапля сизая, Шух-шух-га.Повторяю эти сказки,Эти старые преданьяПо напевам сладкозвучнымМузыканта Навадаги".Если спросите, где слышал,Где нашел их Навадага, —Я скажу вам, я отвечу:"В гнездах певчих птиц, по рощам,На прудах, в норах бобровых,На лугах, в следах бизонов,На скалах, в орлиных гнездах.Эти песни раздавалисьНа болотах и на топях,В тундрах севера печальных:Читовэйк, зуек, там пел их,Манг, нырок, гусь дикий, Вава,Цапля сизая, Шух-шух-га,И глухарка, Мушкодаза".Если б дальше вы спросили:"Кто же этот Навадага?Расскажи про Навадагу", —Я тотчас бы вам ответилНа вопрос такою речью:"Средь долины Тавазэнта,В тишине лугов зеленых,У излучистых потоков,Жил когда-то Навадага.Вкруг индейского селеньяРасстилались нивы, долы,А вдали стояли сосны,Бор стоял, зеленый — летом,Белый — в зимние морозы,Полный вздохов, полный песен.Те веселые потокиБыли видны на долинеПо разливам их — весною,По ольхам сребристым — летом,По туману — в день осенний,По руслу — зимой холодной.Возле них жил НавадагаСредь долины Тавазэнта,В тишине лугов зеленых.Там он пел о Гайавате,Пел мне Песнь о Гайавате, —О его рожденье дивномО его великой жизни:Как постился и молился,Как трудился Гайавата,Чтоб народ его был счастлив,Чтоб он шел к добру и правде".Вы, кто любите природу —Сумрак леса, шепот листьев,В блеске солнечном долины,Бурный ливень и метели,И стремительные рекиВ неприступных дебрях бора,И в горах раскаты грома,Что как хлопанье орлиныхТяжких крыльев раздаются, —Вам принес я эти саги,Эту Песнь о Гайавате!Вы, кто любите легендыИ народные баллады,Этот голос дней минувших,Голос прошлого, манящийК молчаливому раздумью,Говорящий так по-детски,Что едва уловит ухо,Песня это или сказка, —Вам из диких стран принес яЭту Песнь о Гайавате!Вы, в чьем юном, чистом сердцеСохранилась вера в бога,В искру божью в человеке;Вы, кто помните, что вечноЧеловеческое сердцеЗнало горести, сомненьяИ порывы к светлой правде,Что в глубоком мраке жизниНас ведет и укрепляетПровидение незримо, —Вам бесхитростно пою яЭту Песнь о Гайавате!Вы, которые, блуждаяПо околицам зеленым,Где, склонившись на ограду,Поседевшую от моха,Барбарис висит, краснея,Забываетесь пороюНа запущенном погостеИ читаете в раздумьеНа могильном камне надпись,Неумелую, простую,Но исполненную скорби,И любви, и чистой веры, —Прочитайте эти руны,Эту Песнь о Гайавате!Трубка мира
На горах Большой Равнины,На вершине Красных Камней,Там стоял Владыка Жизни,Гитчи Манито могучий,И с вершины Красных КамнейСозывал к себе народы,Созывал людей отвсюду.От следов его струилась,Трепетала в блеске утраРечка, в пропасти срываясь,Ишкудой, огнем, сверкая.И перстом Владыка ЖизниНачертал ей по долинеПуть излучистый, сказавши:«Вот твой путь отныне будет!»От утеса взявши камень,Он слепил из камня трубкуИ на ней фигуры сделал.Над рекою, у прибрежья,На чубук тростинку вырвал,Всю в зеленых, длинных листьях;Трубку он набил корою,Красной ивовой корою,И дохнул на лес соседний,От дыханья ветви шумноЗакачались и, столкнувшись,Ярким пламенем зажглися;И, на горных высях стоя,Закурил Владыка ЖизниТрубку Мира, созываяВсе народы к совещанью.Дым струился тихо, тихоВ блеске солнечного утра:Прежде — темною полоской,После — гуще, синим паром,Забелел в лугах клубами,Как зимой вершины леса,Плыл все выше, выше, выше, —Наконец коснулся небаИ волнами в сводах небаРаскатился над землею.Из долины Тавазэнта,Из долины Вайоминга,Из лесистой Тоскалузы,От Скалистых Гор далеких,От озер Страны ПолночнойВсе народы увидалиОтдаленный дым Покваны,Дым призывный Трубки Мира.И пророки всех народовГоворили: "То Поквана!Этим дымом отдаленным,Что сгибается, как ива,Как рука, кивает, манит,Гитчи Манито могучийПлемена людей сзывает,На совет зовет народы".Вдоль потоков, по равнинам,Шли вожди от всех народов,Шли Чоктосы и Команчи,Шли Шошоны и Омоги,Шли Гуроны и Мэндэны,Делавэры и Могоки,Черноногие и Поны,Оджибвеи и Дакоты —Шли к горам Большой Равнины,Пред лицо Владыки Жизни.И в доспехах, в ярких красках, —Словно осенью деревья,Словно небо на рассвете, —Собрались они в долине,Дико глядя друг на друга.В их очах — смертельный вызов,В их сердцах — вражда глухая,Вековая жажда мщенья —Роковой завет от предков.Гитчи Манито всесильный,Сотворивший все народы,Поглядел на них с участьем,С отчей жалостью, с любовью, —Поглядел на гнев их лютый,Как на злобу малолетних,Как на ссору в детских играх.Он простер к ним сень десницы,Чтоб смягчить их нрав упорный,Чтоб смирить их пыл безумныйМановением десницы.И величественный голос,Голос, шуму вод подобный,Шуму дальних водопадов,Прозвучал ко всем народам,Говоря: "О дети, дети!Слову мудрости внемлите,Слову кроткого советаОт того, кто всех вас создал!Дал я земли для охоты,Дал для рыбной ловли воды,Дал медведя и бизона,Дал оленя и косулю,Дал бобра вам и казарку;Я наполнил реки рыбой,А болота — дикой птицей:Что ж ходить вас заставляетНа охоту друг за другом?Я устал от ваших распрей,Я устал от ваших споров,От борьбы кровопролитной,От молитв о кровной мести.Ваша сила — лишь в согласье,А бессилие — в разладе.Примиритеся, о дети!Будьте братьями друг другу!И придет Пророк на землюИ укажет путь к спасенью;Он наставником вам будет,Будет жить, трудиться с вами.Всем его советам мудрымВы должны внимать покорно —И умножатся все роды,И настанут годы счастья.Если ж будете вы глухи, —Вы погибнете в раздорах!Погрузитесь в эту реку,Смойте краски боевые,Смойте с пальцев пятна крови;Закопайте в землю луки,Трубки сделайте из камня,Тростников для них нарвите,Ярко перьями украсьте,Закурите Трубку МираИ живите впредь как братья!"Так сказал Владыка Жизни.И все воины на землюТотчас кинули доспехи,Сияли все свои одежды,Смело бросилися в реку,Смыли краски боевые.Светлой, чистою волноюВыше их вода лилася —От следов Владыки Жизни.Мутной, красною волноюНиже их вода лилася,Словно смешанная с кровью.Смывши краски боевые,Вышли воины на берег,В землю палицы зарыли,Погребли в земле доспехи.Гитчи Манито могучий,Дух Великий и Создатель,Встретил воинов улыбкой.И в молчанье все народыТрубки сделали из камня,Тростников для них нарвали,Чубуки убрали в перьяИ пустились в путь обратный —В ту минуту, как завесаОблаков заколебаласьИ в дверях отверстых небаГитчи Манито сокрылся,Окружен клубами дымаОт Йокваны, Трубки Мира.Четыре ветра
«Слава, слава, Мэджекивис!» —Старцы, воины кричалиВ день, когда он возвратилсяИ принес Священный ВампумИз далеких стран Вабассо —Царства кролика седого,Царства Северного Ветра.У Великого МедведяОн украл Священный Вампум,С толстой шеи Мише-Моквы,Пред которым трепеталиВсе народы, снял он ВампумВ час, когда на горных высяхСпал медведь, тяжелый, грузный,Как утес, обросший мохом,Серым мохом в бурых пятнах.Тихо он к нему подкрался,Так подкрался осторожно,Что его почти касалисьКогти красные медведя,А горячее дыханьеОбдавало жаром руки.Осторожно снял он ВампумПо ушам, по длинной мордеИсполина Мише-Моквы;Ничего не услыхалиУши круглые медведя,Ничего не разгляделиГлазки сонные — и толькоИз ноздрей его дыханьеОбдавало жаром руки.Кончив, палицей взмахнул он,Крикнул громко и протяжноИ ударил Мише-МоквуВ середину лба с размаху,Между глаз ударил прямо!Словно громом оглушенный,Приподнялся Мише-Моква,Но едва вперед подался,Затряслись его колени,И со стоном, как старуха,Сел на землю Мише-Моква.А могучий МэджекнвисПеред ним стоял без страха,Над врагом смеялся громко,Говорил с пренебреженьем:"О медведь! Ты — Шогодайя!Всюду хвастался ты силой,А как баба, как старуха,Застонал, завыл от боли.Трус! Давно уже друг с другомПлемена враждуют наши,Но теперь ты убедился,Кто бесстрашней и сильнее.Уходите прочь с дороги,Прячьтесь в горы, в лес скрывайтесь!Если б ты меня осилил,Я б не крикнул, умирая,Ты же хнычешь предо мноюИ свое позоришь племя,Как трусливая старуха,Как презренный Шогодайя".Кончив, палицей взмахнул он,Вновь ударил Мише-МоквуВ середину лба с размаху,И, как лед под рыболовом,Треснул череп под ударом.Так убит был Мише-Моква,Так погиб Медведь Великий,Страх и ужас всех народов."Слава, слава, Мэджекивис! —Восклицал народ в восторге. —Слава, слава, Мэджекивис!Пусть отныне и вовекиВетром Запада он будет,Властелином над ветрами!"И могучий МэджекивисСтал владыкой над ветрами.Ветер Западный оставилОн себе, другие отдалДетям: Вебону — Восточный,Шавондази — теплый Южный,А Полночный Ветер дикийЗлому дал Кабибонокке.Молод и прекрасен Вебон!Это он приносит утроИ серебряные стрелыСыплет, сумрак прогоняя,По холмам и по долинам;Это Вебона ланитыНа заре горят багрянцем,А призывный голос будитИ охотника и зверя.Одинок на небе Вебон!Для него все птицы пели,Для него цветы в долинахРазливали сладкий запах,Для него шумели реки,Рощи темные вздыхали,Но всегда был грустен Вебон;Одинок он был на небе.Утром раз, на землю глядя,В час, когда спала деревняИ туман, как привиденье,Над рекой блуждал, белея,Он увидел, что в долинеХодит дева — собираетКамыши и длинный шпажникНад рекою по долине.С той поры, на землю глядя,Только очи голубыеВидел Вебон на рассвете:Как два озера лазурных,На него они смотрели,И задумчивую деву,Что к нему стремилась сердцем,Полюбил прекрасный Вебон:Оба были одиноки,На земле — она, он — в небе.Он возлюбленную нежилИ ласкал улыбкой солнца,Нежил вкрадчивою речью,Тихим вздохом, тихой песней,Тихим шепотом деревьев,Ароматом белых лилий.К сердцу милую привлек он,Ярким пурпуром окутал —И она затрепеталаНа груди его звездою.Так доныне неразлучноВ небесах они проходят:Вебон, рядом Вебон-Аннонг —Вебон и Звезда Рассвета.В ледяных горах, в пустыне,В царстве кролика, Вабассо,В царстве вечной снежной вьюги,Обитая Кабибонокка.Это он осенней ночьюРазрисовывает листьяКраской желтой и багряной,Это он приносит вьюги,По лесам шипит и свищет,Покрывает льдом озера,Гонит чаек острокрылых,Гонит цаплю и бакланаВ камыши, в морские бухты,В гнезда их на теплом юге.Вышел раз КабибоноккаИз своих чертогов снежныхМеж горами ледяными,Устремился с воем к югуПо замерзшим, белым тундрам.И, осыпанные снегом,Волоса его — рекою,Черной, зимнею рекоюПо земле за ним струились.В тростниках, среди осоки,На замерзших, белых тундрахЖил там Шингебис, морянка.Одиноко в белых тундрахПроводил он зиму эту:Братья Шингебиса былиВ теплых странах Шавондази.И вскричал КабибоноккаВ лютом гневе: "Кто дерзаетПрезирать Кабибонокку?Кто осмелился остатьсяВ царстве Северного Ветра,Если Вава и Шух-шух-га,Если дикий гусь и цапляУж давно на юг умчались?Я пойду к его вигваму,Я очаг его разрушу!"И пришел во мраке ночиКо врагу Кабибонокка.Он намел сугробы снега,Завывал в трубе вигвама,Потрясал его свирепо,Рвал дверные занавески.Шингебис не испугался,Шингебис его не слушал!В очаге его игралоПламя яркое, и рыбуЕл он с песнями и смехом.Ворвался тогда в жилищеДикий, злой Кабибонокка;Шингебис, от стужи вздрогнулВ ледяном его дыханье,Но по-прежнему смеялся,Но по-прежнему пел громко;Он костер поправил только,Чтоб костер горел светлее,Чтоб кидало пламя искры.И с чела Кабибонокки,С кос его в снегу холодномСтали падать капли пота,Как весною каплет с крышиИль с ветвей болиголова.Побежденный этим жаром,Раздраженный этим пеньем,Он вскочил и из вигвамаВ поле бросился, шагаяПо рекам и по озерам:На борьбу над белой тундройВызывал врага коварно.Но без страха, без боязниВышел Шингебис на битву;До рассвета он боролсяС Ветром Северным над тундрой,До утра когтями билсяШингебис с Кабибоноккой.И без сил КабибоноккаОтступил в свои, владенья,Со стыдом бежал по тундрамВ царство кролика, Вабассо,А за ним все раздавалисьХохот, песни и насмешки.Шавондази, тучный, сонный,Обитал на дальнем юге,Где в дремотном блеске солнцаКруглый год царило лето.Это он шлет птиц весною,Шлет к нам ласточку, шлет Шошо,Шлет Овейсу, трясогузку,Опечи шлет, реполова,Гуся, Ваву, шлет на север,Шлет табак душистый, дыни,Виноград в багряных гроздьях.Дым из трубки ШавондазиНебеса туманит паром,Наполняет негой воздух.Тусклый блеск дает озерам,Очертанья гор смягчает,Веет нежной лаской летаВ теплый Месяц Светлой Ночи,В Месяц Лыж зимой холодной.Беззаботный Шавопдази!Лишь одно узнал он горе,Лишь одну печаль изведал.Раз, смотря на север с юга,Далеко в степных равнинахОн увидел утром деву,Деву с гибким, стройным станом,Одинокую в равнинах.Был на ней наряд зеленый,И как солнце были косы.День за днем потом смотрел он,День за днем вздыхал он страстно,День за днем все больше сердцеРазгоралось в нем любовьюК деве нежной, златокудрой.Но ленив и неподвиженБыл беспечный Шавондази,Да, ленив и слишком тучен:К милой он пойти все медлил,Он сидел, вздыхая страстно,И все только любовалсяЗлатокудрой девой прерий.Наконец однажды утромУвидал он, что поблеклиКудри русые у милой, —Словно первый снег, белеют."О мой брат из Стран Полночных,Из далеких стран Вабассо,Царства Северного Ветра!Ты украл мою невесту,Завладел моею милой,Обольстил ее своеюСказкой Северного Ветра!"Так несчастный Шавондази,"Изливал свои страданья,И бродил в равнинах знойныйЮжный Ветер, полный вздохов,Страстных вздохов Шавондази.И наполнился весь воздух,Словно снегом, белым пухом:Погубили вздохи ветраДеву с русыми кудрями,И от взоров ШавондазиНавсегда сокрылась дева.О мечтатель Шавондази!Не по девушке вздыхал ты,Не на женщину смотрел ты, —На цветок, на одуванчик;О цветке вздыхал ты страстно,На цветок глядел все летоДень за днем с любовью томнойИ сгубил его навеки,В поле вздохами развеял.Бедный, бедный Шавондази!Детство Гайаваты
В летний вечер, в полнолунье,В незапамятное время,В незапамятные годы,Прямо с месяца упалаК нам прекрасная Нокомис,Дочь ночных светил, Нокомис.Как дитя, она играла,На ветвях на виноградныхМеж подруг своих качалась,И одна из них, сгораяЗлобой ревности и мести,Эти ветви подрубила,И на Мускодэ упала,На цветущую долину,Замирая от испуга,Летним вечером Нокомис.«Вон звезда упала с неба!» —Говорил народ в селеньях.Там, на мягких мхах и травах,Там, среди стыдливых лилий,В тихой Мускодэ, в долине,В звездном блеске, в лунном свете,Стала матерью Нокомис,Назвала дочь первородной —Назвала ее Веноной.И, как лилия в долине,Расцвела ее Венона:Стала гибкой, стала стройной,Точно лунный свет, прекрасной,Точно звездный отблеск, нежной.И Нокомис часто сталаГоворить, твердить Веноне:"О, страшись, остерегайсяМэджекивиса, Венона!Никогда его не слушай,Не гуляй одна в долине,Не ложись в траве меж лилий!"Но не слушалась Венона,Не внимала мудрой речи,И пришел к ней Мэджекивис,Темным вечером подкрался,С тихим шепотом склоняяНа лугу цветы и травы.Там прекрасная ВенонаМеж цветов одра лежала,Там нашел ее коварныйВетер Западный — и началОчаровывать ВенонуСладкой речью, нежной лаской —И родился сын печали,Нежной страсти и печали,Дивной тайны — Гайавата.Так родился, Гайавата;А коварный Мэджекивис,Бессердечный МэджекивисУж покинул дочь Нокомис,И недолго после билосьСердце нежное Веноны:Умерла она в печали.Долго с криками рыдала,Долго плакала Нокомис:"О, зачем жестокий ПогокНе меня унес с собою?Лучше б мне лежать в могиле!Вагономин, вагономин!"На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,С юных дней жила Нокомис,Дочь ночных светил, Нокомис.Позади ее вигвамаТемный лес стоял стеною —Чащи темных, мрачных сосен,Чащи елей в красных шишках,А пред ним прозрачной влагойНа песок плескались волны,Блеском солнца зыбь сверкалаСветлых вод Большого Моря.Там, в тиши лесов и моря,Внука нянчила Нокомис,В люльке липовой качала,Устланной кугой и мохом,Крепко связанной ремнями,И, качая, говорила:«Спи! А то отдам медведю!»Там, баюкая, певала:"Эва-ия, мой совенок!Что там светится в вигваме?Чьи глаза блестят в вигваме?Эва-ия, мой совенок!"Много-много рассказалаО звездах ему Нокомис;Показала хвост кометы —Ишкуду в огнистых косах,Показала Танец Духов,Их блистающие ратиВ небесах Страны Полночной,В Месяц Лыж морозной ночью;Показала серебристыйПуть всех призраков и духов —Белый путь на темном небе,Полном призраков и духов.Вечерами, теплым летом,У дверей сидел малютка,Слушал тихий ропот сосен,Слушал тихий плеск прибоя,Звуки дивных слов и песен:«Минни-вава!» — пели сосны,«Мэдвэй-ошка!» — пели волны.Видел мушку, Ва-ва-тэйзи,Что, сверкая белой искрой,Светит в сумраке вечернемНад травою и кустами,И тихонько пел ей песню,Что Нокомис научила:"Ва-ва-тэйзи, Ва-ва-тэйзи!Крошка, огненная мушка,Крошка, белый огонечек!Потанцуй еще немножко,Посвети мне, попрыгунья,Белой искоркой своею:Скоро я в постельку лягу,Скоро я закрою глазки!"Видел, как над Гитчи-Гюми,Отражаясь в Гитчи-Гюми,Подымался полный месяц,Видел тень на нем и пятнаИ шептал: «Что там, Нокомис?»А Нокомис отвечала:"Раз один сердитый войнПодхватил старуху-бабкуИ швырнул ее на небо,Зашвырнул на месяц прямо.Так она там и осталась".Видел радугу на небе,На востоке, и тихонькоГоворил: «Что там, Нокомис?»А Нокомис отвечала:"Это Мускодэ на небе;Все цветы лесов зеленых,Все болотные кувшинки,На земле когда увянут,Расцветают снова в небе".Если сов он слышал в полночь —Вой и хохот в чаще леса, —Он, дрожа, кричал: «Кто это?»Он шептал: «Что там, Нокомис?»А Нокомис отвечала:"Это совы собралисяИ по-своему болтают,Это ссорятся совята!"Так малютка, внук Нокомис,Изучил весь птичий говор,Имена их, все их тайны:Как они вьют гнезда летом,Где живут они зимою;Часто с ними вел беседы,Звал их всех: «мои цыплята».Всех зверей язык узнал он,Имена их, все их тайны:Как бобер жилище строит,Где орехи белка прячет,Отчего резва косуля,Отчего труслив Вабассо;Часто с ними вел беседы,Звал их: «братья Гайаваты».И рассказчик сказок Ягу,Говорун, хвастун великий,Много по свету бродивший,Верный друг Нокомис старой,Сделал лук для Гайаваты:Лук из ясеня он сделал,Стрелы сделал он из дуба,Наконечники — из яшмы,Тетиву — из кожи лани.И сказал он Гайавате:"Ну, мой сын, иди скорееВ лес, где держатся олени.Застрели-ка там косулюС разветвленными рогами".Гордо взял свой лук и стрелыГайавата и отважноВ лес пустился; птицы звонкоПели, по лесу порхая.«Не стреляй в нас, Гайавата!» —Опечи пел красногрудый;«Не стреляй в нас, Гайавата!» —Пел Овейса синеперый.На дубу над ГайаватойВниз и вверх скакала белка,Меж зеленых листьев дубаС кашлем прыгала, смеяласьИ, смеясь, пробормотала:«Пощади, о Гайавата!»И вприпрыжку белый кроликРобко бросился с тропинки,Стал вдали на задних лапкахИ охотнику промолвилХоть и в шутку, но трусливо:«Пощади, о Гайавата!»Но не слушал Гайавата, —Точно сонный, брел он лесом,Думал только об олене,След его искал глазами,След, что вел к речному броду,По тропе к речному броду.За ольховыми кустамиСел и выждал он оленя,Увидал два глаза в чаще,Увидал над ней два рога,Ноздри, поднятые к ветру,Увидал и морду зверяПод листвою, в пятнах света,И, как легкий лист березы,Сердце в нем затрепетало,Как ольха, весь задрожал он,Увидав над бродом зверя.На одно колено ставши,Он прицелился в оленя.Только ветка шевельнулась,Только листик закачался,Но олень уж встрепенулся,Отшатнувшись, топнул в землю,Чутко встал, подняв копыто,Прыгнул, точно ждал удара.Ах, он шел навстречу смерти!Как оса, стрела запела,Как оса, в него впилася!Мертвый, он лежал у брода,Меж деревьев, над рекою;Сердце в нем уже не билось,Но зато у ГайаватыСердце так и трепетало,Как домой он нес оленяИ ему рукоплескалиСтарый Ягу и Нокомис.Из оленьей пестрой шкурыВнуку плащ Нокомис сшила,Созвала соседей в гости,Пир дала в честь Гайаваты.Вся деревня собралася,Все соседи называлиГайавату храбрым, сильным —Сон-джи-тэгэ, Ман-го-тэйзи!Гайавата и Мэджекивис
Миновали годы детства,Возмужал мой Гайавата;Игры юности беспечной,Стариков житейский опыт,Труд, охотничьи сноровки —Все постиг он, все изведал.Резвы ноги Гайаваты!Запустив стрелу из лука,Он бежал за ней так быстро,Что стрелу опережал он.Мощны руки Гайаваты!Десять раз, не отдыхая,Мог согнуть он лук упругийТак легко, что догонялиНа лету друг друга стрелы.Рукавицы Гайаваты,Рукавицы, Минджикэвон,Из оленьей мягкой шкурыОбладали дивной силой:Сокрушать он мог в них скалы,Раздроблять в песчинки камни.Мокасины ГайаватыИз оленьей мягкой шкурыВолшебство в себе таили:Привязавши их к лодыжкам,Прикрепив к ногам ремнями,С каждым шагом ГайаватаМог по целой миле делать.Об отце своем нередкоОн расспрашивал Нокомис,И поведала НокомисВнуку тайну роковую:Рассказала, как прекрасна,Как нежна была Венона,Как сгубил ее изменойВероломный Мэджекивис,И, как уголь, разгорелосьГневом сердце Гайаваты.Он сказал Нокомис старой:"Я иду к отцу, Нокомис,Я хочу его проведатьВ царстве Западного Ветра,У преддверия Заката".Из вигвама выходил он,Снарядившись в путь далекий,В рукавицах, Минджикэвон,И волшебных мокасинах.Весь наряд его богатыйИз оленьей мягкой шкурыЗернью вампума украшенИ щетиной дикобраза.Голова его — в орлиныхРазвевающихся перьях,За плечом его, в колчане, —Из дубовых веток стрелы,Оперенные искусноИ оправленные в яшму.А в руках его — упругийЛук из ясеня, согнутыйТетивой из жил оленя.Осторожная НокомисГоворила "Гайавате:"Не ходя, о Гайавата,В царство Западного Ветра:Он убьет тебя коварством,Волшебством своим погубит".Но отважный ГайаватаНе внимал ее советам,Уходил он от вигвама,С каждым шагом делал милю.Мрачным лес ему казался,Мрачным — свод небес над лесом,Воздух — душным и горячим,Полным дыма, полным гари,Как в пожар лесов и прерий:Словно уголь, разгоралосьГневом сердце Гайаваты.Так держал он путь далекийВсе на запад и на западЛегче быстрого оленя,Легче лани и бизона.Переплыл он Эсконабо,Переплыл он Миссисипи,Миновал Степные Горы,Миновал степные страныИ Лисиц и ЧерноногихИ пришел к Горам Скалистым,В царство Западного Ветра,В царство бурь, где на вершинахВосседал Владыка Ветров,Престарелый Мэджекивис.С тайным страхом ГайаватаПред отцом остановился:Дико в воздухе клубились,Облаками развевалисьВолоса его седые,Словно снег, они блестели,Словно пламенные косыИшкуды, они сверкали.С тайной радостью увиделМэджекивис Гайавату:Это молодости годыПеред ним воскресли к жизни,Это встала из могилыКрасота Веноны нежной."Будь здоров, о Гайавата! —Так промолвил Мэджекивис. —Долго ждал тебя я в гостиВ царство Западного Ветра!Годы старости — печальны,Годы юности — отрадны.Ты напомнил мне былое,Юность пылкую напомнилИ прекрасную Венону!"Много дней прошло в беседе,Долго мощный МэджекивисПохвалялся ГайаватеПрежней доблестью своею,Приключеньями былыми,Непреклонною отвагой;Говорил, что дивной силойОн от смерти заколдован.Молча слушал Гайавата,Как хвалился Мэджекивис,Терпеливо и с улыбкойОн сидел и молча слушал.Ни угрозой, ни укором,Ни одним суровым взглядомОн не выказал досады,Но, как уголь, разгоралосьГневом сердце Гайаваты.И сказал он: "Мэджекивис!Неужель ничто на светеПогубить тебя не может?"И могучий МэджекивисВеличаво, благосклонноОтвечал: "Ничто на свете,Кроме вон того утеса,Кроме Вавбика, утеса!"И, взглянув на ГайаватуВзором мудрости спокойной,По-отечески любуясьКрасотой его и мощью,Он сказал: "О Гайавата!Неужель ничто на светеПогубить тебя не может?"Помолчал одну минутуОсторожный Гайавата,Помолчал, как бы в сомненье,Помолчал, как бы в раздумье,И сказал: "Ничто на свете.Лишь один тростник, Эпоква,Лишь вон тот камыш высокий!"И как только Мэджекивис,Встав, простер к Эпокве руку,Гайавата в страхе крикнул,В лицемерном страхе крикнул:«Каго, каго! Не касайся!»"Полно! — молвил Мэджекивис.Успокойся, — я не трону".И опять они беседуПродолжали; говорилиИ о Вебоне прекрасном,И о тучном Шавондази,И о злом Кабибонокке;Говорили о Веноне,О ее рожденье дивном,О ее кончине грустной —Обо всем, что рассказалаВнуку старая Нокомис.И воскликнул Гайавата:"О коварный Мэджекивис!Это ты убил Венону,Ты сорвал цветок весенний,Растоптал его ногами!Признавайся! Признавайся!"И могучий МэджекивисТихо голову седуюОпустил в тоске глубокой,В знак безмолвного согласья.Быстро встал тогда, сверкаяГрозным взором, Гайавата,На утес занес он рукуВ рукавице, Минджикэвон,Разломил его вершину,Раздробил его в осколки,Стал в отца швырять свирепо:Словно уголь, разгорелосьГневом сердце Гайаваты.Но могучий МэджекивисКамни гнал назад дыханьем,Бурей гневного дыханьяГнал назад, на Гайавату.Он схватил руной Эпокву,Вырвал с мочками, с корнями, —Над рекой из вязкой тиныВырвал бешено ЭпоквуОн под хохот Гайаваты.И начался бой смертельныйМеж Скалистыми Горами!Сам Орел Войны могучийНа гнезде поднялся с криком,С резким криком сел на скалы,Хлопал крыльями над ними.Словно дерево под бурей,Рассекал Эпоква воздух,Словно град, летели камниС треском с Вавбика, утеса,И земля окрест дрожала,И на тяжкий грохот бояПо горам гремело эхо,Отзывалося: «Бэм-Вава!»Отступать стал Мэджекивис,Устремился он на запад,По горам на дальний западОтступал три дня, сражаясь,Убегал, гонимый сыном,До преддверия Заката,До границ своих владений,До конца земли, где солнцеВ красном блеске утопает,На ночлег в воздушной безднеОпускаясь, как фламингоОпускается зареюНа печальное болото."Удержись, о Гайавата! —Наконец вскричал он громко, —Ты убить меня не в силах,Для бессмертного нет смерти.Испытать тебя хотел я,Испытать твою отвагу,И награду заслужил ты!Возвратись в родную землю,К своему вернись народу,С ним живи и с ним работай.Ты расчистить должен реки,Сделать землю плодоносной,Умертвить чудовищ злобных,Змей, Кинэбик, и гигантов,Как убил я Мише-Мокву,Исполина Мише-Мокву.А когда твой час настанетИ заблещут над тобоюОчи Погока из мрака, —Разделю с тобой я царство,И владыкою ты будешьНад Кивайдином вовеки!"Вот какая разыграласьБитва в грозные дни Ша-ша,В дни далекого былого,В царстве Западного Ветра.Но следы той славной битвыИ теперь охотник видитПо холмам и по долинам:Видит шпажник исполинскийНа прудах и вдоль потоков,Видит Вавбика осколкиПо холмам и по долинам.На восток, в родную землю,Гайавата путь направил.Позабыл он горечь гнева,Позабыл о мщенье думы,И вокруг него отрадойИ весельем все дышало.Только раз он путь замедлил,Только раз остановился,Чтоб купить в стране ДакотовНаконечников на стрелы.Там, в долине, где смеялись,Где блистали, низвергаясьМеж зелеными дубами,Водопады Миинегаги,Жил старик, дакот суровый.Делал он головки к стрелам,Острия из халцедона,Из кремня и крепкой яшмы,Отшлифованные гладко,Заостренные, как иглы.Там жила с ним дочь-невеста,Быстроногая, как речка,Своенравная, как брызгиВодопадов Миннегаги.В блеске черных глаз игралиУ нее и свет и тени —Свет улыбки, тени гнева;Смех ее звучал как песня,Как поток струились косы,И Смеющейся ВодоюВ честь реки ее назвал он,В честь веселых водопадовДал ей имя — Миннегага.Так ужели ГайаватаЗаходил в страну Дакотов,Чтоб купить головок к стрелам,Наконечников из яшмы,Из кремня и халцедона?Не затем ли, чтоб украдкойПосмотреть на Миннегагу,Встретить взор ее пугливый,Услыхать одежды шорохЗа дверною занавеской,Как глядят на Миннегагу,Что горит сквозь ветви леса,Как внимают водопадуЗа зеленой чащей леса?Кто расскажет, что таитсяВ молодом и пылком сердце?Как узнать, о чем в дорогеСладко грезил Гайавата?Все Нокомис рассказал он,Возвратясь домой под вечер:О борьбе и о беседеС Мэджекивисом могучим,Но о девушке, о стрелахНе обмолвился ни словом!Пост Гайаваты
Вы услышите сказанье,Как в лесной глуши постилсяИ молился Гайавата:Не о ловкости в охоте,Не о славе и победах,Но о счастии, о благеВсех племен и всех народов.Пред постом он приготовилДля себя в лесу жилище, —Над блестящим Гитчи-Гюми,В дни весеннего расцвета,В светлый, теплый Месяц ЛистьевОн вигвам себе построилИ, в виденьях, в дивных грезах,Семь ночей и дней постился.В первый день поста бродил онПо зеленым тихим рощам;Видел кролика он в норке,В чаще выпугнул оленя,Слышал, как фазан кудахтал,Как в дупле возилась белка,Видел, как под тенью сосенВьет гнездо Омими, голубь,Как стада гусей летелиС заунывным криком, с шумомК диким северным болотам."Гитчи Манито! — вскричал он,Полный скорби безнадежной, —Неужели наше счастье,Наша жизнь от них зависит?"На другой день над рекою,Вдоль по Мускодэ бродил он,Видел там он МаномониИ Минагу, голубику,И Одамин, землянику,Куст крыжовника, Шабомин,И Бимагут, виноградник,Что зеленою гирляндой,Разливая сладкий запах,По ольховым сучьям вьется."Гитчи Манито! — вскричал он,Полный скорби безнадежной, —Неужели наше счастье,Наша жизнь от них зависит?"В третий день сидел он долго,Погруженный в размышленья,Возле озера, над тихой,Над прозрачною водою.Видел он, как прыгал Нама,Сыпля брызги, словно жемчуг;Как резвился окунь, Сава,Словно солнца луч сияя,Видел щуку, Маскенозу,Сельдь речную, Окагавис,Шогаши, морского рака."Гитчи Манито! — вскричал он,Полный скорби безнадежной. —Неужели наше счастье,Наша жизнь от них зависит?"На четвертый день до ночиОн лежал в изнеможеньеНа листве в своем вигваме.В полусне над ним роилисьГрезы, смутные виденья;Вдалеке вода сверкалаЗыбким золотом, и плавноВсе кружилось и горелоВ пышном зареве заката.И увидел он: подходитВ полусумраке пурпурном,В пышном зареве заката,Стройный юноша к вигваму.Голова его — в блестящих,Развевающихся перьях,Кудри — мягки, золотисты,А наряд — зелено-желтый.У дверей остановившись,Долго с жалостью, с участьемОн смотрел на Гайавату,На лицо его худое,И, как вздохи ШавондазиВ чаще леса, — прозвучалаРечь его: "О Гайавата!Голос твой услышан в небе,Потому что ты молилсяНе о ловкости в охоте,Не о славе и победах,Но о счастии, о благеВсех племен и всех народов.Для тебя Владыкой ЖизниПослан друг людей — Мондамин;Послан он тебе поведать,Что в борьбе, в труде, в терпеньеТы получишь все, что просишь.Встань с ветвей, с зеленых листьев,Встань с Мондамином бороться!"Изнурен был Гайавата,Слаб от голода, но быстроВстал с ветвей, с зеленых листьев.Из стемневшего вигвамаВышел он на свет заката,Вышел с юношей бороться, —И едва его коснулся,Вновь почувствовал отвагу,Ощутил в груди усталойБодрость, силу и надежду.На лугу они кружилисьВ пышном зареве заката,И все крепче, все сильнееГайавата становился.Но спустились тени ночи,И Шух-шух-га на болотеИздала свой крик тоскливый,Вопль и голода и скорби."Кончим! — вымолвил Мондамин,Улыбаясь Гайавате, —Завтра снова приготовьсяНа закате к испытанью".И, сказав, исчез Мондамин.Опустился ли он тучкойИль поднялся, как туманы, —Гайавата не заметил;Видел только, что исчез он,Истомив его борьбою,Что внизу, в ночном тумане,Смутно озеро белеет,А вверху мерцают звезды.Так два вечера, — лишь толькоОпускалось тихо солнцеС неба в западные воды,Погружалось в них, краснея,Словно уголь, раскаленныйВ очаге Владыки Жизни, —Приходил к нему Мондамин.Молчаливо появлялся,Как роса на землю сходит,Принимающая формуЛишь тогда, когда коснетсяДо травы или деревьев,Но невидимая смертнымВ час прихода и ухода.На лугу они кружилисьВ пышном зареве заката;Но спустились тени ночи,Прокричала на болотеГромко, жалобно Шух-шух-га,И задумался Мондамин;Стройным станом и прекрасный,Он стоял в своем наряде;В головном его убореПерья веяли, качались,На челе его сверкалиКапли пота, как росинки.И вскричал он: "Гайавата!Храбро ты со мной боролся,Трижды стойко ты боролся,И пошлет Владыка ЖизниНадо мной тебе победу!"А потом сказал с улыбкой:"Завтра кончится твой искус —И борьба и пост тяжелый;Завтра ты меня поборешь;Приготовь тогда мне ложеТак, чтоб мог весенний дождикОсвежать меня, а солнце —Согревать до самой ночи.Мой наряд зелено-желтый,Головной убор из перьевОборви с меня ты смело,Схорони меня и землюРазровняй и сделай мягкой.Стереги мой сон глубокий,Чтоб никто меня не трогал,Чтобы плевелы и травыНадо мной не зарастали,Чтобы Кагаги, Царь-Ворон,Не летал к моей могиле.Стереги мой сон глубокийДо поры, когда проснусь я,К солнцу светлому воспряну!"И, сказав, исчез Мондамин.Мирным сном спал Гайавата;Слышал он, как пел унылоПолуночник, Вавонэйса,Над вигвамом одиноким;Слышал он, как, убегая,Сибовиша говорливыйВел беседы с темным лесом;Слышал шорох — вздохи веток,Что склонялись, подымались,С ветерком ночным качаясь.Слышал все, но все сливалосьВ дальний ропот, сонный шепот:Мирным сном спал Гайавата.На заре пришла Нокомис,На седьмое утро пищиПринесла для Гайаваты.Со слезами говорила,Что его погубит голод,Если пищи он не примет.Ничего он не отведал,Ни к чему не прикоснулся,Лишь промолвил ей: "Нокомис!Подожди со мной заката,Подожди, пока стемнеетИ Шух-шух-га громким крикомВозвестит, что день окончен!"Плача, шла домой Нокомис,Все тоскуя, опасаясь,Что его погубит голод.Он же стал, томясь тоскою,Ждать Мондамина. И тениПотянулись от закатаПо лесам и по долинам;Опустилось тихо солнцеС неба в Западные Воды,Как спускается зареюВ воду красный лист осеннийИ в воде, краснея, тонет.Глядь — уж тут Мондамин юный,У дверей стоит с приветом!Голова его — в блестящих,Развевающихся перьях,Кудри — мягки, золотисты,А наряд — зелено-желтый.Как во сне, к нему навстречуВстал, измученный и бледный,Гайавата, но бесстрашноВышел — и бороться начал.И слились земля и небо,Замелькали пред глазами!Как осетр в сетях трепещет,Бьется бешено, чтоб сетиРазорвать и прыгнуть в воду,Так в груди у ГайаватыСердце сильное стучало;Словно огненные кольца,Горизонт сверкал кровавыйИ кружился с Гайаватой;Сотни солнцев, разгораясь,На борьбу его глядели.Вдруг один среди поляныОчутился Гайавата,Он стоял, ошеломленныйЭтой дикою борьбою,И дрожал от напряженья;А пред ним, в измятых перьяхИ в изорванных одеждах,Бездыханный, неподвижный,На траве лежал Мондамин,Мертвый, в зареве заката.Победитель ГайаватаСделал так, как приказал он:Снял с Мондамина одежды,Снял изломанные перья,Схоронил его и землюРазровнял и сделал мягкой.И среди болот печальныхЦапля сизая, Шух-шух-га,Издала свой крик тоскливый,Вопль и жалобы и скорби.В отчий дом, в вигвам НокомисВозвратился Гайавата,И семь суток испытаньяВ этот вечер завершились.Но запомнил ГайаватаТе места, где он боролся,Не покинул без призораТу могилу, где МондаминПочивал, в земле зарытый,Под дождем и ярким солнцем.День за днем над той могилойСторожил мой Гайавата,Чтобы холм ее был мягким,Не зарос травою сорной,Прогоняя свистом, крикомКагаги с его народом.Наконец зеленый стебельПоказался над могилой,А за ним — другой и третий,И не кончилося лето,Как в своем уборе пышном,В золотистых, мягких косах,Встал высокий, стройный маис.И воскликнул ГайаватаВ восхищении: "Мондамин!Это друг людей, Мондамин!"Тотчас кликнул он Нокомис,Кликнул Ягу, рассказал имО своем виденье дивном,О своей борьбе, победе,Показал зеленый маис —Дар небесный всем народам,Что для них быть должен пищей.А поздней, когда, под осень,Пожелтел созревший маис,Пожелтели, стали твердыЗерна маиса, как жемчуг,Он собрал его початки,Сняв с него листву сухую,Как с Мондамина когда-тоСнял одежды, — и впервые«Пир Мондамина» устроил,Показал всему народуНовый дар Владыки Жизни.Друзья Гайаваты
