Можно только представить… За тобой гонится стая диких зверей, ты бежишь, пытаешься убежать и оказываешься у обрыва. Дикие звери дышат в спину, желая набить брюхо, а впереди… тоже ничего хорошего, и ты думаешь, борешься за жизнь. Пытаешься взвесить все за и против, пытаешься найти хоть одно оправдание, хоть одну какую-то маленькую грань, перешагнув которую твоя жизнь станет лучше. Ты должен сделать выбор. Очень сложный. Либо ты твердо стоишь на земле и пытаешься избежать всех трудностей, либо делаешь шаг в пустоту и погибаешь даже не пытаясь спастись. Я пытался убежать от диких зверей… от чертовой болезни, что преследовала меня все это время. Пытался сбежать, но не получалось, и единственный выход — это сделать шаг и упасть в пропасть, которая изменит все. В нее падают только те кто потерял веру в себя. Кто потерял смысл жизни и решил все бросить, но я не хотел бросать. Я стоял на месте и не мог сделать выбор. Долгое время меня мучили боли, и я устал от них, но теперь в моей жизни было все, чего лишиться я был не готов.
Яркая вспышка света заставила меня открыть глаза. Какое-то время я видел перед собой лишь блики: белые, черные и серые. Все мелькало, но постепенно складывалось в единую картину — больничная палата. После того, что случилось накануне вечером — это было очевидным. Первой мыслью было: «Чем они меня накачали?». Я не чувствовал тела. Меня будто бы парализовало. Паника охватила меня, и я стал задыхаться. Это необъяснимое чувство, когда хочешь сделать глубокий вдох, но воздух не идет. Лёгкие свело, я уже мысленно прошелся со всеми и… с Юлей… Жаль, что я не послушал ее, и уехал. Она не заслужила того, чтобы быть далеко от меня в этот момент. Больнее узнать подобное от кого-то, нежели увидеть самой. Или же… я путался в мыслях. С одной стороны я безумно хотел, чтобы она была со мной рядом до конца, но не мог так с ней поступить. Как она будет жить после… увиденного?
— Чертов ты, гаденыш! — услышал я ее голос и хотел повернуть голову, но это оказалось слишком сложно. — Я так испугалась… так испугалась…
Ее ладони легли на мои щеки. Она гладила меня по волосам, говорила, что все будет хорошо, и я успокаивался. Моя болезнь будто бы уходила прочь, когда Юля была рядом. Я не чувствовал боли и страха, смотря в её глаза. Она и только она придавала мне сил жить дальше. Я хотел бы сделать её счастливой, хотел бы чтобы она радовалась каждому Дню рождения, каждому празднику, хотел быть с ней в миг счастья и годы грусти, но не мог. Силы с каждым днем покидают мое ничтожное тело, я становлюсь беспомощным, и мне страшно, что наступит время, когда я превращусь в овощ. Буду лежать и следить за Юлей одним только взглядом и мучиться от мысли, что ей больно.
— … — хрип, что я издал вместо слов испугал ее, но я взял себя в руки, делая вид, что просто нужно откашляться.
Уверенно сев на постели, я взглянул на капельницу, к которой был привязан и сморщился, чувствуя, как от движений игла царапает кожу. Приложив руку ко рту, я кашлянул и попытался вернуть голос, но он будто бы исчез. Юля заботливо набрала мне стакан воды и поднесла к моим губам. Она готова была ухаживать за мной, как за ребенком. Маленькая, светловолосая девчонка теперь была в роли мамы. Это выглядело безумно… просто безумно. Больше я не мог подобрать слов. Взяв из ее рук бокал, я сделал пару глотков и сморщился от «немой» боли.
— Болит? Что болит? Марин?! Я позову доктора. — Юля собиралась броситься к двери но я вовремя ухватил ее за руку и покачал головой, не желая сейчас видеть перед собой кого-то в белом халате. — Тебе больно? Скажи, что болит?
