— Ну… — замялся он. И почему-то так тихо, почти смущенно. — Вообще-ка, я — Даниэль. Но все меня зовут Дэном. И тебе советую. — И тут же пояснил. — Меня только мать полным именем звала. И я не хочу, чтоб кто-то другой делал это. Только мама могла звать меня Даниэлем. Только ей было это позволено.
Макс то ли с удивлением, то ли от избытка любопытства смотрел на Дэна и ждал продолжения. Его поразило то, как это было сказано. Его лицо помрачнело. В глазах отразилась боль и печаль. Такое бывает только тогда, когда близкий тебе человек покинул тебя. Возможно, это произошло и у Дэна. Максу хотелось узнать о своем соседе все что можно, но не решался задать очередной вопрос, готовившийся сорваться с его уст. Но Дэн понял, что от него хочет пацан, и просто сказал, срывающимся от боли голосом:
— Она умерла… Погибла в автокатастрофе… Я и мой брат чудом остались живы… Но это отдельная история. И будет лучше, если мы забудем сейчас о грусти, ведь впереди нас ждет новая жизнь.
— Ну что ж, давай. — Макс с сочувствием посмотрел на нового друга. — Давай тогда по одной?
И они выпили. Снова поговорили. Потом Макс ушел курить. Дэн обвел своим взором весь вагон. А потом посмотрел в окно. Мимо проносился лес. Такой большой и пугающий. Такой загадочный. Лес, окутанный белым, еле прозрачным туманом. Ему снова вспомнилась Виктория. Она была бледна, но все также прекрасна. Ему очень хотелось снова увидеть ее, обнять и поцеловать. Хотелось, чтоб все было, так как и раньше. Как до армии. Но этому было не суждено, осуществится. Ведь поезд уносил его от родных мест все дальше и дальше. А стук колес отдавался в его висках как молотком.
Он закрыл глаза. Воспоминания о подлости брата и, о ждавшей его возвращения с армии, девушки, навеяли на него печаль и грусть. Ну, где же Макс? Почему он так долго? Он снова открыл глаза и оглядел вагон. «Неужели весь вагон будет пить?» — подумал он, видя, как во всех отсеках замелькали кружки и стаканы. Однако его предположения не оправдались. Сержанты, словно злые коршуны, появились в тот момент, когда на столах были выставлены бутылки со спиртным. Они прошлись по всему вагону, сметая на своем пути почти все спиртное. И гнусно усмехались.
Возразить призывники не смели. Они понимали, что любое неповиновение сейчас, в дальнейшем могло отразиться на их же службе. И тут же их опасения подтвердили сержанты, когда кто-то все ж попытался воспротивиться. Но «деды» конечно, не все изъяли. Они только предотвратили угрозу всеобщей неуправляемой пьянки. И ушли.
Но уже через несколько минут после того, как сержанты вернулись в свой отсек с полной сумкой конфискованной выпивки, оттуда вышел молодой лейтенант. Он был молод. Быть может на три четыре года старше тех, кого сам же сопровождал. И, конечно же, немного пьян. Он прошел на середину вагона и произнес заранее выученную речь. Смысл ее заключался в том, что здесь, на службе вооруженных сил, они, молодые, новоиспеченные и плохо воспитанные солдаты — НИКТО.Что без разрешения, ни один парень из личного состава не имеет права даже чихнуть. Он также предупредил их о том, что в армии лучше не наглеть и не задавать много лишних вопросов, дабы в дальнейшем не осложнять себе жизнь. А в конце он вызвал того самого парня, который играл на гитаре и приказал ему следовать за ним.
Вскоре в соседнем отсеке снова заиграла гитара. И парень с хрипотой в голосе запел грустные песни. Лейтенант и сержанты расслаблялись. Тут же вернулся, куда-то запропастившийся Макс. Узнав, что офицеры забрали одну из бутылок водки, он смачно выругался. Проклиная все на свете. Все что им оставалось делать, так это допить уже начатую бутыль и лечь на боковую спать. Что они и сделали. Макс разлил спиртное. И они, допив остатки водки, быстро перекусили. И легли спать. Эта чертова дедовщина!
Вот так вот и познакомился Дэн со своим новым другом и сослуживцем Максом. Тот захрапел. Дэн тоже решил прилечь, как это было ни странно, но наступило какое-то умиротворение. Ему не хотелось ничего делать, даже думать. Но образ Виктории преследовал его. Он все еще не мог смириться со своей судьбой. И сердце кольнуло от боли. От выпитого у него закружилась голова. Он закрыл глаза. И тут же их открыл. Его взгляд был устремлен в окно, за которым уже давно была ночь. И усмехнулся сам над собой.