Было два у ГайаватыНеизменных, верных друга.Сердце, душу ГайаватыЗнали в радостях и в гореТолько двое: Чайбайабос,Музыкант, и мощный Квазинд.Меж вигвамов их тропинкаНе могла в траве заглохнуть;Сплетни, лживые наветыНе могли посеять злобыИ раздора между ними:Обо всем они держалиЛишь втроем совет согласный,Обо всем с открытым сердцемГоворили меж собоюИ стремились только к благуВсех племен и всех народов.Лучшим другом ГайаватыБыл прекрасный Чайбайабос,Музыкант, певец великий,Несравненный, небывалый.Был, как воин, он отважен,Но, как девушка, был нежен,Словно ветка ивы, гибок,Как олень рогатый, статен.Если пел он, вся деревняСобиралась песни слушать,Жены, воины сходились,И то нежностью, то страстьюВолновал их Чайбайабос.Из тростинки сделав флейту,Он играл так нежно, сладко,Что в лесу смолкали птицы,Затихал ручей игривый,Замолкала Аджидомо,А Вабассо осторожныйПриседал, смотрел и слушал.Да! Примолкнул СибовишаИ сказал: "О Чайбайабос!Научи мои ты волныМелодичным, нежным звукам!"Да! Завистливо ОвэйсаГоворил: "О Чайбайабос!Научи меня безумным,Страстным звукам диких песен!"Да! И Опечи веселыйГоворил: "О Чайбайабос!Научи меня веселым,Сладким звукам нежных песен!"И, рыдая, ВавонэйсаГоворил: "О Чайбайабос!Научи меня тоскливым,Скорбным звукам скорбных песен!"Вся природа сладость звуковУ него перенимала,Все сердца смягчал и трогалСтрастной песней Чайбайабос,Ибо пел он о свободе,Красоте, любви и мире,Пел о смерти, о загробнойБесконечной, вечной жизни,Воспевал Страну ПонимаИ Селения Блаженных.Дорог сердцу ГайаватыКроткий, милый Чайбайабос,Музыкант, певец великий,Несравненный, небывалый!Он любил его за нежностьИ за чары звучных песен.Дорог сердцу ГайаватыБыл и Квазинд, — самый мощныйИ незлобивый из смертных;Он любил его за силу,Доброту и простодушье.Квазинд в юности ленив был,Вял, мечтателен, беспечен;Не играл ни с кем он в детстве,Не удил в заливе рыбы,Не охотился за зверем, —Не похож он был на прочих.Но постился Квазинд часто,Своему молился Духу,Покровителю молился."Квазинд, — мать ему сказала, —Ты ни в чем мне не поможешь!Лето ты, как сонный, бродишьПраздно по полям и рощам,Зиму греешься, согнувшисьНад костром среди вигвама;В самый лютый зимний холодЯ хожу на ловлю рыбы, —Ты и тут мне не поможешь!У дверей висит мой невод,Он намок и замерзает, —Встань, возьми его, ленивец,Выжми, высуши на солнце!"Неохотно, но спокойноКвазинд встал с золы остывшей,Молча вышел из вигвама,Скинул смерзшиеся сети,Что висели у порога,Стиснул их, как пук соломы,И сломал, как пук соломы!Он не мог не изломать их:Вот настолько был он силен!"Квазинд! — раз отец промолвил, —Собирайся на охоту.Лук и стрелы постоянноТы ломаешь, как тростинки,Так хоть будешь мне добычуПриносить домой из леса".Вдоль ущелья, по теченьюРучейка они спустились,По следам бизонов, ланей,Отпечатанным на иле,И наткнулись на преграду:Повалившиеся сосныПоперек и вдоль дорогиВесь проход загромождали."Мы должны, — промолвил старец, —Ворочаться: тут не влезешь!Тут и белка не взберется,Тут сурок пролезть не сможет".И сейчас же вынул трубку,Закурил и сел в раздумье.Но не выкурил он трубки,Как уж путь был весь расчищен:Все деревья Квазинд поднял,Быстро вправо и налевоРаскидал, как стрелы, сосны,Разметал, как копья, кедры."Квазинд! — юноши сказали,Забавляясь на долине. —Что же ты стоишь, глазеешь,На утес облокотившись?Выходи, давай бороться,В цель бросать из пращи камни".Вялый Квазинд не ответил,Ничего им не ответил,Только встал и, повернувшись,Обхватил утес руками,Из земли его он вырвал,Раскачал над головоюИ забросил прямо в реку,Прямо в быструю Повэтин.Так утес там и остался.Раз по пенистой пучине,По стремительной Повэтин,Плыл с товарищами КвазиндИ вождя бобров, Амика,Увидал среди потока:С быстриной бобер боролся,То всплывая, то ныряя.Не задумавшись нимало,Квазинд молча прыгнул в реку,Скрылся в пенистой пучине,Стал преследовать АмикаПо ее водоворотамИ в воде пробыл так долго,Что товарищи вскричали:"Горе нам! Погиб наш Квазинд!Не вернется больше Квазинд!"Но торжественно он выплыл:На плече его блестящемВождь бобров висел убитый,И с него вода струилась.Таковы у ГайаватыБыли верные два друга.Долго с ними жил он в мире,Много вел бесед сердечных,Много думал дум о благеВсех племен и всех народов.Пирога Гайаваты
"Дай коры мне, о Береза!Желтой дай коры, Береза,Ты, что высишься в долинеСтройным станом над потоком!Я свяжу себе пирогу,Легкий челн себе построю,И в воде он будет плавать,Словно желтый лист осенний,Словно желтая кувшинка!Скинь свой белый плащ, Береза!Скинь свой плащ из белой кожи:Скоро лето к нам вернется,Жарко светит солнце в небе,Белый плащ тебе не нужен!"Так над быстрой Таквамино,В глубине лесов дремучихВосклицал мой ГайаватаВ час, когда все птицы пели,Воспевали Месяц Листьев,И, от сна восставши, солнцеГоворило: "Вот я — Гизис,Я, великий Гизис, солнце!"До корней затрепеталаКаждым листиком береза,Говоря с покорным вздохом:«Скинь мой плащ, о Гайавата!»И ножом кору березыОпоясал ГайаватаНиже веток, выше корня,Так, что брызнул сок наружу;По стволу, с вершины к корню,Он потом кору разрезал,Деревянным клином поднял,Осторожно снял с березы."Дай, о Кедр, ветвей зеленых,Дай мне гибких, крепких сучьев,Помоги пирогу сделатьИ надежней и прочнее!"По вершине кедра шумноРопот ужаса пронесся,Стон и крик сопротивленья;Но, склоняясь, прошептал он:«На, руби, о Гайавата!»И, срубивши сучья кедра,Он связал из сучьев раму,Как два лука, он согнул их,Как два лука, он связал их."Дай корней своих, о Тэмрак,Дай корней мне волокнистых:Я свяжу свою пирогу,Так свяжу ее корнями,Чтоб вода не проникала,Не сочилася в пирогу!"В свежем воздухе до корняЗадрожал, затрясся Тэмрак,Но, склоняясь к Гайавате,Он одним печальным вздохом,Долгим вздохом отозвался:«Все возьми, о Гайавата!»Из земли он вырвал корни,Вырвал, вытянул волокна,Плотно сшил кору березы,Плотно к ней приладил раму."Дай мне, Ель, смолы тягучей,Дай смолы своей и соку:Засмолю я швы в пироге,Чтоб вода не проникала,Не сочилася в пирогу!"Как шуршит песок прибрежный,Зашуршали ветви ели,И, в своем уборе черном,Отвечала ель со стоном,Отвечала со слезами:«Собери, о Гайавата!»И собрал он слезы ели,Взял смолы ее тягучей,Засмолил все швы в пироге,Защитил от волн пирогу."Дай мне, Еж, колючих игол,Все, о Еж, отдай мне иглы:Я украшу ожерельем,Уберу двумя звездамиГрудь красавицы пироги!"Сонно глянул Еж угрюмыйИз дупла на Гайавату,Словно блещущие стрелы,Из дупла метнул он иглы,Бормоча в усы лениво:«Подбери их, Гайавата!»По земле собрал он иглы,Что блестели, точно стрелы;Соком ягод их окрасил,Соком желтым, красным, синим,И пирогу в них оправил,Сделал ей блестящий пояс,Ожерелье дорогое,Грудь убрал двумя звездами.Так построил он пирогуНад рекою, средь долины,В глубине лесов дремучих,И вся жизнь лесов была в ней,Все их тайны, все их чары:Гибкость лиственницы темной,Крепость мощных сучьев кедраИ березы стройной легкость;На воде она качалась,Словно желтый лист осенний,Словно желтая кувшинка.Весел не было на лодке,В веслах он и не нуждался:Мысль ему веслом служила,А рулем служила воля;Обогнать он мог хоть ветер,Путь держать — куда хотелось.Кончив труд, он кликнул друга,Кликнул Квазинда на помощь,Говоря: "Очистим рекуОт коряг и желтых мелей!"Быстро прыгнул в реку Квазинд,Словно выдра, прыгнул в реку,Как бобер, нырять в ней начал,Погружаясь то по пояс,То до самых мышек в воду.С криком стал нырять он в воду,Поднимать со дна коряги,Вверх кидать песок руками,А ногами — ил и травы.И поплыл мой ГайаватаВниз по быстрой Таквамино,По ее водоворотам,Через омуты и мели,Вслед за Квазиндом могучим.Вверх и вниз они проплыли,Всюду были, где лежалиКорни, мертвые деревьяИ пески широких мелей,И расчистили дорогу,Путь прямой и безопасныйОт истоков меж горамиИ до самых вод Повэтин,До залива Таквамино.Гайавата и Мише-Нама
По заливу Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,С длинной удочкой из кедра,Из коры крученой кедра,На березовой пирогеПлыл отважный Гайавата.Сквозь слюду прозрачной влагиВидел он, как ходят рыбыГлубоко под дном пироги;Как резвится окунь, Сава,Словно солнца луч сияя;Как лежит на дне песчаномШогаши, омар ленивый,Словно дремлющий тарантул.На корме сел ГайаватаС длинной удочкой из кедра;Точно веточки цикуты,Колебал прохладный ветерПерья в косах Гайаваты.На носу его пирогиСела белка, Аджидомо;Точно травку луговую,Раздувал прохладный ветерМех на шубке Аджидомо.На песчаном дне на беломДремлет мощный Мише-Нама,Царь всех рыб, осетр тяжелый,Раскрывает жабры тихо,Тихо водит плавникамиИ хвостом песок взметает.В боевом вооруженье, —Под щитами костянымиНа плечах, на лбу широком,В боевых нарядных красках —Голубых, пурпурных, желтых, —Он лежит на дне песчаном;И над ним-то ГайаватаСтал в березовой пирогеС длинной удочкой из кедра."Встань, возьми мою приманку! —Крикнул в воду Гайавата. —Встань со дна, о Мише-Нама,Подымись к моей пироге,Выходи на состязанье!"В глубину прозрачной влагиОн лесу свою забросил,Долго ждал ответа Намы,Тщетно ждал ответа НамыИ кричал ему все громче:«Встань, царь рыб, возьми приманку!»Не ответил Мише-Нама.Важно, медленно махаяПлавниками, он спокойноВверх смотрел на Гайавату,Долго слушал без вниманьяКрик его нетерпеливый,Наконец сказал Кенозе,Жадной щуке, Маскенозе:"Встань, воспользуйся приманкой,Оборви лесу нахала!"В сильных пальцах ГайаватыСразу удочка согнулась;Он рванул ее так сильно,Что пирога дыбом встала,Поднялася над водою,Словно белый ствол березыС резвой белкой на вершине.Но когда пред ГайаватойНа волнах затрепетала,Приближаясь, Маскеноза, —Гневом вспыхнул ГайаватаИ воскликнул: "Иза, иза! —Стыд тебе, о Маскеноза!Ты лишь щука, ты не Нама,Не тебе я кинул вызов!"Со стыдом на дно вернулась,Опустилась Маскеноза;А могучий Мише-НамаОбратился к Угудвошу,Неуклюжему Самглаву:"Встань, воспользуйся приманкой,Оборви лесу нахала!"Словно белый, полный месяц,Встал, качаясь и сверкая,Угудвош, Самглав тяжелый,И, схватив лесу, так сильноЗакружился вместе с нею,Что вверху в водоворотеЗавертелася пирога,Волны, с плеском разбегаясь,По всему пошли заливу,А с песчаных белых мелей,С отдаленного прибрежьяЗакивали, зашумелиТростники и длинный шпажник.Но когда пред ГайаватойИз воды поднялся белыйИ тяжелый круг Самглава,Громко крикнул Гайавата:"Иза, иза! — Стыд Самглаву!Угудвош ты, а не Нама,Не тебе я кинул вызов!"Тихо вниз пошел, качаясьИ блестя, как полный месяц,Угудвош прозрачно-белый,И опять могучий НамаУслыхал нетерпеливый,Дерзкий вызов, прозвучавшийПо всему Большому Морю.Сам тогда он с дна поднялся,Весь дрожа от дикой злобы,Боевой блистая краскойИ доспехами бряцая,Быстро прыгнул он к пироге,Быстро выскочил всем теломНа сверкающую водуИ своей гигантской пастьюПоглотил в одно мгновеньеГайавату и пирогу.Как бревно по водопаду,По широким черным волнам,Как в глубокую пещеру,Соскользнула в пасть пирога.Но, очнувшись в полном мраке,Безнадежно оглянувшись,Вдруг наткнулся ГайаватаНа большое сердце Намы:Тяжело оно стучалоИ дрожало в этом мраке.И во гневе мощной дланьюСтиснул сердце Гайавата,Стиснул так, что Мише-НамаВсеми фибрами затрясся,Зашумел водой, забился,Ослабел, ошеломленныйНестерпимой болью в сердце.Поперек тогда поставилЛегкий челн свой Гайавата,Чтоб из чрева Мише-Намы,В суматохе и тревоге,Не упасть и не погибнуть.Рядом белка, Аджидомо,Резво прыгала, болтала,Помогала ГайаватеИ трудилась с ним все время.И сказал ей Гайавата:"О мой маленький товарищ!Храбро ты со мной трудилась,Так прими же, Аджидомо,Благодарность ГайаватыИ то имя, что сказал я:Этим именем все детиБудут звать тебя отныне!"И опять забился Нама,Заметался, задыхаясь,А потом затих — и волныПонесли его к прибрежью.И когда под ГайаватойЗашуршал прибрежный щебень,Понял он, что Мише-Нама,Бездыханный, неподвижный,Принесен волной к прибрежью.Тут бессвязный крик и воплиУслыхал он над собою,Услыхал шум длинных крыльев,Переполнивший весь воздух,Увидал полоску светаМеж широких ребер НамыИ Кайошк, крикливых чаек,Что блестящими глазамиНа него смотрели зоркоИ друг другу говорили:«Это брат наш, Гайавата!»И в восторге ГайаватаКрикнул им, как из пещеры:"О Кайошк, морские чайки,Братья, сестры Гайаваты!Умертвил я Мише-Наму, —Помогите же мне выйтиПоскорее на свободу,Рвите клювами, когтямиБок широкий Мише-Намы,И отныне и вовекиПрославлять вас будут люди,Называть, как я вас назвал!"Дикой, шумной стаей чайкиПринялися за работу,Быстро щели проклевалиМеж широких ребер Намы,И от смерти в чреве Намы,От погибели, от плена,От могилы под водоюБыл избавлен Гайавата.Возле самого вигвамаСтал на берег Гайавата;Тотчас крикнул он Нокомис,Вызвал старую НокомисПосмотреть на Мише-Наму:Мертвый он лежал у моря,И его клевали чайки."Умертвил я Мише-Наму,Победил его! — сказал он. —Вон над ним уж вьются чайки.То друзья мои, Нокомис!Не гони их прочь, не трогай:Я от смерти в чреве НамыБыл сейчас избавлен ими.Пусть они свой пир окончат,Пусть зобы наполнят пищей;А когда, с заходом солнца,Улетят они на гнезда,Принеси котлы и чаши,Заготовь к зиме нам жиру".И Нокомис до закатаПросидела на прибрежье.Вот и месяц, солнце ночи,Встал над тихою водою,Вот и чайки с шумным криком,Кончив пир свой, поднялися,Полетели к отдаленнымОстровам на Гитчи-Гюми,И сквозь зарево закатаДолго их мелькали крылья.Мирным сном спал Гайавата;А Нокомис терпеливоПринялася за работуИ трудилась в лунном светеДо зари, пока не сталоНебо красным на востоке.А когда сменило солнцеБледный месяц, — с отдаленныхОстровов на Гитчи-ГюмиВоротились стаи чаек,С криком кинулись на пищу.Трое суток, чередуясьС престарелою Нокомис,Чайки жир срывали с Намы.Наконец меж голых реберВолны начали плескаться,Чайки скрылись, улетели,И остались на прибрежьеТолько кости Мише-Намы.Гайавата и Жемчужное Перо
На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,Вышла старая Нокомис,Простирая в гневе рукуНад водой к стране заката,К тучам огненным заката.В гневе солнце заходило,Пролагая путь багряный,Зажигая тучи в небе,Как вожди сжигают степи,Отступая пред врагами;А луна, ночное солнце,Вдруг восстала из засадыИ направилась в погонюПо следам его кровавым,В ярком зареве пожара.И Нокомис, простираяРуку слабую к закату,Говорила Гайавате:"Там живет волшебник злобныйМеджисогвон, Дух Богатства,Тот, кого Пером ЖемчужнымНазывают все народы;Там озера смоляныеРазливаются, чернея,До багряных туч заката;Там, среди трясины мрачной,Вьются огненные змеи,Змеи страшные, Кинэбик!То хранители и слугиМеджисогвона-убийцы.Это им убит коварноМой отец, когда на землюОн с луны за мной спустилсяИ меня искал повсюду.Это злобный МеджисогвонПосылает к нам недуги,Посылает лихорадки,Дышит белой мглою с тундры,Дышит сыростью болотных,Смертоносных испарений!Лук возьми свой, Гайавата,Острых стрел возьми с собою,Томагаук, Поггэвогон,Рукавицы, Минджикэвон,И березовую лодку.Желтым жиром Мише-НамыСмажь бока ее, чтоб легчеБыло плыть ей по болотам,И убей ты чародея,Отомсти врагу Нокомис,Отомсти врагу народа!"Быстро в путь вооружилсяБлагородный Гайавата;Легкий челн он сдвинул в воду,Потрепал его рукою,Говоря: "Вперед, пирога,Друг мой верный и любимый,К змеям огненным, Кинэбик,К смоляным озерам черным!"Гордо вдаль неслась пирога,Грозно песню боевуюПел отважный Гайавата;А над ним Киню могучий,Боевой орел могучий,Вождь пернатых, с диким крикомВ небесах кругами плавал.Скоро он и змей увидел,Исполинских змей увидел,Что лежали средь болота,Ежась, искрясь средь болота,На пути сплетаясь в кольца,Подымаясь, наполняяВоздух огненным дыханьем,Чтоб никто не мог проникнутьК Меджисогвону в жилище.Но бесстрашный Гайавата,Громко крикнув, так сказал им:"Прочь с дороги, о Кинэбик!Прочь с дороги Гайаваты!"А они, свирепо ежась,Отвечали ГайаватеСвистом, огненным дыханьем:"Отступи, о Шогодайя!Воротись к Нокомис старой!"И тогда во гневе поднялМощный лук свой Гайавата,Сбросил с плеч колчан — и началПоражать их беспощадно:Каждый звук тугой и крепкойТетивы был криком смерти,Каждый свист стрелы певучейПеснью смерти и победы!Тяжело в воде кровавойЗмеи мертвые качались,И победно ГайаватаПлыл меж ними, восклицая:"О, вперед, моя пирога,К смоляным озерам черным!"Желтым жиром Мише-НамыОн бока и нос пирогиГусто смазал, чтобы легчеБыло плыть ей по болотам.И до света одинокоПлыл он в этом сонном мире,Плыл в воде, густой и черной,Вековой корой покрытойОт размытых и гниющихКамышей и листьев лилий;И безжизненно и мрачноПеред ним вода блестела,Озаренная луною,Озаренная мерцаньемОгоньков, что зажигаютДуши мертвых на стоянкахВ час тоскливой, долгой ночи.Белым месячным сияньемТихий воздух был наполнен;Тени ночи по болотамДалеко кругом чернели;А москиты ГайаватеПели песню боевую;Светляки, блестя, кружились,Чтобы сбить его с дороги,И в густой воде ДагиндаТяжело зашевелилась,Тупо желтыми глазамиПоглядела на пирогу,Зарыдала — и исчезла;И мгновенно огласилосьВсе кругом стозвучным свистом,И Шух-шух-га издалекаС камышового прибрежьяВозвестила громким крикомО прибытии героя!Так держал путь Гайавата,Так держал он путь на запад,Плыл всю ночь, пока не скрылсяС неба бледный, полный месяц.А когда пригрело солнце,Стало плечи жечь лучами,Увидал он пред собоюНа холме Вигвам Жемчужный —Меджисогвона жилище.Вновь тогда своей пирогеОн сказал; «Вперед!» — и быстро,Величаво и победноПронеслась она средь лилий,Чрез густой прибрежный шпажник.И на берег ГайаватаВышел, ног не замочивши.Тотчас взял он лук свой верный,Утвердил в песке, коленомНадавил посерединеИ могучей тетивоюЗапустил стрелу-певунью,Запустил в Вигвам Жемчужный,Как гонца с своим посланьем,С гордым вызовом на битву:"Выходи, о Меджисогвон:Гайавата ожидает".Быстро вышел МеджисогвонИз Жемчужного Вигвама,Быстро вышел он, могучий,Рослый и широкоплечий,Сумрачный и страшный видом,С головы до ног покрытыйУкрашеньями, оружьем,В алых, синих, желтых красках,Словно небо на рассвете,В развевающихся перьяхИз орлиных длинных крыльев."А, да это Гайавата! —Громко крикнул он с насмешкой,И, как гром, тот крик раздался. —Отступи, о Шогодайя!Уходи скорее к бабам,Уходи к Нокомис старой!Я убью тебя на месте,Как ее отца убил я!"Но без страха, без смущеньяОтвечал мой Гайавата:"Хвастовством и грубым словомНе сразишь, как томагавком;Дело лучше слов бесплодныхИ острей насмешек стрелы.Лучше действовать, чем хвастать!"И начался бой великий,Бой, невиданный под солнцем!От восхода до заката —Целый летний день он длился,Ибо стрелы ГайаватыБесполезно ударялисьО жемчужную кольчугу.Бесполезны были дажеРукавицы, Минджикэвон,И тяжелый томагаук:Раздроблять он мог утесы,Но колец не мог разбить онВ заколдованной кольчуге.Наконец перед закатом,Весь израненный, усталый,С расщепленным томагавком,С рукавицами, в лохмотьяхИ с тремя стрелами только,Гайавата безнадежноНа упругий лук склонилсяПод старинною сосною;Мох с ветвей ее тянулся,А на пне грибы желтели —Мертвецов печальных обувь.Вдруг зеленый дятел, Мэма,Закричал над Гайаватой:"Целься в темя, Гайавата,Прямо в темя чародея,В корни кос ударь стрелою:Только там и уязвим он!"В легких перьях, в халцедоне,Понеслась стрела-певуньяВ тот момент, как МеджисогвонПоднимал тяжелый камень,И вонзилась прямо в темя,В корни длинных кос вонзилась.И споткнулся, зашаталсяМеджисогвон, словно буйвол,Да, как буйвол, пораженныйНа лугу, покрытом снегом.Вслед за первою стрелоюПолетела и вторая,Понеслась быстрее первой,Поразила глубже первой;И колени чародея,Как тростник, затрепетали,Как тростник, под ним согнулись.А последняя взвиласяЛегче всех — и МеджисогвонУвидал перед собоюОчи огненные смерти,Услыхал из мрака голос,Голос Погока призывный.Без дыхания, без жизниПал могучий МеджисогвонНа песок пред Гайаватой.Благодарный ГайаватаВзял тогда немного кровиИ, позвав с сосны печальнойДятла, выкрасил той кровьюНа головке дятла гребеньЗа его услугу в битве;И доныне Мэма носитХохолок из красных перьев.После, в знак своей победы,В память битвы с чародеем,Он сорвал с него кольчугуИ оставил без призораНа песке прибрежном тело.На песке оно лежало,Погребенное по пояс,Головой поникнув в воду,А над ним кружился с крикомБоевой орел могучий,Плавал медленно кругами,Тихо, тихо вниз спускаясь.Из вигвама чародеяГайавата снес в пирогуВсе сокровища, весь вампум,Снес меха бобров, бизонов,Соболей и горностаев,Нитки жемчуга, колчаныИ серебряные стрелы —И поплыл домой, ликуя,С громкой песнею победы.Там к нему на берег вышлиПрестарелая Нокомис,Чайбайабос, мощный Квазинд;А народ героя встретилПляской, пеньем, восклицая:"Слава, слава Гайавате!Побежден им Меджисогвон,Побежден волшебник злобный!"Навсегда остался дорогГайавате дятел, Мэма.В честь его и в память битвыОн свою украсил трубкуХохолком из красных перьев,Гребешком багровым Мэмы,А богатство чародеяРазделил с своим народом,Разделил, по равной части.Сватовство Гайаваты
"Муж с женой подобен луку,Луку с крепкой тетивою;Хоть она его сгибает,Но ему сама послушна,Хоть она его и тянет,Но сама с ним неразлучна;Порознь оба бесполезны!"Так раздумывал нередкоГайавата и томилсяТо отчаяньем, то страстью,То тревожною надеждой,Предаваясь пылким грезамО прекрасной МиннегагеИз страны Дакотов диких.Осторожная НокомисГоворила Гайавате:"Не женись на чужеземке,Не ищи жены по свету!Дочь соседа, хоть простая, —Что очаг в родном вигваме,Красота же чужеземки —Это лунный свет холодный,Это звездный блеск далекий!"Так Нокомис говорила.Но разумно ГайаватаОтвечал ей: "О Нокомис!Мил очаг в родном вигваме,Но милей мне звезды в небе,Ясный месяц мне милее!"Строго старая НокомисГоворила: "Нам не нужноПраздных рук и ног ленивых;Приведи жену такую,Чтоб работала с любовью,Чтоб проворны были руки,Ноги двигались охотно!"Улыбаясь, ГайаватаМолвил: "Я в земле ДакотовСтрелоделателя знаю;У него есть дочь-невеста,Что прекрасней всех прекрасных;Я введу ее в вигвам твой,И она тебе в работеБудет дочерью покорной,Будет лунным, звездным светом,Огоньком в твоем вигваме,Солнцем нашего народа!"Но опять свое твердилаОсторожная Нокомис:"Не вводи в мое жилищеЧужеземку, дочь Дакота!Злобны дикие Дакоты,Часто мы воюем с ними,Распри наши не забыты,Раны наши не закрылись!"Усмехаясь, ГайаватаИ на это ей ответил:"Потому-то и пойду яЗа невестой в край Дакотов,Для того пойду, Нокомис,Чтоб окончить наши распри,Залечить навеки раны!"И пошел в страну красавиц,В край Дакотов, Гайавата,В путь далекий по долинам,В тишине равнин пустынных,В тишине лесов дремучих.С каждым шагом делал милюОн в волшебных мокасинах;Но быстрей бежали мысли,И дорога бесконечнойПоказалась Гайавате!Наконец, в безмолвье лесаУслыхал он гул потоков,Услыхал призывный грохотВодопадов Миннегаги."О, как весел, — прошептал он, —Как отраден этот голос,Призывающий в молчанье!"Меж деревьев, где игралиСвет и тени, он увиделСтадо чуткое оленей.«Не сплошай!» — сказал он луку,«Будь верней!» — стреле промолвил,И когда стрела-певунья,Как оса, впилась в оленя,Он взвалил его на плечиИ пошел еще быстрее.У дверей в своем Вигваме,Вместе с милой Миннегагой,Стрелоделатель работал.Он точил на стрелы яшму,Халцедон точил блестящий,А она плела в раздумьеТростниковые циновки;Все о том, что будет с нею,Тихо девушка мечтала,А старик о прошлом думал.Вспоминал он, как, бывало,Вот такими же стреламиПоражал он на долинахРобких ланей и бизонов,Поражал в лугах зеленыхНа лету гусей крикливых;Вспоминал и о великихБоевых отрядах прежних,Покупавших эти стрелы.Ах, уж нет теперь подобныхСлавных воинов на свете!Ныне воины что бабы:Языком болтают только!Миннегага же в раздумьеВспоминала, как весноюПриходил к отцу охотник,Стройный юноша-красавецИз земли Оджибуэев,Как сидел он в их вигваме,А простившись, обернулся,На нее взглянул украдкой.Сам отец потом нередкоВ нем хвалил и ум и храбрость.Только будет ли он сноваК водопадам Миннегаги?И в раздумье МиннегагаВдаль рассеянно глядела,Опускала праздно руки.Вдруг почудился ей шорох,Чья-то поступь в чаще леса,Шум ветвей, — и чрез мгновенье,Разрумяненный ходьбою,С мертвой ланью за плечами,Стал пред нею Гайавата.Строгий взор старик на гостяБыстро вскинул от работы,Но, узнавши Гайавату,Отложил стрелу, поднялсяИ просил войти в жилище.«Будь здоров, о Гайавата!» —Гайавате он промолвил.Пред невестой ГайаватаСбросил с плеч свою добычу,Положил пред ней оленя;А она, подняв ресницы,Отвечала ГайаватеКроткой лаской и приветом:«Будь здоров, о Гайавата!»Из оленьей крепкой кожиСделан был вигвам просторный,Побелен, богато убранИ дакотскими богамиРазрисован и расписан.Двери были так высоки,Что, входя, едва нагнулсяГайавата на пороге,Чуть коснулся занавесокГоловой в орлиных перьях.Встала с места Миннегага,Отложив свою работу,Принесла к обеду пищи,За водой к ручью сходилаИ стыдливо подавалаС пищей глиняные миски,А с водой — ковши из липы.После села, стала слушатьРазговор отца и гостя,Но сама во всей беседеНи словечка не сказала!Да, как будто сквозь дремотуУслыхала МиннегагаО Нокомис престарелой,Воспитавшей Гайавату,О друзьях его любимыхИ о счастье, о довольствеНа земле Оджибуэев,В тишине долин веселых."После многих лет раздора,Многих лет борьбы кровавойМир настал теперь в селеньяхОджибвэев и Дакотов! —Так закончил Гайавата,А потом прибавил тихо: —Чтобы этот мир упрочить,Закрепить союз сердечный,Закрепить навеки дружбу,Дочь свою отдай мне в жены,Отпусти в мой край родимый,Отпусти к нам Миннегагу!"Призадумался немногоСтарец, прежде чем ответить,Покурил в молчанье трубку,Посмотрел на гостя гордо,Посмотрел на дочь с любовьюИ ответил очень важно:"Это воля Миннегаги.Как решишь ты, Миннегага?"И смутилась МиннегагаИ еще милей и крашеСтала в девичьем смущенье.Робко рядом с ГайаватойОпустилась МиннегагаИ, краснея, отвечала:«Я пойду с тобою, муж мой!»Так решила Миннегага!Так сосватал Гайавата,Взял красавицу невестуИз страны Дакотов диких!Из вигвама рядом с неюОн пошел в родную землю.По лесам и по долинамШли они рука с рукою,Оставляя одинокимСтарика отца в вигваме,Покидая водопады,Водопады Миннегаги,Что взывали издалека:«Добрый путь, о Миннегага!»А старик, простившись с ними,Сел на солнышко к порогуИ, копаясь за работой,Бормотал: "Вот так-то дочки!Любишь их, лелеешь, холишь,А дождешься их опоры,Глядь — уж юноша приходит,Чужеземец, что на флейтеПоиграет да побродитПо деревне, выбираяПокрасивее невесту, —И простись навеки с дочкой!"Весел был их путь далекийПо холмам и по долинам,По горам и по ущельям,В тишине лесов дремучих!Быстро время пролетало,Хоть и тихо ГайаватаШел теперь — для Миннегаги,Чтоб она не утомилась.На руках через стремниныНес он девушку с любовью, —Легким перышком казаласьЭта ноша Гайавате.В дебрях леса, под ветвями,Он прокладывал тропинки,На ночь ей шалаш построил,Постелил постель из листьевИ развел костер у входаИз сухих сосновых шишек.Ветерки, что вечно бродятПо лесам и по долинам,Путь держали вместе с ними;Звезды чутко охранялиМирный сон их темной ночью;Белка с дуба зорким взглядомЗа влюбленными следила,А Вабассо, белый кролик,Убегал от них с тропинкиИ, привстав на задних лапках,Из норы глядел украдкойС любопытством и со страхом.Весел был их путь далекий!Птицы сладко щебетали,Птицы звонко пели песниМирной радости и счастья."Ты счастлив, о Гайавата,С кроткой, любящей женою!" —Пел Овейса синеперый."Ты счастлива, Миннегага,С благородным, мудрым мужем!" —Опечи пел красногрудый.Солнце ласково гляделоСквозь тенистые деревья,Говорило им: "О дети!Злоба — тьма, любовь — свет солнца,Жизнь играет тьмой и светом, —Правь любовью, Гайавата!"Месяц с неба в час полночныйЗаглянул в шалаш, наполнилМрак таинственным сияньемИ шепнул им: "Дети, дети!Ночь тиха, а день тревожен;Жены слабы и покорны,А мужья властолюбивы, —Правь терпеньем, Миннегага!"Так они достигли дома,Так в вигвам Нокомис старойВозвратился ГайаватаИз страны Дакотов диких,Из страны красивых женщин,С Миннегагою прекрасной.И была она в вигвамеОгоньком его вечерним,Светом лунным, светом звездным,Светлым солнцем для народа.Свадебный пир Гайаваты
Стану петь, как По-Пок-Кивис,Как красавец ЙенадиззиТанцевал под звуки флейты,Как учтивый Чайбайабос,Сладкогласный ЧайбайабосПесни пел любви-томленьяИ как Ягу, дивный мастерИ рассказывать и хвастать,Сказки сказывал на свадьбе,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!Пышный пир дала Нокомис,Пышно праздновала свадьбу!Чаши были все из липы,Ярко-белые и с глянцем,Ложки были все из рога,Ярко-черные и с глянцем.В знак торжественного пира,Приглашения на свадьбу,Всем соседям ветви ивыВ этот день она послала;И соседи собралисяК циру в праздничных нарядах,В дорогих мехах и перьях,В разноцветных ярких красках,В пестром вампуме и бусах.На пиру они сначалаОсетра и щуку ели,Приготовленных Нокомис;После — пимикан олений,Пимикан и мозг бизона,Горб быка и ляжку лани,Рис и желтые лепешкиИз толченой кукурузы.Но радушный Гайавата,Миннегага и НокомисПри гостях не сели к пище:Только потчевали молча,Только молча им служили.А когда обед был кончен,Хлопотливая НокомисИз большого меха выдрыТотчас каменные трубкиТабаком набила южным,Табаком с травой пахучейИ с корою красной ивы.После ласково сказала:"Протанцуй нам, По-Пок-Кивис,Танец Нищего веселый,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!"И красавец По-Пок-Кивис,Беззаботный Йенадиззи,Озорник, всегда готовыйВеселиться и буянить,Тотчас встал среди собранья.Ловок был он в плясках, в танцах,В состязаньях и забавах,Смел и ловок в разных играх,Даже в самых трудных играх!На деревне По-Пок-КивисСлыл пропащим человеком,Игроком, лентяем, трусом;Но насмешки и прозваньяНе смущали Йенадиззи:Ведь зато он был красавецИ большой любимец женщин!Он стоял в одежде белойИз пушистой ланьей шкуры,Окаймленной горностаем,Густо вампумом расшитойИ ежовою щетиной;В головном его убореКолыхался пух лебяжий;На козловых мокасинахКрасовались иглы, бисерИ хвосты лисиц — на пятках,А в руках держал он трубкуИ большое опахало.Краской желтою и красной,Краской алою и синейВсе лицо его сияло;В косы, смазанные маслом,И с пробором, как у женщин,Вплетены гирлянды былиИз пахучих трав и листьев.Вот как убран и наряженВстал красавец По-Пок-Кивис,Встал при звуках флейт и песен,Голосов и барабановИ свой дивный танец начал.Танцевал он прежде важно,Выступая меж деревьев —То под тенью, то на солнце —Мягким шагом, как пантера;После — все быстрей, быстрееЗакружился, завертелся,Вкруг вигвама начал прыгатьЧерез головы сидящихТак, что ветер, пыль и листьяПонеслись за ним кругами!А потом вдоль Гитчи-Гюми,По песчаному прибрежью,Как безумный, он помчался,Ударяя с дикой силойМокасинами о землюТак, что ветер стал уж бурей,Засвистал песок, вздымаясь,Словно вьюга по пустыне,И покрылося прибрежьеВсе холмами Нэго-Воджу!Так веселый По-Пок-КивисТанец Нищего окончилИ, окончив, возвратилсяК месту пира, сел с гостями,Сел, спокойно улыбаясьИ махая опахалом.После друга Гайаваты,Чайбайабоса, просили:"Спой нам песню, Чайбайабос,Песню страсти, песню неги,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!"И прекрасный ЧайбайабосСпел им нежно, сладкозвучно,Спел в волнении глубокомПесню страсти, песню неги;Все смотря на Гайавату,Все смотря на Миннегагу,Тихо пел он эту песню:"Онэвэ! Проснись, родная!Ты, лесной цветочек дикий,Ты, лугов зеленых птичка,Птичка дикая, певунья!Взор твой кроткий, взор косули,Так отраден, так отраден,Как роса для нежных лилийВ час вечерний на долине!А твое дыханье сладко,Как цветов благоуханье,Как дыханье их зареюВ Месяц Падающих Листьев!Не стремлюсь ли я всем сердцемК сердцу милой, к сердцу милой,Как ростки стремятся к солнцуВ тихий Месяц Светлой Ночи?Онэвэ! Трепещет сердцеИ поет тебе в восторге,Как поют, вздыхают ветвиВ ясный Месяц Земляники!Загрустишь ли ты, родная, —И мое темнеет сердце,Как река, когда над неюОблака бросают тени!Улыбнешься ли, родная, —Сердце вновь дрожит и блещет,Как под солнцем блещут волны,Что рябит холодный ветер!Пусть улыбкою сияютНебеса, земля и воды, —Не могу я улыбаться,Если милой я не вижу!Я с тобой, с тобой! Взгляни же,Кровь трепещущего сердца!О, проснись! Проснись, родная!Онэвэ! Проснись, родная!"Так прекрасный ЧайбайабосПесню пел любви-томленья;И хвастливый, старый Ягу,Удивительный рассказчик,Слушал с завистью, как гостиВосторгались сладким пеньем;Но потом, по их улыбкам,По глазам и по движеньямУвидал, что все собраньеС нетерпеньем ожидаетИ его веселых басен,Непомерно лживых сказок.Очень был хвастлив мой Ягу!В самых дивных приключеньях,В самых смелых предприятиях —Всюду был героем Ягу:Он узнал их не по слухам,Он воочию их видел!Если б только Ягу слушать,Если б только Ягу верить,То нигде никто из лукаНе стреляет лучше Ягу,Не убил так много ланей,Не поймал так много рыбыИль речных бобров в капканы.Кто резвее всех в деревне?Кто всех дальше может плавать?Кто ныряет всех смелее?Кто постранствовал по светуИ диковин насмотрелся?Уж, конечно, это Ягу,Удивительный рассказчик.Имя Ягу стало шуткойИ пословицей в народе;И когда хвастун-охотникЧересчур охотой хвасталИли воин завирался,Возвратившись с поля битвы,Все кричали: "Ягу, Ягу!Новый Ягу появился!"Это он связал когда-тоИз коры зеленой липыЛюльку жилами оленяДля малютки Гайаваты.Это он ему позднееПоказал, как надо делатьЛук из ясеня упругий,А из сучьев дуба — стрелы.Вот каков был этот Ягу,Безобразный, старый Ягу,Удивительный рассказчик!И промолвила Нокомис:"Расскажи нам, добрый Ягу,Почудесней сказку, басню,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!"И ответил Ягу тотчас:"Вы услышите сегодняПовесть — дивное сказаньеО волшебнике Оссэо,Что сошел с Звезды Вечерней!"Сын Вечерней Звезды
