Ангелина
Доча! Тут тебе какую-то посылку принесли, — сообщает отец, стараясь перекричать через дверь шум воды в ванной комнате.
Я беспокойно приподнимаюсь в полной пены ванне, нечаянно проливая воду на пол. Мне все еще плохо после всего произошедшего.
Клянусь, Богом, думала, что Максим убьет Диму. Стоило вспомнить, руки вновь затряслись от пережитого унижения и страха. Как же мерзко на душе! Должно быть, Максим думает, что я — последняя дрянь.
С мыслями об этом, со стоном закрываю ладонями лицо. Как же плохо… Как выбраться из этой западни?
Единственное, что я твердо решила — это то, что больше не хочу быть с Димой. Все, что у меня есть к нему — это что-то похожее на сестринские или дружеские чувства, не более. Стоило подумать о предстоящем разговоре, меня начинало мутить.
— Ангелок? Что с посылкой-то? Можно открыть? — настойчиво напоминает о своем присутствии отец. В голосе родителя слышится ничем не прикрытый интерес.
— Пап, я сейчас выйду, — кричу через деревянную дверь ванной комнаты и на всякий случай добавляю. — Я сама открою, — после чего выключаю воду.
Бог его знает, что там — в этой коробке. Может быть, Наташка бандероль прислала? Она сейчас отдыхает у родственников в Пятигорске. Хотя, вряд ли… Шаткое такое предположение, если быть честной с собой. Через пару дней подруга уже будет в Анапе. Она бы лично…
— Ах, черт! — ругаюсь, роняя тяжелый деревянный гребень на ногу.
Быстро вытеревшись, надеваю пижамные штаны и футболку с изображением любимого героя из мультика «Микки Маус». Пара отлаженных движений и вот — на голове красуется тяжелый тюрбан из махрового розового полотенца. Прошлепав босыми ногами по полу в зал, вижу отца.
Он сидит на кресле с видом преданного хаски, держа в руках злополучную коробку, из-за которой мне пришлось покинуть свое убежище. Ведь именно в ванной я зализывала свои душевные раны последние полчаса.
Невольно замираю, когда вижу, что именно в руках отца. Это совсем не бандероль и, тем более, не посылка. Шикарная бархатная коробка, перевязанная атласной лентой. Все в нежно-лиловых тонах и подобрано с таким безупречным вкусом, что у меня не остается никаких сомнений — это дело рук Максима.
— Может, там конфеты? — с какой-то надеждой спрашивает отец, пытливым взглядом сканируя необычную упаковку из дорого бутика.
В отличие от него, я понимаю, что там нечто особенное.
— Извини, пап, я думаю, что ты ошибаешься.
Я беру из рук отца бархатное великолепие и осторожно ставлю на небольшой стеклянный столик, который папа урвал по мизерной цене на одной из барахолок.
Когда я развязываю изысканно собранный бант, меж пальцев скользит широкая шёлковая лента. Затаив дыхание, поднимаю верхний отсек коробки и тут же громко вскрикиваю, не в силах сдержать обрушившийся шквал эмоций.
Отец смотрит на меня, округлив глаза.
Я же, роняя слезы, благоговейно вынимаю пуанты нежно-кремового цвета.
Не в силах справиться с собой, крепко прижимаю их груди и оседаю на ковер. Соленые слезы пощипывают нежную кожу щек. Я просто не могу поверить глазам, трепетно трогая атласное великолепие.
— Конфеты! — радостно сообщает сладкоежка, а затем добавляет: — О, здесь чей-то номер телефона, — отец громко шуршит крапсовой бумагой. Он явно совершенно не знает о таком понятии, как личные границы.
Я поднимаюсь на ноги, все еще прижимая к груди обновку так, как будто боюсь, что это иллюзия, которая может испариться в любой момент. После всего, что произошло, он подарил мне пуанты! Не зная, как теперь с этим жить, беспомощно шмыгаю носом. Белый квадратик с номером телефона Максима перекочевал в мои руки. Зажав его в дрожащих пальцах, поднимаю заплаканные глаза на отца.
— Пап, главная роль моя.
Отец издает крик, похожий на боевой клич индейского воина, в победном жесте вскидывая кулак.
— Я даже не сомневался, Ангелок! Надо матери сказать, — хватаясь за кнопочный телефон, родитель воодушевлённо принялся набирать номер темными от машинного масла пальцами. Казалось, оно въелось в кожу навсегда…
— Па, — желая предостеречь отца, делаю шаг вперед. — Врач сказал, ей нельзя волноваться.
— Глупости! — машет рукой отец. — Когда это вредили хорошие новости?
— Не знаю… — переполненная противоречивыми чувствами, робко пожимаю плечами. — Я так переживаю за нее. Давай, хотя бы утром?
Взглянув на меня, отец задумчиво потирает синеватый от щетины подбородок, явно задумываясь над просьбой не беспокоить маму.
— Ладно, завтра скажем. Ты бы отдохнула, дочь, — качает головой, поясняя: — Вон какие тени под глазами…
— Пап, тени — это макияж на веках, а под глазами — круги, — нежно улыбаюсь в ответ. — Я сегодня лягу пораньше. Сил нет. Илюха Верхотуров вернулся, — предупреждаю отца, все еще не отнимая от груди своего сокровища в роскошной коробке.
Отец понимающе кивает
Он в курсе требовательности моего партнера.
— Да, поспи, сил наберись, тем более, завтра выходной. Хоть на улицу выйди, свежим воздухом подыши.
На пороге спальни поворачиваюсь на оклик отца.
— А Максима-то своего… поклонника, — заминается папа, прежде чем продолжить: — когда в гости позовешь?
Значит, увидел все-таки имя в записке.
— Позову, — уклончиво отвечаю, переступая порог своей комнаты.
Я ставлю подарок Грома на прикроватную тумбу, рядом с маминой фотографией в белой простенькой рамочке из «Икеа».
— Мамочка, что мне делать? — шепчу, проводя пальцем по фото. — Как мне хочется поделиться с тобой всем-всем, что происходит.
Я понимаю, что не имею права на столь эгоистичный поступок. Расскажу обо всем — растревожу маму еще больше, что накануне операции совсем не нужно.
Дата назначена ровно после моего выступления, через месяц. А чувства к Максу… Именно сейчас я просто не могу позволить их себе. Зато папа, похоже, понимает, что с Димой все обречено на грустный финал.
Только вот он не подозревает о том, что помимо разницы в восемь лет между мной и моим «поклонником» еще и несколько миллиардов на его счету. Тот ров, который я не представляла, как перешагнуть, в одночасье превратился в огромную пропасть.
Взгляд упал на записку с номером телефона Максима, которую папа нашел на дне коробки.
С другой стороны написано все тем же размашистым почерком: «Мой скромный вклад в твое хорошее настроение. Макс».
Я не могу проигнорировать его широкий жест, просто не имею права. И я хочу… хочу услышать его голос.
Устроившись на краю кровати, опускаю ноги и скрещиваю их в привычном положении. Сопя от усердия, набираю номер телефона с повторяющимися цифрами, благодаря чему его легко запомнить наизусть.
Шумно выдохнув, пытаюсь унять бешеное сердцебиение и прижимаю телефон к уху. В какое-то мгновение мне кажется, что я слышу вовсе не длинные протяжные гудки, а в динамике смартфона бьется мое собственное сердце.