А поезд держал ход, унося Дэна и его воспоминания все дальше и дальше от дома, от любимой. Уносил к неизвестной ему жизни. К тяжелым и опасным испытаниям, которыми так была богата их армейская жизнь. Но он даже и не мог представить, насколько тяжко и насколько опасна война. Насколько она изменит его. Его судьбу.
Ну, вот они, наконец, и приехали. Их вывели из вагона, построили в колонну по двое и под командованием строгого капитана повели на площадь, где их ждали две крытые машины. Их подвели к задним открытым бортам. И командир снова разделил их на две равные группы. Он объяснил им, что посадка осуществляется по командам. После чего весь состав пополнения впервые отработал норматив по посадке в машину. А Макс и Дэн вновь оказались рядом, на одной скамье у кабины.
Машины тронулись в путь. А пацаны, через небольшой квадрат заднего борта попытался разглядеть, что представляет собой тот поселок, в который находилась военная часть. Но их взгляду открылась лишь капот машины, следующей за ними. А примерно через полтора часа они подъехали к воротам КПП. А за КПП находилась сама военная часть, в которой им следовало пробыть ближайшие еще два года. И капитан, сопровождающий их, вышел из кабины, отдал приказ, построится. Приказ был выполнен. Они прошли через контрольно пропускной пункт на территорию части. И остановились у «Клуба».
Все было непривычно чисто вокруг и ухожено. Вдоль дороги, по которой они шли, аккуратно подстрижено росли кустарники. Бордюры и нижние части деревьев были покрашены белым цветом. Да и сам асфальт блестел, словно его специально намыли.
Макс выругался:
— Ну нам и подфартило. Мало того, что офицеры как чукчи, а сержанты — шакалы, так еще и уставщина да дедовщина впереди ждет нас. Как пить дать, Дэн, нам кранты.
Дэн только поморщился. Об армейской жизни он был наслышан. И с Максом был полностью согласен. Но что-либо поделать он не мог. Так суждено. А потом их отпустили на перекур. За какие-то короткие 10 минут Макс и Дэн разговорились. Дэн впервые попробовал затянуться сигаретой, но у него ничего не вышло, и он со слезами на глазах закашлялся. В горле першило. Молодые пацаны рассмеялись. Дэн отшвырнул сигару. Он не хотел, чтобы все видели его слабаком, но и в обиду себя давать не собирался. Однако Макс успел одернуть Дэна, прежде чем тот успел натворить в свой первый же день службы, проблем.
И тут же появился капитан. Он отдал приказ, построится. И когда они построились, тот сказал:
— Сейчас вы по одному заходите в клуб и располагаетесь на первых рядах. С вами будет проводиться беседа с командованием части. Шагом марш! Вперед!
И они зашли в клуб. Разместились напротив сцены. А капитан отошел в сторону и стал вместе со всеми ждать, посматривая на входную дверь. Первым в помещение вошел лейтенант, который сопровождал их в поезде. За ним вошел командир со своей свитой.
Он представился и поздоровался с ними. И также представил своих заместителей и командира их подразделения на период прохождения «курса молодого бойца». Одним словом учебку. А также он обратил их особое внимание на необходимости соблюдения воинской дисциплины. А потом он предоставил своим заместителям выступить перед молодежью. Именно таким образом бойцы получили первые понятия о том, где и зачем они…
Время шло то медленно, то слишком быстро. Он боялся оглядываться назад. Боялся сам себе признаться в своей слабой силе воли. Здесь все было совсем не так, как ему представлялось. Дедовщина давала о себе знать. Деды вечно учили молодых жизни. Для них они, молодые молокососы, одним словом «духи», должны были забыть, кем они были на гражданке и кто они такие сейчас.
Но Дэн с Максом не показывали своей слабости. Они стойко выносили все приговоры старослужащих, которые досаждали им, несмотря на то, что занятия по курсу молодого бойца захватило молодых людей полностью. С подъема и до отбоя, их жизнь была расписана строго по распорядку дня. Она не давала им никакой возможности отвлечься. Ни подумать о чем-то другом. Все кроме службы. И дни чередовались. Чередовались, словно автоматная очередь в воздухе во время учебки.
Но самым желанным для них стал сон. Сон, который позволял им, расслабится после того, как их, выжатых словно лимон, принимала в свои объятия жесткая постель. Постель, которая казалась им совершенно не пригодной для отдыха. А хроническое недосыпание, болезненное состояние и вечно острое чувство голода постоянно сопровождало их.