"То не солнце ли заходитНад равниной водяною?Иль то раненый фламингоТихо плавает, летает,Обагряет волны кровью,Кровью, падающей с перьев,Наполняет воздух блеском,Блеском длинных красных перьев?Да, то солнце утопает,Погружаясь в Гитчи-Гюми;Небеса горят багрянцем,Воды блещут алой краской!Нет, то плавает фламинго,В волны красные ныряя;К небесам простер он крыльяИ окрасил волны кровью!Огонек Звезды ВечернейТает, в пурпуре трепещет,В полумгле висит над морем.Нет, то вампум серебритсяНа груди Владыки Жизни,То Великий Дух проходитНад темнеющим закатом!На закат смотрел с восторгомДолго, долго старый Ягу;Вдруг воскликнул: "Посмотрите!Посмотрите на священныйОгонек Звезды Вечерней!Вы услышите сказаньеО волшебнике Оссэо,Что сошел с Звезды Вечерней!В незапамятные годы,В дни, когда еще для смертныхНебеса и сами богиБыли ближе и доступней,Жил на севере охотникС молодыми дочерями;Десять было их, красавиц,Стройных, гибких, словно ива,Но прекрасней всех меж нимиОвини была, меньшая.Вышли девушки все замуж,Все за воинов отважных,Овини одна не скороЖениха себе сыскала.Своенравна и сурова,Молчалива и печальнаОвини была — и долгоЖенихов, красавцев юных,Прогоняла прочь с насмешкой,А потом взяла да вышлаЗа убогого Оссэо!Нищий, старый, безобразный,Вечно кашлял он, как белка.Ах, но сердце у ОссэоБыло юным и прекрасным!Он сошел с Звезды Заката,Он был сын Звезды Вечерней,Сын Звезды любви и страсти!И огонь ее, и чары,И краса, и блеск лучистый —Все в груди его таилось,Все в речах его сверкало!Женихи, любовь которыхОвини отвергла гордо, —Йенадиззи в ожерельях,В пышных перьях, ярких краскахНасмехалися над нею;Но она им так оказала:"Что за дело мне до вашихОжерелий, красок, перьевИ насмешек непристойных!Я счастлива за Оссэо!"Раз в ненастный, темный вечерШли веселою толпоюНа веселый праздник сестры, —Шли на званый пир с мужьями;Тихо следовал за нимиС молодой женой Оосэо.Все шутили и смеялись —Эти двое шли в молчанье.На закат смотрел Оссэо,Взор подняв, как бы с мольбою;Отставал, смотрел с мольбоюНа Звезду любви и страсти,На трепещущий и нежныйОгонек Звезды Вечерней;И расслышали все сестры,Как шептал Оссэо тихо:"Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! —Сжалься, сжалься, о отец мой!""Слышишь? — старшая сказала.Он отца о чем-то просит!Право, жаль, что старикашкаНе споткнется на дороге,Головы себе не сломит!"И смеялись сестры злобноНепристойным, громким смехом.На пути их, в дебрях леса,Дуб лежал, погибший в бурю,Дуб-гигант, покрытый мохом,Полусгнивший под листвою,Почерневший и дуплистый.Увидав его, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливыйИ в дупло, как в яму, прыгнул.Старым, дряхлым, безобразнымОн упал в него, а вышел —Сильным, стройным и высоким,Статным юношей, красавцем!Так вернулася к ОссэоКрасота его и юность;Но — увы! — за ним мгновенноОвини преобразилась!Стала древнею старухой,Дряхлой, жалкою старухой,Поплелась с клюкой, согнувшись,И смеялись все над неюНепристойным, громким смехом.Но Оссэо не смеялся,Овини он не покинул,Нежно взял ее сухуюРуку — темную, в морщинах,Как дубовый лист зимою,Называл своею милой,Милым другом, Нинимуша,И пришел с ней к месту пира,Сел за трапезу в вигваме.Тот вигвам в лесу построенВ честь святой Звезды Заката.Очарованный мечтами,На пиру сидел Оссэо.Все шутили, веселились,Но печален был Оссэо!Не притронулся он к пище,Не сказал ни с кем ни слова,Не слыхал речей веселых;Лишь смотрел с тоской во взореТо на Овини, то кверху,На сверкающие звезды.И пронесся тихий шепот,Тихий голос, зазвучавшийИз воздушного пространства,От далеких звезд небесных.Мелодично, смутно, нежноГоворил он: "О Оссэо!О возлюбленный, о сын мой!Тяготели над тобоюЧары злобы, темной силы,Но разрушены те чары;Встань, приди ко мне, Оссэо!Яств отведай этих дивных,Яств вкуси благословенных,Что стоят перед тобою;В них волшебная есть сила:Их вкусив, ты станешь духом;Все твои котлы и блюдаНе простой посудой будут:Серебром котлы заблещут,Блюда — в вампум превратятся.Будут все огнем светиться,Блеском раковин пурпурных.И спадет проклятье с женщин,Иго тягостной работы:В птиц они все превратятся,Засияют звездным светом,Ярким отблеском закатаНа вечерних нежных тучках".Так сказал небесный голос;Но слова его понятныБыли только для Оссэо,Остальным же он казалсяГрустным пеньем Вавонэйсы,Пеньем птиц во мраке леса,В отдаленных чащах леса.Вдруг жилище задрожало,Зашаталось, задрожало,И почувствовали гости,Что возносятся на воздух!В небеса, к далеким звездам,В темноте ветвистых сосен,Плыл вигвам, минуя ветви,Миновал — и вот все блюдаЗасияли алой краской,Все котлы из сизой глины —Вмиг серебряными стали,Все шесты вигвама яркоЗасверкали в звездном свете,Как серебряные прутья,А его простая кровля —Как жуков блестящих крылья.Поглядел кругом ОссэоИ увидел, что и сестрыИ мужья сестер-красавицВ разных птиц все превратились:Были тут скворцы с дроздами,Были сойки и сороки,И все прыгали, порхали,Охорашивались, пели,Щеголяли блеском перьев,Распускали хвост, как веер.Только Овини осталасьДряхлой, жалкою старухойИ в тоске сидела молча.Но, взглянувши вверх, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливый,Вопль отчаянья, как прежде,Над дуплистым старым дубом,И мгновенно к ней вернуласьКрасота ее и юность;Все ее лохмотья сталиБелым мехом горностая,А клюка — пером блестящим,Да, серебряным, блестящим!И опять вигвам поднялся,В облаках поплыл прозрачных,По воздушному теченью,И пристал к Звезде Вечерней, —На звезду спустился тихо,Как снежинка на снежинку,Как листок на волны речки,Как пушок репейный в воду.Там с приветливой улыбкойВышел к ним отец Оссэо,Старец с кротким, ясным взором,С серебристыми пудрями,И сказал: "Повесь, Оссэо,Клетку с птицами своими,Клетку с пестрой птичьей стаей,У дверей в моем вигваме!"У дверей повесив клетку,Он вошел в вигвам с женою,И тогда отец Оссэо,Властелин Звезды Вечерней,Им сказал: "О мой Оссэо!Я мольбы твои услышал,Возвратил тебе, Оссэо,Красоту твою и юность,Превратил сестер с мужьямиВ разноперых птиц за шутки,За насмешки над тобою.Не сумел никто меж нимиОценить в убогом старце,В жалком образе калекиСердца пылкого Оссэо,Сердца вечно молодого.Только Овини сумелаОценить тебя, Оссэо!Там, на звездочке, что светитОт Звезды Вечерней влево,Чародей живет, Вэбино,Дух и зависти и злобы;Превратил тебя он в старца.Берегись лучей Вэбино:В них волшебная есть сила —Это стрелы чародея!"Долго, в мире и согласье,На Звезде Вечерней мирнойЖил с отцом своим Оссэо;Долго в клетке над вигвамомПтицы пели и порхалиНа серебряных шесточках,И супруга молодаяРодила Оссэо сына:В мать он вышел красотою,А в отца — дородным видом.Мальчик рос, мужал с летами,И отец, ему в утеху,Сделал лук и стрел наделал,Отворил большую клеткуИ пустил всех птиц на волю,Чтоб, стреляя в теток, в дядей,Позабавился малютка.Там и сям они кружились,Наполняя воздух звонкимПеньем счастья и свободы,Блеском перьев разноцветных;Но напряг свой лук упругий,Запустил стрелу из лукаМальчик, маленький охотник, —И упала с ветки птичка,В ярких перышках, на землю,Насмерть раненная в сердце.Но — о, чудо! — уж не птицуВидит он перед собою,А красавицу младуюС роковой стрелою в сердце!Кровь ее едва упалаНа священную планету,Как разрушилися чары,И стрелок отважный, юныйВдруг почувствовал, что кто-тоПо воздушному пространствуВ облаках его спускаетНа зеленый, злачный островПосреди Большого Моря.Вслед за ним блестящей стаейПтицы падали, летали,Как осеннею пороюЛистья падают, пестрея,А за птицами спустилсяИ вигвам с блестящей кровлей,На серебряных стропилах,И принес с собой Оссэо,Овини принес с собою.Вновь тут птицы превратились,Получили образ смертных,Образ смертных, но не рост их:Все Пигмеями остались,Да, Пигмеями — Пок-Вэджис,И на острове скалистом,На его прибрежных меляхИ доныне хороводыВодят летними ночамиПод Вечернею Звездою.Это их чертог блестящийВиден в тихий летний вечер;Рыбаки с прибрежья частоСлышат их веселый говор,Видят танцы в звездном свете".Кончив свой рассказ чудесный,Кончив сказку, старый ЯгуВсех гостей обвел глазамиИ торжественно промолвил:"Есть возвышенные души,Есть непонятые люди!Я знавал таких немало.Зубоскалы их нередкоДаже на смех подымают,Но насмешники должны быЧаще думать об Оссэо!"Очарованные гостиПовесть слушали с восторгомИ рассказчика хвалили,Но шепталися друг с другом:"Неужель Оссэо — Ягу,Мы же — тетушки и дяди?"После снова ЧайбайабосПел им песнь любви-томленья,Пел им нежно, сладкозвучноИ с задумчивой печальюПесню девушки, скорбящейОб Алгонкине, о милом."Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!Ах, когда мы расставались,Он на память дал мне вампум,Белоснежный дал мне вампум,Мой возлюбленный, Алгонкин!"Я пойду с тобой, — шептал он, —Ах, в твою страну родную;О, позволь мне", — прошептал он,Мой возлюбленный, Алгонкин!"Далеко, — я отвечала, —Далеко, — я прошептала, —Ах, страна моя родная,Мой возлюбленный, Алгонкин!"Обернувшись, я глядела,На него с тоской глядела,И в мои глядел он очи,Мой возлюбленный, Алгонкин!Он один стоял под ивой,Под густой плакучей ивой,Что роняла слезы в воду,Мой возлюбленный, Алгонкин!Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!"Вот как праздновали свадьбу!Вот как пир увеселяли:По-Пок-Кивис — бурной пляской,Ягу — сказкою волшебной,Чайбайабос — нежной песней.С песней кончился и праздник,Разошлись со свадьбы гостиИ оставили счастливыхГайавату с МиннегагойПод покровом темной ночи.Благословение полей
Пой, о песнь о Гайавате,Пой дни радости и счастья,Безмятежные дни мираНа земле Оджибуэев!Пой таинственный Мондамин,Пой полей благословенье!Погребен топор кровавый,Погребен навеки в землюТяжкий, грозный томагаук;Позабыты клики битвы, —Мир настал среди народов.Мирно мог теперь охотникСтроить белую пирогу,На бобров капканы ставитьИ ловить сетями рыбу;Мирно женщины трудились:Гнали сладкий сок из клена,Дикий рис в лугах сбиралиИ выделывали кожи.Вкруг счастливого селеньяЗеленели пышно нивы, —Вырастал Мондамин стройныйВ глянцевитых длинных перьях,В золотистых мягких косах.Это женщины весноюОбрабатывали нивы, —Хоронили в землю маисНа равнинах плодородных;Это женщины под осеньЖелтый плащ с него срывали,Обрывали косы, перья,Как учил их Гайавата.Раз, когда посев был кончен,Рассудительный и мудрыйГайавата обратилсяК Миннегаге и сказал ей:"Ты должна сегодня ночьюДать полям благословенье;Ты должна волшебным кругомОбвести свои посевы,Чтоб ничто им не вредило,Чтоб никто их не коснулся!В час ночной, когда все тихо,В час, когда все тьмой покрыто,В час, когда Дух Сна, Нэпавин,Затворяет все вигвамы,И ничье не слышит ухо,И ничье не видит око, —С ложа встань ты осторожно,Все сними с себя одежды,Обойди свои посевы,Обойди кругом все нивы,Только косами прикрыта,Только тьмой ночной одета.И обильней будет жатва;От следов твоих на нивеКруг останется волшебный,И тогда ни ржа, ни черви,Ни стрекозы, Куо-ни-ши,Ни тарантул, Соббикапш,Ни кузнечик, Па-пок-кина,Ни могучий Вэ-мок-квана,Царь всех гусениц мохнатых,Никогда не переступятКруг священный и волшебный!"Так промолвил Гайавата;А ворон голодных стая,Жадный Кагаги, Царь-Ворон,С шайкой черных мародеровОтдыхали в ближней рощеИ смеялись так, что сосныСодрогалися от смеха,От зловещего их смехаНад словами Гайаваты.«Ах, мудрец, ах, заговорщик!» —Говорили птицы громко.Вот простерлась ночь немаяНад полями и лесами;Вот и скорбный ВавонэйсаВ темноте запел тоскливо,Притворил Дух Сна, Нэпавин,Двери каждого вигвама,И во мраке МиннегагаПоднялась безмолвно с ложа;Все сняла она одеждыИ, окутанная тьмою,Без смущенья и без страхаОбошла свои посевы,Начертала по равнинеКруг волшебный и священный.Только Полночь созерцалаКрасоту ее во мраке;Только смолкший ВавонэйсаСлышал тихое дыханье,Трепет сердца Миннегаги;Плотно мантией священнойНочи мрак ее окутал,Чтоб никто не мог хвастливоГоворить: «Ее я видел!»На заре, лишь день забрезжил,Кагаги, Царь-Ворон, скликалШайку черных мародеров —Всех дроздов, ворон и соек,Что шумели на деревьях,И бесстрашно устремилсяНа посевы Гайаваты,На зеленую могилу,Где покоился Мондамин."Мы Мондамина подымемИз его могилы тесной! —Говорили мародеры. —Нам не страшен след священный,Нам не страшен круг волшебный,Обведенный Миннегагой!"Но разумный ГайаватаВсе предвидел, все обдумал:Слышал он, как издевалисьНад его словами птицы."Ко, друзья мои, — сказал он, —Ко, мой Кагаги, Царь-Ворон!Ты с своею шайкой долгоБудешь помнить Гайавату!"Он проснулся до рассвета,Он для черных мародеровВесь посев покрыл сетями,Сам же лег в сосновой роще,Стал в засаде терпеливоПоджидать ворон и соек,Поджидать дроздов и галок.Вскоре птицами все полеЗапестрело и покрылось;Дикой, шумною ватагой,С криком, карканьем нестройным,Принялись они за дело;Но, при всем своем лукавстве,Осторожности и знаньеРазных хитростей военных,Не заметили, что скрытаНедалеко их погибель,И нежданно очутилисьВсе в тенетах Гайаваты.Грозно встал тогда он с места,Грозно вышел из засады, —И объял великий ужасДаже самых храбрых пленных!Без пощады истреблял онИх направо и налево,И десятками их трупыНа шестах высоких вешалВкруг посевов освященныхВ знак своей кровавой мести!Только Кагаги, Царь-Ворон,Предводитель мародеров,Пощажен был ГайаватойИ заложником оставлен.Он понес его к вигвамуИ веревкою из вяза,Боевой веревкой пленных,Привязал его на кровле."Кагаги, тебя, — сказал он, —Как зачинщика разбоя,Предводителя злодеев,Оскорбивших Гайавату,Я заложником оставлю:Ты порукою мне будешь,Что враги мои смирились!"И остался черный пленникНад вигвамом Гайаваты;Злобно хмурился он, сидяВ блеске утреннего солнца,Дико каркал он с досады,Хлопал крыльями большими, —Тщетно рвался на свободу,Тщетно звал друзей на помощь.Лето шло, и ШавондазиПосылал, вздыхая страстно,Из полдневных стран на северНегу пламенных лобзаний.Рос и зрел на солнце маисИ во всем великолепье,Наконец, предстал на нивах:Нарядился в кисти, в перья,В разноцветные одежды;А блестящие початкиНалилися сладким соком,Засверкали из подсохших,Разорвавшихся покровов.И сказала МиннегагеПрестарелая Нокомис:"Вот и Месяц Листопада!Дикий рис в лугах уж собран,И готов к уборке маис;Время нам идти на нивыИ с Мондамином бороться —Снять с него все перья, кисти,Снять наряд зелено-желтый!"И сейчас же МиннегагаВышла весело из домаС престарелою Нокомис,И они созвали женщин,Молодежь к себе созвали,Чтоб сбирать созревший маис,Чтоб лущить его початки.Под душистой тенью сосен,На траве лесной опушкиСтарцы, воины сиделиИ, покуривая трубки,Важно, молча любовалисьНа веселую работуМолодых людей и женщин,Важно слушали; в молчаньеШумный говор, смех и пенье:Словно Опечи на кровле,Пели девушки на ниве,Как сороки стрекоталиИ смеялись, точно сойки.Если девушке счастливойПопадался очень спелый,Весь пурпуровый початок,"Нэшка! — все кругом кричали.Ты счастливица — ты скороЗа красавца замуж выйдешь!"«Уг!» — согласно отзывалисьИз-под темных сосен старцы.Если ж кто-нибудь на нивеНаходил кривой початок,Вялый, ржавчиной покрытый,Все смеялись, пели хором,Шли, хромая и согнувшись,Точно дряхлый старикашка,Шли и громко пели хором:"Вагэмин, степной воришка,Пэмосэд, ночной грабитель!"И звенело поле смехом;А на кровле ГайаватыКаркал Кагаги, Царь-Ворон,Бился в ярости бессильной.И на всех соседних еляхРаздавались не смолкая,Крики черных мародеров.«Уг!» — с улыбкой отзывалисьИз-под темных сосен старцы.Письмена
"Посмотри, как быстро в жизниВсе забвенье поглощает!Блекнут славные преданья,Блекнут подвиги героев;Гибнут знанья и искусствоМудрых Мидов и Вэбинов,Гибнут дивные виденья,Грезы вещих Джосакидов!Память о великих людяхУмирает вместе с ними;Мудрость наших дней исчезнет,Не достигнет до потомства,К поколеньям, что сокрытыВ тьме таинственной, великойДней безгласных, дней грядущих.На гробницах наших предковНет ни знаков, ни рисунков.Кто в могилах, — мы не знаем,Знаем только — наши предки;Но какой их род иль племя,Но какой их древний тотем —Бобр, Орел, Медведь, — не знаем;Знаем только: «это предки».При свиданье — с глазу на глазМы ведем свои беседы;Но, расставшись, мы вверяемНаши тайны тем, которыхПосылаем мы друг к другу;А посланники нередкоИскажают наши вестиИль другим их открывают".Так сказал себе однаждыГайавата, размышляяО родном своем народеИ бродя в лесу пустынном.Из мешка он вынул краски,Всех цветов он вынул краскиИ на гладкой на берестеМного сделал тайных знаков,Дивных и фигур и знаков;Все они изображалиНаши мысли, наши речи.Гитчи Манито могучийКак яйцо был нарисован;Выдающиеся точкиНа яйце обозначалиВсе четыре ветра неба.«Вездесущ Владыка Жизни» —Вот что значил этот символ.Гитчи Манито могучий,Властелин всех Духов Злобы,Был представлен на рисунке,Как великий змей, Кинэбик."Пресмыкается Дух Злобы,Но лукав и изворотлив" —Вот что значит этот символ.Белый круг был знаком жизни,Черный круг был знаком смерти;Дальше шли изображеньяНеба, звезд, луны и солнца,Вод, лесов, и горных высей,И всего, что населяетЗемлю вместе с человеком.Для земли нарисовал онКраской линию прямую,Для небес — дугу над нею,Для восхода — точку слева,Для заката — точку справа,А для полдня — на вершине.Все пространство под дугоюБелый день обозначало,Звезды в центре — время ночи,А волнистые полоски —Тучи, дождь и непогоду.След, направленный к вигваму,Был эмблемой приглашенья,Знаком дружеского пира;Окровавленные руки,Грозно поднятые кверху, —Знаком гнева и угрозы.Кончив труд свой, ГайаватаПоказал его народу,Разъяснил его значеньеИ промолвил: "Посмотрите!На могилах ваших предковНет ни символов, ни знаков.Так пойдите, нарисуйтеКаждый — свой домашний символ,Древний прадедовский тотем,Чтоб грядущим поколеньямМожно было различать их".И на столбиках могильныхВсе тогда нарисовалиКаждый — свой фамильный тотем,Каждый — свой домашний символ:Журавля, Бобра, Медведя,Черепаху иль Оленя.Это было указаньем,Что под столбиком могильнымПогребен начальник рода.А пророки, Джосакиды,Заклинатели, Вэбины,И врачи недугов, Миды,Начертали на берестеИ на коже много страшных,Много ярких, разноцветныхИ таинственных рисунковДля своих волшебных гимнов:Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.Вот Великий Дух, Создатель,Озаряет светом небо;Вот Великий Змей, Кинэбик,Приподняв кровавый гребень,Извиваясь, смотрит в небо;Вот журавль, орел и филинРядом с вещим пеликаном;Вот идущие по небуОбезглавленные людиИ пронзенные стреламиТрупы воинов могучих;Вот поднявшиеся грозноРуки смерти в пятнах крови,И могилы, и герои,Захватившие в объятьяНебеса и землю разом!Таковы рисунки былиНа коре и ланьей коже;Песни битвы и охоты,Песни Мидов и Вэбинов —Все имело свой рисунок!Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.Песнь любви, которой чарыВсех врачебных средств сильнее,И сильнее заклинаний,И опасней всякой битвы,Не была забыта тоже.Вот как в символах и знакахПеснь любви изображалась:Нарисован очень яркоЧеловек багряной краской —Музыкант, любовник пылкий.Смысл таков: "Я обладаюДивной властью надо всеми!"Дальше — он поет, играяНа волшебном барабане,Что должно сказать: "Внемли мне!Это мой ты слышишь голос!"Дальше — эта же фигура,Но под кровлею вигвама.Смысл таков: "Я буду с милой.Нет преград для пылкой страсти!"Дальше — женщина с мужчиной,Стоя рядом, крепко сжалиРуки с нежностью друг другу."Все твое я вижу сердцеИ румянец твой стыдливый!" —Вот что значил символ этот.Дальше — девушка средь моря,На клочке земли, средь моря;Песня этого рисункаТакова: "Пусть ты далеко!Пусть нас море разделяет!Но любви моей и страстиНад тобой всесильны чары!"Дальше — юноша влюбленныйК спящей девушке склонилсяИ, склонившись, тихо шепчет,Говорит: "Хоть ты далеко,В царстве Сна, в стране Молчанья,Но любви ты слышишь голос!"А последняя фигура —Сердце в самой серединеЗаколдованного круга."Вся душа твоя и сердцеПредо мной теперь открыты!" —Вот что значил символ этот.Так, в своих заботах мудрыхО народе, ГайаватаНаучил его искусствуИ письма и рисованьяНа бересте глянцевитой,На оленьей белой кожеИ на столбиках могильных.Плач Гайаваты
Видя мудрость Гайаваты,Видя, как он неизменноС Чайбайабосом был дружен,Злые духи устрашилисьИх стремлений благородныхИ, собравшись, заключилиПротив них союз коварный.Осторожный ГайаватаГоворил нередко другу:"Брат мой, будь всегда со мною!Духов Злых остерегайся!"Но беспечный ЧайбайабосТолько встряхивал кудрями,Только нежно улыбался."О, не бойся, брат мой милый:Надо мной бессильны Духи!" —Отвечал он Гайавате.Раз, когда зима покрылаСиним льдом Большое МореИ метель, кружась, шипелаВ почерневших листьях дуба,Осыпала снегом ели,И в снегу они стояли,Точно белые вигвамы, —Взявши лук, надевши лыжи,Не внимая просьбам брата,Не страшась коварных Духов,Смело вышел ЧайбайабосНа охоту за оленем.Как стрела, олень рогатыйПо Большому Морю мчался;С ветром, снегом, словно буря,Он преследовал оленя,Позабыв в пылу охотыВсе советы Гайаваты.А в воде сидели Духи,Стерегли его в засаде,Подломили лед коварный,Увлекли певца в пучину,Погребли в песках подводных.Энктаги, владыка моря,Вероломный бог Дакотов,Утопил его в студеной,Зыбкой бездне Гитчи-Гюми.И с прибрежья ГайаватаИспустил такой ужасныйКрик отчаянья, что волкиНа лугах завыли в страхе,Встрепенулися бизоны,А в горах раскаты громаЭхом грянули: «Бэм-Вава!»Черной краской лоб покрыл он,Плащ на голову накинулИ в вигваме, полный скорби,Семь недель сидел и плакал,Однозвучно повторяя:"Он погиб, он умер, нежный,Сладкогласный Чайбайабос!Он покинул нас навеки,Он ушел в страну, где льютсяНеземные песнопенья!О мой брат! О Чайбайабос!"И задумчивые пихтыТихо веяли своимиОпахалами из хвои,Из зеленой, темной хвои,Над печальным Гайаватой;И вздыхали и скорбели,Утешая Гайавату.И весна пришла, и рощиДолго-долго поджидали,Не придет ли Чайбайабос?И вздыхал тростник в долине,И вздыхал с ним Сибовиша.На деревьях пел Овейса,Пел Овейса синеперый:"Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки!"Опечи пел на вигваме,Опечи пел красногрудый:"Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки!"А в лесу, во мраке ночи,Раздавался заунывный,Скорбный голос Вавонэйсы:"Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки,Сладкогласный Чайбайабос!"Собрались тогда все Миды,Джосакиды и Вэбины,И, построив в чаще леса,Близ вигвама Гайаваты,Свой приют — Вигвам Священный,Важно, медленно и молчаВсе пошли за Гайаватой,Взяв с собой мешки и сумки, —Кожи выдр, бобров и рысей,Где хранились корни, травы,Исцелявшие недуги.Услыхав их приближенье,Перестал взывать он к другу,Перестал стенать и плакать,Не промолвил им ни слова,Только плащ с лица откинул,Смыл с лица печали краску,Смыл в молчании глубокомИ к Священному Вигваму,Как во сне, пошел за ними.Там его поили зельем,Наколдованным настоемИз корней и трав целебных:Нама-Вэск — зеленой мятыИ Вэбино-Вэск — сурепки,Там над ним забили в бубныИ запели заклинанья,Гимн таинственный запели:"Вот я сам, я сам с тобою,Я, Седой Орел могучий!Собирайтесь ж внимайте,Белоперые вороны!Гулкий гром мне помогает,Дух незримый помогает,Слышу всюду их призывы,Голоса их слышу в небе!Брат мой! Встань, исполнись силы,Исцелись, о Гайавата!"«Ги-о-га!» — весь хор ответил,«Вэ»-га-вэ!" — весь хор волшебный."Все друзья мои — все змеи!Слушай — кожей соколинойЯ тряхну над головою!Манг, нырок, тебя убью я,Прострелю стрелою сердце!Брат мой! Встань, исполнись силы,Исцелись, о Гайавата!"«Ги-о-га!» — весь хор ответил,«Вэ-га-вэ!»" — весь хор волшебный."Вот я, вот пророк великий!Говорю — и сею ужас,Говорю — и весь трепещетМой вигвам, Вигвам Священный!А иду — свод неба гнется,Содрогаясь подо мною!Брат мой! Встань, исполнись силы,Говори, о Гайавата!"«Ги-о-га!» — весь хор ответил,«Вэ-га-вэ!» — весь хор волшебный.И, мешками потрясая,Танцевали танец МидовВкруг больного Гайаваты, —И вскочил он, встрепенулся,Исцелился от недуга,От безумья лютой скорби!Как уходит лед весною,Миновали дни печали,Как уходят с неба тучи;Думы черные сокрылись.После к другу Гайаваты,К Чайбайабосу взывали,Чтоб восстал он из могилы,Из песков Большого Моря,И настолько властны былиЗаклинанья и призывы,Что услышал ЧайбайабосИх в пучине Гитчи-Гюми,Из песков он встал, внимаяЗвукам бубнов, пенью гимнов,И пришел к дверям вигвама,Повинуясь заклинаньям.Там ему, в дверную щелку,Дали уголь раскаленный,Нарекли его владыкойВ царстве духов, в царстве мертвыхИ, прощаясь, приказалиРазводить костры для мертвых,Для печальных их ночлеговНа пути в Страну Понима.Из родимого селенья,От родных и близких сердцу,По зеленым чащам леса,Как дымок, как тень, безмолвноУдалился Чайбайабос.Где касался он деревьев —Не качалися деревья,Где ступал — трава не мялась,Не шумела под ногами.Так четыре дня и ночиШел он медленной стопоюПо дороге всех усопших;Земляникою усопшихНа пути своем питался,Переправился на дубеЧрез печальную их реку,По Серебряным ОзерамПлыл на Каменной Пироге,И в Селения Блаженных,В царство духов, в царство теней,Принесло его теченье.На пути он много виделБледных духов, нагруженных,Истомленных тяжкой ношей:И одеждой, и оружьем,И горшками с разной пищей,Что друзья им надавалиНа дорогу в край Понима.Горько жаловались духи:"Ах, зачем на нас живыеВозлагают бремя это!Лучше б мы пошли нагими,Лучше б голод мы терпели,Чем нести такое бремя! —Истомил нас путь далекий!"Гайавата же надолгоСвой родной вигвам оставил,На Восток пошел, на Запад,Поучал употребленьюТрав целебных и волшебных.Так священное искусствоВрачевания недуговВ первый раз познали люди.По-пок-кивис
Стану петь, как По-Пок-Кивис,Как красавец ЙенадиззиВзбудоражил всю деревнюДерзкой удалью своею;Как, спасаясь только чудом,Он бежал от ГайаватыИ какой конец печальныйБыл чудесным приключеньям.На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,На песчаном Нэго-ВоджуЖил красавец По-Пок-Кивис.Это он во время свадьбыГайаваты с МиннегагойТак безумно и разгульноТанцевал под звуки флейты,Это он в безумном танцеНакидал песок холмамиНа прибрежье Гитчи-Гюми.Заскучавши от безделья,Вышел раз он из вигвамаИ направился поспешноПрямо к Ягу, где сбираласьСлушать сказки и преданьяМолодежь со всей деревни.Старый Ягу в это времяЗабавлял гостей рассказомОб Оджиге, о кунице:Как она пробила небо,Как вскарабкалась на небо,Лето выпустила с неба;Как сначала подвиг этотСовершить пыталась выдра,Как барсук с бобром и рысьюНа вершины гор взбирались,Бились в небо головами,Бились лапами, но небоТолько трескалось над ними;Как отважилась на подвиг,Наконец, и росомаха."Подскочила росомаха, —Говорил гостям рассказчик, —Подскочила — и над неюТак и вздулся свод небесный,Словно лед в реке весною!Подскочила снова — небоГулко треснуло над нею,Словно льдина в половодье!Подскочила напоследок —Небо вдребезги разбила,Скрылась в небе, а за неюИ Оджиг в одно мгновеньеОчутилася на небе!""Слушай! — крикнул По-Пок-Кивис,Появляясь на пороге. —Надоели эти сказки!Надоели хуже мудрыхПоучений Гайаваты!Мы отыщем для забавыКое-что получше сказок".Тут, торжественно раскрывшиСвой кошель из волчьей кожи,По-Пок-Кивис вынул чашуИ фигуры Погасэна:Томагаук, Поггэвогон,Рыбку маленькую, Киго,Пару змей и пару пешек,Три утенка и четыреМедных диска, Озавабик.Все фигуры, кроме дисков,Темных сверху, светлых снизу,Были сделаны из костиИ покрыты яркой краской, —Красной сверху, белой снизу.Положив фигуры в чашу,Он встряхнул, перемешал их,Кинул наземь пред собоюИ выкрикивал, что вышло:"Красным кверху пали кости,А змея, Кинэбик, сталаНа блестящем медном диске;Счетом сто и тридцать восемь!"И опять смешал фигуры,Положил опять их в чашу,Кинул наземь пред собоюИ выкрикивал, что вышло:"Белым кверху пали змеи,Белым кверху пали пешки,Красным — прочие фигуры;Пятьдесят и восемь счетом!"Так учил их По-Пок-Кивис,Так, играя для примера,Он метал и объяснял имВсе приемы Погасэна.Двадцать глаз за ним следили,Разгораясь любопытством."Много игр, — промолвил Ягу, —Много игр, опасных, трудных,В разных странах, в разных земляхНа своем веку я видел.Кто играет с старым Ягу,Должен быть на редкость ловок!Не хвалися, По-Пок-Кивис!Будешь ты сейчас обыгран,Жестоко наказан мною!"Началась игра, и дикоУвлеклись игрою гости!На одежду, на оружье,До полночи, до рассвета,Старики и молодые —Все играли, все метали,И лукавый По-Пок-КивисОбыграл их без пощады!Взял все лучшие одежды,Взял оружье боевое,Пояса и ожерелья,Перья, трубки и кисеты!Двадцать глаз пред ним сверкали,Как глаза волков голодных.Напоследок он промолвил:"Я в товарище нуждаюсь:В путешествиях и домаЯ всегда один, и нуженМне помощник, Мэшинова,Кто б носил за мною трубку.Весь мой выигрыш богатый —Все меха и украшенья,Все оружие и перья —Все в один я кон поставлюВот на этого красавца!"То был юноша высокийПо шестнадцатому году,Сирота, племянник Ягу.Как огонь сверкает в трубке,Под седой золой краснея,Засверкали взоры ЯгуПод нависшими бровями.«Уг!» — ответил он свирепо.«Уг!» — ответили и гости.И, костлявыми рукамиСтиснув чашу роковую,Ягу с яростью подбросилИ рассыпал вкруг фигуры.Красным кверху пали пешки,Красным кверху пали змеи,Красным кверху и утята,Озавабики — все черным,Белым только рыбка, Киго;Только пять всего по счету!Улыбаясь, По-Пок-КивисПоложил фигуры в чашу,Ловко вскинул их на воздухИ рассыпал пред собою:Красной, белой, черной краскойНа земле они блестели,А меж ними встала пешка,Встал Инайнивэг, подобноПо-Пок-Кивису красавцу,Говорившему с улыбкой:«Пять десятков! Все за мною!»Двадцать глаз горели злобой,Как глаза волков голодных,В тот момент, как По-Пок-КивисВстал и вышел из вигвама,А за ним племянник Ягу,Стройный юноша высокий,Уносил оленьи кожи,Горностаевые шубы,Пояса и ожерелья,Перья, трубки и оружье!"Отнеси мою добычуВ мой вигвам на Нэго-Воджу!" —Властно молвил По-Пок-Кивис,Пышным веером играя.От игры и от куреньяУ него горели веки,И отрадно грудь дышалаЛетней утренней прохладой.В рощах звонко пели птицы,По лугам ручьи шумели,А в груди у ЙенадиззиПело сердце от восторга,Пело весело, как птица,Билось гордо, как источник.Гордо шел он по деревнеВ сером сумраке рассвета,Пышным веером играя,И прошел; по всей деревнеДо последнего вигвама,До жилища Гайаваты.Тишина была в вигваме.На порог никто не вышелК По-Пок-Кивису с приветом;Только птицы у порогаПели, прыгали, порхали,Там и сям сбирая зерна;Только Кагаги с вигвамаВстретил гостя хриплым криком,С криком крыльями захлопал,Взором огненным сверкая."Все ушли! Жилище пусто! —Так промолвил По-Пок-Кивис,Замышляя злую шутку. —Нет ни глупой Миннегаги,Ни хозяина, ни бабки;Тут теперь что хочешь делай!"Стиснув ворона за горло,Он вертел им, как трещоткой,Как мешком с травой целебной,Придушил его и бросил,Чтоб висел он над вигвамом,На позор его владельцу,На позор для Гайаваты.А потом вошел в жилище,Раскидал кругом порогаВсю хозяйственную утварь,Раскидал куда попалоВсе котлы, горшки и миски,Мех бобров и горностаев,Шкуры буйволов и рысей,На позор Нокомис старой,На позор для Миннегаги.Беззаботно напеваяИ посвистывая белкам,Шел он по лесу, а белкиГрызли желуди на ветках,Шелухой в него кидали;Беззаботно пел он птицам,И за темною листвоюТак же весело и звонкоОтвечали пеньем птицы.Со скалистого прибрежьяОн смотрел на Гитчи-Гюми,Лег на самом видном местеИ с злорадством дожидалсяВозвращенья Гайаваты.На спине, раскинув руки,Он дремал в полдневном зное.Далеко под ним плескались,Омывали берег волны,Высоко над ним сиялоГолубою бездной небо,А кругом носились птицы,Стаи птиц носились с крикомИ почти что задевалиПо-Пок-Кивиса крылами.Он убил их много-много,Он десятками швырял ихСо скалистого прибрежьяПрямо в волны Гитчи-Гюми.И Кайошк, морская чайка,Наконец вскричала громко:"Это дерзкий По-Пок-Кивис!Это он нас избивает!Где же брат наш, Гайавата?Известите Гайавату!"Погоня за По-пок-кивисом