Она села рядом, погладила по руке и взглянула мне в глаза. Я не знал, что болит. Ныло, тянуло, выворачивало все внутри. Все внутри тряслось, дрожало, словно я попал в турбулентность и никак не мог из нее выйти. Кровь с бешеной скоростью текла по венам, а затем резко останавливалась и это нарушало весь процесс кровообращения. Дышать было больно, и это странно. Очень странно, что мне плохо в больнице. В месте, где всегда помогали. В прошлый раз, мне стало лучше, но почему не становилось сейчас? Значило ли это скорый конец? Он неизбежен, я знал, но не был готов именно сейчас оборвать это все.
— Кир с Филом рассказали мне, что тебе дверью попало. — Она глубоко вздохнула и, чуть сморщившись взглянула на меня. — Так жаль… тебе очень больно?
Ее рука вновь легла на мою щеку, и я внезапно почувствовал боль. Физическая боль, словно задели свежий синяк.
— Дай мне зеркало. — Потребовал я, протянув руку к Юле.
По ее взгляду я понимал, что все плохо. Все хуже, чем просто плохо. Ужасно. Я наверное, выглядел ужасно. И нет, меня не волновал мой внешний вид… больше волновало мнение людей, которые не знали, что случилось, и лишь могли предположить. Если бы я увидел человека с опухшим лицом и синяками подумал бы только об одном. Только теперь мне было стыдно за мои мысли, за то как сильно я изменился. Из мальчишки в розовых очках я превратился в ворчливого мужлана, каких полно на улицах.
Тяжело выдохнув, я взял зеркальце из рук Юли, и стоило взгляду уловить мое лицо, как меня чуть не вывернуло. Опухшее лицо, было в синяках. Это выглядело отвратительно. Я не понимал, как маленькая девчонка держалась спокойно рядом со мной. Как могла улыбаться, гладить и целовать меня в то время, когда я выглядел ещё хуже, чем… пережеванная котлета. Вернув ей зеркальце и положив голову на подушку, я прикрыл глаза. Силы внезапно покинули меня. Нужно было полежать и принять то, что ближайшую неделю мне придется избегать людей. Только Юля… как она может смотреть на меня такого?
— Марин? — она провела рукой по моему плечу, будто бы не зная как начать разговор. — Я знаю, что ты меня слышишь. Закрываться в себе — это не очень классно. Хочешь, я замажу синяки? Но факт в том, что завтра презентация твоих книг, и отменить уже ничего нельзя.
— Какая еще… презентация? — я вновь сел и взглянул на Юлю, которая стояла, уперев руки в бока.
— Я говорила тебе еще до… после утренника. Не знаю, чем ты был так занят, что забыл.
— Отменяй.
— Ну чем ты меня слушаешь? Я же говорю…
— Я не могу в таком виде показаться на людях!
— Не кричи на меня! — разозлилась она, провела руками по волосам и шумно выдохнула. — Завтра будет презентация и точка! И меня не волнует хочешь ты этого или нет. Я твой редактор и литературный агент, и будь добр…
— Уходи! — в который раз я прогоняю ее, не уследив за словами.
Сколько всего Юля в такие моменты хотела выговорить мне… я просто был уверен, что это была бы настоящая тирада. Но она молчала. Просто молча смотрела на меня, заставляя чувствовать себя хуже, чем я себя чувствовал. Возможно, только в такие моменты я и осознавал всю значимость ее нахождения рядом. Но я не понимал почему она не думает о моем комфорте? Почему так яро пытается выдернуть меня из этой зоны комфорта, к которой я привык? Зачем она делает это, зная что я буду против, что мы поругаемся в конце концов. У нас итак слишком мало времени осталось на… на все. Не знаю. Может быть это ей нравилось? Юля — девочка, которая росла, не зная слова «нет», теперь слышала его слишком часто.
Дверь в палату закрылась. Я взглянул вслед Юле и прикрыл глаза, возвращаясь на подушку. Так надо. Так будет лучше. Но нельзя себя так вести. Зачем я так себя веду с ней? Шумно выдохнув, сел, выдернул из вены катетер и встал на ноги. Меня повело, но я устоял и строго направился к двери, чтобы успеть остановить Юлю. И не знаю, чем я думал, когда решил, что она ушла. Этого не случилось. Юля будто бы знала, что я пойду за ней? Нет, вряд ли… Она просто пыталась успокоить нервы и ходила кругами по коридору. Что же я с ней делаю? Зачем мучаю? Она будет делать это когда меня не станет, а сейчас… ей нужно подарить, как можно больше хороших эмоций. Но почему каждый раз, когда я мысленно настраиваю себя на хорошее, ничего не получается? Шумно выдохнув, я направился к девчонке, что ходила туда-сюда, опустив голову и смотря себе под ноги. Я обнял ее, стоило только подойти ближе, и она не оттолкнула, не сказала ни слова, просто обняла в ответ. Никогда прежде мне не было настолько комфортно, обнимая кого-то. Раньше в объятиях я чувствовал себя словно в клетке. А теперь готов был просто стоять вот так вот на виду у всех. Значит… мы оба меняем друг друга.
