Мы оба знаем, что он тоже скучает, но отец слишком упрям, чтобы в этом признаться.
Только вот проблема в том, что я упрямее в два раза.
— Работы много, — недовольно морщусь в ответ, отламывая большой кусок от ароматного «хьокхам»*.
Свежий и мягкий, он тает во рту. Непроизвольно прикрываю глаза от гастрономического удовольствия.
— Что нового, сын? Как бизнес? — отец ищет точки соприкосновения, но натыкается на каменную стену отчуждения.
Усмехаюсь. Специально ведь не называет по имени.
— Нормально, — срывается с губ односложный ответ, когда я тянусь к стакану с водой.
Отец растерянно сжимает в руках газету.
— А ты не многословен.
Сдаюсь, замечая под глазами родителя тёмные круги.
Сжимая зубы, ощущаю, как в груди ядовитой змеей начинает шевелиться неприятный холодок. Много работает? Или опять сердце беспокоит?
Мы не общались два года, после моего возвращения со службы из Сирии. Только сердечный приступ отца повлиял на то, что я затолкал все наши обиды и разногласия в самый темный угол души, но лишь на время…
— Перевозки идут полным ходом, без дела не сижу, — отвечаю уже более миролюбиво, промокая губы льняной салфеткой. — На «Грушовой»** новая система, пропуски ввели.
— Да, знаю. По моему распоряжению. Следовало сделать это еще три года назад, когда… — кивает головой отец, но замолкает, замечая мой полыхнувший бешенством взгляд.
Всю жизнь будет меня попрекать?! Да, я облажался! Был совсем зелёный, горячий, хотелось быстро поднять больших бабок, за что и поплатился.
Тем не менее, то, как отец поступил со мной тогда… Я никогда не забуду этого!
Нет, не из-за ненависти, а просто потому, что это невозможно — это навсегда останется со мной. Что-то похожее на кислоту хлынуло по венам, почти разъедая на физическом уровне. Ничего не изменить.
Ярость, гнев… Нет, уже не на отца, а на судьбу и то, что не в моих силах хоть что-то исправить.
— Я полностью рассчитался за свой проступок, — цежу, намерено прикасаясь к извилистому шраму у виска. — Или ты считаешь, что этого мало? Я всю жизнь должен…
— Сынок, — голос появившейся на пороге гостиной мамы мгновенно остужает пыл.
Высокая, статная, всегда держащаяся, как королева, сейчас она выглядит раненной птицей. Почти черные глаза полны тревоги.
Взгляд мечется между мной и отцом, словно не зная, на ком остановиться. Она делает свой выбор.
Шаг в мою сторону говорит о самом главном для меня и — так было всегда.
Между мной и «ИМ» она всякий раз выбирала меня.
— Ты останешься с ночевой? — спрашивает слегка растерянно, явно расстроенная нашей перепалкой.
Мама всегда остро чувствует назревающий между нами конфликт, словно ласточка — надвигающийся дождь с грозой.
Мой взгляд смягчается.
Не хочу тревожить мать. Она ни в чем не виновата, она достойна мира в своем доме.
Я обязан проявить уважение. Беру ее протянутые ко мне руки, целую их и прикасаюсь лбом к тыльной стороне кистей.
— Спасибо, за обед, мам. Все на высоте, как всегда.
Она тут же зарделась от похвалы и провела пальцами по моему плечу, слегка похлопывая при этом.
— Я так рада, что ты пришел, сынок.
— Где Дамир? — спрашиваю мать, пряча руки в карманы джинс. Несмотря ни на что, я соскучился по старшему брату.
— На сборах, — отвечает мать, пряча глаза.
— Ясно.
Каждый раз, как только в этом доме заходит речь о службе по контракту, между всеми членами семьи появляется напряженная неловкость.
К черту! Делаю вид, что мне все равно.
Порывисто вынимаю руки из карманов, от чего на пол падает белая визитка с цветочным орнаментом.
Проворно наклонившись, мать опережает меня. Задумчиво вертит в унизанных дорогими кольцами пальцах небольшой прямоугольник, а когда читает название, высоко поднимает аккуратные ухоженные брови.
— Цветочный бутик «Магнолия»?
Провожу привычным жестом по волосам, взъерошив их. Цветы, должно быть, уже доставили Ангелине.
Перед глазами всплывает образ хрупкой блондинки, чья яркая завораживающая красота не давала мне покоя. Я почти вижу, как розовый, сочный, так похожий на бутон розы рот приоткрывается, когда она получает от курьера букет из ста с лишним отборных белых роз.
Вероятно, в это момент выражение моего лица было более, чем красноречивым.
Мать, охнув, прижала руку к губам, в затем спустила ее к груди — там, где билось сердце.
— Кто она? — черные глубокие глаза сияют неподдельной радостью и любопытством. — Я ее знаю?
— Нет, — впервые широко улыбаюсь, осторожно вынимая из ее подрагивающих пальцев визитку, после чего пряча ее обратно в карман. Еще не раз пригодится. — Ее зовут Ангелина.
Слышу какой-то сдавленный звук и машинально перевожу взгляд на отца. Его брови сведены на переносице, точь-в-точь как у меня, когда я сидел за столом.
— Что за имя? — в голосе слышится знакомая сталь. — Русская?
конец предыдущей