Гневом вспыхнул Гайавата,Возвратившись на деревню,Увидав народ в смятенье,Услыхавши, что наделалДерзкий, хитрый По-Пок-Кивис.Задыхался он от гнева;Злобно стискивая зубы,Он шептал врагу проклятья,Бормотал, гудел, как шершень."Я убью его, — сказал он, —Я убью, найду злодея!Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя врага настигнет!"Тотчас кликнул он соседейИ поспешно устремилсяПо следам его в погоню, —По лесам, где проходил онНа прибрежье Гитчи-Гюми;Но никто врага не встретил:Отыскали только местоНа траве, в кустах черники,Где лежал он, отдыхая,И примял цветы и травы.Вдруг на Мускодэ зеленой,На долине под горами,Показался По-Пок-Кивис:Сделав дерзкий знак рукою,На бегу он обернулся,И с горы, ему вдогонку,Громко крикнул Гайавата:"Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!"Через скалы, через реки,По кустарникам и чащамМчался хитрый По-Пок-Кивис,Прыгал, словно антилопа.Наконец остановилсяНад прудом в лесной долине,На плотине, возведеннойОсторожными бобрами,Над разлившимся потоком,Над затоном полусонным,Где в воде росли деревья,Где кувшинчики желтели,Где камыш шептал, качаясь.Над затоном По-Пок-КивисСтал на гать из пней и сучьев;Сквозь нее вода сочилась,А по ней ручьи бежали;И со дна пруда к плотинеВыплыл бобр и стал большими,Удивленными глазамиИз воды смотреть на гостя.Над затоном По-Пок-КивисПред бобром стоял в раздумье,По ногам его струилисьРучейки сребристой влагой,И с бобром заговорил он,Так сказал ему с улыбкой:"О мой друг Амик! Позволь мнеОтдохнуть в твоем вигваме,Отдохнуть в воде прохладной, —Преврати меня в Амика!"Осторожно бобр ответил,Помолчал и так ответил:"Дай я с прочими бобрамиПосоветуюсь сначала".И, ответив, опустился,Как тяжелый камень, в воду,Скрылся в чаще темно-бурыхТростников и листьев лилий.Над затоном По-Пок-КивисЖдал бобра на зыбкой гати;Ручейки с невнятным плескомПо ногам его бежали,Серебристыми струямиС гати падали на камниИ спокойно разливалисьМеж камнями по долине;А кругом листвой зеленойЛес шумел, качались ветви,И сквозь ветви свет и тени,По земле скользя, играли.Не спеша, поодиночкеСобрались бобры к плотине;Осторожно показаласьГолова, потом другая,Наконец весь пруд широкийРыльца черные покрыли,Лоснясь в ярком блеске солнца.И к бобрам с улыбкой хитройОбратился По-Пок-Кивис:"О друзья мои! Покойно,Хорошо у вас в вигвамах!Все вы опытны и мудры,Все на выдумки искусны,Превратите же скорееИ меня в бобра, Амика!""Хорошо! — Амик ответил,Царь бобров, Амик, ответил.Опускайся с нами в воду,Опускайся в пруд с бобрами!"Молча в тихий пруд с бобрамиОпустился По-Пок-Кивис.Черной, гладкой и блестящейСтала вся его одежда,А хвосты лисиц на пяткахВ толстый черный хвост слилися,И бобром стал По-Пок-Кивис."О друзья мои, — сказал он, —Я хочу быть выше, больше,Больше всех бобров на свете"."Хорошо, — Амик ответил, —Вот когда придем в жилище,В наш вигвам на дне потока,В десять раз ты станешь больше".Так под темною водоюШел с бобрами По-Пок-Кивис,Под водою, где лежалиВетви, пни и груды корма,И пришел с бобрами к арке,Что вела в вигвам обширный.Там опять он превратился,В десять раз стал выше, больше,И бобры ему сказали:"Будь у нас вождем отныне,Будь над нами властелином".Но недолго По-Пок-КивисМог почетом наслаждаться:Бобр, поставленный на стражеВ чаще шпажников и лилий,Вдруг воскликнул: "Гайавата!Гайавата на плотине!"Вслед за этим раздалисяНа плотине крики, говор,Треск валежника и топот,А вода заволновалась,Стала падать, понижаться,И бобры поняли в страхе,Что плотина прорвалася.С треском рухнула и крышаИх просторного вигвама;В щели крыши засверкалоСолнце яркими лучами,И бобры поспешно скрылисьПод водой, где было глубже;Но могучий По-Пок-КивисНе пролез за ними в двери:Он от гордости и пищи,Как пузырь, распух, раздулся.В щели крыши ГайаватаНа него смотрел и громкоВосклицал: "О По-Пок-Кпвис!Тщетны все твои уловки,Бесполезны превращенья, —Не спасешься, По-Пок-Кивис!"Без пощады колотилиПо-Пок-Кивиса дубины,Молотили, словно маис,На куски разбили череп.Шесть охотников высокихПоложили на носилки,Понесли его в деревню;Но не умер По-Пок-Кивис,Джиби, дух его, не умер.Он барахтался, метался,Изгибаясь и качаясь,Как дверные занавескиИзгибаются, качаясь,Если ветер дует в двери,И опять собрался с силой,Принял образ человека,Встал и в бегство устремилсяПо-Пок-Кивисом лукавым.Но от взоров ГайаватыНе успел в лесу он скрыться;В голубой и мягкий сумракПод ветвями дальних сосен,К светлой просеке за нимиВихрем мчался По-Пок-Кивис,Нагибая ветви с шумом,Но сквозь шум ветвей он слышал,Что его, как бурный ливень,Настигает Гайавата.Задыхаясь, По-Пок-Кивис,Наконец, остановилсяПеред озером широким,По которому средь лилий,В тростниках, меж островами,Тихо плавали казарки,То скрываясь в тень деревьев,То сверкая в блеске солнца,Подымая кверху клювы,Глубоко ныряя в воду."Пишнэкэ! — воскликнул громкоПо-Пок-Кивис. — ПревратитеПоскорей меня в казарку,Только в самую большую, —В десять раз сильней и больше,Чем другие все казарки!"Но едва они успелиПревратить его в казарку —В исполинскую казаркуС круглой лоснящейся грудью,С парой темных мощных крыльевИ с большим широким клювом, —Как из леса с громким крикомСтал пред ними Гайавата!С громким криком поднялисяИ казарки над водою,Поднялися шумной стаейИз озерных трав и лилийИ сказали: "По-Пок-Кивис!Будь теперь поосторожней —Берегись смотреть на землю,Чтобы не было несчастья,Чтоб беды не приключилось!"Смело путь они держали,Путь на дальний, дикий север,Пролетали то в тумане,То в сиянье ярком солнца,Ночевали и кормилисьВ камышах болот пустынныхИ с зарей пустились дальше.Плавно мчал их южный ветер,Дул свежо и сильно в крылья.Вдруг донесся к ним неясный,Отдаленный шум и говор,Донеслись людские речиИз селения под ними:То народ с земли дивилсяНа невиданные крыльяПо-Пок-Кивиса-казарки, —Эти крылья были шире,Чем дверные занавески.По-Пок-Кивис слышал крики,Слышал голос Гайаваты,Слышал громкий голос Ягу,Позабыл совет казарок,С высоты взглянул на землю —И в одно мгновенье ветерПодхватил его, смял крыльяИ понес, вертя, на землю.Тщетно справиться хотел он,Тщетно думал удержаться!Вихрем падая на землю,Он порой то землю видел,То казарок в синем небе,Видел, что земля все ближе,А простор небес — все дальше,Слышал громкий смех и говор,Слышал крики все яснее,Потерял из глаз казарок,Увидал внизу вигвамыИ с размаху пал на землю, —С тяжким стуком средь народаПала мертвая казарка!Но его лукавый Джиби,Дух его, в одно мгновеньеПринял образ человека,По-Пок-Кивиса красавца,И опять пустился в бегство,И опять за ним в погонюУстремился Гайавата,Восклицая: "Как бы ни былПуть мой долог и опасен,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!"В двух шагах был По-Пок-Кивис,В двух шагах от Гайаваты,Но мгновенно закружился,Поднял вихрем пыль и листьяИ исчез в дупле дубовом,Перекинулся змеею,Проскользнул змеей под корни.Быстро правою рукоюИскрошил весь дуб на щепкиГайавата, — но напрасно!Вновь лукавый По-Пок-КивисПринял образ человекаИ помчался в бурном вихреК Живописным Скалам красным,Что с прибрежья озираютВсю страну и Гитчи-Гюми.И Владыка Гор могучий,Горный Манито могучийРаспахнул пред ним ущелье,Распахнул широко пропасть,Скрыл его от ГайаватыВ мрачном каменном жилище,Ввел его с радушной ласкойВ тьму своих пещер угрюмых.А снаружи Гайавата,Пред закрытым входом стоя,Рукавицей, Минджикэвон,Пробивал в горе пещерыИ кричал в великом гневе:«Отопри! Я Гайавата!»Но Владыка Гор не отпер,Не ответил ГайаватеИз своих пещер безмолвных,Из скалистой мрачной бездны.И простер он руки к небу,Призывая ЭннэмикиИ Вэвэссимо на помощь,И пришли они во мраке,С ночью, с бурей, с ураганом,Пронеслись по Гитчи-ГюмиС отдаленных Гор Громовых,И услышал По-Пок-КивисТяжкий грохот Эннэмики,Увидал он блеск огнистыйГлаз Вэвэссимо и в страхеЗадрожал и притаился.Тяжкой палицей своеюСкалы молния разбилаНад преддверием пещеры,Грянул гром в ее средину,Говоря: «Где По-Пок-Кивис?» —И рассыпались утесы,И среди развалин мертвымПал лукавый По-Пок-Кивис,Пал красавец Йенадиззи.Благородный ГайаватаВынул дух его из телаИ сказал: "О По-Пок-Кивис!Никогда уж ты не примешьСнова образ человека,Никогда не будешь большеТанцевать с беспечным смехом,Но высоко в синем небеБудешь ты парить и плавать,Будешь ты Киню отныне —Боевым Орлом могучим!"И живут с тех пор в народеПесни, сказки и преданьяО красавце Йенадиззи;И зимой, когда в деревнеВихри снежные гуляют,А в трубе вигвама свищет,Завывает буйный ветер, —"Это хитрый По-Пок-КивисВ пляске бешеной несется!" —Говорят друг другу люди.Смерть Квазинда
Далеко прошел по светуСлух о Квазинде могучем:Он соперников не ведал,Он себе не ведал равных.И завистливое племяЗлобных Гномов и Пигмеев,Злобных духов Пок-Уэджис,Погубить его решило."Если этот дерзкий Квазинд,Ненавистный всем нам Квазинд,Поживет еще на свете,Все губя, уничтожая,Удивляя все народыДивной силою своею, —Что же будет с Пок-Уэджис? ~Говорили Пок-Уэджис. —Он растопчет нас, раздавит,Он подводным злобным духамВсех нас кинет на съеденье!"Так, пылая лютой злобой,Совещались Пок-УэджисИ убить его решили,Да, убить его, — избавитьМир от Квазинда навеки!Сила Квазинда и слабостьТолько в темени таилась:Только в темя можно былоНасмерть Квазинда поранить,Но и то одним оружьем —Голубой еловой шишкой.Роковая тайна этаНе была известна смертным,Но коварные Пигмеи,Пок-Уэджис, знали тайну,Знали, как врага осилить.И они набрали шишек,Голубых еловых шишекПо лесам над Таквамино,Отнесли их и сложилиНа ее высокий берег,Там, где красные утесыНависают над водою.Сами спрятались и сталиПоджидать врага в засаде.Было это в полдень летом;Тих был сонный знойный воздух,Неподвижно спали тени,В полусне река струилась;По реке, блестя на солнце,Насекомые скользили,В знойном воздухе далекоРаздавалось их жужжанье,Их напевы боевые.По реке плыл мощный Квазинд,По теченью плыл лениво,По дремотной ТакваминоПлыл в березовой пироге,Истомленный тяжким зноем,Усыпленный тишиною.По ветвям, к реке склоненным,По кудрям берез плакучих,Осторожно опустилсяНа него Дух Сна, Нэпавин;В сонме спутников незримых,Во главе воздушной рати,По ветвям сошел Нэпавин,Бирюзовой Дэш-кво-ни-ши,Стрекозою, стал он тихоНад пловцом усталым реять.Квазинд слышал чей-то шепот,Смутный, словно вздохи сосен,Словно дальний ропот моря,Словно дальний шум прибоя,И почувствовал ударыТомагауков воздушных,Поражавших прямо в темя,Управляемых несметнойРатью Духов Сна незримых.И от первого удараОбняла его дремота,От второго — он бессильноОпустил весло в пирогу,После третьего — окрестностьПеред ним покрылась тьмою:Крепким сном забылся Квазинд.Так и плыл он по теченью, —Как слепой, сидел в пироге,Сонный плыл по Таквамино,Под прибрежными лесами,Мимо трепетных березок,Мимо вражеской засады,Мимо лагеря Пигмеев.Градом сыпалися шишки,Голубые шишки елейВ темя Квазинда с прибрежья.«Смерть врагу!» — раздался громкийБоевой крик Пок-Уэджис.И упал на борт пирогиИ свалился в реку Квазинд,Головою вниз, как выдра,В воду сонную свалился,А пирога, кверху килем,Поплыла одна, блуждаяПо теченью Таквамино.Так погиб могучий Квазинд.Но хранилось долго-долгоИмя Квазинда в народе,И когда в лесах зимоюБушевали, выли бури,С треском гнули и ломалиВетви стонущих деревьев, —"Квазинд! — люди говорили. —Это Квазинд собираетНа костер себе валежник!"Привидения
Никогда хохлатый коршунНе спускается в пустынеНад пораненным бизономБез того, чтоб на добычуИ второй не опустился;За вторым же в синем небеТотчас явится и третий,Так что вскорости от крыльевСобирающейся стаиДаже воздух потемнеет.И беда одна не ходит;Сторожат друг друга беды;Чуть одна из них нагрянет, —Вслед за ней спешат другиеИ, как птицы, вьются, вьютсяЧерной стаей над добычей,Так что белый свет померкнетОт отчаянья и скорби.Вот опять на хмурый северМощный Пибоан вернулся!Ледяным своим дыханьемПревратил он воды в каменьНа реках и на озерах,С кос стряхнул он хлопья снега,И поля покрылись белой,Ровной снежной пеленою,Будто сам Владыка ЖизниСгладил их рукой своею.По лесам, под песни вьюги,Зверолов бродил на лыжах;В деревнях, в вигвамах теплых,Мирно женщины трудились,Молотили кукурузуИ выделывали кожи;Молодежь же проводилаВремя в играх и забавах,В танцах, в беганье на лыжах.Темным вечером однаждыПрестарелая НокомисС Миннегагою сиделаЗа работою в вигваме,Чутко слушая в молчанье,Не идет ли Гайавата,Запоздавший на охоте.Свет костра багряной краскойРазрисовывал их лица,Трепетал в глазах НокомисСеребристым лунным блеском,А в глазах у Миннегаги —Блеском солнца над водою;Дым, клубами собираясь,Уходил в трубу над ними,По углам вигвама тениИзгибалися за ними.И открылась тихо-тихоЗанавеска над порогом;Ярче пламя запылало,Дым сильней заволновался —И две женщины безмолвно,Без привета и без зова,Чрез порог переступили,Проскользнули по вигвамуВ самый дальний, темный угол,Сели там и притаились.По обличью, по одеждеЭто были чужеземки;Бледны, мрачны были обе,И с безмолвною тоскою,Содрогаясь, как от стужи,Из угла они глядели.То не ветер ли полночныйЗагудел в трубе вигвама?Не сова ли, Куку-кугу,Застонала в мрачных соснах?Голос вдруг изрек в молчанье:"Это мертвые восстали,Это души погребенныхК вам пришли из Стран Понима,Из страны Загробной Жизни!"Скоро из лесу, с охоты,Возвратился Гайавата,Весь осыпан белым снегомИ с оленем за плечами.Перед милой МиннегагойОн сложил свою добычуИ теперь еще прекраснейПоказался Миннегаге,Чем в тот день, когда за неюОн пришел в страну Дакотов,Положил пред ней оленя,В знак своих желаний тайных,В знак своей любви сердечной.Положив, он обернулся,Увидал в углу двух женщинИ сказал себе: "Кто это?Странны гостьи Миннегаги!"Но расспрашивать не стал их,Только с ласковым приветомПопросил их разделить с нимКров его, очаг и пищу.Гостьи бледные ни словаНе сказали Гайавате;Но когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Из угла они вскочили,Завладели лучшей долей,Долей милой Миннегаги,Не спросясь, схватили дерзкоНежный, белый жир оленя,Съели с жадностью, как звери,И опять забились в угол,В самый дальний, темный угол.Промолчала Миннегага,Промолчал и Гайавата,Промолчала и Нокомис;Лица их спокойны были.Только Миннегага тихоПрошептала с состраданьем,Говоря: "Их мучит голод;Пусть берут, что им по вкусу,Пусть едят, — их мучит голод".Много зорь зажглось, погасло,Много дней стряхнули ночи,Как стряхают хлопья снегаСосны темные на землю;День за днем сидели молчаГостьи бледные в вигваме;Ночью, даже в непогоду,В ближний лес они ходили,Чтоб набрать сосновых шишек,Чтоб набрать ветвей для топки,Но едва светало, сноваПоявлялися в вигваме.И всегда, когда с охотыВозвращался Гайавата,В час, когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Гостьи бледные бесшумноИз угла к нему кидались,Не спросясь, хватали жадноНежный, белый жир оленя, —Долю милой Миннегаги, —И скрывались в темный угол.Никогда не упрекнул ихДаже взглядом Гайавата,Никогда не возмутиласьПрестарелая Нокомис,Никогда не показалаНедовольства Миннегага;Все они терпели молча,Чтоб права святые гостяНе нарушить грубым взглядом,Не нарушить грубым словом.В полночь раз, когда печальноДогорал костер, краснея,И мерцал дрожащим светомВ полусумраке вигвама,Бодрый, чуткий ГайаватаВдруг услышал чьи-то вздохи,Чьи-то горькие рыданья.С ложа встал он осторожно,Встал с косматых шкур бизонаИ, отдернувши над ложемИз оленьей кожи полог,Увидал, что это Тени,Гостьи бледные, вздыхают,Плачут в тишине полночной.И промолвил он: "О гостьи!Что так мучит ваше сердце?Что рыдать вас заставляет?Не Нокомис ли вас, гостьи,Ненароком оскорбила?Иль пред вами МиннегагаПозабыла долг хозяйки?"Тени смолкли, пересталиГорько сетовать и плакатьИ сказали тихо-тихо:"Мы усопших, мертвых души,Души тех, что жили с вами;Мы пришли из Стран Понима,С островов Загробной Жизни,Испытать вас и наставить.Вопли скорби достигаютК нам, в Селения Блаженных:То живые погребенныхПризывают вновь на землю,Мучат нас бесплодной скорбью;И вернулись мы на землю,Но узнали скоро, скоро,Что везде мы только в тягость,Что для всех мы стали чужды:Нет нам места, — нет возвратаМертвецам из-за могилы!Помни это, Гайавата,И скажи всему народу,Чтоб отныне и вовекиВопли их не огорчалиОтошедших в мир Понима,К нам, в Селения Блаженных.Не кладите тяжкой ношиС мертвецами в их могилы —Ни мехов, ни украшений,Ни котлов, ни чаш из глины, —Эта ноша мучит духов.Дайте лишь немного пищи,Дайте лишь огня в дорогу.Дух четыре грустных ночиИ четыре дня проводитНа пути в страну Понима;Потому-то и должны выНад могилами усопшихС первой ночи до последнейЖечь костры неугасимо,Освещать дорогу духам,Озарять веселым светомИх печальные ночлеги.Мы идем, прости навеки,Благородный Гайавата!И тебя мы искушали,И твое терпенье долгоМы испытывали дерзко,Но всегда ты оставалсяБлагородным и великим.Не слабей же, Гайавата,Не слабей, не падай духом:Ждет тебя еще труднееИ борьба и испытанье!"И внезапно тьма упалаИ наполнила жилище,Гайавата же в молчаньеУслыхал одежды шорох,Услыхал, что кто-то поднялЗанавеску над порогом,Увидал на небе звездыИ почувствовал дыханьеЗимней полночи морозной,Но уже не видел духов,Теней бледных и печальныхИз далеких Стран Понима,Из страны Загробной Жизни.Голод
О, зима! О, дни жестокой,Бесконечной зимней стужи!Лед все толще, толще, толщеСтановился на озерах;Снег все больше, больше, большеЗаносил луга и степи;Все грозней шумели вьюгиПо лесам, вокруг селенья.Еле-еле из вигвама,Занесенного снегами,Мог пробраться в лес охотник;В рукавицах и на лыжахТщетно по лесу бродил он,Тщетно он искал добычи, —Не видал ни птиц, ни зверя,Не видал следов оленя,Не видал следов Вабассо.Страшен был, как привиденье,Лес блестящий и пустынный,И от голода, от стужи,Потеряв сознанье, падал,Погибал в снегах охотник.О, Всесильный Бюкадэвин!О, могучий Акозивин!О, безмолвный, грозный Погок!О, жестокие мученья,Плач детей и вопли женщин!Всю тоскующую землюИзнурил недуг и голод,Небеса и самый воздухЛютым голодом томились,И горели в небе звезды,Как глаза волков голодных!Вновь в вигваме ГайаватыПоселилися два гостя:Так же мрачно и безмолвно,Как и прежние два гостя,Без привета и без зоваВ дом вошли они и селиПрямо рядом с Миннегагой,Не сводя с нее свирепых,Впалых глаз ни на минуту.И один сказал ей: "Видишь?Пред тобою — Бюкадэвин".И другой сказал ей: "Видишь?Пред тобою — Акозивин!"И от этих слов и взглядовСодрогнулось, сжалось страхомСердце милой Миннегаги;Без ответа опустилась,Скрыв лицо, она на ложеИ томилась, трепетала,Холодея и сгорая,От зловещих слов и взглядов.Как безумный, устремилсяВ лес на лыжах Гайавата;Стиснув зубы, затаившиВ сердце боль смертельной скорби,Мчался он, и капли потаНа челе его смерзались.В меховых своих одеждах,В рукавицах, Минджикэвон,С мощным луком наготовеИ с колчаном за плечами,Он бежал все дальше, дальшеПо лесам пустым и мертвым."Гитчи Манито! — вскричал он,Обращая взоры к небуС беспредельною тоскою. —Пощади нас, о Всесильный,Дай нам пищи, иль погибнем!Пищи дай для Миннегаги —Умирает Миннегага!"Гулко в дебрях молчаливых,В бесконечных дебрях бора,Прозвучали вопли эти,Но никто не отозвался,Кроме отклика лесного,Повторявшего тоскливо:«Миннегага! Миннегага!»До заката одинокоОн бродил в лесах печальных,В темных чащах, где когда-тоШел он с милой Миннегагой,С молодой женою рядом,Из далеких стран Дакотов.Весел был их путь в то время!Все цветы благоухали,Все лесные птицы пели,Все ручьи сверкали солнцем,И сказала МиннегагаС беззаветною любовью:«Я пойду с тобою, муж мой!»А в вигваме, близ Нокомис,Близ пришельцев молчаливых,Карауливших добычу,Уж томилась пред кончиной,Умирала Миннегага."Слышишь? — вдруг она сказала.Слышишь шум и гул далекийВодопадов Миннегаги?Он зовет меня, Нокомис!""Нет, дитя мое, — печальноОтвечала ей Нокомис, —Это бор гудит от ветра"."Глянь! — сказала Миннегага. —Вон — отец мой! ОдинокоОн стоит и мне киваетИз родимого вигвама!""Нет, дитя мое, — печальноОтвечала ей Нокомис, —Это дым плывет, кивает!""Ах! — вскричала Миннегага.Это Погока сверкаютОчи грозные из мрака,Это он мне стиснул рукуЛедяной своей рукою!Гайавата, Гайавата!"И несчастный ГайаватаИздалека, издалека,Из-за гор и дебрей леса,Услыхал тот крик внезапный,Скорбный голос Миннегаги,Призывающий во мраке:«Гайавата! Гайавата!»По долинам, по сугробам,Под ветвями белых сосен,Нависавшими от снега,Он бежал с тяжелым сердцем,И услышал он тоскливыйПлач Нокомис престарелой:"Вагономин! Вагономин!Лучше б я сама погибла,Лучше б мне лежать в могиле!Вагономин! Вагономин!"И в вигвам он устремилсяИ увидел, как НокомисС плачем медленно качалась,Увидал и Миннегагу,Неподвижную на ложе,И такой издал ужасныйКрик отчаянья, что звездыВ небесах затрепетали,А леса с глубоким стономПотряслись до основанья.Осторожно и безмолвноСел он к ложу Миннегаги,Сел к ногам ее холодным,К тем ногам, что никогда ужНе пойдут за Гайаватой,Никогда к нему из домаУж не выбегут навстречу.Он лицо закрыл руками,Семь ночей и дней у ложаПросидел в оцепененье,Без движенья, без сознанья:День царит иль тьма ночная?И простились с Миннегагой;Приготовили могилуЕй в лесу глухом и темном,Под печальною цикутой,Обернули МиннегагуБелым мехом горностая,Закидали белым снегом,Словно мехом горностая, —И простились с Миннегагой.А с закатом на могилеБыл зажжен костер из хвои,Чтоб душе четыре ночиОсвещал он путь далекий,Путь в Селения Блаженных.Из вигвама ГайаватеВидно было, как горел он,Озаряя из-под низуВетви черные цикуты.И не раз в час долгой ночиПодымался ГайаватаНа своем бессонном ложе,Ложе милой Миннегаги,И стоял, следил с порога,Чтобы пламя не погасло,Дух во мраке не остался."О, прости, прости! — сказал он.О, прости, моя родная!Все мое с тобою сердцеСхоронил я, Миннегага,Вся душа моя стремитсяЗа тобою, Миннегага!Не ходи, не возвращайсяК нам на труд и на страданья,В мир, где голод, лихорадкаМучат душу, мучат тело!Скоро подвиг свой я кончу,Скоро буду я с тобоюВ царстве светлого Понима,Бесконечной, вечной жизни!"След белого
Средь долины, над рекою,Над замерзшею рекою,Там сидел в своем вигвамеОдинокий, грустный старец.Волоса его лежалиНа плечах сугробом снега,Плащ его из белой кожи,Вобивайон, был в лохмотьях,А костер среди вигвамаЧуть светился, догорая,И дрожал от стужи старец,Ослепленный снежной вьюгой,Оглушенный свистом бури,Оглушенный гулом леса.Угли пеплом уж белели,Пламя тихо умирало,Как неслышно появилсяСтройный юноша в вигваме.На щеках его румянецРазливался алой краской,Очи кроткие сияли,Как весенней ночью звезды,А чело его венчалаИз пахучих трав гирлянда.Улыбаясь и улыбкойВсе, как солнцем, озаряя,Он вошел в вигвам с цветами,И цветы его дышалиНежным, сладким ароматом."О мой сын, — воскликнул старец, —Как отрадно видеть гостя!Сядь со мною на циновку,Сядь сюда, к огню поближе,Будем вместе ждать рассвета.Ты свои мне порасскажешьПриключения и встречи,Я — свои: свершил я в жизниНе один великий подвиг!"Тут он вынул Трубку Мира,Очень старую, чудную,С красной каменной головкой,С чубуком из трости, в перьях,Наложил ее корою,Закурил ее от угля,Подал гостю-чужеземцуИ повел такие речи:"Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Остановятся все реки,Вся вода окаменеет!"Улыбаясь, гость ответил:"Стоит мне своим дыханьемТолько раз на землю дунуть,Зацветут цветы в долинах,Запоют, заплещут реки!""Стоит мне тряхнуть во гневеГоловой своей седою, —Молвил старец, мрачно хмурясь, —Всю страну снега покроют,Вся листва спадет с деревьев,Все поблекнет и погибнет,С рек и с тундр, с болотных топейУлетят и гусь и цапляК отдаленным, теплым странам;И куда бы ни пришел я,Звери дикие лесныеВ норы прячутся, в пещеры,Как кремень, земля твердеет!""Стоит мне тряхнуть кудрями, —Молвил гость с улыбкой кроткой, —Благодатный теплый ливеньОросит поля и долы,Воскресит цветы и травы;На озера и болотаВозвратятся гусь и цапля,С юга ласточка примчится,Запоют лесные птицы;И куда бы ни пришел я,Луг колышется цветами,Лес звучит веселым пеньем,От листвы темнеют чащи!"За беседой ночь минула;Из далеких стран Востока,Из серебряных чертогов,Словно воин в ярких красках,Солнце вышло и сказало:"Вот и я! Любуйтесь солнцем,Гизисом, могучим солнцем!"Онемел при этом старец.От земли теплом пахнуло,Над вигвамом стали сладкоОпечи петь и Овейса,Зажурчал ручей в долине,Нежный запах трав весеннихИз долин в вигвам повеял,И при ярком блеске солнцаУвидал Сэгвон яснееСтарца лик холодный, мертвый:То был Пибоан могучий.По щекам его бежали,Как весенние потоки,Слезы теплые струями,Сам же он все уменьшалсяВ блеске радостного солнца —Паром таял в блеске солнца,Влагой всачивался в землю,И Сэгвон среди вигвама,Там, где ночью мокрый хворостВ очаге дымился, тлея,Увидал цветок весенний,Первоцвет, привет весенний,Мискодит в зеленых листьях.Так на север после стужи,После лютой зимней стужи,Вновь пришла весна, а с неюЗацвели цветы и травы,Возвратились с юга птицы.С ветром путь держа на север,В небе стаями летели,Мчались лебеди, как стрелы,Как большие стрелы в перьях,И скликалися, как люди;Плыли гуси длинной цепью,Изгибавшейся, подобноТетиве из жил оленя,Разорвавшейся на луке;В одиночку и попарно,С быстрым, резким свистом крыльев,Высоко нырки летели,Пролетали на болотаМушкодаза и Шух-шух-га.В чащах леса и в долинахПел Овейса синеперый,Над вигвамами, на кровлях,Опечи пел красногрудый,Под густым наметом сосенВорковал Омими, голубь,И печальный Гайавата,Онемевший от печали,Услыхал их зов веселый,Услыхал — и тихо вышелИз угрюмого вигвамаЛюбоваться вешним солнцем,Красотой земли и неба.Из далекого походаВ царство яркого рассвета,В царство Вебона, к Востоку,Возвратился старый Ягу,И принес он много-многоУдивительных новинок.Вся деревня собраласяСлушать, как хвалился ЯгуПриключеньями своими,Но со смехом говорила:"Уг! Да это точно — Ягу!Кто другой так может хвастать!"Он сказал, что видел мореБольше, чем Большое Море,Много больше Гитчи-ГюмиИ с такой водою горькой,Что никто не пьет ту воду.Тут все воины и женыДруг на друга поглядели,Улыбнулися друг другуИ шепнули: "Это враки!Ко! — шепнули, — это враки!"В нем, сказал он, в этом море,Плыл огромный челн крылатый,Шла крылатая пирога,Больше целой рощи сосен,Выше самых старых сосен.Тут все воины и старцыПоглядели друг на друга,Засмеялись и сказали:«Ко, не верится нам что-то!»Из жерла ее, сказал он,Вдруг раздался гром, в честь Ягу,Стрелы молнии сверкнули.Тут все воины и женыБез стыда захохотали.«Ко, — сказали, — вот так сказка!»В ней, сказал он, плыли люди,Да, сказал он, в этой лодкеЯ сто воинов увидел.Лица воинов тех былиБелой выкрашены краской,Подбородки же покрытыБыли густо волосами.Тут уж все над бедным ЯгуСтали громко издеваться,Закричали, зашумели,Словно вороны на соснах,Словно серые вороны."Ко! — кричали все со смехом, —Кто ж тебе поверит, Ягу!"Гайавата не смеялся, —Он на шутки и насмешкиСтрого им в ответ промолвил:"Ягу правду говорит нам;Было мне дано виденье,Видел сам я челн крылатый,Видел сам я бледнолицых,Бородатых чужеземцевИз далеких стран Востока,Лучезарного рассвета.Гитчи Манито могучий,Дух Великий и Создатель,С ними шлет свои веленья,Шлет свои нам приказанья.Где живут они, — там вьютсяАмо, делатели меда,Мухи с жалами роятся.Где идут они — повсюдуВырастает вслед за нимиМискодит, краса природы.И когда мы их увидим,Мы должны их, словно братьев,Встретить с лаской и приветом.Гитчи Манито могучийЭто мне сказал в виденье.Он открыл мне в том виденьеИ грядущее — все тайныДней, от нас еще далеких.Видел я густые ратиНеизвестных нам народов,Надвигавшихся на Запад,Переполнивших все страны.Разны были их наречья,Но одно в них билось сердце,И кипела неустанноИх веселая работа:Топоры в лесах звенели,Города в лугах дымились,На реках и на озерахПлыли с молнией и громомОкрыленные пироги.А потом уже иноеПредо мной прошло виденье, —Смутно, словно за туманом:Видел я, что гибнут нашиПлемена в борьбе кровавой,Восставая друг на друга,Позабыв мои советы;Видел с грустью их остатки,Отступавшие на Запад,Убегавшие в смятенье,Как рассеянные тучи,Как сухие листья в бурю!"Эпилог
На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,Тихим, ясным летним утромГайавата в ожиданьеУ дверей стоял вигвама.Воздух полон был прохлады,Вся земля дышала счастьем,А над нею, в блеске солнца,На закат, к соседней роще,Золотистыми роямиПролетали пчелы, Амо,Пели в ярком блеске солнца.Ясно глубь небес сияла,Тихо было Гитчи-Гюми;У прибрежья прыгал Нама,Искрясь в брызгах, в блеске солнца;На прибрежье лес зеленыйВозвышался над водою,Созерцал свои вершины,Отраженные водою.Светел взор был Гайаваты:Скорбь с лица его исчезла,Как туман с восходом солнца,Как ночная мгла с рассветом;С торжествующей улыбкой,Полный радости и счастья,Словно тот, кто видит в грезахТо, что скоро совершится,Гайавата в ожиданьеУ дверей стоял вигвама.К солнцу руки протянул он,Обратил к нему ладони,И меж пальцев свет и тениПо лицу его играли,По плечам его открытым;Так лучи, скользя меж листьев,Освещают дуб могучий.По воде, в дали неясной,Что-то белое летело,Что-то плыло и мелькалоВ легком утреннем тумане,Опускалось, подымалось,Подходя все ближе, ближе.Не летит ли там Шух-шух-га?Не ныряет ли гагара?Не плывет ли Птица-баба?Или это Во-би-ваваБрызги стряхивает с перьев,С шеи длинной и блестящей?Нет, не гусь, не цапля это,Не нырок, не Птица-бабаПо воде плывет, мелькаетВ легком утреннем тумане:То березовая лодка,Опускаясь, подымаясь,В брызгах искрится на солнце,И плывут в той лодке людиИз далеких стран Востока,Лучезарного рассвета;То наставник бледнолицых,Их пророк в одежде черной,По воде с проводникамиИ с друзьями путь свой держит.И, простерши к небу руки,В знак сердечного привета,С торжествующей улыбкойЖдал их славный Гайавата,Ждал, пока под их пирогойЗахрустит прибрежный щебень,Зашуршит песчаный берегИ наставник бледнолицыхНа песчаный берег выйдет.И когда наставник вышел,Громко, радостно воскликнув,Так промолвил Гайавата:"Светел день, о чужеземцы,День, в который вы пришли к нам!Все селенье наше ждет вас,Все вигвамы вам открыты.Никогда еще так пышноНе цвела земля цветами,Никогда на небе солнцеНе сияло так, как ныне,В день, когда из стран ВостокаВы пришли в селенье наше!Никогда Большое МореНе бывало так спокойно,Так прозрачно и свободноОт подводных скал и мелей:Там, где шла пирога ваша,Нет теперь ни скал, ни мелей!Никогда табак наш не былТак душист и так приятен,Никогда не зеленелиНаши нивы так, как ныне,В день, когда из стран ВостокаВы пришли в селенье наше!"И наставник бледнолицых,Их пророк в одежде черной,Отвечал ему приветом:"Мир тебе, о Гайавата!Мир твоей стране родимой,Мир молитвы, мир прощенья,Мир Христа и свет Марии!"И радушный ГайаватаВвел гостей в свое жилище,Посадил их там на шкурахГорностаев и бизонов,А Нокомис подала имПищу в мисках из березы,Воду в ковшиках из липыИ зажгла им Трубку Мира.Все пророки, Джосакиды,Все волшебники, Вэбины,Все врачи недугов, Миды,С ними воины и старцыСобралися пред вигвамом,Чтоб почтить гостей приветом.Тесным кругом у порогаНа земле они сиделиИ курили трубки молча,А когда к ним из вигвамаВышли гости, так сказали:"Всех нас радует, о братья,Что пришли вы навестить насИз далеких стран Востока!"И наставник бледнолицыхРассказал тогда народу,Что пришел он им поведатьО святой Марии-Деве,О ее предвечном Сыне.Рассказал, как в дни былыеОн сошел на землю к людям,Как он жил в посте, в молитве,Как учил он, как евреи,Богом проклятое племя,На кресте его распяли,Как восстал он из могилы,Вновь ходил с ученикамиИ с земли вознесся в небо.И народ ему ответил:"Мы словам твоим внимали,Мы внимали мудрой речи,Мы должны о ней подумать.Всех нас радует, о братья,Что пришли вы навестить насИз далеких стран Востока!"И, простясь, все удалились,Разошлись к своим вигвамам,Рассказали на деревнеЮным воинам и женам,Что прислал Владыка ЖизниК ним гостей из стран Востока.От жары, в затишье полдня,Тяжким воздух становился;В полусне шептались сосныПозади вигвамов душных,В полусне плескались волныНа песчаное прибрежье,А на нивах, не смолкая,Пел кузнечик, Па-пок-кина.Спали гости Гайаваты,Истомленные жарою,В душном сумраке вигвама.Тихо вечер приближался,Освежая знойный воздух,И метало солнце стрелы,Пробивая чащи леса,В тайники его врываясь,Все осматривая зорко.Спали гости ГайаватыВ тихом сумраке вигвама.С мягких шкур встал ГайаватаИ простился он с Нокомис,Тихим шепотом сказал ей,Чтоб гостей не потревожить:"Ухожу я, о Нокомио,Ухожу я в путь далекий,Ухожу в страну Заката,В край Кивайдина родимый.Но гостей моих, Нокомис,На тебя я оставляю:Сохраняй их и заботься,Чтоб ни страх, ни подозренье,Ни печаль их не смущали;Чтоб в вигваме ГайаватыИм всегда готовы былиИ приют, и кров, и пища".Так сказав ей, он покинулОтчий дом, пошел в селеньеИ простился там с народом,Говоря такие речи:"Ухожу я, о народ мой,Ухожу я в путь далекий:Много зим и много весенИ придет и вновь исчезнет,Прежде чем я вас увижу;Но гостей моих оставилЯ в родном моем вигваме:Наставленьям их внимайте,Слову мудрости внимайте,Ибо их Владыка ЖизниК нам прислал из царства света".На прибрежье ГайаватаОбернулся на прощанье,На сверкающие волныСдвинул легкую пирогу,От кремнистого прибрежьяОттолкнул ее на волны, —«На закат!» — сказал ей тихоИ пустился в путь далекий.И закат огнем багрянымОблака зажег, и небо,Словно прерии, пылало;Длинным огненным потокомОтражался в Гитчи-ГюмиСолнца след, и, удаляясьВсе на запад и на запад,Плыл по нем к заре огнистой,Плыл в багряные туманы,Плыл к закату Гайавата.И народ с прибрежья долгоПровожал его глазами,Видел, как его пирогаПоднялась высоко к небуВ море солнечного блеска —И сокрылася в тумане,Точно бледный полумесяц,Потонувший тихо-тихоВ полумгле, в дали багряной.И сказал: "Прости навеки,Ты прости, о Гайавата!"И лесов пустынных недраСодрогнулись — и пронессяТяжкий вздох во мраке леса,Вздох: «Прости, о Гайавата!»И о берег волны с шумомРазбивались и рыдали,И звучал их стон печальный,Стон: «Прости, о Гайавата!»И Шух-шух-га на болотеИспустила крик тоскливый,Крик: «Прости, о Гайавата!»Так в пурпурной мгле вечерней,В славе гаснущего солнца,Удалился ГайаватаВ край Кивайдина родимый.Отошел в Страну Понима,К Островам Блаженных, — в царствоБесконечной, вечной жизни!Словарь индейских слов, встречающихся в поэме
Аджидомо — белка.