— Я не должен был тебя прогонять.
— Ты и не можешь прогнать меня отсюда. Это может сделать лишь главный врач этой больницы и то… если я захочу, то это он выйдет. — Юля как обычно была в хорошем настроении и улыбалась.
Ее глаза смотрели на меня с такой любовью… Неустанно. Сколько в ней было чувств и желаний, но как мало у нас было времени… Нужно было наслаждаться мгновениями и не грустить раньше времени. К тому же мы оба знаем, что в любое мгновение все может закончиться. Но чувствовал я себя на удивление хорошо. Возможно ли, что все будет не так плохо? Или же это просто препараты, какими меня кололи начали действовать? Возможно. Главное, что мне стало лучше. Пусть и не сильно.
Когда Юля ушла, я не знал куда себя деть, но потом полностью ушел в работу над книгой. Я не занимался ей уже долгое время, поэтому много времени ушло на то, чтобы перечитать все, о чем уже было написано. А потом вдохновение захватило меня, и отпустило лишь утром, когда медсестра принесла мне таблетки. Думает, что вылечит меня парой препаратов, и я продолжу жить, как и все? Вряд ли. У нее в глаза читалась фраза: «Скорей бы ты уже освободил палату, козел. И меня не волнует каким образом». А как же клятва Гиппократа, которую дают все медики? Ведь никто не заставляет идти и учиться людей туда, куда они не хотят. Вряд ли эта пожилая, хмурая, грузная женщина когда-то мечтала стать актрисой театра или оперной певицей или… актрисой. Ее максимум — это небольшой магазинчик на окраине. Она бы прекрасно смотрелась с таким лицом в образе директора. Но ей приходится разносить препараты, ставить капельницы и таскать утки. Неблагодарная работа, но женщина настолько привыкла к этому, что не хотела ничего менять.
— Ма, — тихий шепот, исходящий из приоткрывшейся двери заставил мой взгляд метнуться туда, и я замер.
Внутри все сжалось, как только я увидел глаза женщины, что стояла там. Она ведь тоже узнала, от того и сделала шаг в палату, приложив руку к губам. По ее глазам, я понял, что она узнала… Жизнь настолько непредсказуема, что никогда не знаешь, что может произойти сегодня.
— Лена выйди! — медсестра нахмурилась и махнула женщине рукой, но та будто бы не видела, продолжая смотреть на меня. — Простите, она сейчас выйдет.
Я поднялся с постели, откладывая ноутбук на тумбочку и подошел поближе к Лене. Она почти не изменилась… Почти… По взгляду она поняла, что нам лучше поговорить в другом месте, и мы пошли молча. Прямо по коридору. К лестнице, где находилась курилка. Странно, но я не помнил, чтобы Лена курила. Возможно эта привычка появилась у нее со временем. Мы не виделись пятнадцать лет, и за это время могло произойти столько всего. Вся жизнь могла перевернуться с ног на голову. Прошло бы еще несколько лет, и мы бы больше никогда не встретились.
— Этого… просто не может быть… — с придыханием проговорила она, трясущимися руками доставая из сумочки сигареты. — Я думала, что мы больше никогда не увидимся. Можно тебя обнять? Это же…
Я покачал головой, присев на лавку, что там стояла и провёл руками по волосам, не зная о чем должен был с ней поговорить.
— Конечно же… кто я такая, чтобы просить объятий?
— Лен, я не хочу ворошить прошлое. Ну не получилось у нас… Это же не значит, что…
— Пятнадцать лет, Марин. Мы не виделись пятнадцать лет, а ты говоришь о прошлом… — она села рядом со мной и выдохнула густой дым, глядя в потолок. — А может я замужем? Может у меня все прекрасно? Почему ты об этом не подумал? Почему не спросил о том, как я живу? Почему решил, что я до сих пор одна?!