Дэну, впрочем, как и его другу, с трудом удавалось выдерживать навалившуюся физическую и эмоциональную нагрузки. Хотя Макс иногда справлялся с легкостью со своими обязанностями. Тогда он, вечно не унывающий и веселый поддерживал и помогал Дэну. И за этот короткий срок они сблизились и во многом дополняли друг друга.
И, несмотря на усталость, Дэн каждый вечер садился и писал своей возлюбленной письма. Но такие желанные послания от Виктории он так и не получал. А Макс смотрел на друга с сочувственной снисходительностью. Он был твердо уверен, что никогда и ни за что, даже самая прекрасная и единственная девушка, не будет ждать своего парня из армии два года. Месяц, другой — да, но не как не два года и не более. В этом он был абсолютно категоричен. Но и сам своего мнения не навязывал другу. Быть может, это было от того, что он понимал всю бесполезность этого занятия или же от искреннего желания не причинять другу боли.
ГЛАВА 2
Дедовщина
Предсказание Макса, что дедовщина проявит себя, подтвердилась. Подтвердилась, спустя несколько недель усильного контроля. Дисциплина, конечно, сама не была нарушена, но воспользовавшись тем, что офицеры были загружены службой и дополнительной нагрузкой, старослужащие решили навести свои, ранее веденные порядки.
Они подняли спящих Дэна, Макса и еще одного хиленького паренька. И вызвали их на поучительную беседу. Как бы сильно им не хотелось вставать и идти за ними, они понимали, что это неизбежно. И они подчинились, мрачно переглянувшись друг с другом и потирая от спросонья глаза. И зашли в туалетную комнату, туда, куда их вызвали на беседу.
Командир их отделения Мутыгин Володя как то не хорошо усмехнулся. Он, закинув ногу за ногу, сидел на стуле посередине туалетной комнаты. А старослужащий из 2-го взвода Иванов Вася, его сослуживец Никифорович Виталик и дежурный по их роте Бубликов Костя, как коршуны стояли кучкой возле своего самого главного авторитета.
Витек встал у двери, как бы прикрывая собой выход. Костик подошел к окну и опустил темные шторы. Но саму беседу начал Васек.
— Ну что, детки? Как вам служба? Небось, медом кажется? Думаете, так оно и должно быть? А вот вам и на хрен! Понятно, свиньи? — Он встал и подошел к Дэну. И тыча ему в грудь пальцем, продолжил свою пламенную и выразительную, быть может, даже заранее выученную, речь. — А ты, чертов урод, считаешь себя на особом месте? Или Богом? Стукачом стал, пидор? Отвечай, когда тебя старший по званию спрашивает!
Дэн стал сопротивляться натиску Иванова:
— Что — то я не пойму, о чем вы толкуете.
— Ах, ты не понимаешь? Может, так поймешь?
Иванов резко ударил Дэна в солнечное сплетение. Удар бал нанесен неожиданно. И Дэн не успел напрячь пресс. Его дыхание перехватило от резкой боли, и заставила согнуться его пополам, как тростинку. И тут же, ребром ладони Иванов наотмашь ударил его по незащищенной шее. Это заставило Дэна охнуть и упасть на пол.
— Ты что делаешь, урод? — тут же подал свой голос Макс. — Очумел, что ли?
Тут же в разговор вмешался Никифорович.
— Ты что тут только что вякнул, дубина (балбес)?
Макс сплюнул.
— Че, че… — презрительно передразнил сослуживца Иванова Макс. — У тебя нос в говне. За что бьешь, спрашиваю?
— Да ты никак совсем оборзел, дух?
Никифорович попытался ударить Макса, но тот, имеющий на гражданке довольно богатый опыт кулачных боев, с легкостью уклонился, не сходя с места.
— Зачем такой беспредел учиняете? Хотите загрузить нас по полной? Так грузите. А бить то за что? Это вы зря. Переборщили.
Видимо почувствовав в Максе скрытую угрозу своему беспрекословному и душевному авторитету, старослужащие в нерешительности переглянулись, пытаясь сообразить, как же им поступить дальше. Первый очухался Иванов.
— Ах, ты наш смекалистый! Видать, ты не раз был бит.
— А мне все до фени. Я человек импульсивный. Быстро завожусь. А если заведусь, мне все по барабану. — Все это Макс говорил спокойно и тихо. Даже дурак бы понял, к чему были сказаны эти слова. Но солдаты не приняли это в расчет. И напряжение в воздухе становилось все сильнее и сильнее.
Тяжкое напряжение первый не выдержал Мутыгин. Он посчитал, что его гордость и самолюбие было задето. Особенно масло в огонь добавили слова Макса о том, что они старослужащие, словно дебилы, мутожат их слабонервных салаг, которые не научились жить как следует на гражданке.