Амик — бобр.
Амо — пчела.
Бимагут — виноградник.
Бэм-вава — звук грома.
Вабассо — кролик; север.
Вава — дикий гусь.
Ва-ва-тэйзи — светляк.
Вавбик — утес.
Вавонэйса — полуночник (птица).
Вагономин — крик горя.
Вампум — ожерелья, пояса и различные украшения из раковин и бус.
Во-би-вaвa — белый гусь.
Вобивайо — кожаный плащ.
Вэбино — волшебник.
Вэбино-Вэск — сурепка.
Вэ-мок-квана — гусеница.
Гитчи-Гюми — Верхнее озеро.
Дагинда — гигантская лягушка,
Джиби — дух.
Джосакиды — пророки.
Дэш-кво-нэ-ши — стрекоза.
Иза — стыдись!
Инайнивэг — пешка (в игре в кости).
Ишкуда — огонь, комета.
Йенадиззи — щеголь, франт.
Кагаги — ворон.
Каго — не тронь!
Кайошк — морская чайка.
Кивайдин — северо-западный ветер.
Кинэбик — змея.
Киню — орел.
Ко — нет.
Куку-кугу — сова.
Куо-ни-ши — стрекоза.
Кенбза, Маскеноза — щука.
Манг — нырок.
Ман-го-тэйзи — отважный.
Маномони — дикий рис.
Месяц Земляники — июнь.
Месяц Листьев — май.
Месяц Лыж — ноябрь.
Месяц Падающих Листьев — сентябрь.
Месяц Светлых Ночей — апрель.
Миды — врачи.
Минага — черника.
Минджикэвон — рукавицы.
Минни-вава — шорох деревьев.
Мискодит — «След Белого» (цветок).
Мише-Моква — Великий Медведь.
Мише-Нама — Великий Осетр.
Мондамин — маис.
Мушкодаза — глухарка.
Мэдвэй-ошка — плеск воды.
Мэма — зеленый дятел.
Мэшинова — прислужник.
Нама — осетр.
Нама-Вэск — зеленая мята.
Нинимуша — милый друг.
Ноза — отец.
Нэго-Воджу — дюны озера.
Нэпавин — сон, дух сна.
Нэшка — смотри!
Овейса — сивоворонка (птица).
Одамин — земляника.
Озавабик — медный диск (в игре в кости)..
Окагавис — речная сельдь.
Омими — голубь.
Онэвэ — проснись, встань!
Опечи — красногрудка (птица).
Па-пок-кина — кузнечик.
Пибоан — зима.
Пимикан — высушенное оленье мясо.
Пишнэкэ — казарка (птица).
Поггэвогон — палица.
Погок — смерть.
Пок-Уэджис — пигмеи.
Понима — загробная жизнь.
Сава — окунь.
Сибовиша — ручей.
Соббикаши — тарантул.
Сон-джи-тэгэ — сильный.
Сэгвон — весна.
Тэмрак — лиственница.
Уг — да.
Угодвош — самглав, луна-рыба.
Читовэйк — зуек.
Шабомин — крыжовник.
Ша-ша — далекое прошлое.
Шингебис — нырок.
Шишэбвэг — утенок (фигурка в игре в кости).
Шовэн-нэмэшин — сжалься!
Шогаши — морской рак.
Шогодайя — трус.
Шошо — ласточка.
Шух-шух-га — цапля.
Энктаги — Бог Воды.
Эннэмики — гром.
Эпокеа — тростник.
Джордж Гордон БайронКаин
(Мистерия)
Змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли, ихже сотвори господь бог.
Быт., 3, I.Dramatis personae:[24]
Адам.
Каин.
Авель.
Ангел господень.
Люцифер.
Ева.
Ада.
Селла.
Акт первый
Сцена первая
Местность близ рая. — Восход солнца.
Адам, Ева, Каин, Авель, Ада, Селла — на молитве.
Адам
Иегóва, вечный, мудрый, бесконечный!Ты, кто воззвал единым мощным словомИз мрака свет — хвала тебе и слава!На утре дня — хвала тебе и слава!Ева
Иегóва! Ты, кто дал нам день, и утроВпервые отделил от тьмы, и водыС водами разлучил, и назвал небомТвердь между вод — хвала тебе и слава!Авель
Иегóва! Ты, кто разделил стихииНа землю, воду, воздух и огонь,Кто, сотворив светила дня и ночи,Создал и тех, которые могли быЛюбить тебя, любить твои созданьяИ ликовать — хвала, хвала тебе!Ада
Иегóва, бог! Отец всей сущей твари,Создавший человека всех прекрасней,Достойней всех земной любви, дозволь мнеЛюбить его! — Хвала, хвала тебе!Селла
Иегóва! Ты, кто, все благословляя,Все сотворив и все любя, дозволилВойти в Эдем и погубить нас змию,Храни нас впредь! Хвала тебе и слава!Адам
Мой первенец, а что же ты молчишь?Каин
Что делать мне?Адам
Молись.Каин
Ведь вы молились.Адам
От всей души.Каин
И громко: я вас слышал.Адам
Как и творец, надеюсь я.Авель
Аминь.Адам
Но ты молчишь, сын Каин.Каин
Это лучше.Адам
Скажи ясней.Каин
Мне не о чем молиться.Адам
И не за что быть благодарным?Каин
Нет.Адам
Но ты живешь?Каин
Чтоб умереть?Ева
О, горе!Плод древа запрещенного созрел.Адам
И мы опять должны его вкусить.Зачем, о боже, дал ты древо знанья?Каин
Зачем ты не вкусил от древа жизни?Тогда б он не страшил тебя.Адам
О Каин!Не богохульствуй: это речи змия.Каин
Что ж, змий не лгал! Дало же древо знанье,Другое — жизнь дало бы. Жизнь есть благо,И знание есть благо. Как же можетБыть злом добро?Ева
Мой сын, ты говоришь,Как я, свершая грех свой, говорила:Не дай его мне видеть возрожденнымВ твоем грехе. Я примирилась с небом.Не дай мне зреть, здесь, за вратами рая,Свое дитя в той сети, что сгубилаВ раю его родителей. ДоволенБудь тем, что есть: довольствуйся мы раем,И ты б теперь доволен был. О сын мой!Адам
Молитва наша кончена, идемтеК своим трудам урочным, не тяжелым,Но все ж необходимым: нивы щедроНам воздают за малый труд.Ева
Сын Каин,Смотри, как он покорен и как бодр:Бери пример.Адам и Ева уходят.
Авель
Брат, не гневи печальюПредвечного: печаль бесплодна.Ада
Каин,Ты и на Аду хмуришься?Каин
Нет, Ада!Но я один побуду. Авель, мнеНе по себе; но это ненадолго.Иди же, брат. И вы идите, сестры.Не должно нежность грубостью встречать:Я буду вслед за вами.Ада
Если ж нет,Я за тобой вернусь сюда.Авель
Да будетМир над тобою, брат!Авель, Селла и Ада уходят.
Каин
(один)
И это жизнь!Трудись, трудись! Но почему я долженТрудиться? Потому, что мой отецУтратил рай. Но в чем же я виновен?В те дни я не рожден был, — не стремилсяРожденным быть, — родившись, не люблюТого, что мне дало мое рожденье.Зачем он уступил жене и змию?А уступив, за что страдает? ДревоРосло в раю и было так прекрасно:Кто ж должен был им пользоваться? ЕслиНе он, так для чего оно рослоВблизи его? У них на все вопросыОдин ответ: «Его святая воля,А он есть благ». Всесилен, так и благ?Зачем же благость эта наказуетМеня за грех родителей?Но кто-тоИдет сюда. По виду это ангел,Хотя он и суровей и печальней,Чем ангелы: он мне внушает страх.Он не страшнее тех, что потрясаютГорящими мечами пред вратами,Вокруг которых часто я скитаюсь,Чтоб на свое законное наследье —На райский сад взглянуть хотя мельком,Скитаюсь до поры, пока не скроетНочная тьма Эдема и бессмертныхЭдемских насаждений, осенившихЗубцы твердынь, хранимых грозной стражей;Я не дрожал при виде херувимов,Так отчего ж я с трепетом встречаюТого, кто приближается? Он смотритВеличественней ангелов; он так жеПрекрасен, как бесплотные, но, мнится,Не столь прекрасен, как когда-то былИль мог бы быть: скорбь кажется мне частьюЕго души, — хотя доступна ль скорбьДля ангелов? Но он подходит.Люцифер
(приближаясь)
Смертный!Каин
Кто ты, о дух?Люцифер
Я повелитель духов.Каин
Но если так, зачем ты их покинулДля смертного?Люцифер
Я знаю мысли смертныхИ сострадаю смертным.Каин
Как! Ты знаешь,Что мыслю я?Люцифер
Да, это мысли всехДостойных мысли; это говорит в васБессмертие.Каин
Бессмертие? О немНе знаем мы: безумием АдамаМы лишены плодов от древа жизни,Меж тем как мать вкусила слишком раноПлода от древа знанья — нашей смерти.Люцифер
Ты будешь жить, — не верь им.Каин
Я живу,Но лишь затем, чтоб умереть, и в жизниЯ ничего не вижу, что могло быСмерть сделать ненавистною мне, кромеВрожденной нам привязанности к жизни,Презренной, но ничем не победимой:Живя, я проклинаю час рожденьяИ презираю самого себя.Люцифер
Но ты живешь и будешь жить: не думай,Что прах земной, что плоть твоя есть сущность.Прах твой умрет, а ты вовек пребудешьТем, чем ты был.Каин
Чем был? Но и не больше?Люцифер
Быть может, ты подобен будешь нам.Каин
А вы?Люцифер
Мы вечны.Каин
Счастливы?Люцифер
Могучи.Каин
Я говорю, вы счастливы?Люцифер
Мы — нет.А ты?Каин
Взгляни!Люцифер
О жалкий прах! Ты смеешьСчитать себя несчастным?Каин
Я несчастен.А ты с твоим могуществом — кто ты?Люцифер
Тот, кто дерзал с твоим творцом равнятьсяИ кто тебя таким не сотворил бы.Каин
Да, ты глядишь почти что богом. Ты…Люцифер
Но я не бог и, не достигнув бога,Хочу одно: самим собой остаться.Он победил, — пусть царствует!Каин
Кто — он?Люцифер
Творец земли, творец людей…Каин
И неба,И сущего на небе. Так поютАрхангелы, так говорит родитель.Люцифер
Они поют и говорят лишь то,Что им велят. Их устрашает участьБыть в мире тем, чем мы с тобою стали:Ты — меж людей, я — меж бессмертных духов.Каин
А мы с тобой — кто мы?Люцифер
Мы существа,Дерзнувшие сознать свое бессмертье,Взглянуть в лицо всесильному тирану,Сказать ему, что зло не есть добро.Он говорит, что создал нас с тобою —Я этого не знаю и не верю,Что это так, — но, если он нас создал,Он нас не уничтожит: мы бессмертны!Он должен был бессмертными создать нас,Чтоб мучить нас: пусть мучит! Он велик,Но он в своем величии несчастней,Чем мы в борьбе. Зло не рождает благо,А он родит одно лишь зло. Но пустьОн на своем престоле величавомТворит миры, чтоб облегчить себеНи с кем не разделенное бессмертье,Пусть громоздит на звезды звезды: все жеОн одинок, тиран бессмертный. Если бОн самого себя мог уничтожить,То это был бы лучший дар из всехЕго даров. Но пусть царит, пусть страждет!Мы, духи, с вами, смертными, мы можемХоть сострадать друг другу; мы, терзаясь,Мучения друг другу облегчаемСочувствием: оно весь мир связует;Но он! в своем величии несчастный,В несчастии не знающий отрады,Он лишь творит, чтоб без конца творить!Каин
Ты говоришь о том, чтó хоть неясно,Но уж давно в моем уме носилось:Я никогда не мог согласоватьТого, что видел, с тем, что говорят мне.Мать и отец толкуют мне о змие,О древе, о плодах его; я вижуВрата того, что было их Эдемом,И ангелов с палящими мечами,Изгнавших нас из рая; я томлюсьВ трудах и думах; чувствую, что в миреНичтожен я, меж тем как мысль мояСильна, как бог! Но я молчал, я думал,Что я один страдаю. Мой отецДавно смирился; в матери угаслаТа искра, что влекла ее к Познанью;Брат бдит стада и совершает жертвыИз первенцев от этих стад тому,Кто повелел, чтоб нам земля давалаПлоды лишь за тяжелый труд; сестраПоет ему хвалы еще до солнца,И даже Ада, сердцу моемуСтоль близкая, не понимает мыслей,Меня гнетущих: я еще не встретилНи в ком себе сочувствия! Тем лучше:Я с духами в сообщество вступлю.Люцифер
Ты этого сообщества достоин.Иначе ты не видел бы меня:Довольно было б змия.Каин
А! Так этоТы соблазнитель матери?Люцифер
Ничем,Помимо правды, я не соблазняю.Ведь вы вкусили знания, ведь былиПлоды на древе жизни? Разве яДавал запрет вкушать от них? И я лиРастил плоды запретные к соблазнуСуществ, душой невинных, любопытныхВ своей святой невинности? Я б создалБогами вас, а он лишил вас рая,«Чтоб вы от древа жизни не вкусилиИ не были, как боги». — ТаковыЕго слова.Каин
Ты прав. Я это слышалОт тех, кому они звучали в громе.Люцифер
Так кто ж злой дух? Тот, кто лишил вас жизни,Иль тот, кто вам хотел дать жизнь, и радость,И знание?Каин
Им нужно было обаСорвать плода иль не срывать совсем.Люцифер
Один уж ваш; стремитеся к другому.Каин
Но как?Люцифер
Сопротивляясь. УгаситьНичто не может духа, если хочетДух быть самим собой и средоточьемВсего, что окружает дух; он создан,Чтоб царствовать.Каин
Не ты ли соблазнилОтца и мать?Люцифер
Я? Жалкий прах! Зачем мнеВас соблазнять? И как?Каин
Мне говорили,Что змий был дух.Люцифер
Кто это говорит?Не жалкое ль тщеславье человека,Что силится свалить свое паденьеНа нас, на духов? Змий был змий, не больше,Но и не меньше тех, что соблазнились.Он тоже прах, но он мудрее их,Затем, что победил их. Разве стал быЯ принимать подобье смертной твари?Каин
Но тварь в себе скрывала злого духа.Люцифер
Нет, тварь его лишь разбудила в тех,С кем говорил язык ее коварный.Я говорю, что змий был только змий:Спроси у херувимов, стерегущихЗапретный плод. Когда века вековПройдут над вашим прахом безглагольным,Потомки ваши баснею украсятВаш первый грех и мне припишут образ,Который презираю я, как все,Что пред творцом склоняется, создавшимВсе сущее в живых для поклоненьяПеред его бессмертием угрюмым.Но мы — мы знаем истину и станемПровозглашать лишь истину. АдамПленен был пресмыкающейся тварью.Но дух не пресмыкается: чемуЗавидовать в пределах тесных раяВладыке беспредельного пространства?Но я с тобою речь веду о том,Чего ты, несмотря на древо знанья,Не можешь знать.Каин
Но укажи мне то,Чего я не хотел бы знать, не жаждал?Люцифер
Дерзнешь ли ты взглянуть на смерть?Каин
ЕеНикто еще не видел.Люцифер
Испытать жеПридется всем.Каин
Отец мой говоритО ней как о чудовище; мать плачетПри слове «смерть»; брат Авель к небесамВозводит очи; Селла потупляетСвои к земле, шепча молитву; АдаГлядит в мои.Люцифер
А ты?Каин
Когда я слышуОб этой всемогущей и, как видно,Ничем не отвратимой смерти, думыНесметные в моем уме теснятсяИ жгут его. Возможно ль с ней бороться?Я мальчиком со львом боролся в играхИ так сжимал в объятиях его,Что он ревел и обращался в бегство.Люцифер
Смерть не имеет образа, но все,Что носит вид земных существ, поглотит.Каин
Я смерть считал за существо. Что можетСтоль злостным быть, помимо существа?Люцифер
Спроси у разрушителя.Каин
Какого?Люцифер
Иль у творца — зови его как хочешь.Ведь он творит затем, чтоб разрушать.Каин
Я этого не знал еще, но думалПочти что то же самое, как толькоЯ услыхал о смерти. Я не знаю,Что значит смерть, но смерть мне представляласьВсегда ужасным чем-то. Я нередкоВперял свой взор во тьму пустынной ночи,Ища ее; я видел чьи-то тениУ райских стен, во мраке, где пылаютМечи в деснице ангелов, и жадноСледил за тем, что мне казалось смертью,Весь трепеща от страха и желаньяУвидеть то, пред чем мы все трепещем.Но мрак был пуст, и я свой взор усталыйОт стен родного рая отвращалК светилам горним, к синему эфиру,К его огням, столь нежным и прекрасным.Ужели и они умрут?Люцифер
Быть может;Но надолго всех вас переживут.Каин
Я рад. Но смерть! Смерть мне внушает трепет.Она есть нечто грозное: но что же?Она нам всем, виновным и невинным,Как зло была объявлена: какое?Люцифер
Вновь прахом стать.Каин
Стать неподвижным прахомЕще не зло; но только бы не бытьНичем иным!Люцифер
Презренное желанье!Презренней, чем желания Адама:Тот хоть стремился к знанью.Каин
Но не к жизни;Иначе почему он не вкусилОт древа жизни?Люцифер
Изгнан был из рая.Каин
Ужасная ошибка! Он был долженСперва сорвать плод жизни, но, не знаяДобра и зла, не ведал он и смерти,Увы! Я смерть узнал еще так мало,Но уж страшусь… того, чего не знаю.Люцифер
А я, познавший все, уж не страшусьНи перед чем. Вот истинное знанье.Каин
Наставь меня.Люцифер
С условием.Каин
Каким?Люцифер
Пади и поклонись мне, как владыке.Каин
Ты разве бог?Люцифер
Не бог.Каин
Так равный богу?Люцифер
О нет, я не имею ничегоС ним общего — и не скорблю об этом.Я соглашусь быть чем угодно — вышеИль даже ниже — только не слугоюМогущества Иегóвы. Я не бог,Но я велик: немало тех, что сердцемЧтут власть мою, — их будут сонмы; будь жеИз первых — ты.Каин
Я никогда ещеПред божеством отца не преклонялся,Хотя нередко Авель умоляет,Чтоб мы свершали жертвы богу вместе.Зачем же мне склоняться пред тобой?Люцифер
Ты никогда пред ним не преклонялся?Каин
Ты разве не слыхал меня? И развеТы сам не знал об этом? Ты всеведущ.Люцифер
Но не поклонник бога — мой поклонник.Каин
Я не хочу сгибаться ни пред кем.Люцифер
Ты все же мой: непоклоненье богуЕсть поклоненье мне.Каин
Скажи яснее.Люцифер
Ты сам поймешь — со временем.Каин
ОткройМне тайну моего существованья.Люцифер
Иди за мной.Каин
Мне нужно на работу.Я обещал…Люцифер
Что обещал?Каин
Для жертвыНабрать плодов.Люцифер
Не ты ли говорил,Что пред творцом ни разу не склонялся?Каин
Но Авель упросил меня. Ведь жертвуСвершу не я — скорее он. И Ада…Люцифер
Чем ты смущен?Каин
Она моя сестра,Мы рождены одним и тем же чревомВ один и тот же день: она слезамиИсторгла обещанье у меня.Я все готов перенести для Ады,Я преклонюсь пред чем угодно, лишь быВ слезах ее не видеть.Люцифер
Так идиВослед за мной.Каин
Дух, я иду.Ада
(входя)
Брат Каин!Я за тобой: уж полдень, — наступаетЧас отдыха и радости, и намНедостает тебя. Ты не работал,Но я твой труд исполнила; созрелиТвои плоды и блещут точно солнце.Идем.Каин
Иль ты не видишь?Ада
Вижу — ангел.Мы видим их нередко. Он разделитЧас нашего полдневного досуга?Каин
Он не похож на ангелов, которыхМы видели.Ада
Есть разве и другие?Но и ему мы будем рады — так же,Как и другим: те не гнушались нами.Каин
(Люциферу)
Идешь ли ты?Люцифер
Иди за мной.Каин
Я долженИдти за ним.Ада
И нас покинуть?Каин
Да.Ада
И даже Аду?Каин
Ада!Ада
Так позволь мнеИдти с тобой!Люцифер
Нет, он пойдет один.Ада
Кто ты, разъединяющий так властноСердца людей?Каин
Он бог.Ада
А кто об этомТебе сказал?Каин
Он говорит, как бог.Ада
Так говорил и лживый змий.Люцифер
Нет, Ада,Змий вам не лгал: дало же древо знаньяПознание.Ада
На горе нам!Люцифер
О да.Но это горе — знание, и, значит,Змий вам не лгал; он истиной прельстил вас,А истина, по существу, есть благо.Ада
Но истина несет нам только беды:Изгнание из нашего приюта,Тяжелый труд, душевный гнет и страх,Томление о прошлом и надеждыНа то, что не вернется. Не ходиЗа этим духом, Каин! ПримирисьС своей судьбой, как мы с ней примирились,Люби меня, как я тебя люблю.Люцифер
Сильней отца и матери?Ада
Сильнее!Но разве это тоже смертный грех?Люцифер
Пока — не грех; но будет им — в грядущем,Для вашего потомства.Ада
Как! УжелиЛюбить Эноха дочь моя не будет?Люцифер
Не так, как Ада — Каина.Ада
О боже!Ужели они не будут ни любить,Ни жизнь давать созданьям, что возникли бИз их любви, чтоб вновь любить друг друга?Но разве не питаются ониОдною грудью? Разве не родилсяОн, их отец, в один и тот же часСо мной от лона матери? И развеНе любим мы друг друга и любовьюНе множим тех, что будут так же нежноЛюбить, как мы их любим? — как люблю яТебя, мой брат? Нет, не ходи за нимЗа этим духом: это дух — нам чуждый.Люцифер
Но я не говорил тебе, что вашаЛюбовь есть грех: она преступной будетВ глазах лишь тех, что вас заменят в жизни.Ада
Так, значит, добродетель и порокЗависят от случайности? ТогдаМы все — рабы.Люцифер
Рабами даже духиМогли бы стать, не предпочти ониСвободных мук бряцанию на арфахИ низким восхвалениям ИегóвыЗа то, что он, Иегóва, всемогущИ не любовь внушает им, а ужас.Ада
Кто всемогущ, тот и всеблаг.Люцифер
Таким лиОн был в раю?Ада
Враг! Не смущай меняСвоею красотою; ты прекрасней,Чем демон змий, но так же лжив.Люцифер
Правдив.Спроси у вашей матери, у Евы,Солгал ли змий?Ада
О мать! Твое паденьеДля чад твоих губительнее было,Чем для тебя; ты провела хоть юностьВ Эдеме, в беззаботном и блаженномОбщении с блаженными; а нас,Не ведавших Эдема, обступаютВраги, что лишь присвоили себеСлова творца и соблазняют нашиМятущиеся души нашей жадной,Неутоленной мыслью, как тебяЗмий соблазнил на лоне беззаботных,Невинных, юных радостей твоих!Бессмертному, стоящему пред нами,Я не могу ответить, не могуПроклясть его; я с сладостной боязньюЛюбуюсь им — и не могу бежать:В его глазах — таинственная прелесть,И я не в силах взора отвестиОт этих глаз; в груди трепещет сердце,Мне страшно с ним, но он влечет меня,Влечет к себе все ближе… Каин! Каин!Спаси меня!Каин
Не бойся: он не демон.Ада
Но и не бог, не ангел божий: яВидала херувимов, серафимов;Он не похож на них.Каин
Есть духи выше:Архангелы.Люцифер
Еще есть выше.Ада
Есть,Но разве те блаженны?Люцифер
Если рабствоРавняется блаженству — не блаженны.Ада
Я слышала, что нежны — серафимы,А мудры — херувимы. Дух, ты — мудрый,Ты — херувим, тебе любовь чужда.Люцифер
Когда любовь от знанья гибнет, — кем жеБыть должен тот, кого, узнав, не любишь?Всезнающим и мудрым херувимамЛюбовь чужда; так, значит, серафимыЛишь по незнанью любят. Что любовьНесовместима с знанием, мы видим:Пример — судьба Адама. ВыбирайтеМеж знаньем и любовью, — ведь другогоНет выбора. Адам уже избрал:Он почитает бога лишь из страха.Ада
О Каин! Избери любовь.Каин
С любовьюК тебе, сестра, я был рожден. Но большеЯ ничего на свете не люблю.Ада
А мать, отец?Каин
Они нас не любили,Срывая плод, лишивший нас Эдема.Ада
Мы не были в то время рождены,А если бы и были — неужелиМы не должны любить их так же нежно,Как любим мы своих малюток, Каин?Каин
Мои едва лепечущие крошки!Будь я уверен в счастье их, я мог быПочти простить… Но это не проститсяЧрез тысячи столетий! НикогдаЛюбить не будут память человека,Что семя человеческого родаИ семя зла посеять мог в одинИ тот же час. Он пал, но мало былоЕму своих страданий: он зачалМеня, тебя, всех нас, — пока немногих,И весь безмерный, бесконечный ряд,Мирьяды, сонмы тех, что народятсяДля новых, горших мук и чьим отцомБыть должен я! Твоя любовь и юность,Моя любовь и радость, миг блаженства,Мгновение покоя, все, что любимМы в детях и друг в друге — все ведетИ нас и их путем греха и скорби,Лишь изредка даруя миг отрады,К неведомому — смерти. Древо знаньяНас обмануло: грех свершен, но все лиПознали мы о жизни и о смерти?Мы знаем лишь одно: что мы несчастны.Ада
Я не несчастна, Каин, и когда быТы счастлив был…Каин
Будь счастлива одна,Я не нуждаюсь в том, что унижаетВо мне мой дух.Ада
Одна я не хочуИ не могу быть счастлива; но с теми,Что близки мне, я думаю, могла бы!Я не смущаюсь смерти, непонятнойИ потому не страшной мне, хотяОна и страшной кажется, как частоПриходится мне слышать.Люцифер
Так однаТы счастлива не можешь быть?Ада
Но кто жеОдин бы мог быть счастлив или добр?Одна! но мне мое уединеньеВсегда грехом казалось, если яНе чаяла, что скоро встречусь с близким.Люцифер
Но бог твой одинок: так неужелиНе счастлив он, не добр?Ада
Он не один:Есть ангелы и смертные, — он счастлив,Даруя счастье ангелам и смертным.Ведь радость в том, чтоб радовать других.Люцифер
А твой отец, — давно ли из ЭдемаБыл изгнан он? А Каин? Ты сама?Спокойна ли душа твоя?Ада
Увы!Но ты — ведь ты не ангел?Люцифер
Нет, не ангел.А почему — спроси у всеблагого,Всесильного создателя вселенной:Он знает тайну эту. Мы смирились,Другие воспротивились — и тщетно,Как говорят нам ангелы. По мне же,Не тщетно, нет, — раз лучше быть не может.Есть в духе мудрость, — мудрость же влечетДух к истине, как сквозь рассветный сумракВаш взор влечет далекий блеск денницы.Ада
Она прекрасна; я ее люблюЗа красоту.Люцифер
Боготворишь иль любишь?Ада
Отец боготворит лишь одного,Незримого.Люцифер
Незримое являетСебя в прекрасных символах. А этаЗвезда есть вождь небесной звездной рати.Ада
Отец и бога видел.Люцифер
Да. А ты?Ада
Я видела творца в его твореньях.Люцифер
А в существе?Ада
Нет; разве лишь в отце,Который есть подобие Иегóвы,Иль в ангелах, столь на тебя похожих.Их образ лучезарнее, чем твой,Хотя не так он властен и прекрасен:Как тихий полдень, светом напоенный,Они на нас взирают, ты же — ночь,Ночной эфир, где облака, белея,Сквозят на темном пурпуре, а звездыЛучистыми огнями испещряютТаинственный и дивный свод небес.Несметные, мерцающие нежно,Но так к себе влекущие, ониМои глаза слезами наполняют,Как ты теперь. Ты кажешься несчастным;Не делай нас такими же! Ты видишь —Я плачу о тебе.Люцифер
О эти слезы!Когда б ты знала, сколько их прольется!Ада
Мной?Люцифер
Всеми.Ада
Кем?Люцифер
Мирьядами мирьяд,Мильонами мильонов, — всей землею,Опустошенной, снова населенной,И адом переполненным, чье семяВ твоей груди.Ада
О Каин! Этот духНас проклинает.Каин
Он меня ведет.Ада
Ведет — куда?Люцифер
Туда, где он пробудетЛишь только час, но где увидит то,Что создано несчетными веками.Ада
Возможно ль это?Люцифер
Разве ваш создательВ шесть дней не создал мир ваш из обломковБылых миров? И разве я, помощникВ его созданье мира, не могуВ час показать того, что создавал онИль разрушал в часы?Каин
Веди меня.Ада
Но через час вернется он?Люцифер
Вернется.Мы временем не связаны. Я вечностьМогу вместить в единое мгновеньеИ превратить мгновенье в вечность. ДухиСвое существованье измеряютНе тем, чем вы. Но это тайна. — Каин,Иди за мной.Ада
Но он ко мне вернется?Люцифер
Да, женщина. Он первый и последний,За исключеньем только Одного,Из этих мест вернется, чтобы сделатьИх мир, еще безмолвный и пустынный,Таким же населенным, как и землю.Ада
Где ты живешь?Люцифер
В пространстве. Где могуЯ обитать? Там, где твой бог, иль боги.Все в мире разделил я: вечность, время,Жизнь, смерть, пространство, землю, небоИ то, что ни земля, ни небо, — мир,Который населен и населитсяОт тех, что населяли иль населятТо и другое: вот мои владенья.Я разделил с ним царство и владеюЕще и тем, где он не властен. Если бЯ не был столь могуществен, то развеЯ был бы здесь? Здесь ангелы витают.Ада
Но ангелы витали и в раю,Где говорил лукавый змий.Люцифер
Ты слышалПризыв мой, Каин? Если жаждешь знанья,Иди за мною — жажда утолится,И даже без запретного плода,Способного лишить тебя навекиЕдинственного блага, что оставилТебе мой враг. Иди за мною, Каин.Каин
Дух, я иду.Люцифер и Каин уходят.
Ада
(вослед им)
О Каин! Брат мой! Каин!Акт второй
Сцена первая
Бездна пространства.
Люцифер и Каин.