— Сказать тебе правду? — я усмехнулся и поднял взгляд на женщину, что когда-то была для меня самым близким человеком.
Она продолжала курить и молчать, будто бы набиралась смелости о чем-то рассказать, но не решалась. А я и не знал о чем можно поговорить с человеком, который уже давно стал чужим. Да, мы просто сидели в тишине и думали каждый о своем. Комфортно, но не настолько, чтобы что-то менять. Я точно не был готов к тому, чтобы ворошить прошлое, копаться в ошибках, которые совершил по глупости и неопытности. Да и Лена не хотела вспоминать. Может ей до сих пор было больно…
— Так почему ты в больнице? Подрался с кем-то?
— Да… С дверью. Не захотела пускать меня в кафе.
— Ты всегда был скрытным… Посвящал меня только в свои «творческие» планы. Столько лет прошло, а ты не изменился. Все такой же.
— У меня рак, Лен. — Я взглянул на нее, видя то, как ее глаза широко распахиваются и наполняются слезами. — Даже не думай плакать.
— Да как ты так можешь говорить? Я ведь… до сих пор никого не…
— Лена, не надо. Не надо.
Она какое-то время помолчала и вновь достала из сумочки сигареты, на этот раз угощая одной меня. Мне нужно было выпустить пар, подумать и… как только я выдохнул первые клубы дыма, почувствовал легкость. Это было странно и совершенно неправильно, но казалось, что может быть хуже моей болячки?! Уже ничего.
— Марин, мне нужно тебе кое-что рассказать. — Наконец-то выдохнула Лена и положила ледяную ладонь на мою руку. — Я не знала, как сказать тебе все это раньше, но… видимо, сейчас пришло то время, когда это важно… У тебя есть сын…
Дверь в курилку резко распахнулась. Я вздрогнул и поднялся на ноги, столкнувшись взглядом с Юлей. Она недовольно взглянула на Лену, затем на сигарету, которую я держал, и шумно вздохнула. Слова Лены о сыне не выходили у меня из головы, но сейчас было не время, чтобы думать об этом. Нужно было объясняться с Юлей, сказать ей, что хуже не станет от пары сигарет. Ему итак остались считаные дни, недели… может месяц или два. Он будто бы уже чувствовал.
— Почему я должна искать тебя по всей больнице? — строго начала Юля, не заходя в курилку и держа дверь нараспашку. — Или ты забыл, что здесь ты не в санатории?
— Юль…
— Это дочь твоя? — Лена вмешалась совсем не вовремя.
Я видел, как изменилась Юля в лице. Она набрала полную грудь воздуха, взглянула на меня и перевела взгляд на Лену.
— Я его редактор. — Недовольно озвучила девчонка и вышла, захлопнув за собой дверь.
Не знаю что мной правило, но я бросил сигарету и поспешил за Юлей. Никогда раньше я бы не смог подумать о том, что буду бегать за кем-то. Никогда я не позволял себе подобного, но за ней… я готов был ходить. Она — единственный человек, который заставил меня жить дальше, и я не могу ее потерять. Зная ее взрывной характер, я понимал, что все может закончиться именно на этом месте. Здесь… а если она услышала то, что сказала Лена? Какой еще сын? Если бы у нее был сын от меня, она бы давно уже сказала. Никто не сможет столько лет хранить тайну, а Лена тем более… это же Лена.
Она не смогла скрыть от мамы и бабушки того факта, что мы с ней начали встречаться. Это она пришла к нам домой сразу же после выпускного с сумкой, и сказала, что мы будем жить вместе. Она всегда шла впереди меня на несколько шагов. Только теперь я стал понимать, что Лена всегда боялась остаться одна… может поэтому и не сказала про сына. А может быть и вовсе солгала.
Догнав Юлю, я схватил ее за руку. Бегать дальше не было сил. Я не злился на такое ее поведение, потому что понимал насколько она была взволнована. Эта чертова презентация первая не только для меня, но и для нее. И волнение тут вовсе не значит слабость. Все однажды случается впервые, и Юля — та самая девушка, у которой все и всегда получается. Я в ней не сомневался.