Каин
Не падая, я воздух попираю,Хотя боюсь, что упаду.Люцифер
Не бойся —Доверься мне, владыке этой бездны.Каин
Но разве вера в духа не греховна?Люцифер
Сомненье — гибель, вера — жизнь. ТаковУстав того, кто именует бесомМеня пред сонмом ангелов, они жеПередают названье это тварям,Которым непонятно то, что вышеИх жалких чувств, которые трепещутВелений господина и считаютДобром иль злом все, что прикажет он.Я в рабстве не нуждаюсь. Ты увидишьЗа тесной гранью маленького мира,Где ты рожден, несметные миры,И я не обреку тебя на мукиЗа страхи и сомненья. Будет день —И человек, несомый водной хлябью,Другому скажет: веруй и гряди —И тот пойдет по хляби невредимо.Я веры, как условия спасенья,Не требую. Лети со мной, как равный,Над бездною пространства, — я откроюТебе живую летопись мировПрошедших, настоящих и грядущих.Каин
О бог иль бес — кто б ни был ты: что это?Ужель земля?Люцифер
Ты не узнал земли?Той персти, из которой ты был создан?Каин
Как! Этот круг, синеющий в эфиреВблизи кружка, похожего на то,Что ночью освещает нашу землю,И есть наш рай? А где же стены рая?И те, что стерегут их?Люцифер
ПокажиМне место рая.Каин
Это невозможно!Чем дальше мы уносимся вперед,Тем круг земли становится все меньшеИ, уменьшаясь, светится вдалиВсе ярче серебристым звездным светом.Мы с быстротою солнечных лучейЛетим вперед, и он уж начинаетТеряться средь бесчисленного сонмаОкрестных звезд.Люцифер
Но что бы ты подумал,Когда б узнал, что есть миры громадней,Чем мир земной, что есть созданья выше,Чем человек, что их число несметно,Что все они на смерть обреченыИ все живут, все страждут?Каин
Я б гордилсяСвоим умом, постигнувшим все это.Люцифер
А если дух твой скован от рожденьяТяжелой, грубой плотью, если он,Столь гордый тем, что знает, жаждет новых,Все новых, высших знаний, а меж темНе победит ничтожнейших, грубейших,Мерзейших нужд и высшею отрадойСчитает только сладостный и грязный,Без меры истомляющий обман,Влекущий к созиданию лишь новыхНесметных душ, несметных тел, с рожденьяПриговоренных к смерти?Каин
Дух! я знаюО смерти только то, что смерть ужасна,Что смерть — наш общий горестный удел,Как слышал я от матери, которойОбязаны мы смертью вместе с жизнью.Но если так, дай умереть мне, дух!Ведь быть отцом созданий, обреченныхНа жизнь среди страданий и на гибель,Не все ль равно, что смерть плодить и в миреРаспространять злодейство?Люцифер
Ты не можешьВесь умереть: есть нечто, что бессмертно.Каин
Бог это скрыл, изгнав отца из раяИ заклеймив зловещим знаком смертиЕго чело. Но пусть во мне погибнетХоть смертное, чтоб в остальном я былКак ангелы.Люцифер
Я ангельского чина:Ты хочешь быть таким, как я?Каин
Но кто ты?Я вижу только мощь твою и то,Что ты мне открываешь мир, гнетущийВеличием мою земную мощьИ все же не превысивший желанийИ дум моих.Люцифер
О гордые желанья,Которые так скромно разделяютЮдоль червей!Каин
А ты, — ты разделяешьОбители с бессмертными, — ты развеНе кажешься печальным?Люцифер
Я печален.Итак, скажи: ты хочешь быть бессмертным?Каин
Ты говоришь, что я им должен быть.Я этого не знал еще, но еслиДолжно так быть, то я хочу изведатьБессмертие заране.Люцифер
Ты изведал.Каин
Когда и как?Люцифер
Страдая.Каин
Но страданьяДолжны быть вечны?Люцифер
Это мы узнаем, —Мы и твои потомки. Но взгляни:Как все полно величия!Каин
О, дивный,Невыразимо дивный мир! И вы,Несметные, растущие без мерыГромады звезд! Скажите: что такоеИ сами вы, и эта голубаяБезбрежная воздушная пустыня,Где кружитесь вы в бешеном веселье,Как листья вдоль прозрачных рек Эдема?Исчислены ль пути для вас? Иль выСтремитесь в даль, сжимающую душуСвоею бесконечностью, свободно?Творец! Творцы! Иль я не знаю — кто!Как дивны вы и как прекрасны вашиСоздания! Пусть я умру, как атом, —Быть может, умирает он! — иль вашеВеличие постигну! Мысль мояДостойна вас, хоть прах и недостоин.Дух! Дай мне умереть иль покажиМне ближе их.Люцифер
Ты разве к ним не близок?Взгляни на землю.Каин
Где она? Я вижуЛишь сонмы звезд.Люцифер
Гляди сюда.Каин
Не вижу.Люцифер
Но приглядись: она еще мерцает.Каин
Вон там?Люцифер
Да, там.Каин
Возможно ли? Я виделНочной порой в лугах и в темных рощахСветящих мух: они сверкали ярче,Чем этот мир, который их питает.Люцифер
Ты видел и миры и светляков, —Те и другие искрятся, — что ж скажешьТы мне о них?Каин
Скажу, что и мирыИ светляки по-своему прекрасныИ что полет ночной ничтожной мушкиИ мощный бег бессмертного светилаРавно руководимы…Люцифер
Кем?Каин
Открой мне.Люцифер
И ты взглянуть дерзнул бы?Каин
Как мне знать,На что взглянуть дерзну я? Ты покаНе показал мне ничего такого,Чтоб не дерзнул я большего увидеть.Люцифер
К чему тебя влекло всего сильнее?Каин
К тому, чего я никогда не ведалИ ведать бы не должен — к тайне смерти.Люцифер
Я покажу отживших и умерших,Как показал бессмертных.Каин
Покажи.Люцифер
Тогда вперед на наших мощных крыльях!Каин
О, как мы рассекаем воздух! ЗвездыСкрываются от наших глаз! Земля!Где ты, земля? Дай мне взглянуть на землю,Я сын ее.Люцифер
Земли уже не видно.Пред вечностью она гораздо меньше,Чем ты пред ней. Но ты с землею связанИ скоро к ней вернешься. Прах земной —Часть нашего бессмертия.Каин
Куда жеЛежит наш путь?Люцифер
К тому, что только призракБылых миров, земля же их обломок.Каин
Так мир не нов?Люцифер
Не более чем жизнь.А жизнь древней, чем ты, чем я, и дажеДревней того, что выше нас с тобою.Есть многое, что никогда не будетИметь конца; а то, что домогалосьСчитаться не имеющим начала,Имеет столь же низкое, как ты;И многое великое погибло,Чтоб место дать ничтожному, — такому,Что и помыслить трудно: ибо в миреЛишь время и пространство неизменны,Хотя и перемены только прахуПриносят смерть. Ты — прах, ты не постигнешьТого, что выше праха, и увидишьЛишь то, что было прахом.Каин
Только прахом!Но я дерзну взглянуть на все, что хочешь.Люцифер
Тогда — вперед!Каин
Как быстро меркнут звезды!А ведь они казались мне мирами,Когда мы приближались к ним.Люцифер
ОниИ есть миры.Каин
И есть на них эдемы?Люцифер
Быть может, есть.Каин
И люди?Люцифер
Есть и люди.Иль существа, что выше их.Каин
И змии?Люцифер
Раз люди есть — как им не быть? И развеДышать должны ходячие лишь твари?Каин
Как быстро меркнут звезды вслед за нами!Куда летим мы?Люцифер
К миру привидений,Существ, еще не живших и отживших.Каин
Но мрак растет — все звезды уж исчезли.Люцифер
Но ты, однако, видишь.Каин
Жуткий сумрак!Ни ярких звезд, ни солнца, ни луны,И все же в этом сумраке я вижуКакие-то угрюмые громады,Но только непохожие на те,Которые светилися в пространствеСвоими ореолами и были,Как мне тогда казалось, полны жизни.На тех, сквозь их сияние, я виделГлубокие долины, выси горИ водные безбрежные равнины;Вкруг тех сияли огненные кольцаИ диски лун, напоминая землю;А здесь все страшно, сумрачно!Люцифер
Но ясно.Ты ищешь смерть увидеть и умерших?Каин
Раз грех Адама предал всех нас смерти,То я хочу заранее увидетьТо, что мы все увидим поневолеКогда-нибудь.Люцифер
Смотри.Каин
Повсюду мрак!Люцифер
И вечный мрак; но мы с тобой раскроемВрата его.Каин
Гигантскими клубамиКатится пар — откуда он?Люцифер
Войди.Каин
Вернусь ли я?Люцифер
Не сомневайся в этом.Ведь кто наполнить должен царство смерти?Ты и твой род. Оно еще так пустоВ сравненье с тем, чем будет.Каин
ОблакаВсе шире расступаются пред нами,Кругами обвивая нас.Входи.Каин
А ты?Люцифер
Входи. Ты без меня не мог быПроникнуть в царство призраков. Смелее!Исчезают в облаках.
Сцена вторая
Царство смерти.
Люцифер и Каин.
Каин
Как молчалив, как необъятен этотУгрюмый мир! Он населен обильней,Чем даже те горящие громады,Которые в воздушных безднах блещутВ таком несметном множестве, что яСперва считал их за каких-то светлыхНебесных обитателей. Но какЗдесь сумрачно, как все напоминаетУгасший день!Люцифер
Здесь царство смерти. ХочешьУвидеть смерть?Каин
Я не могу ответить,Не ведая, что значит смерть. Но еслиОтец мой прав… О боже! Я подуматьСтрашусь о ней! Будь проклят тот, кто далМне бытие, ведущее лишь к смерти!Люцифер
Ты проклинаешь мать, отца?Каин
Но развеОни меня не прокляли, дерзнувшиВкусить от древа знания?Люцифер
Ты прав:Меж вами обоюдное проклятье.Но твой Энох, твой брат?Каин
Они должныДелить мое проклятие со мною,Родителем и братом их. Чтó принялВ наследство сам, то им и завещаю.О бесконечный и угрюмый мирСкользящих теней, призраков-гигантов,То явственных, то смутных, но всегдаПечальных и величественных, — что ты?Жизнь или смерть?Люцифер
И жизнь и смерть.Каин
Но что жеТогда есть смерть?Люцифер
А разве не сказал вамСоздатель ваш, что смерть — другая жизнь?Каин
Мы от него пока одно узнали —Что мы умрем.Люцифер
Придет, быть может, день,Когда он вам раскроет тайну эту.Каин
Счастливый день!Люцифер
О да! Ведь эта тайнаОткроется в невыразимых муках,Соединенных с вечной адской мукой,Еще не нарожденным, что родятсяЛишь для нее — для этой вечной муки.Каин
Как величавы тени, что витаютВокруг меня! В них не заметно сходстваНи с духами, которых видел яНа страже заповедных врат Эдема,Ни с смертными — с моим отцом и братом,Со мной самим, с моей сестрой, с женою,А между тем, отличные от духовИ от людей своим непостижимым,Невиданным мной обликом, они,Бесплотным уступая, превышаютЛюдей и красотою горделивой,И мощью, и величием. У нихНет крыльев, как у ангелов, нет лика,Как у людей, нет мощных форм животных,Нет ничего подобного тому,Что видел я; они в себе вмещаютВсю красоту прекраснейших, сильнейшихЗемных существ, но так не схожи с ними,Что я не знаю — были ли ониКогда-нибудь живыми существами?Люцифер
Когда-то были.Каин
Были? Где?Люцифер
Где тыЖивешь.Каин
Когда?Люцифер
Когда владели миром,Который называешь ты землей.Каин
Но в этом мире первый — мой родитель.Люцифер
Из вас он, правда, первый, но из нихОн даже недостоин быть последним.Каин
А кто они?Люцифер
Они есть то, чем будутВсе смертные.Каин
А были чем?Люцифер
Живыми,Великими, разумными — во всемНастолько превышавшими Адама,Насколько сын Адама превышаетСвоих потомков будущих.Каин
Увы!И все они погибли, все исчезлиС лица земли?Люцифер
С лица своей земли,Как некогда и ты с своей исчезнешь.Каин
Но ты сказал, что прежде их землеюБыла моя?Люцифер
Была.Каин
Но изменилась.Моя земля для них была бы слишкомНичтожна.Люцифер
Да, она при них былаПрекраснее.Каин
И почему так пала?Люцифер
Спроси его.Каин
Но как он это сделал?Люцифер
Смешением стихий, преобразившихЛицо земли. Но дальше, — созерцайМинувшее.Каин
Минувшее ужасно!Люцифер
Но истинно. Смотри на эти тени:Они когда-то жили и дышали,Как ты теперь.Каин
И некогда я будуПодобен им?Люцифер
На это пусть ответитСоздатель ваш. Я показал, чем сталиПредшественники ваши. Созерцай ихИль, если это тяжко для тебя,Вернись к земле, к своим трудам: ты будешьПеренесен на землю невредимо.Каин
Я здесь останусь.Люцифер
Надолго?Каин
Навеки.Я все равно сюда вернуться должен,Мне тяжело жить на земле: так лучшеОстаться здесь.Люцифер
Но это невозможно:Мир призраков — действительность, а тыТеперь их созерцаешь как виденье.Чтоб разделить обитель их, ты долженВойти сюда вратами смерти — так же,Как и они.Каин
Какими же вратамиВходили мы?Люцифер
Моими. Ты на землюВернуться должен; в царстве бездыханныхТы дышишь только мною. Не мечтай жеОстаться в нем, пока твой час не пробил.Каин
А вот они, — скажи, они не могутНа землю возвратиться?Люцифер
Их земляПрошла навеки: бурные стихииЛицо земли так резко изменили,Что на ее поверхности теперьЕдва ль найдется атом, им знакомый.А это был прекрасный, — о, какойПрекрасный мир!Каин
Он и теперь прекрасен.Я не с землей, хотя на ней тружусь я,Веду вражду, а с тем, что я беруВсе, что она прекрасного приноситЦеной труда, что, жаждая познанья,Не в силах этой жажды утолить,Что на земле меня приводит в трепетИ жизнь и смерть.Люцифер
Чем стал твой мир, ты видишь,Но чем он был — не можешь и постигнуть.Каин
А это кто? Вот эти исполины,Которые, мне кажется, похожиНа диких обитателей дремучихЗемных лесов, но только в десять разГромадней и страшнее тех, громадней,Чем стены рая, — эти привиденья,Чьи очи пламенеют, как мечиВ десницах херувимов, стерегущихЭдемский сад, и чьи клыки торчатКак голые деревья?Люцифер
Это то же,Что мамонты земные. МириадыТаких существ лежат в земле.Каин
И большеУж нет таких?Люцифер
Нет; если б вам пришлосьВступить в борьбу с такими существами,То вы могли бы сделать бесполезнымПроклятие, висящее над вами:Так скоро вы погибли бы.Каин
Но развеБорьба необходима?Люцифер
Ты забылЗавет того, кто вас изгнал из рая:«Борьба со всем, что дышит, смерть всему,И всем болезни, скорби и мученья» —Плод древа запрещенного.Каин
Но звери —Они ведь не касались древа знанья?Люцифер
Ваш бог сказал, что создал их для смертных,А смертных — для создавшего. Вы развеХотели бы, чтоб участь их былаСчастливее, чем ваша? Грех АдамаВсех погубил.Каин
Несчастные! Им тоже,Как и сынам Адама, сужденоСтрадать за грех, не ими совершенный,За райский плод, который не дал знанья,А дал лишь смерть. Он оказался лживым,Мы ничего не знаем. Он сулилНам знание — ужасною ценою,Но знание; а что же знаем мы?Люцифер
Быть может, смерть даст высшее познанье;Ведь только смерть для смертных несомненнаИ, значит, к несомненному приводит.Нет, ты не прав, — запретный плод не лжив,Хотя и смертоносен.Каин
Непонятный,Угрюмый мир!Люцифер
Твой час еще не пробил.Материя не может в совершенствеПостигнуть духа. Все же ты узнал,Что есть миры такие.Каин
Я и преждеО смерти знал.Люцифер
Но не о царстве смерти.Каин
Оно мне непонятно.Люцифер
Будет день,Когда оно тебе понятней станет.Каин
А это безграничное пространствоТекучей ослепительной лазури,Которое сравнил бы я с водой,С рекою, проходящей из ЭдемаБлиз нашего жилища, если б толькоНе эта безграничность, беспредельность,Не этот цвет небесный, — это что?Люцифер
И этому лазурному пространствуЕсть слабое подобье на земле,И на его прибрежьях поселятсяТвои потомки: призрак океана.Каин
Оно горит, как солнце, — целый мирЛазурных вод! Но в этом ярком блескеЯ различил играющих чудовищ:Что это?Люцифер
Призраки левиафанов.Каин
А этот непомерно длинный змейС струящеюся гривой, что воздвигнулЧудовищную голову из бездныИ в десять раз превысил высочайшийЭдемский кедр, — вот этот змей, что мог быОбвиться вкруг небесных тел, — похож лиОн на того, что нежился когда-тоПод деревом в Эдеме?Люцифер
Еве лучшеИзвестен змий, ее прельстивший.Каин
ЭтотУжасен слишком. Верно, искусительКрасивей был.Люцифер
А ты его не видел?Каин
Я гадов много видел, но того,Что Еве дал запретный плод, — ни разу.Люцифер
И твой отец его не видел?Каин
Нет;Ведь мой отец был соблазнен не змием:Змий соблазнил лишь Еву.Люцифер
О невинность!Когда тебя или сынов твоихСмущают жены чем-нибудь, что новоИ необычно, знай, что пред тобой —Сам искуситель.Каин
Слишком запоздалиТвои советы: змиям больше нечемЖен искушать.Люцифер
Но есть еще немалоТаких вещей, которыми и женыСвоих мужей и жен мужья способныВводить в соблазн: вам это надо помнить.Я вам добра желаю, предлагаяПодобные советы, — я даю ихВ ущерб себе… хоть правда, что не будутИм следовать.Каин
Мне это непонятно.Люцифер
И к лучшему! Твой мир и ты так юны!Ты мнишь себя преступным и несчастным —Не правда ли?Каин
Преступным — нет, но скорбиЯ испытал немало.Люцифер
ПервородныйСын первого из смертных! Твой уделЖить во грехе и скорби, но ЭдемомПокажутся тебе твои несчастьяВ сравненье с тем, что ты узнаешь вскоре,А то, что ты узнаешь, будет раемВ сравненье с тем, что испытать должныТвои сыны… Но нам пора на землю.Каин
Ужели ты привел меня сюдаЛишь для того, чтоб показать мне это?Люцифер
Не ты ли жаждал знания?Каин
О да,Но лишь затем, чтоб знание служилоДорогой к счастью.Люцифер
Если счастье в знанье,То ты уж счастлив.Каин
Прав же был творец,Велевший не касаться древа знанья!Люцифер
А если бы губительного древаНе насаждал, еще бы лучше сделал.Однако и неведение злаОт зла не ограждает. Зло всесильно.Каин
Я этому не верю, нет! Я жаждуДушой добра!Люцифер
А кто его не жаждет?Кто любит зло? Никто, ничто.Каин
Но в этиНесметные и дивные миры,Которые мы видели с тобою,Пока не погрузились в царство смерти,Не внидет зло: так все они прекрасны!Люцифер
Ты видел их лишь издали.Каин
Но дальМогла лишь уменьшать их красоту:Вблизи их красота неизреченна.Люцифер
Но подойди к прекраснейшему в миреИ приглядись к нему.Каин
Я это делал:Вблизи оно еще прелестней.Люцифер
Нет,Тут есть обман. Скажи, о ком ты думал?Каин
Я думал о сестре моей. Все звезды,Вся красота ночных небес, вся прелестьВечерней тьмы, весь пышный блеск рассвета,Вся дивная пленительность заката,Когда, следя за уходящим солнцем,Я проливаю сладостные слезыИ, мнится, вместе с солнцем утопаюВ раю вечерних легких облаков,И сень лесов, и зелень их, и голосВечерних птиц, поющих про любовь,Сливающийся с гимном херувимов,Меж тем как тьма уж реет над Эдемом,Все, все — ничто пред красотою Ады.Чтоб созерцать ее, я отвращаюГлаза свои от неба и земли.Люцифер
Но если ты владеешь существомСтоль дивной красоты, то почемуНесчастен ты?Каин
Зачем я существуюИ почему несчастен ты, и все,Что существует в мире, все несчастно?Ведь даже тот, кто создал всех несчастных,Не может быть счастливым: созидать,Чтоб разрушать — печальный труд! РодительНам говорит: Он всемогущ, — зачем жеЕсть в мире зло? Об этом много разЯ спрашивал отца, и он ответил,Что это зло — лишь путь к добру. УжасныйИ странный путь! Я видел, как ягненкаУжалил гад: он извивался в муках,А подле матка жалобно блеяла;Тогда отец нарвал и положилКаких-то трав на рану, и ягненок,До этого беспомощный и жалкий,Стал возвращаться к жизни понемногуИ скоро уж беспечно припадалК сосцам своей обрадованной матки,А та, вся трепеща, его лизала.Смотри, мой сын, сказал Адам, как злоРодит добро.Люцифер
Что ж ты ему ответил?Каин
Я промолчал, — ведь он отец мой, — толькоТогда ж подумал: лучше бы ягненкуСовсем не быть ужаленным змеею,Чем возвратиться к жизни, столь короткой,Ценою мук.Люцифер
Но ты сказал, что тыИз всех существ, тобой любимых, любишьВсего сильнее ту, что воспиталасьС тобой одною грудью и питаетСвоей — твоих малюток.Каин
Да, сказал:Чем был бы я без Ады?Люцифер
Тем, чем я.Каин
Ты чужд любви.Люцифер
А он, твой бог, что любит?Каин
Все сущее, как говорит отец;Но, сознаюсь, я этого не вижу.Люцифер
Поэтому не можешь и судить,Чужда ли мне любовь иль нет. Есть нечтоВеликое и общее, в которомВсе частное, как снег пред солнцем, тает.Каин
Как снег — что это значит?Люцифер
Будь доволенНеведеньем того, что испытаютСыны сынов твоих, и наслаждайсяТеплом небес, не знающих зимы.Каин
Но ты любил существ, тебе подобных?Люцифер
А ты — ты любишь самого себя?Каин
Да, но не так, как ту, что украшаетМне жизнь мою, что мне дороже жизни,Затем, что я люблю ее.Люцифер
Ты любишь,Пленяясь красотой ее, как ЕваПленилась райским яблоком когда-то;Но красота поблекнет — и любовьУгаснет, как и всякое желанье.Каин
Но отчего ж поблекнет красота?Люцифер
От времени.Каин
Но дни идут, проходят,А Ева и Адам еще прекрасны,Не так, как серафимы, как сестра,Но все ж прекрасны.Люцифер
Время беспощадноИзменит их.Каин
Мне это очень больно:Но все ж я не могу себе представить,Что разлюблю когда-нибудь сестру,И если красота ее поблекнет,То, думаю, создатель красоты,При гибели прекрасного созданья,Утратить должен более, чем я.Люцифер
Мне жаль тебя: ты любишь то, что гибнет.Каин
Как мне — тебя: ты ничего не любишь.Люцифер
А брат — ты любишь брата?Каин
Да, люблю.Люцифер
Его твой бог и твой отец так любят!Каин
И я люблю.Люцифер
Похвально и смиренно!Каин
Смиренно?Люцифер
Да, ведь он не первородныйИ с детства был любимцем Евы.Каин
Что ж,Змий первым был любимцем, он — вторым.Люцифер
Он и отца любимец.Каин
И об этомЯ не скорблю. Как будто я не долженЛюбить того, кого отец мой любит!Люцифер
Но и Иегóва, кроткий ваш владыка,Всещедрый насадитель райских кущ,На Авеля с улыбкою взирает.Каин
Я не видал Иегóвы и не знаю,Пристойно ли Иегóве улыбаться.Люцифер
Так ангелов Иегóвы видишь.Каин
Редко.Люцифер
И все-таки ты должен был заметить,Что Авель им угоден: от негоВсе жертвы восприемлются.Каин
И пусть!Зачем ты говоришь со мной об этом?Люцифер
Затем, что ты об этом много думал.Каин
А если бы и думал, — для чегоБудить во мне…(В волнении останавливается.)
Дух! Мы с тобою в мире,Далеком от земли; не говори жеМне о земле. Ты показал мне многоЧудесного; ты показал мне мощныхПредшественников наших, попиравшихТу землю, от которой уцелелОдин обломок; ты мне показалТьмы тем миров, среди которых тусклоМерцает наш ничтожный мир, теряясьВ воздушной бесконечности; ты тениВ зловещем царстве смерти показал миг;Ты много показал мне — но не все:Дай мне узреть обители ИегóвыИли свою обитель: где они?Люцифер
Здесь и везде — в пространстве бесконечном.Каин
Но есть же у тебя и у ИегóвыКакой-нибудь приют определенный?Он есть у всех. Землей владеют люди,В других мирах свое есть населенье,У всех живых созданий есть свояОсобая стихия; ты сказал мне,Что даже бездыханным есть обитель,Так, значит, есть и богу и тебе.Вы вместе обитаете?Люцифер
Мы вместеЛишь царствуем; но обитаем порознь.Каин
О, если б был один из вас! Быть может,Единство цели создало б согласьеСтихий, теперь враждующих! И чтоВас привело к такой вражде, — вас, мудрыхИ бесконечных? Разве вы не братьяПо сущности, по естеству и славе?Люцифер
А вы — вы братья с Авелем?Каин
Мы братья.И братьями останемся. Но если бИ не были мы братьями: дух развеПодобен нам? Как может враждоватьБессмертный с бесконечным, превращаяВесь мир в обитель скорби? И за что?Люцифер
За власть.Каин
За власть? Но ты мне говорил,Что оба вы бессмертны.Люцифер
Да, бессмертны.Каин
А голубая бездна бездн пространстваНе бесконечна разве?Люцифер
Бесконечна.Каин
Так царствуйте в ней оба, не враждуя.Иль тесно вам?Люцифер
Мы царствуем в ней оба.Каин
Но зло творит — один из вас.Люцифер
Который?Каин
Ты! Разве ты не можешь на землеТворить добро? Ты можешь, но не хочешь.Люцифер
Пусть он творит. Вы — не мои созданья,Он создал вас.Каин
Так предоставь отцуЕго детей, им созданных. Открой мнеСвою или его обитель.Люцифер
ЯМогу открыть их обе. Но настанетВеликий час, когда одна из нихОткроется навеки пред тобою.Каин
Но не теперь?Люцифер
Твой смертный ум не в силахПостигнуть даже малого — того,Что видел ты. И ты стремишься к Тайне!К великой ипостати Двух Начал!К их сокровенным тронам! Прах! Ты дерзок.Но зреть хотя одно из них — есть смерть.Каин
Пусть я умру — но только бы узреть их!Люцифер
Речь сына той, что обольстилась змием!Но эта смерть — бесплодной смертью будет.Каин
Но разве смерть их не откроет?Люцифер
Смерть —Преддверие.Каин
Так, значит, смерть приводитК чему-нибудь разумному! ТеперьЯ менее боюсь ее.Люцифер
И, значит,Тебе пора на землю возвратиться,Где должен ты умножить род Адама,Есть, пить, любить, дрожать за жизнь, работать,Смеяться, плакать, спать — и умереть.Каин
Но если так, скажи, с какою цельюБлуждали мы?Люцифер
Но ты стремился к знанью;А все, что я открыл тебе, вещает:Познай себя.Каин
Увы! Я познаю,Что я — ничто.Люцифер
И это непреложныйИтог людских познаний. ЗавещайСвой опыт детям, — это их избавитОт многих мук.Каин
Высокомерный дух!Ты властен, да; но есть и над тобоюВладыка.Люцифер
Нет! Клянуся небом, гдеЛишь он царит! Клянуся бездной, сонмомМиров и жизней, нам подвластных, — нет!Он победитель мой — но не владыка,Весь мир пред ним трепещет, — но не я:Я с ним в борьбе, как был в борьбе и прежде,На небесах. И не устану вечноБороться с ним, и на весах борьбыЗа миром мир, светило за светилом,Вселенная за новою вселеннойДолжна дрожать, пока не прекратитсяВеликая нещадная борьба,Доколе не погибнет АдонаиИль враг его! Но разве это будет?Как угасить бессмертие и нашуНеугасимую взаимную вражду?Он победил, и тот, кто побежден им,Тот назван злом; но благ ли победивший?Когда бы мне досталася победа,Злом был бы он. Вот вас, еще недавноПришедших в мир, еще столь юных смертных,Какими одарил он вас дарами?Каин
Немногими — и горькими.Люцифер
Вернись жеК своей земле, вкуси и остальныхЕго небесных милостей. ДеятельДобра и зла не создал их такими,Добро и зло суть сами по себе.Но, если он дает добро, — зовитеЕго благим; а если от негоИсходит зло, то изыщите верныйИсточник зла, — не говорите: этоСвершил злой дух. Один лишь добрый дарДало вам древо знания — ваш разум:Так пусть он не трепещет грозных словТирана, принуждающего веритьНаперекор и чувству и рассудку.Терпи и мысли — созидай в себеМир внутренний, чтоб внешнего не видеть:Сломи в себе земное естествоИ приобщись духовному началу!Исчезают.
Акт третий
Сцена первая
Местность близ Эдема.
Каин и Ада.
Ада
Иди тихонько, Каин.Каин
Хорошо;Но почему?Ада
Вон там под кипарисомСпит на листве наш мальчик.Каин
Кипарис!Угрюмый он, зачем ты положилаПод ним дитя? Он смотрит так, как будтоОплакивает то, что осеняет.Ада
Но он ветвист, под ним темно, как ночью,Он точно создан, чтобы охранятьОт зноя спящих.Каин
Спящих сном последнимИ вечным. Но веди меня к Эноху.Подходят к ребенку.
Как он красив! Как разгорелись щечки!Румянец их не уступает розам,Рассыпанным под ним.Ада
А посмотри,Как хорошо полуоткрыл он губки!Нет, не целуй; он скоро сам проснется,Он выспался, но жаль будить!Каин
Да, правда,Я удержусь пока от искушенья.Он спит и улыбается! Спи мирноИ улыбайся, маленький наследникЗемли такой же юной, как ты сам!Спи, улыбаясь! Ты переживаешьЧасы и дни невинности и счастья.Ты не срывал запретного плода,Не знаешь наготы своей. НастанетИ для тебя час кары за какой-тоТяжелый грех, которого ни ты,Ни я не совершали; но покудаСпи безмятежно! Щечки раскраснелись,Из-под ресниц трепещущих и темных,Как кипарис, колеблемый над ним,Просвечивает ясною лазурьюДремотная улыбка… Спит и грезит —О чем? О рае!.. Грезь о нем, мечтай,Мой мальчик обездоленный! Он — греза:Уж никогда и никому из смертныхНе быть в его обители блаженной!Ада
Не сетуй, милый Каин, не тоскуйО прошлом над малюткою! Что пользыВесь век Эдем оплакивать? УжелиНельзя создать другого?Каин
Где?Ада
Где хочешь:Раз ты со мной — я счастлива без рая.Иль у меня нет мужа, нет малюток;Родителя и брата, кроткой СеллыИ матери, которой мы столь многимОбязаны — помимо жизни?Каин
СмертьюМы тоже ей обязаны.Ада
О Каин!Тот гордый дух, с которым ты ходил,Тебя еще сильнее опечалил.Я думала, что дивные виденья,Которые тебе он обещал,Тьмы тем миров, отживших и живущих,Которые ты видел, успокоят,Насытят ум твой знанием; но вижу,Что дух принес одно лишь зло. И все жеЯ благодарна духу и готоваПростить его за то, что ты вернулсяТак скоро к нам.Каин
Так скоро?Ада
Да, прошлоЛишь два часа с тех пор, как мы расстались,Лишь два часа — по солнцу.Каин
Я вблизиСмотрел на это солнце, созерцалМиры, что озарялись им когда-то,Но никогда не озарятся больше,И те миры, что солнечного светаНе ведали от века: мне казалось,Что протекли года.Ада
Едва часы.Каин
Так, значит, дух наш время измеряетТем, что он видит: радость или скорбь,Величье иль ничтожество; я виделДеяния бессмертных, созерцалУгасшие светила и, взираяНа вечное, участвовал, казалось,И сам в его величии; теперьЯ снова — прах и снова понимаю,Что я — ничто: дух истину сказал мне.Ада
Нет, дух сказал неправду. Сам ИегóваНе говорил нам этого.Каин
Но создалНичтожеством; он поманил нас раем,Бессмертием, но сотворил из прахаИ в прах вернет — скажи, за что?Ада
Ты знаешь,За грех отца.Каин
А мы — в чем мы виновны?Он согрешил, пусть он и умирает.Ада
Нехорошо сказал ты; это мыслиТого, кто был с тобой, а не твои.Я умереть готова — лишь бы жилиОтец и мать.Каин
Да, — если б можно былоНасытить этой жертвой НенасытностьИ если б этот мирно спящий крошкаИ те, что от него произойдут,Не испытали смерти и страданий.Ада
Как знать, не будет ли когда-нибудьТакою искупительною жертвойСпасен весь род Адама?Каин
Искупленье!Но в чем мы виноваты? ПочемуЯ должен пасть за грех, не мной свершенный,Иль от другого жертвы ждать за этотТаинственный и безыменный грех,Весь состоявший только в жажде знанья?Ада
Увы! Ты говоришь, что ты не грешен,А сам грешишь: твои слова — кощунство.Каин
Тогда оставь меня.Ада
О, никогда,Хотя бы сам творец тебя оставил!Каин
А это что такое?Ада
Алтари.Воздвигнутые Авелем. Он хочетСвершить с тобою жертву.Каин
Алтари!А кто ему сказал, что я согласенДелить его корыстные молитвы,В которых вовсе нет благоговенья,А есть лишь страх? Мне алтаря не нужно,Мне нечего сжигать на нем.Ада
Но богуВсяк дар угоден, если этот дарПриносится с душевным сокрушеньемИ кротостью: сожги цветы, плоды…Каин
Я сеял, рыл, я был в поту, согласноПроклятию; но что еще мне делать?Смиренным быть — среди борьбы с стихиейЗа мой насущный хлеб? Быть благодарнымЗа то, что я во прахе пресмыкаюсь,Зане я прах и возвращусь во прах?Что я? Ничто. И я за это долженХанжою быть и делать вид, что оченьДоволен мукой? Каяться — но в чем?В грехе отца? Но этот грех давно ужИскуплен тем, что претерпели мы,И выше всякой меры искупитсяВеками мук, предсказанных в проклятье.Он сладко спит, мой мальчик, и не знает,Что в нем одном — зачатки вечной скорбиДля мириад сынов его! О, лучше бСхватить его и раздробить о камни,Чем дать ему…Ада
Мой бог! Не тронь дитя —Мое дитя! Твое дитя! О Каин!Каин
Не бойся! За небесные светила,За власть над ними я не потревожуНичем малютку, кроме поцелуя.Ада
Но речь твоя ужасна!Каин
Я сказал,Что лучше умереть, чем жить в мученьяхИ завещать их детям! Если ж этоТебя пугает, скажем мягче: лучше бЕму совсем на свет не появляться.Ада
О нет, не говори так! А блаженствоБыть матерью — кормить, любить, лелеять?Но чу! Он просыпается. Мой милый!(Подходит к ребенку.)
О, посмотри, как полон жизни он,Сил, красоты, здоровья! Как похожОн на меня — и на тебя, но толькоКогда ты кроток: мы ведь все тогдаПохожи друг на друга; правда, Каин?Люби же нас — и самого себя,Хоть ради нас, — ты нам обоим дорог!Смотри, он засмеялся, протянулК тебе ручонки, смотрит ясным взоромВ твои глаза… Не говори о муках!Тебе могли бы сами херувимыЗавидовать, — они детей не знают.Благослови его.Каин
БлагословляюТебя, малютка, если только можетБлагословенье смертного отринутьПроклятие, завещанное змием.Ада
Аминь. Благословение отцаСильнее пресмыкающейся твари.Каин
Я не уверен в этом. Но да будетНад ним благословение!Ада
Наш братИдет сюда.Каин
Твой брат.Авель
(входя)
Брат Каин, здравствуй!Господний мир с тобою!Каин
Авель, здравствуй.Авель
Сестра мне говорила, что с тобоюБеседовал какой-то дух. Он ангел?Каин
Нет.Авель
Так зачем общаться с ним? Быть может,Он враг творца.Каин
И друг людей. А был лиТаким творец, как ты назвал его?Авель
Назвал его! Ты, Каин, нынче странный.Иди, сестра, — мы совершим сожженье.Ада
Прости на время, Каин! ПоцелуйМалютку-сына, — пусть его невинностьИ Авеля молитвы возвратятТебе и мир и веру!(Уходит с ребенком.)
Авель
Где ты был?Каин
Не знаю.Авель
Как? Но, может быть, ты знаешь,Что видел ты?Каин
Бессмертие и смерть,Безмерность и величие пространства,Тьму тем миров, отживших и живущих,Вихрь стольких ослепляющих миров,Солнц, лун и звезд, в их громозвучных сферах,Что я к беседе с смертным не способен;Оставь меня.Авель
Твое лицо пылает,Твои глаза сверкают странным блеском,Твои слова звучат необычайно.Скажи, что это значит?Каин
Это значит…Прошу тебя, оставь меня!Авель
Не прежде,Чем мы с тобой помолимся творцуИ совершим пред ним сожженье.Каин
Авель,Прошу тебя — сверши его один.Тебя Иегóва любит.Авель
Я надеюсь,Обоих нас.Каин
Но более тебя.Я не смущаюсь этим: ты достойныйСлуга творца, — так и служи ему,Но без меня.Авель
Я был бы нечестивыйСын нашего великого отца,Когда б не почитал тебя, как младший,И не просил тебя пред алтаремГлавенствовать, как старшего.Каин
Но яГлавенства никогда не домогался.Авель
Тем мне грустней. Не откажи хоть нынчеПринять его: твоя душа томитсяПод гнетом наваждения; молитваТебя бы успокоила.Каин
Нет, Авель.Ничто не даст душе моей покоя,Да я и никогда, со дня рожденья,Не знал его. Уйди, оставь меня,Иль я уйду, чтоб не мешать тебеИдти к своей благочестивой цели.Авель
Нет, мы должны идти к ней неразлучно.Молю тебя об этом!Каин
Я согласен.Что нужно делать?Авель
Выбери одинИз алтарей.Каин
Но я доволен будуЛюбым из них: я вижу в них лишь каменьДа свежий дерн.Авель
И все же нужно выбрать.Каин
Я выбрал.Авель
Этот? Он и подобаетТебе как первородному: он выше.Теперь готовь дары для всесожженья.Каин
А где твои?Авель
Вот первенцы от стад:Смиренная пастушеская жертва.Каин
Я не имею стад, я земледелец,И возложу на жертвенник плоды —То, чем земля мой труд вознаграждает.Разводят на алтарях огонь.
Авель
Ты, брат, как старший, должен принестиХвалу творцу и всесожженье первый.Каин
Нет, ты начни, — я в этом неискусен;Я буду подражать тебе.Авель
(преклоняя колени)
О боже!Ты, кто вдохнул в нас дуновенье жизни,Кто создал нас, благословил и не далПогибнуть чадам грешного отца,Которые погибли бы навеки,Когда бы правосудие твоеНе умерялось благостью твоеюК великим их неправдам! Боже вечный,Даятель жизни, света и добра,Единый вождь, ведущий все ко благуСвоею всемогущей, сокровенной,Но непреложной благостью! ПримиОт первого из пастырей смиренныхСих первенцев от первородных стад,Дар недостойный господа, ничтожный,Как все пред ним ничтожно, но несомыйКак дань благодарения того,Кто, пред лицом твоих небес пресветлых,Слагая жертву эту, повергаетСвой лик во прах, от коего он создан,И воздает хвалу тебе — вовеки!Каин
(не преклоняя колен)
Дух, для меня неведомый! ВсесильныйИ всеблагой — для тех, кто забываетЗло дел твоих! Иегóва на земле!Бог в небесах, — быть может, и другоеНосящий имя, — ибо бесконечныТвои дела и свойства! Если нужноМольбами ублажать тебя, — прими их!Прими и жертву, если нужно жертвойСмягчать твой дух: два существа поверглиИх пред тобою. Если кровь ты любишь,То вот алтарь дымящийся, облитый,Тебе в угоду, кровью жертв, что тлеютВ кровавом фимиаме пред тобою.А если и цветущие плоды,Взлелеянные солнцем лучезарным,И мой алтарь бескровный удостоишьТы милостью своею, то воззриИ на него. Тот, кто его украсил,Есть только то, что сотворил ты сам,И ничего не ищет, что даетсяЦеной молитвы. Если дурен он,Рази его, — ведь ты могуч и властенНад беззащитным! Если же он добр,То пощади — иль порази, — как хочешь,Затем что все в твоих руках: ты дажеЗло именуешь благом, благо — злом,И прав ли ты — кто знает? Я не призванСудить о всемогуществе: ведь яНе всемогущ, — я раб твоих велений!Огонь на жертвеннике Авеля разрастается в столп ослепительного пламени и поднимается к небу; в то же время вихрь опрокидывает жертвенник Каина и далеко раскидывает по земле плоды.
Авель
(коленопреклоненный)
О брат, молись! Ты прогневил Иегóву:Он по земле твои плоды рассеял.Каин
Земля дала, пусть и возьмет земля,Чтоб возродить их семя к новой жизни.Ты угодил кровавой жертвой больше:Смотри, как небо жадно поглощаетОгонь и дым, насыщенные кровью.Авель
Не думай обо мне; пока не поздно,Готовь другую жертву для сожженья.Каин
Я больше жертв не буду приноситьИ не стерплю…Авель
(встает с колен)
Брат! Что ты хочешь делать?Каин
Низвергнуть в прах угодника небес,Участника в твоих молитвах низких —Твой жертвенник, залитый кровью агнцев,Вскормленных и вспоенных для закланья.Авель
(удерживая Каина)
Не прибавляй безбожных дел к безбожнымСловам. Не тронь алтарь: он освященБожественной отрадою Иегóвы,Его благоволением.Каин
Его!Его отрадой! Так его отрада —Чад алтарей, дымящихся от крови,Страдания блеющих маток, мукиИх детищ, умиравших под твоимНожом благочестивым! Прочь с дороги!Авель
Брат, отступись! Ты им не завладеешьНасильственно; но если ты намеренДля новой жертвы взять его — возьми.Каин
Для жертвы? Прочь, иль этой жертвой будет…Авель
Что ты сказал?Каин
Пусти! Пусти меня!Твой бог до крови жаден, — берегись же:Пусти меня, не то она прольется!Авель
А я во имя бога становлюсьМеж алтарем священным и тобою:Он господу угоден.Каин
Если жизньюТы дорожишь, — уйди и не мешай мне.Иначе я…Авель
Бог мне дороже жизни.Каин
(поражая Авеля в висок головней, которую схватил с жертвенника)
Так пусть она и будет жертвой богу!Он любит кровь.Авель
(падая)
Брат! Что ты сделал?!Каин
Брат!Авель
О боже сил! Прими мой дух смиренныйИ отпусти убийце: он не ведал,Что делает. Брат Каин, дай мне руку —Дай руку мне… скажи несчастной Селле…Каин
(после минутного оцепенения)
Дать руку?.. Руку?.. В чем моя рука?(Медленно озирается после долгого молчания.)
Где я? Один! Где Авель? Каин, где ты?Возможно ли, что Каин — я? Проснись,Встань, брат! Скажи, зачем ты лег на землю?Теперь не ночь… И отчего ты бледен?Брат, что с тобой?.. Ты был еще сегодняТак полон жизни! Авель, не шути, —Прошу тебя. Удар мой был ужасен,Но он ведь не смертелен… Ах, зачемТы шел ему навстречу? Я ударил,Но ведь ударил только! О, я знаю, —Ты хочешь напугать меня! Вздохни,Пошевелись, — хоть раз пошевелися!Вот так… вот так… Ты дышишь! Брат! Дыши!О боже мой!Авель
(едва слышно)
Кто здесь взывает к богу?Каин
Убийца твой.Авель
Пусть бог ему отпустит.Брат, не забудь о Селле; у нееБрат — только ты.(Умирает.)
Каин
А у меня нет брата!..Но он глядит! Так он не мертв? Ведь смертьПодобна сну, а сон смыкает очи…Вот и уста открыты — значит, дышат?Но нет, они не дышат!.. Сердце, сердце, —Послушаю, не бьется ль сердце?.. Нет!Так где же я? Во сне иль наяву,В каком-то страшном мире? Все кружитсяВ глазах моих… А это что? Роса?(Касается рукой лба, потом смотрит на нее.)
Нет, не роса! Нет, это кровь — кровь брата,И эта кровь — мной пролита! — На что жеМне жизнь теперь, когда я отнял жизнь,Исторгнул дух из столь родной мне плоти?Но он не мертв! Смерть разве есть молчанье?Нет, встанет он, — я буду ждать, я будуСтеречь его. Ведь жизнь не столь ничтожна,Чтоб так легко угаснуть. И давно лиОн говорил?.. Скажу ему… Но что?Брат!.. Нет, не так — он мне не отзоветсяНа этот зов: брат не убил бы брата…И все-таки… И все-таки — хоть слово!Хоть только звук из милых уст, чтоб яМог выносить звук собственного слова!Входит Селла.
Селла
Я слышу стон, — кто стонет здесь? Вон Каин,Вон Авель распростертый… Каин, что тыЗдесь делаешь? Он задремал? О небо!Он бледен, он… Нет, то не кровь! ОткудаВозьмется кровь? Откуда? Авель, Авель!Что это значит? Что с тобой?.. Не дышит,Не движется: рука скользит, как камень,Из рук моих! О бессердечный Каин!Как мог ты не поспеть к нему на помощь?Ты б отразил убийцу, ты могуч,Ты должен был спасти его… Родитель!Мать! Ада! где вы? В мире — Смерть!(Убегает, призывая родителей.)
Каин
Да, смерть!И это я, который ненавиделТак страстно смерть, что даже мысль о смертиВсю жизнь мне отравила, — это яСмерть в мир призвал, чтоб собственного братаТолкнуть в ее холодные объятья!Я наконец проснулся, — обезумилМеня мой сон, — а он уж не проснется!Входят Адам, Ева, Ада и Селла.
Адам
Я прихожу на скорбный голос Селлы.Что вижу я? Так это правда? Сын мой!Вот, женщина, след змия!Ева
О, молчи,Молчи о нем: глубоко зубы змияВпились мне в грудь! Мой ненаглядный Авель!..Иегóва! Наказанье превышаетМои грехи!Адам
Кто это сделал, Каин?Ты был при нем, — скажи, кто это сделал?Враждебный ли нам ангел отступившийОт господа, иль дикий зверь лесной?Ева
Ах, в этой тьме, как молния, сверкаетЗловещий свет: вон головня, — смотрите,Она в крови!Адам
Скажи хоть слово, Каин,Скажи и убеди нас, что в несчастьеМы не вдвойне несчастны.Ада
Отвечай им,Скажи, что ты невинен.Ева
Он виновен,Теперь я это вижу; он поникПреступной головой и закрываетСвирепый взор кровавыми руками.Ада
Мать, ты несправедлива… Каин, что жеТы не рассеешь страшных обвинений,Сорвавшихся с уст матери в минутуБезумных мук?Ева
Внемли мне, о Иегóва!Будь проклят он проклятьем вечным змия!Да будет он снедаем вечной скорбью,Да будет…Ада
Мать! Остановись, — он сын твой,Он мой супруг, он брат мой…Ева
Он лишилТебя родного брата, Селлу — мужа,Меня — родного сына. Будь же онНавеки скрыт от глаз моих! Все узыЯ разрываю с ним, не пощадившимСвязь братских уз. О смерть! Не я ль ввелаТебя в наш мир? Зачем же не меня тыВзяла от мира?Адам
Ева! Ты доводишьСвою печаль до ропота на бога.Наш тяжкий рок был нам давно предсказан,И вот сбылось реченное, — склоним жеСвою главу пред господом: да будетЕго святая воля!Ева
Не господь —Нет, это он, вот этот призрак Смерти,Которого на свет я породила,Чтоб он усеял землю мертвецами, —Поверг его! Да будут же над нимПроклятья всех живущих, и в мученьяхПусть он бежит в пустыню, как бежалиИз рая мы, пока родные детиНе умертвят братоубийцу! ПустьГорящими мечами херувимовПреследуем он будет дни и ночи!Пусть все плоды земные превратятсяВ его устах во прах и пепел — змеиУстелют все пути его, — листву,Где он главу усталую преклонит,Усеют скорпионы! Пусть он грезитВо сне своею жертвой, наяву —Зрит лишь одно — зловещий образ Смерти!Пусть все ручьи, когда, сгорая жаждой,Прильнет он к ним нечистыми устами,Ручьями крови станут! Пусть стихииЕго врагами будут! Пусть живет онВ мучениях, в которых умирают,А смерть ему пусть будет хуже смерти!Сгинь с глаз, братоубийца! Этот звукОтныне мир заменит словом Каин,И будет ненавистен он вовекиДля мириад сынов твоих. Пусть всюду,Где ступишь ты, трава иссохнет! ПустьЗеленый лес тебе откажет в сени,Земля — в жилище, прах — в могиле, солнце —В сиянии и небеса — в их боге!(Уходит.)
Адам
Иди от нас: мы жить не можем вместе.Иди! Оставь усопшего — отнынеЯ одинок — мы не должны встречаться.Ада
Отец, будь милосерд! Не прибавляйК проклятьям Евы нового проклятья!Адам
Я не кляну. Его проклятье — совесть.Селла! Идем.Селла
Мой долг — остаться здесь,Над телом мужа.Адам
Мы сюда вернемся,Дай лишь уйти тому, кто уготовалТебе твой долг ужасный.Селла
Дай хоть разПоцеловать мне хладный прах и этиУста, навек остывшие. О Авель!Уходят Адам и Селла.
Ада
Ты слышал, Каин: мы должны идти.Я в путь уже готова, — остаетсяНам взять детей. Я понесу Эноха,Ты — девочку. Нам надо до закатаНайти ночлег, чтоб не идти пустынейПод кровом тьмы. Но ты молчишь, не хочешьОтветить мне — твоей супруге, Аде?Каин
Оставь меня.Ада
Но ты оставлен всеми!Каин
И ты оставь. Ты разве не страшишьсяЖить с Каином, с убийцей?Ада
Я страшусьЛишь одного — с тобой разлуки. ТрепетВнушает мне твой тяжкий грех, но мне лиСудить его? Судья — всевышний.Голос
Каин!Ада
Ты слышишь голос?Голос
Каин! Каин!Ада
Слышишь?То голос ангела.Входит ангел господень.
Ангел
Где брат твой, Авель?Каин
Я разве сторож Авеля?Ангел
О Каин!Что сделал ты? Глас неповинной кровиКо господу взывает. Проклят тыОтныне всей землею, что отверзлаСвои уста, чтоб эту кровь приять.За тяжкий труд она тебе отнынеНе даст плода. Скитальцем бесприютнымТы будешь жить отныне.Ада
Он не в силахПеренести такого наказанья;Вот ты изгнал его с лица земли,И скроется он от лица господня,Изгнанник и скиталец на земле,И будет беззащитен: всякий встречныйУбьет его.Каин
О, если бы! Но ктоУбьет меня? Кто встретит на безлюдной,Пустой земле?Ангел
Но ты — убийца брата:Кто может защитить тебя от сына?Ада
Будь милосерд, пресветлый! Как помыслить,Что эта грудь скорбящая питаетОтцеубийцу лютого?Ангел
Он будетТогда лишь тем, чем был его отец.Грудь Евы не питала ли в дни оныТого, кто здесь теперь лежит во прахе?Братоубийца может породитьОтцеубийц. Но, этого не будет:Мой бог велит мне положить печатьНа Каина, чтоб он в своих скитаньяхБыл невредим. Тому в семь раз воздастся,Кто посягнет на Каина. Приблизься.Каин
Скажи, зачем?Ангел
Затем, чтоб заклеймитьТвое чело, да огражден ты будешьОт рук убийц.Каин
Нет, лучше смерть!Ангел
(налагая клеймо на чело Каина)
Ты долженИ будешь жить.Каин
Мое чело пылает,Но мозг горит сильнее во сто крат.Ангел
Строптив ты был и жесток с дня рожденья,Как почва, над которою отнынеТы осужден трудиться; он же — кроток,Как овцы стад, которые он пас.Каин
Я был зачат в дни первых слез о рае,Когда отец еще скорбел о нем,А мать была еще под властью змия.Я сын греха; я не стремился к жизни,Не сам создал свой темный дух; но если бЯ мог своею собственною жизньюДать жизнь ему… Ужели даже смертьНе примет этой жертвы? Он восстанет,Я буду мертв; он был угоден богу,Так пусть он вновь воспримет жизнь, а яЛишусь ее томительного ига!Ангел
Ты должен жить. Твой грех — неизгладимый.Иди, исполни дни свои — и впредьНе омрачай их новыми грехами.(Исчезает.)
Ада
Он отошел. Пойдем и мы. Я слышуПлач нашего малютки.Каин
О, малюткаНе знает сам, о чем он плачет; я же,Проливший кровь, уж не могу лить слез,Хотя всех рек Эдема не хватило б,Чтоб смыть мой грех. Уверена ли ты,Что от меня мой сын не отвернется?Ада
Когда б не так, то я…Каин
Оставь угрозы,Немало мы внимали им; иди,Бери детей — я буду за тобою.Ада
Я одного тебя здесь не оставлю.Уйдем отсюда вместе.Каин
О безмолвныйИ вечный обличитель! Ты, чья кровьВесь мир мне затемняет! Я не знаю,Что ты теперь; но если взор твой видит,Чем стал твой брат, то ты простишь того,Кому ни бог, ни собственное сердцеУж не дадут забвения. Прощай!Я не дерзну, не должен прикасатьсяК тому, чем стал ты от руки моей.Я, кто с тобой рожден одной утробой,Одною грудью вскормлен, кто так частоС любовью братской к сердцу прижималТебя в дни нашей юности, — я большеТебя уж не увижу и не смеюИсполнить то, что должен был исполнитьТы для меня — сложить твой прах в могилу,Изрытую для смертного впервые,И кем же? Мной!.. Земля! Земля! За все,Что ты мне даровала, я даруюТебе лишь труп!.. Теперь идем в пустыню.Ада
(припадая к телу Авеля и целуя его)
Ужасною, безвременною смертьюПогиб ты, брат! Из всех, в слезах скорбящих,Лишь я одна скрываю скорбь. Мой долгНе проливать, но осушать те слезы,И все ж никто так не скорбит, как Ада,Не только о тебе, но и о том,Кто твой убийца… Каин! Я готоваДелить твои скитания.Каин
К востокуЛежит нам путь. Там мертвый край, он большеПристоен мне.Ада
Веди! Ты должен бытьМоим вождем отныне, и да будетТвоим — наш бог. Идем, возьмем детей.Каин
А он — он был бездетен. И навекиИссяк источник кроткий, что потомствомУкрасить мог супружеское ложеИ умягчить сердца моих потомков,Соединивши чад своих с моими.О Авель, Авель!Ада
Мир ему!Каин
А мне?Уходят.
1821
Джордж Гордон БайронМанфред
(Драматическая поэма)
There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy.
Shakespeare[25]Dramatis personae
Манфред.
Фея Альп.
Охотник за сернами.
Ариман.
Аббат св. Маврикия.
Немезида.
Мануэль.
Парки.
Герман.
Духи.
Действие происходит в Бернских Альпах, частью в замке Манфреда, частью в горах.
Акт первый
Сцена первая
Готическая галерея. — Полночь.
Манфред
(один)
Ночник пора долить, хотя иссякнетОн все-таки скорей, чем я усну;Ночь не приносит мне успокоеньяИ не дает забыться от тяжелых,Неотразимых дум: моя душаНе знает сна, и я глаза смыкаюЛишь для того, чтоб внутрь души смотреть.Не странно ли, что я еще имеюПодобие и облик человека,Что я живу? Но скорбь — наставник мудрых;Скорбь — знание, и тот, кто им богаче,Тот должен был в страданиях постигнуть,Что древо знания — не древо жизни.Науки, философию, все тайныЧудесного и всю земную мудростьЯ все познал, и все постиг мой разум,Что пользы в том? — Я расточал доброИ даже сам встречал добро порою;Я знал врагов и разрушал их козни,И часто враг смирялся предо мной,Что пользы в том? — Могущество и страсти,Добро и зло — все, что волнует мир,Все для меня навеки стало чуждымВ тот адский миг. Мне даже страх неведом,И осужден до гроба я не знатьНи трепета надежд или желаний,Ни радости, ни счастья, ни любви.Но час настал. Таинственные силы!Властители вселенной безграничной.Кого искал я в свете дня и в тьме!Вы, в воздухе сокрытые, — незримоЖивущие в эфире, — вы, комуДоступны гор заоблачные выси,И недра скал, и бездны океана,Во имя чар, мне давших власть над вами,Зову и заклинаю вас: явитесь!Молчание.
Ответа нет. — Так именем того,Кто властвует над вами, — начертаньем,Которое вас в трепет повергает,Велением бессмертного! — Явитесь!Молчание.
Ответа нет. — Но, духи тьмы и света,Вам не избегнуть чар моих: той силой,Что всех неотразимее, — той властью,Что рождена на огненном обломкеРазрушенного мира, — на планете,Погибшей и навеки осужденнойБлуждать среди предвечного пространства,Проклятием, меня гнетущим, — мыслью,Живущею во мне и вкруг меня,Зову и заклинаю вас: явитесь!В темном конце галереи появляется неподвижная звезда и слышится голос, который поет.
Первый дух
Смертный! На луче звездыЯ спустился с высоты.Силе чар твоих послушный,Я покинул мир воздушный,Мой чертог среди эфира,Нежно сотканный дыханьемТуч вечерних и сияньемЗолотистого сафираВ предзакатной тишине.Смертный! Что велишь ты мне?Второй дух
Монблан — царь гор, он до небес Возносится главойНа троне скал, в порфире туч, В короне снеговой.Лесами стан его повит. Громовый гул лавинВ могучей длани держит он Над синей мглой долин.Века веков громады льдов Вдоль скал его ползут,Но чтоб низвергнуться во прах Моих велений ждут.Я грозный повелитель гор, Единым словом яДо недр их потрясти могу, Кто ты, чтоб звать меня?Третий дух
В тишине заповедной, В синей бездне морей,Где сирена вплетает Перлы в зелень кудрей,Где во мраке таится Водяная змея,Гулом бури твой голос Долетел до меня.Мой чертог из коралла Он наполнил собой,Что ты хочешь, о смертный? Дух морей пред тобой!Четвертый дух
Где недра вулканов Кипят в полуснеИ лава клокочет В гудящем огне,Где Анды корнями Ушли в глубинуВершинами гордо Стремясь в вышину,Во мраке подземном Тебе я внимал,На зов твой покорно Из мрака предстал!Пятый дух
Я дух и повелитель бурь, Я властелин ветров;Свой путь к тебе я совершал Средь молний и громов.Чрез океан нес ураган Меня на голос твой,Плыл в море флот, но в бездне вод Он будет пред зарей!Шестой дух
Дух Ночи пред тобой, дух темнотыЗачем меня терзаешь светом ты?Седьмой дух
Твоей звездою правил яВ те дни, когда еще земляБыла не создана. То былМир дивный, полный юных сил,Мир, затмевавший красотой,Теченьем царственным своимВсе звезды, что блистали с нимВ пустыне неба голубой.Но час настал — и навсегдаПомеркла дивная звезда!Огнистой глыбой без лучей,Зловещим призраком ночей,Без цели мчится вдаль она,Весь век блуждать осуждена.И ты, родившийся под тойДля неба чуждою звездой,Ты, червь, пред кем склоняюсь я,В груди презренье затая,Ты, властью, данною тебе,Чтобы предать тебя Судьбе,Призвавший лишь на краткий мигМеня в толпу рабов своих,Скажи, сын праха, для чегоТы звал владыку своего?Семь духов
Владыки гор, ветров, земли и бездн морских,Дух воздуха, дух тьмы и дух твоей судьбыВсе притекли к тебе, как верные рабы,Что повелишь ты им? Чего ты ждешь от них?Манфред
Забвения.Первый дух
Чего — кого — зачем?Манфред
Вы знаете. Того, что в сердце скрыто.Прочтите в нем — я сам сказать не в силах.Дух
Мы можем дать лишь то, что в нашей власти:Проси короны, подданных, господстваХотя над целым миром, — пожелайПовелевать стихиями, в которыхМы безгранично царствуем, — все будетДано тебе.Манфред
Забвенья — лишь забвенья.Вы мне сулите многое, — ужелиНе в силах дать лишь одного?Дух
Не в силах.Быть может, смерть…Манфред
Но даст ли смерть забвенье?Дух
Забвение неведомо бессмертным:Мы вечны — и прошедшее для насСливается с грядущим в настоящем.Вот наш ответ.Манфред
Вы надо мной глумитесь;Но властью чар, мне давших власть над вами,Я царь для вас. — Рабы, не забывайтесь!Бессмертный дух, наследье Прометея,Огонь, во мне зажженный, так же ярок,Могуч и всеобъемлющ, как и ваш,Хотя и облечен земною перстью.Ответствуйте — иль горе вам!Дух
Мы можемЛишь повторить ответ: он заключенВ твоих словах.Манфред
В каких?Дух
Ты говорил нам,Что равен нам; а смерть для нас — ничто.Манфред
Так я напрасно звал вас! Вы не в силахИль, не хотите мне помочь.Дух
Проси:Мы все дадим, что только в нашей власти.Проси короны, мощи, долголетья…Манфред
Проклятие! К чему мне долголетье?И без того дни долги! Прочь!Дух
Помедли,Подумай, прежде чем нас отпустить.Быть может, есть хоть что-нибудь, что ценноВ твоих глазах?Манфред
О, нет! Но пред разлукойМне хочется увидеть вас. Я слышуПечальные и сладостные звуки,Я вижу яркую недвижную звезду.Но дальше — мрак. Предстаньте предо мною.Один иль все, в своем обычном виде.Дух
Мы не имеем образов — мы душиСвоих стихий. Но выбери любуюИз форм земных — и примем мы ее.Манфред
Нет ничего на всей земле, что б былоОтрадно мне иль ненавистно. ПустьСильнейший между вами примет образ,Какой ему пристойнее.Седьмой дух
(появляясь в образе прекрасной женщины)
Смотри!Манфред
О боже! Если ты не наважденьеИ не мечта безумная, я мог быОпять изведать счастье. О, приди,Приди ко мне, и снова…Призрак исчезает.
Я раздавлен!(Падает без чувств.)
Голос
(произносящий заклинание)
В час, когда молчит волна,Над волной горит луна,Под кустами — светляки,Над могилой огоньки;В час, когда сова рыдает,Метеор, скользя, блистаетВ глубине ночных небесИ недвижен темный лес,Властью, силой роковойОвладею я тобой.Пусть глубок твой будет сонНе коснется духа он.Есть зловещие виденья,От которых нет спасенья:Тайной силою пленен,В круг волшебный заключен,Ты нигде их не забудешь,Никогда один не будешьТы замрешь навеки в них,В темных силах чар моих.И проклятья вещий гласУж изрек в полночный часНад тобой свой приговор:В ветре будешь ты с тех порСлышать только скорбный стон;Ночью, скорбью удручен,Будешь солнца жаждать ты;Но едва из темнотыВыйдет солнце над тобойБудешь ночи ждать с тоской.Я в слезах твоих нашлаЯд холодной лжи и зла,В сердце, полном мук притворных,Кровь, чернее ядов черных.Сорвала я с уст твоихТалисман тлетворный ихТвой коварно-тихий смех,Как змея, пленявший всех.Все отравы знаю я,И сильнее всех — твоя.Лицемерием твоим,Сердцем жестким и сухим,Лживой нежностью очей,Злобой, скрытою под ней,Равнодушным безучастьемК братским горестям, несчастьямИ умением свой яд,Свой змеино-жадный взглядГлубоко сокрыть в себяПроклинаю я тебя!Изливаю над тобойУготованный судьбой,Роковой фиал твоихМук и горестей земных:Ни забвенья, ни могилыНе найдет твой дух унылый;Заклинанье! — очарованИ беззвучной цепью скован,Без конца томись, страдайИ в страданьях — увядай!Сцена вторая
Гора Юнгфрау. — Утро. — Манфред, один на утесах.
Манфред
Сокрылись духи, вызванные мной,Не принесли мне облегченья чары,Не помогла наука волшебства.Я уж не верю в силы неземные,Они над прошлым власти не имеют,А что мне до грядущего, покудаБылое тьмой покрыто? — Мать Земля!Ты, юная денница, вы, о горы,Зачем вы так прекрасны? — Не могуЯ вас любить. — И ты, вселенной око,На целый мир отверстое с любовью.Ты не даешь отрады только мне!Вы, груды скал, где я стою над безднойИ в бездне над потоком различаюВерхи столетних сосен, превращенныхЗияющей стремниною в кустарник,Скажите мне, зачем над ней я медлю,Когда одно движенье, лишний шагНавеки успокоили бы сердцеВ скалистом ложе горного потока?Оно зовет — но я не внемлю зову.Оно страшит — но я не отступаю,Мутит мой ум — и все же я стою:Есть чья-то власть, что жизнь нам сохраняет,Что заставляет жить нас, если толькоЖить значит пресмыкаться на землеИ быть могилой собственного духа,Утратив даже горькую отрадуОправдывать себя в своих глазах!Пролетает орел.
Могучий царь пернатых, сын эфира,Превыше туч парящий в поднебесье,О, если бы мне быть твоей добычейИ пищей для орлят твоих! В лазуриЧернеешь ты, и я тебя чуть вижу,Меж тем как ты и вниз, и вверх, и вширьПронзаешь взором воздух! — Как прекрасен,Как царственно-прекрасен мир земной,Как величав во всех своих явленьях!Лишь мы, что назвались его царями,Лишь мы, смешенье праха с божеством,Равно и праху чуждые и небу,Мрачим своею двойственной природойЕго чело спокойное, волнуясьТо жаждою возвыситься до неба,То жалкою привязанностью к праху,Пока не одолеет прах и мыНе станем тем, чего назвать не смеем,Что нам внушает ужас. — Чу, свирель!Вдали слышна свирель пастуха.
Патриархально-сладостные звукиДалеко раздаются по ущельям,Сливаясь с колокольчиками стад,И жадно я внимаю им. — О, если бЯ был незримым духом этих звуков,Гармонией свободной и живой,Блаженством бестелесным, что родится,Живет и умирает вместе с ними!Снизу поднимается охотник за сернами.
Охотник
Да, серна здесь промчалась! Но куда?Как на смех промелькнула и пропала!Боюсь, что не окупится сегодняМой тяжкий труд. — Но кто это вдали?Он с виду не охотник, а поднялсяНа высоту, которой достигаютЛишь лучшие охотники. На немБогатый плащ, он мужественно-строенИ горд, как сын свободного народа.Пойду к нему.Манфред
(не замечая охотника)
До срока поседетьОт скорбных дум, подобно этим жалкимОбломкам сосен, бурей искривленным,Погубленным одною зимней вьюгой,И быть таким, с тоскою вспоминаяИные дни, и на челе носитьМорщины, что оставили не годы,А лишь мгновенья, — тяжкие мгновенья,Ужасные, как вечность! Вы, лавины!Вы, глыбы льдов! Обрушьтесь на меняИ поглотите жизнь мою! Я слышуВаш непрестанный грохот, но, свергаясь,Вы губите лишь то, что жаждет жизни:Цветущий лес иль мирные селенья.Охотник
С долины поднимаются туманы.Скажу ему, что нам пора спускаться,Не то он здесь останется навеки.Манфред
Вкруг ледников дымится мгла и пахнетГорящей серой; белыми клубамиК моим ногам всползают облака,Как пена из пучины преисподней,С тех жадных волн, что роют берег жизни,Обремененный грешными, как щебнем.Я задыхаюсь.Охотник
Он едва стоит:Мне нужно подойти к нему тихонько,Иначе он сорвется.Манфред
С тяжким гуломОбрушивались горы, прорываяТкань облаков и сотрясая Альпы,Загромождали грудами обломковЗеленые цветущие долины,Запруживали реки, низвергаясь,И в пыль и мглу их воды раздробляли.Так некогда пал Розенберг. ЗачемЯ не стоял тогда в его долинах?Охотник
Приятель, осторожней! Лишний шагИ ты простишься с жизнью. Ради бога,Отдвинься от обрыва.Манфред
(не слыша охотника)
Как спокойноУснул бы я! Мой прах не стал бы жалкойИгрушкой ветра, не был бы развеянПо скалам и утесам. А теперьПростите, небеса! О, не глядитеВы на меня с такою укоризнойНе для меня вы созданы. — Земля!Прими меня!Делает движение броситься со скалы, но охотник внезапно схватывает и удерживает его.
Охотник
Остановись, безумец!Не оскверняй долин преступной кровьюИди за мной — я не пущу тебя!Манфред
Как тяжко мне! — Нет, не держи так крепкоЯ изнемог — кружась, мелькают горыВ глазах туман. Зачем ты здесь и кто ты?Охотник
Скажу, скажу. — Теперь идем — все тонетВ тумане — опирайся на меняСтань вот сюда — сюда — и придержисьЗа этот куст — дай руку и покрепчеВозьми меня за пояс — легче! — так.Теперь смелей — недалеко до домаМы выберемся скоро на тропинку,Прорытую ручьями. — Прыгай — славно!Да ты любому горцу не уступишь!Медленно спускаются по скалам.
Акт второй
Сцена первая
Хижина в Бернских Альпах.
Манфред и охотник.
Охотник
Нет, подожди — тебе еще опасноПускаться в путь: ты слишком изнемог,Ты слаб еще и телом и душою.Вот отдохнешь — тогда мы и пойдем.Где ты живешь?Манфред
Дорога мне известна.Я в провожатом больше не нуждаюсь.Охотник
По виду твоему я замечаю,Что ты из тех, чьи замки так угрюмоГлядят со скал на хижины в долинах.Который твой? Я знаю в них лишь входы,Мне изредка доводится погретьсяУ очагов их старых темных зал,За чашей, меж вассалов, но тропинки,Что с гор ведут к воротам этих замков,Известны мне с младенчества. Где твой?Манфред
Не все ль равно?Охотник
Ну, хорошо, не хмурься,Прости за спрос. Отведаем вина.Старинное! Не раз отогревалоОно меня средь наших ледниковТеперь пускай тебя согреет. — Выпьем!Манфред
Прочь от меня! — На кубке кровь! — О боже,Ужели никогда она не сгинет?Охотник
Какая кровь? Ты бредишь?Манфред
Наша кровь!Та, что текла в сердцах отцов и в наших,Когда мы были юны и любилиТак горячо, как было грех любить,Та, что встает из праха, обагряяМрак, заступивший небо предо мною,Где нет тебя, а мне не быть — вовеки.Охотник
Ты странный и несчастный человек;Но каковы бы ни были страданья,Каков бы ни был грех твой, есть спасенье:Терпение, смиренье и молитва.Манфред
Терпение! — Нет, не для хищных птицПридумано терпение: для мулов!Прибереги его себе подобным,Я из другой породы.Охотник
Боже мой!Да я б не взял бессмертной славы Телля,Чтоб быть тобой. Но повторяю: в гневеСпасенья нет; неси свой крест покорно.Манфред
Я и несу. Ведь я живу — ты видишь.Охотник
Такая жизнь — болезненные корчи.Манфред
Я говорю — я прожил много лет,И долгих лет, но что все это значитПред тем, что суждено мне: я столетья,Я вечность должен жить в неугасимойИ тщетной жажде смерти!Охотник
Как! Но тыСовсем не стар: ты средних лет, не больше.Манфред
Ты думаешь, что наша жизнь зависитОт времени? Скорей — от нас самих.Жизнь для меня — безмерная пустыня,Бесплодное и дикое прибрежье,Где только волны стонут, оставляяВ нагих песках обломки мачт, да трупы,Да водоросли горькие, да камни!Охотник
Увы, он сумасшедший! Без призораЕго нельзя оставить.Манфред
О, поверь,Я был бы рад безумию; тогда быВсе что я вижу, было бы лишь бредом.Охотник
Что ж видишь ты, иль думаешь, что видишь:Манфред
Тебя, сын гор, и самого себя,Твой мирный быт и кров гостеприимный,Твой дух, свободный, набожный и стойкий,Исполненный достоинства и гордый,Затем что он и чист и непорочен,Твой труд, облагороженный отвагой,Твое здоровье, бодрость и надеждыНа старость безмятежную, на отдыхИ тихую могилу под крестом,В венке из роз. — Вот твой удел. А мойНо что о нем — во мне уж все убито!Охотник
И ты б со мною долей поменялся?Манфред
Нет, друг, я не желаю зла тебе,Я участью ни с кем не поменяюсь:Я удручен, но все же выношуТо, что другому было б не под силуПеренести не только наяву,Но даже в сновиденье.Охотник
И с такоюДушой, высокой, нежной, быть злодеем.Кровавой местью тешиться? — Не верю!Манфред
О нет — нет — нет! Я только тех губил,Кем был любим, кого любил всем сердцем,Врагов я поражал, лишь защищаясь,Но гибельны мои объятья были.Охотник
Пусть небо ниспошлет тебе покойИ покаянья сладостные слезы!Я буду поминать тебя в молитвах.Манфред
Я не нуждаюсь в них; но состраданьяОтвергнуть не могу. — Я ухожуПора — прости! Вот золото — ты долженЕго принять. — Не провожай меняПуть мне знаком, опасность миновала,Еще раз говорю — не провожай!Сцена вторая
Нижняя долина в Альпах. — Водопад.
Манфред
Еще не полдень: радуга сияетВ потоке всеми красками небес,И серебром блистает столп потока,Свергаясь с высоты и развеваясьВдоль скал струями пены светозарной,Как хвост коня-гиганта, на которомВ виденье Иоанна мчится Смерть.Один я упиваюсь этой дивнойИгрою вод, и сладость созерцаньяЯ разделю в тиши уединеньяЛишь с феей гор. — Я вызову ее.Зачерпывает на ладонь воды и бросает ее в воздух, вполголоса произнося заклинания. Под радугой водопада появляется Фея Альп.
Прелестный дух, чьи кудри лучезарны,Чьи очи ослепительны, как солнце,На чьих ланитах краски так же нежны,Как цвет ланит уснувшего младенца,Как алый отблеск летнего закатаНа горных льдах, — как девственный румянецЗемли, в объятья неба заключенной!Прелестный дух, затмивший красотоюБлеск радуги, горящей над потоком,Дочь Воздуха! Я на твоем челеВ твоем спокойном и безгрешном взоре,Где светит мир твоей души бессмертной,С отрадою прочел, что Сын Земли,Которому таинственные силыДозволили вступать в беседы с ними,Прощен тобой за то, что он дерзнулВоззвать к тебе и на одно мгновеньеУзреть твой лик.Фея
Я знаю, Сын Земли,Тебя и тех, кем награжден ты властью.Ты человек, свершивший в жизни многоДобра и зла, не ведая в них меры,И роком на страданья обреченный.Я этого ждала — чего ты хочешь?Манфред
Взирать на красоту твою — и только.Лицо земли мой разум помрачило,Я в мире тайн убежища искал,В жилище тех, кто ею управляет,Но помощи не встретил. Я пыталсяНайти в них то, чего они не могутМне даровать, — теперь уж не пытаюсь.Фея
Но что же то, пред чем бессильны дажеВластители незримого?Манфред
Ты знаешь,Нет цели повторять.Фея
Мне непонятныТвои слова, — я мук твоих не знаю.Открой мне их.Манфред
Мне это будет пыткой,Но все равно, — душа таить усталаСвою тоску. От самых юных летНи в чем с людьми я сердцем не сходилсяИ не смотрел на землю их очами;Их цели жизни я не разделял,Их жажды честолюбия не ведал,Мои печали, радости и страстиИм были непонятны. Я с презреньемВзирал на жалкий облик человека,И лишь одно среди созданий праха,Одно из всех… — но после. Повторяю:С людьми имел я слабое общенье,Но у меня была иная радость,Иная страсть: Пустыня. Я с отрадойДышал морозной свежестью на льдистыхВершинах гор, среди нагих гранитов,Где даже птицы гнезд свивать не смеют;Я упивался юною отвагойВ борьбе с волнами шумных горных рекИль с бешеным прибоем океана;Я созерцал с заката до рассветаТеченье звезд, я жадными очами,До слепоты, ловил блистанье молнийИль по часам внимал напевам ветра,В осенний день, под шум поблекших листьев.Так дни текли, а я был одинок;Когда же на пути моем встречалсяОдин из тех, чей ненавистный образНошу и я, — я чувствовал, что свергнутС небес во прах. И я проник в могилы,Стремясь постичь загробный мир, и многоИзвлек в те дни я дерзких заключенийИз черепов, сухих костей и тлена.Я предался таинственным наукам,Что знали только в древности, и годыМоих трудов и тяжких испытанийМне дали власть над духами, открылиПередо мной лик Вечности, и властенЯ стал, как маг, как чародей, что вызвалВ Гадаре Антэроса и Эроса,Как я тебя; и знания моиВо мне будили жажду новых знаний,И креп я в них, покуда…Фея
Продолжай.Манфред
О, я недаром длил рассказ: мне больноПроизнести признанье роковое.Но далее. Я не назвал ни друга,Ни матери, ни милой — никогоИз тех, с кем нас связуют цепи жизни:Я их имел, но был им чужд душою,И лишь одна, одна из всех…Фея
Мужайся.Манфред
Она была похожа на меня.Черты лица, цвет глаз, волос и дажеТон голоса — все родственно в нас было,Хотя она была прекрасна. НасСближали одинаковые думы,Любовь к уединению, стремленьяК таинственным познаниям и жаждаОбнять умом вселенную, весь мир;Но ей не чуждо было и другое:Участье к людям, слезы и улыбки,Которых я не ведаю, — смиренье,Моей душе не сродное, — и нежность,Что только к ней имел я; недостаткиЕе натуры были и моими,Достоинства лишь ей принадлежали.Я полюбил и погубил ее!Фея
Своей рукой?Манфред
Нет, не рукою — сердцем,Которое ее разбило сердце:Оно в мое взглянуло и увяло;Я пролил кровь, кровь не ее, и все жеБыла пролита кровь ее.Фея
И радиОдной из тех, кого ты презираешь,Над кем ты мог возвыситься, дерзаяБыть равным нам, ты пренебрег дарамиВластителей незримого и сноваУнизился до жалких смертных! Прочь!Манфред
Дочь Воздуха! Я говорю: я вынес,Но что слова? Взгляни, как я измучен!Я больше одиночества не знаю,Я окружен толпою фурий; ночьюЯ скрежещу зубами, проклинаяНочную тьму, днем — проклинаю день.Безумия, как милости, молил я,Но небеса мольбам не внемлют; к смертиСтремился я, но средь борьбы стихийПередо мною волны отступаютИ прочь бегут; какой-то злобный демонНа волоске меня над бездной держитИ волосок не рвется; в мире грез,В фантазии, — я был когда-то еюБогат, как Крез, — пытался я сокрыться,Но, как волну в отлив, меня уноситИз мира грез в пучину темной мысли;С людской толпой сливался я — забвеньяИскал везде, но от меня сокрытыПути к нему: все знания, все чары,Что добыл я столь тяжкими трудами,Бессильны здесь, и, в безысходной скорби,Я должен жить, — жить без конца.Фея
Быть может,Я помогу тебе.Манфред
О, помоги!Заставь ее восстать на миг из гробаИль мне открой могилу! Я с отрадойПеренесу какую хочешь муку,Но только пусть она последней будет.Фея
Над мертвыми бессильна я; но еслиТы поклянешься мне в повиновеньеМанфред
Не поклянусь. Повиноваться? Духам,Которые подвластны мне? СлужитьСвоим рабам? О, никогда!Фея
УжелиИного нет ответа? — Но подумай,Не торопись.Манфред
Я все сказал.Фея
Довольно!Могу ль я удалиться?Манфред
Удались.Фея исчезает.
Мы все — игрушки времени и страха.Жизнь — краткий миг, и все же мы живем,Клянем судьбу, но умереть боимся.Жизнь нас гнетет, как иго, как ярмо,Как бремя ненавистное, и сердцеПод тяжестью его изнемогает;В прошедшем и грядущем (настоящимМы не живем) безмерно мало дней,Когда оно не жаждет втайне смерти,И все же смерть ему внушает трепет,Как ледяной поток. Еще одноОсталось мне — воззвать из гроба мертвых,Спросить у них: что нас страшит? ОтветитьОни должны: волшебнице ЭндораОтветил дух пророка; КлеоникаОтветила спартанскому царю,Что ждет его — в неведенье убил онТу, что любил, и умер непрощенным,Хотя взывал к Зевесу и молилТень гневную о милости; был теменЕе ответ, но все же он сбылся.Когда б я не жил, та, кого люблю я,Была б жива; когда б я не любил,Она была бы счастлива и счастьеДругим дарила. Где она теперь?И что она? Страдалица за грех мойТо, что внушает ужас — иль ничто?Ночь близится — и ночь мне все откроетХоть я страшусь того, на что дерзаю;До сей поры без трепета взирал яНа демонов и духов — отчего жеДрожу теперь и чувствую, как в сердцеКакой-то странный холод проникает?Но нет того, пред чем я отступил бы,И я сломлю свой ужас. — Ночь идет.Сцена третья
Вершина горы Юнгфрау.
Первая парка
Луна встает большим багряным шаром.На высоте, где ни единый смертныйНе запятнал снегов своей стопой,Слетаемся мы ночью. В диком море,В хрустальном океане горных льдов,Мы без следа скользим по их изломам,По глыбам, взгроможденным друг на друга,Подобно бурным пенистым волнам,Застывшим посреди водоворота,И вот на этой сказочной вершине,Где отдыхают тучи мимоходом,Сбираемся на игрища и бденья.Сегодня в полночь — наш великий праздник,И, на пути к чертогам Аримана,Я жду сестер. — Но что они так медлят?Голос
(поющий вдалеке)
Злодей венценосный, Низвергнутый в прах,Томился в изгнанье, В забвенье, в цепях.Я цепи разбила, Расторгла тюрьму,Я власть и свободу Вернула ему:Потоками крови он землю зальет,Народ свой погубит — и снова падет!Второй голос
Плыл в море корабль, точно птица летел:В эту ночь ему горестный выпал удел.Ни мачт, ни снастей, ни ветрил, ни руляНичего от него не оставила я.Один лишь пловец, — он достоин того,До прибрежья достиг, — я щадила его:Предатель, пират, снова будет он жить,Чтобы мне своей темною жизнью служить.Первая парка
(отвечая)
Спокойно спал город, В слезах и тревогеУвидит он утро; Медленно, мрачноЧума распростерла Над городом крылья.Тысячи пали, И тысячи тысячПадут пред всесильной. Живые погибших,Любимых и милых, Покинут, спасаясьОт призрака смерти. Ужас и злоба,Скорбь и смятенье Охватят людей.Блаженны почившие,Взор отвратившие От кары моей!Входят вторая и третья парки.
Все три
В руках у нас — сердца людей,Наш след — их темные могилы.Лишь для того, чтоб отнимать,Даем мы смертным жизнь и силы.Первая парка
Привет! — Где Немезида?Вторая парка
На работе,Но на какой — не знаю: я самаНе покладала рук до сей минуты.Третья парка
Да вот она.Входит Немезида.
Первая парка
Все нынче опоздали.Где ты была?Немезида
Женила дураков,Восстановляла падшие престолыИ укрепляла близкие к паденью;Внушала людям злобу, чтоб потомРаскаяньем их мучить; превращалаВ безумцев мудрых, глупых — в мудрецов,В оракулов, чтоб люди преклонялисьПред властью их и чтоб никто из смертныхНе смел решать судьбу своих владыкИ толковать спесиво о свободе,Плоде, для всех запретном. — Но пора!На облака — и в путь! Мы опоздали.Сцена четвертая
Чертог Аримана. — Ариман на троне — огненном шаре, окруженном духами.
Гимн духов
Хвала ему, — хвала царю эфира,Царю земли и всех земных стихий,Кто повергает целый мир в смятеньеЕдиным мановением руки!Дохнет ли он — бушуют океаны,Заговорит — грохочет в небе гром,Уронит взор — на небе солнце меркнет,Восстанет — сотрясается земля.В пути ему предшествуют кометы,Вослед ему — вулканы мечут огнь,И гнев его сжигает звезды в пепел,И тень его — всесильная Чума.Война ему, что день, приносит жертвы,Смерть платит дань, и Жизнь, его раба,К его стопам смиренно полагаетВесь ужас мук и горестей земных!Входят парки и Немезида.
Первая парка
Восславьте Аримана! На землеРастет его могущество — покорноИсполнили мы волю Аримана!Вторая парка
Восславьте Аримана! Мы, пред кемСклоняет выю смертный, преклоняемСвое чело пред троном Аримана!Третья парка
Восславьте Аримана! Преклоняясь,Мы ждем его велений!Немезида
Царь царей!Все, что живет, что существует — наше,А мы — твои. Но, чтобы наша властьМогла расти, твою усугубляя,Наш долг быть неустанными в трудах,И мы свой долг исполнили: мы святоСвершили все, что повелел ты нам.Входит Манфред.
Дух
Что вижу я? Безумец, жалкий смертный!Пади во прах.Второй дух
Я узнаю его.Он грозный и могучий чернокнижник.Третий дух
Повергнись ниц и трепещи, презренный!Перед тобой — и твой и наш владыка.Ужели ты не видишь?Сонм духов
Сын Земли!Прострись во прах пред троном Аримана,Иль горе непокорному!Манфред
Я знаю.И все ж не гну колен.Четвертый дух
Тебя научат.Манфред
Напрасный труд. Не раз во мраке ночиВо прах я повергал свое чело,Главу посыпав пеплом. Не однаждыИзведал я всю горечь униженья,Пред собственным отчаяньем склоняясь,Пред собственною скорбью.Первый дух
Ты дерзаешьВосстать на Аримана? ОтказатьВладыке в том, что воздает покорноЕму весь мир? Не трепетать — и где же?Пред ужасом величия и славы,Пред троном Аримана? Ниц, безумный!Манфред
Пусть Ариман воздаст хвалу творцу,Кем создан он не ради поклоненья.Пусть он склонит главу: мы вместеСклоним тогда.Духи
Раздавим червяка!Растопчем!Первая парка
Прочь! — Владыка сил незримых,Перед тобою смертный, не похожийНи на кого из смертных, как об этомСвидетельствует вид его и то,Что он перед тобой. Его страданьяБессмертны, как и наши; знанья, воляИ власть его, поскольку совместимоВсе это с бренным прахом, таковы,Что прах ему дивится; он стремилсяДушою прочь от мира и постигнулТо, что лишь мы, бессмертные, постигли:Что в знании нет счастья, что наукаОбмен одних незнаний на другие,Но я еще не все сказала: страсти,Всесильные и на земле и в небеНад всем, что только существует в мире,Так истерзали грудь его, что я,Не знающая жалости, прощаюТого, в чьем сердце жалость он пробудит.Он мой — иль твой — но ни один из духовНе равен с ним и им владеть не будет.Немезида
Зачем он здесь?Первый дух
Пусть смертный сам ответитМанфред
Вы знаете, что властен я, — без властиЯ б не был здесь, — но мне не все покорно.Я помощи прошу у вас.Немезида
Скажи,Что хочешь ты?Манфред
Заставь восстать усопших.Немезида
Великий Ариман! Что повелишь мне?Дозволишь ли?Ариман
Да будет так.Немезида
Кто долженНа мой призыв покинуть мрак могилы?Манфред
В земле непогребенная — Астарта.Немезида
Дух или Призрак! Ты, что былаСоздана прахом И в прах отошла;Ты, что утратила Облик земной,В облике смертном Восстань предо мной!Сердце и очи, Голос и ликВырви из жадной Могилы на миг!Восстань! Восстань от сени гробовой! Тебя зовет убийца твой!Призрак Астарты появляется среди чертога.
Манфред
И это смерть? Румянец на ланитах!Но не живой он, — странный и зловещий,Как тот, что рдеет осенью на листьях.Астарта! — Нет, я говорить не в силах,Вели заговорить ей: пусть онаПростит иль проклянет меня.Немезида
Дух, ответствуй! ЗаклинаюВластью неземной,Тайной силой, что расторглаПлен могильный твой!Манфред
Молчанье!Оно страшней ответа.Немезида
Я свершилаВсе, что могла. Великий Ариман,Тебе лишь покорится призрак: повели ейОткрыть уста.Ариман
Дух, говори!Немезида
Молчанье!Бессильны мы, — над нею власть имеютДругие духи. Смертный, покорисьСвоей судьбе.Манфред
Услышь меня, Астарта!Услышь меня, любимая! Ответь мне!Я так скорбел, я так скорблю — ты видишь:Тебя могила меньше изменила.Чем скорбь меня. Безумною любовьюЛюбили мы: нам жизнь была данаНе для того, чтоб мы терзались вечно,Хотя любить, как мы с тобой любили,Великий грех. Скажи, что ты меняПростила за страданья, что терплю яМученье за обоих, что за гробомГебя ждет рай и что умру и я.Все силы тьмы против меня восстали,Чтоб к жизни приковать меня навеки,Чтоб я перед бессмертьем содрогался,Пред будущим, что может быть подобноПрошедшему. Мне нет нигде покоя.Чего ищу, к чему стремлюсь — не знаю,Лишь чувствую, что ты и что я сам.Пред гибелью хоть раз мне дай услышатьТвой голос сладкозвучный, — отзовись!Я звал тебя среди безмолвья ночи,Я спящих птиц будил среди ветвей,Зверей в горах, и темные пещерыНа тщетный зов, на сладкий звук: Астарта!Мне отвечали эхом — духи, людиВнимали мне, — лишь ты одна не внемлешь!О, говори! Я жадными очамиИскал тебя среди небесных звезд.О, говори! Я исходил всю землюИ не нашел нигде тебе подобной.Взгляни вокруг — мне бесы сострадают,Я вижу ад, но полон лишь тобою.О, говори!.. О, говори хоть в гневе,Но только дай хоть раз тебя услышать.Хоть только раз!Призрак Астарты
Манфред!Манфред
О, не смолкай!Вся жизнь моя теперь лишь в этих звуках!Призрак
Манфред! Заутра ты покинешь землю.Прости!Манфред
О нет! Скажи, что ты простила.Призрак
Прости!Манфред
Скажи — увидимся ли снова?Призрак
Прости!Манфред
О, пощади: скажи, что любишь!Призрак
Манфред!(Исчезает.)
Немезида
Ушла — и вновь ее не вызвать.Вернись к земле. Слова ее свершатся.Дух
Он потрясен. Кто смертен, тот не долженИскать того, что за пределом смерти.Второй дух
Да, но взгляни, как он собой владеет,Свои мученья воле подчиняя!Когда б он был одним из нас, он был быМогучий дух.Немезида
Быть может, ты желаешьСпросить еще о чем-нибудь?Манфред
О нет.Немезида
Тогда прости на время.Манфред
Разве сноваМы встретимся? И где же? На земле?Но все равно. Я твой должник. Простите!Акт третий
Сцена первая
Зала в замке Манфреда.
Манфред и Герман.
Манфред
Который час?Герман
Час до заката солнца,И вечер обещает быть прелестным.Манфред
Скажи, ты все ли приготовил в башне,Как я велел?Герман
Все, господин, готово.Вот ключ и вот шкатулка.Манфред
Хорошо.Теперь иди.Герман уходит.
Мир снизошел мне в душу,Мир, мне еще неведомый донынеИ непонятный. Если б я не знал,Что самое обманчивое в миреХимеры философских измышлений,Что мудрость их — пустейшая из фразВ учено-схоластическом жаргоне,Я, кажется, охотно бы поверил,Что золотые грезы о КалонеУже сбылись, что я его сыскалВ себе самом. Мой мир недолговечен,Но все же хорошо его изведатьХотя однажды. Нужно записать,Что есть такое ощущенье… Кто там?Входит Герман.
Герман
Аббат святого Мориса.Входит аббат.
Аббат
Мир дому!Манфред
Благодарю, святой отец! Да будетДля замка твой приход благословеньем.Аббат
Дай бог, чтоб было так! Но я желал быПоговорить глаз на глаз.Манфред
Выйди, Герман.Что скажет мой достопочтенный гость?Аббат
Скажу без предисловий: сан, седины,Желание добра тебе и нашеДавнишнее соседство, хоть знакомыИ не были с тобою мы, дают мнеНа это право. Странный и ужасныйПронесся слух, и этот слух позоритТвое, граф, имя, — доблестное имя,Которое ты должен для потомстваТаким же и оставить.Манфред
Продолжай.Я слушаю.Аббат
Ты, говорят, предалсяГреховным и таинственным наукам,Вступил в союз с сынами преисподней,С нечистой силой демонов и бесов,Блуждающих в долине сени смертной.С людьми, своими братьями по духу,Общаешься ты редко, жизнь проводишьВ уединенье, — свято ли оно?Манфред
Скажи, кто распускает эти слухи?Аббат
Мои благочестивые собратья,Окрестный люд, — твои вассалы даже,Что на тебя взирают с беспокойством,Да мы и все за жизнь твою трепещем.Манфред
Возьми ее.Аббат
Я прихожу спасать,А не губить. Я не хочу касатьсяТвоей души, но, если справедливыВсе эти слухи, верь, еще не поздноОчиститься от скверны покаяньемИ примириться с церковью и небом.Манфред
Я выслушал. И вот что я отвечу:Кто б ни был я, но я не изберуПосредником меж мной и небесамиНи одного из смертных. Если яУставы нарушаю — покарайте.Аббат
Мой сын, я не о каре говорю,Я только призываю к покаянью.Пусть наказует небо. "Мне отмщенье",Сказал господь, и, со смиренным сердцем,Раб господа, я только повторяюЕго глаголы грозные.Манфред
Старик!Ни власть святых, ни скорбь, ни покаянье,Ни тяжкий пост, ни жаркие молитвы,Ни даже муки совести, способной,Без демонов, без страха пред геенной,Преобразить в геенну даже небо,Ничто не в состоянии исторгнутьИз недр души тяжелого сознаньяЕе грехов и сокровенной муки.Та кара, что преступник налагаетСам на себя, страшней и тяжелееЗагробных мук.Аббат
Я рад все это слышать,Затем что все это должно сменитьсяНадеждой благодатной, что спокойноВзирает на блаженную обитель,Ее же всякий ищущий обрящет,Коль скоро он покинет путь неправый.Начало же спасения — сознаньеЕго необходимости. ПокайсяИ все грехи, что отпустить я властен,Я отпущу, — что преподать сумею,Все преподам.Манфред
Когда несчастный Нерон,Чтобы избегнуть мук позорной смертиПеред лицом сенаторов, недавнихЕго рабов, ударил в грудь кинжалом,Какой-то воин, полный состраданья,Прижал свой плащ к его смертельной ране,Но Нерон оттолкнул его и молвилС величием во взоре: "Слишком поздно!"Аббат
К чему ты клонишь речь?Манфред
Я отвечаюНа твой призыв к спасенью: слишком поздно!Аббат
Нет, никогда не поздно примиритьсяС своей душой, а чрез нее и с небом.Иль у тебя нет никаких надежд?Ведь даже те, что в небеса не верят,Живут какой-нибудь земной мечтой,Прильнувши к ней, как тонущий к тростинке.Манфред
О да, отец, и я лелеял грезы,И я мечтал на утре юных дней:Мечтал быть просветителем народов,Достичь небес, — зачем? Бог весть! быть может,Лишь для того, чтоб снова пасть на землю,Но пасть могучим горным водопадом,Что, с высоты заоблачной свергаясьВ дымящуюся бездну, восстаетИз бездны ввысь туманами и сноваС небес стремится ливнем. — Все прошло,И все это был сон.Аббат
Но почему же?Манфред
Я обуздать себя не мог; кто хочетПовелевать, тот должен быть рабом;Кто хочет, чтоб ничтожество призналоЕго своим властителем, тот долженУметь перед ничтожеством смиряться,Повсюду проникать и поспеватьИ быть ходячей ложью. Я со стадомМешаться не хотел, хотя бы могБыть вожаком. Лев одинок — я тоже.Аббат
Зачем не жить, не действовать иначе?Манфред
Затем, что я всегда гнушался жизни.Я не жесток; но я — как жгучий вихрь,Как пламенный самум, что обитаетЛишь в тишине пустынь и одинокоКружит среди ее нагих песков,В ее бесплодном, диком океане.Он никого не ищет, но погибельГрозит всему, что встретит он в пути.Так жил и я; и тех, кого я встретилНа жизненном пути, — я погубил.Аббат
Увы! Я начинаю опасаться,Что я тебе помочь уже не в силах.Но ты еще так молод, я хотел бы…Манфред
Святой отец! Есть люди, что стареютНа утре дней, что гибнут, не достигнувДо зрелых лет, — и не случайной смертью,Иных порок, иных науки губят,Иных труды, иных томленье скуки,Иных болезнь, безумье, а иныхДушевные страдания и скорби.Страшнее нет последнего недуга:Все имена, все формы принимая,Он требует гораздо больше жертв,Чем значится в зловещих списках Рока.Вглядись в меня! Душевные недугиЯ все познал, хотя довольно б былоИ одного. Так не дивись тому,Что я таков, дивись тому, чем был я,Тому, что я еще живу на свете.Аббат
Но выслушай…Манфред
Отец, я уважаюТвои года и звание; я верю,Что ты пришел ко мне с благою целью,Но ты предпринял тщетный труд. Быть грубымЯ не хочу, — я лишь тебя щажу,А не себя, так резко обрываяНаш разговор — и потому — прости!(Уходит.)
Аббат
Он мог бы быть возвышенным созданьем.В нем много сил, которые могли быСоздать прекрасный образ, будь ониНаправлены разумнее; теперь жеЦарит в нем страшный хаос: свет и мрак,Возвышенные помыслы — и страсти,И все в смешенье бурном, все мятетсяБез цели и порядка; все иль дремлет,Иль разрушенья жаждет: он стремитсяК погибели, но должен быть спасен,Затем что он достоин искупленья.Благая цель оправдывает средства,И я на все дерзну. Пойду за нимНастойчиво, хотя и осторожно.Сцена вторая
Другая комната.
Манфред и Герман.
Герман
Вы, господин, велели мне явитьсяК вам на закате: солнце уж заходит.Манфред
Да? — Я взгляну.(Подходит к окну).
Великое светило!Бог первозданной, девственной природы!Кумир могучих первенцев земли,Не ведавших болезней, — исполинов,Родившихся от ангелов и дев,Сиявших красотой неизреченной!Царь меж светил, боготворимый миромОт первых дней творения, вливавшийВосторг в сердца халдейских пастуховИ слышавший их первые молитвы!Избранник неземного, что явилоВ тебе свой светлый образ на земле!Венец и средоточие вселенной,Дающее небесную отрадуВсему, что прозябает в дольнем мире!Владыка всех стихий и повелительВсех стран земных, повсюду положившийСвои неизгладимые печатиНа дух и облик смертных! Ты, что всходишь,Свершаешь путь и угасаешь в славе{Ты, видевшее некогда мой первыйВзор, полный изумленья и восторга!Прости навек, — прими мой взор последний,В последний раз тебя я созерцаю;Твои лучи уж больше никогдаНе озарят того, кому дар жизниБыл даром роковым. — Оно сокрылось;Мой час настал.Сцена третья
Горы. — В отдалении замок Манфреда. — Терраса перед башней. — Сумерки.
Герман, Мануэль и другие слуги Манфреда.
Герман
Дивлюсь я графу: вот уж сколько летВсе ночи он без сна проводит в башнеИ непременно в башне. Я бывал в ней,Но по тому, что есть в ней, не решишь,Чем занят он. Наверно, потайнаяЕсть комната, и сколько бы я отдал,Чтоб только заглянуть в нее!Мануэль
Напрасно.Доволен будь и тем, что ты уж знаешь.Герман
Ах, Мануэль, ты старше нас и мог быПорассказать нам многое о замке.Когда ты поступил сюда?Мануэль
Давно.Я до рожденья графа был слугоюЕго отца, с которым никакогоОн не имеет сходства.Герман
Что ж, не редкость!Мануэль
Я говорю не о чертах лица.Граф Сигизмунд был горд, но прост и весел,Любил пиры и битвы, а не книги,Любил людей — и ночи превращалНе в бдения угрюмые, а в праздник,Да ведь какой! Он не блуждал, как волк,По дебрям и ущельям, — не чуждалсяЗемных утех и радостей.Герман
Проклятье!Вот были времена! И неужелиОни уж не вернутся в эти стены,Что смотрят так, как будто и не зналиСчастливых дней?Мануэль
Пусть прежде переменятВладельца эти стены. О, я виделНемало в них диковинного, Герман!Герман
Будь добр и расскажи хоть что-нибудь.Мне помнится, что возле этой башниСлучилось что-то: ты мне намекал.Мануэль
Был, видишь ли, точь-в-точь такой же вечер,Как и теперь; на Эйгере краснелаТочь-в-точь такая ж тучка; ветер дулПорывистый, и снежные вершиныУж заливала трепетным сияньемВсходившая луна; граф Манфред,Как и теперь, был в башне; что он делал,Бог весть, — но только с ним былаТа, что делила все его скитаньяИ бдения полночные: Астарта,Единственное в мире существо,Которое любил он, что, конечно,Родством их объяснялось… Кто идет?Аббат
Где граф?Герман
Вот в этой башне.Аббат
ПостучисьМне нужно с ним поговорить.Герман
Не смеюЯ нарушать его уединенье.Аббат
Но мне его необходимо видеть,Я на себя возьму твою вину.Герман
Ведь ты его недавно видел.Аббат
Герман!Ступай без рассуждений.Герман
Я не смею.Аббат
Так я войду без всякого доклада.Мануэль
Святой отец, постойте! Я прошу вас.Аббат
Но почему?Мануэль
Пожалуйте сюда,Благоволите выслушать.Сцена четвертая
Внутренность башни.
Манфред
(один)
Сверкают звезды, — снежные вершиныСияют в лунном свете. — Дивный вид!Люблю я ночь, — мне образ ночи ближе,Чем образ человека; в созерцаньеЕе спокойной, грустной красотыЯ постигаю речь иного мира.Мне помнится, — когда я молод былИ странствовал, — в такую ночь однаждыЯ был среди развалин Колизея,Среди останков царственного Рима.Деревья вдоль разрушенных аркад,На синеве полуночной темнея,Чуть колыхались по ветру, и звездыСияли сквозь руины; из-за ТибраБыл слышен лай собак, а из дворцаПротяжный стон совы и, замирая,Невнятно доносились с теплым ветромДалекие напевы часовых.В проломах стен, разрушенных веками,Стояли кипарисы — и казалось,Что их кайма была на горизонте,А между тем лишь на полет стрелыЯ был от них. — Где Цезарь жил когда-тоИ где теперь живут ночные птицы,Уже не лавр, а дикий плющ растетИ лес встает, корнями укрепляясьВ священном прахе царских очагов,Среди твердынь, сровнявшихся с землею.Кровавый цирк стоит еще доныне,Еще хранит в руинах величавыхБылую мощь, но Цезаря покоиИ Августа чертоги уж давноПоверглись в прах и стали грудой камня.И ты, луна, на них свой свет лила,Лишь ты одна смягчала нежным светомСедую древность, дикость запустенья,Скрывая всюду тяжкий след времен!Ты красоты былой не изменяла,Но осеняла новой красотойВсе, в чем она погибла, и руиныКазалися священными, и сердцеНемым благоговеньем наполнялосьПеред немым величьем древней славы,Пред тем державным прахом, что донынеВнушает нам невольный трепет. — Странно,Что вспомнилась мне эта ночь сегодня;Уже не раз я замечал, как дикоМятутся наши мысли в те часы,Когда сосредоточиться должны мы.Входит аббат.
Аббат
Я вновь к тебе непрошеным являюсь,Но пусть мое смиренное стремленьеПомочь тебе — не прогневит тебя:Пусть все, что есть в нем темного, дурного,Падет лишь на меня, а все благоеДа осенит твою главу, — я страстноСказать хотел бы: сердце! Если б тронутьЯ мог его молитвой иль словами,Я спас бы дух, который лишь случайноБлуждает в тьме.Манфред
Напрасная надежда!Мой путь свершен, моя судьба решилась.Но уходи, — тебе здесь быть опасно.Аббат
Ты хочешь запугать меня?Манфред
О нет.Я говорю лишь, что близка опасность.Остерегись.Аббат
Чего?Манфред
Гляди сюда:Ты видишь?Аббат
Нет.Манфред
Гляди, я повторяю,И пристально. Теперь скажи, — ты видишь?Аббат
Я вижу, что встает из-под земли,Как адский бог, какой-то мрачный призрак;Его лицо закрыто покрывалом,Он весь повит тяжелыми клубамиСвинцовой мглы, но он не страшен мне.Манфред
Я знаю, что тебя он не коснется,Но взор его убьет тебя на месте,Ты стар и дряхл, — уйди, прошу тебя!Аббат
А я в ответ: доколе не сражусяС исчадьем тьмы, — не сделаю и шагу.Зачем он здесь?Манфред
Да, да, зачем он здесь?Кто звал его? Он гость, никем не званный.Аббат
Погибший смертный! Страшно и подумать,Что ждет тебя! С какою целью ходятК тебе такие гости? ПочемуВы смотрите так зорко друг на друга?А, он покров свой сбросил: на челеСледы змеистых молний, взор блистаетБессмертием геенны — адский призрак,Исчезни!Манфред
Дух, зачем ты здесь?Дух
Идем!Аббат
Неведомый! Скажи, ответствуй: кто ты?Дух
Его Судьба. Идем — настало время.Манфред
О, я на все готов, но презираюТвой властный зов! Кем прислан ты сюда?Дух
Узнаешь в срок. Идем!Манфред
Мне покорялисьИ более могучие, чем ты,Я вел борьбу с владыками твоими,Сгинь, адский дух!Дух
Настало время, смертный,Смирись.Манфред
Я знал и знаю, что настало.Но не тебе, рабу, отдам я душу.Прочь от меня! Умру, как жил, — один.Дух
Я помощи потребую. — Восстаньте!Появляются духи.Аббат
Исчезните, владыки тьмы! Рассейтесь!Бессильны вы пред силою небесной,Я закляну вас именем…Дух
Старик!Не расточай без пользы слов, — мы знаем,Что властен ты, но здесь лишь мы владыки.Напрасен спор: он кары не избегнет.Вновь говорю: идем, настало время.Манфред
Я презираю вас, — я с каждым вздохомТеряю жизнь, но презираю вас!Я не смирюсь, покуда сердце бьется,Не отступлю, хотя бы мне пришлосьБороться с целым адом; вам удастсяВзять не меня, а только труп.Дух
Безумец!Как жадно он цепляется за жизнь,Которая дала ему лишь муки!И это Маг, стремившийся проникнутьЗа грань земных пределов и мечтавшийБыть равным нам?Манфред
Исчадье тьмы, ты лжешь!Мой час настал, — я это знал и знаю,Но не хочу ни на одно мгновеньеПродлить его: тебе с толпою присныхПротивлюсь я, а не веленьям смерти.Я власть имел, но я обязан еюБыл не тебе: своей могучей воле,Своим трудам, своим ночам бессоннымИ знаниям тех дней, когда ЗемляЛюдей и духов в братстве созерцалаИ равными считала их. БессильныВы предо мной, — я презираю вас,Вы жалки мне!Дух
Ты не избегнешь кары:Твои грехи…Манфред
Не ты судья грехам!Карает ли преступника преступник?Убийцу тать? Сгинь, адский дух! Я знаю,Что никогда ты мной не овладеешь,Я чувствую бессилие твое.Что сделал я, то сделал; ты не можешьУсилить мук, в моей груди сокрытых:Бессмертный дух сам суд себе творитЗа добрые и злые помышленья.Меня не искушал ты и не могНи искушать, ни обольщать, — я жертвойТвоей доныне не был — и не буду.Сгубив себя, я сам и покараюСебя за грех. Исчадья тьмы, рассейтесь!Я покоряюсь смерти, а не вам!Духи исчезают.
Аббат
Увы, ты страшен — губы посинелиЛицо покрыла мертвенная бледностьВ гортани хрип. — Хоть мысленно покайся:Молись — не умирай без покаянья!Манфред
Все кончено — глаза застлал туманЗемля плывет — колышется. Дай рукуПрости навек.Аббат
Как холодна рука!О, вымолви хоть слово покаянья!Манфред
Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!(Умирает.)
Аббат
Он отошел — куда? — страшусь подуматьНо от земли он отошел навеки.Альфред ТеннисонГодива
Я в Ковентри ждал поезда, толкаясьВ толпе народа по мосту, смотрелНа три высоких башни — и в поэмуОблек одну из древних местных былей.Не мы одни — плод новых дней, последнийПосев Времен, в своем нетерпеливомСтремленье вдаль злословящий Былое, —Не мы одни, с чьих праздных уст не сходитДобро и Зло, сказать имеем право,Что мы народу преданы: Годива,Супруга графа Ковентри, что правилНазад тому почти тысячелетье,Любила свой народ и претерпелаНе меньше нас. Когда налогом тяжкимГраф обложил свой город и пред замкомС детьми столпились матери, и громкоЗвучали вопли: "Подать нам грозитГолодной смертью!" — в графские покои,Где граф, с своей аршинной бородойИ полсаженной гривою, по залуШагал среди собак, вошла ГодиваИ, рассказав о воплях, повторилаМольбу народа: "Подати грозятГолодной смертью!" Граф от изумленьяРаскрыл глаза. "Но вы за эту сволочьМизинца не уколете!" — сказал он."Я умереть согласна!" — возразилаЕму Годива. Граф захохотал,Петром и Павлом громко побожился,Потом по бриллиантовой сережкеГодиву щелкнул: " Россказни!" — "Но чем жеМне доказать?" — ответила Годива.И жесткое, как длань Исава, сердцеНе дрогнуло. "Ступайте, — молвил граф, —По городу нагая — и налогиЯ отменю", — насмешливо кивнул ейИ зашагал среди собак из залы.Такой ответ сразил Годиву. Мысли,Как вихри, закружились в ней и долгоВели борьбу, пока не победилоИх Состраданье. В Ковентри герольдаТогда она отправила, чтоб городУзнал при трубных звуках о позоре,Назначенном Годиве: только этойЦеною облегчить могла ГодиваЕго удел. Годиву любят, — пусть жеДо полдня ни единая ногаНе ступит на порог и ни единыйНе взглянет глаз на улицу: пусть всеЗатворят двери, спустят в окнах ставниИ в час ее проезда будут дома.Потом она поспешно подняласьНаверх, в свои покои, расстегнулаОрлов на пряжке пояса — подарокСурового супруга — и на мигЗамедлилась, бледна, как летний месяц,Полузакрытый облачком… Но тотчасТряхнула головой и, уронившиПочти до пят волну волос тяжелых,Одежду быстро сбросила, прокраласьВниз по дубовым лестницам — и вышла,Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,Где уж стоял ее любимый конь,Весь в пурпуре, с червонными гербами.На нем она пустилась в путь — как ЕваКак гений целомудрия. И замер,Едва дыша от страха, даже воздухВ тех улицах, где ехала она.Разинув пасть, лукаво вслед за неюКосился желоб. Тявканье дворняжкиЕе кидало в краску. Звук подковПугал, как грохот грома. Каждый ставеньБыл полон дыр. Причудливой толпоюШпили домов глазели. Но Годива,Крепясь, все дальше ехала, покаВ готические арки укрепленийНе засняли цветом белоснежнымКусты густой цветущей бузины.Тогда назад поехала Годива —Как гений целомудрия. Был некто,Чья низость в этот день дала началоПословице: он сделал в ставне щелкуИ уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,Как у него глаза оделись мракомИ вытекли, — да торжествует вечноДобро над злом. Годива же достиглаВ неведении замка — и лишь толькоВошла в свои покои, как ударилИ загудел со всех несметных башенСтозвучный полдень. В мантии, в коронеОна супруга встретила, снялаС народа тяжесть податей — и сталаС тех пор бессмертной в памяти народа.27. VI.06
Адам МицкевичИз "Крымских сонетов"
Аккерманские степи
Выходим на простор степного океана.Воз тонет в зелени, как челн в равнине вод,Меж заводей цветов, в волнах травы плывет,Минуя острова багряного бурьяна.Темнеет. Впереди — ни шляха, ни кургана.Жду путеводных звезд, гляжу на небосвод…Вон блещет облако, а в нем звезда встает:То за стальным Днестром маяк у Аккермана.Как тихо! Постоим. Далеко в сторонеЯ слышу журавлей в незримой вышине,Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет.А где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет.Так ухо звука ждет, что можно бы расслышатьИ зов с Литвы… Но в путь! Никто не позовет.1901
Чатырдаг
Склоняюсь с трепетом к стопам твоей твердыни,Великий Чатырдаг, Могучий хан Яйлы.О мачта крымских гор! О минарет аллы!До туч вознесся ты в лазурные пустыниИ там стоишь один, у врат надзвездных стран,Как грозный Гавриил у врат святого рая.Зеленый лес — твой плащ, а тучи — твой тюрбан,И молнии на нем узоры ткут, блистая.Печет ли солнце нас, плывет ли мгла, как дым,Летит ли саранча, иль жжет гяур селенья, —Ты, Чатырдаг, всегда и нем и недвижим.Бесстрастный драгоман всемирного творенья,Поправ весь дольний мир подножием своим,Ты внемлешь лишь творца предвечные веленья!1901
Алушта ночью
Повеял ветерок, прохладою лаская.Светильник мира пал с небес на Чатырдах,Разбился, расточил багрянец на скалахИ гаснет. Тьма растет, молчанием пугая.Чернеют гребни гор, в долинах ночь глухая,Как будто в полусне журчат ручьи впотьмах;Ночная песнь цветов — дыханье роз в садах —Беззвучной музыкой плывет, благоухая.Дремлю под темными крылами тишины.Вдруг метеор блеснул — и, ослепляя взоры,Потопом золота залил леса и горы.Ночь! одалиска-ночь! Ты навеваешь сны,Ты гасишь лаской страсть, но лишь она утихнет —Твой искрометный взор тотчас же снова вспыхнет!1901
Действующие лица (лат.)
Есть на земле и в небе то, что вашейНе снилось философии, Горацио.Шекспир