— Кто та женщина? — спросила наконец-то Юля, когда ее вспышка гнева чуть стихла.
— Это… Лена… Она… я ее бросил, ради того, чтобы начать карьеру в большом городе.
— Отвратительный поступок.
— Она хотела, чтобы я на ней женился и всю жизнь просидел в месте, где меня все ненавидели! Или ты хочешь сказать, что я должен был наплевать на свои мечты ради нее? — я говорил громко, но не думал, что это услышит сама Лена.
Она прошла мимо нас, и я не мог ничего сделать. Только смотрел ей в спину. Все у нее будет хорошо. Это же Лена. Она всегда делала и поступала так, как нравилось ей, и сейчас я уверен, что ее жизнь наладилась. А сын… да мало ли что она могла наговорить мне, после моего признания. Я болен, мне не до пустых разговоров. Я лишь хочу отдохнуть… от всех, от всего, от боли…
— Начало через час, тебе нужно немного замазать синяки, идем. — Юля мягко взяла меня за руку и повела обратно в палату.
Тошнота поступила к горлу, и я еле успел дойти до уборной. Повезло, что она была в палате. Вновь стошнило, и мне это казалось странным. Я был уверен, что какой-то препарат попросту не усваивался в моем организме. Да и черт с ним… хуже уже не будет. Но хуже стало.
Ноги в одно мгновение превратились в вату, и я рухнул на пол. Юля испугалась, она сразу же ворвалась ко мне, и прикрыв рот руками, пыталась успокоить в первую очередь себя. Её пальцы дрожали, но она через силу пыталась успокоить меня.
— Юля. Юль… Юляшка, ну ты чего? Все хорошо. Все в порядке. Такое уже было, слышишь? Юля! — я пытался успокоить, но ее дрожь никуда не ушла.
Плечи подрагивали, лицо искажала маска страха, а подсознание отказывалось слушать то, что я говорил. Нужно было доказать ей, что все в порядке. Мне было страшно от одной только мысли, что она всю свою жизнь будет вспоминать эти моменты со мной и содрогаться. Нужно встать. Только встать. Все тело казалось мягким и тяжелым, словно я состоял из желе.
— Я позову доктора… — наконец-то отозвалась Юля, но не сходила с места, продолжая держать руки у лица.
— Все хорошо, я уже встаю. Я оступился… просто оступился. — Уверял ее, хотя знал, что подняться на ноги будет очень непросто.
— Ты… ты не врешь мне?
«Юль, я всегда лгу, когда говорю о том, что все хорошо…» — пронеслось в моей голове, но ответил я совсем другое.
— Конечно же не вру. Не вру. Я уже встаю, видишь? Уже встаю.
Я боялся, что не смогу встать, потому что совсем не чувствовал ног, но ради нее должен был сделать это. Нужно было быть максимально убедительным. Это стоило мне немалых усилий. Я заставлял себя встать, но как, если тело не поддавалось? С каждым мгновением, что я пытался собраться и встать, Юля понимала, что я лгу ей.
«Ну же! Чертов овощ!» — кричало мое подсознание. Наплевав на жалость к себе, я рывком заставил подняться себя на ватные ноги и сделал неуклюжий шаг к Юле, обнимая ее. Если бы она только знала сколько сил мне понадобилось для того, чтобы вновь подняться. Но только из-за нее я смог это сделать. Только из-за нее.
Она крепко обняла меня, уткнувшись носом мне в грудь и тяжело выдохнула, отчего даже мне стало не по себе. Сколько сил было в этой маленькой хрупкой девушке никто и представить не мог. Зато я прекрасно знал.
Дрожь в коленях сменилась на покалывания, но я старался не думать, не обращать внимания на это. Оно должно быстро пройти. Или хотя бы просто пройти. Главное, не подавать вида, что мне плохо или больно. Главное не упасть снова.
— Никогда больше так не пугай меня… — тихо проговорила Юля, вновь сильнее прижимаясь к моей груди. — Никогда не пугай так…
«Если бы я только мог тебе пообещать… я бы все сделал, чтобы ты никогда не видела моей слабости. Я клянусь… во что бы то ни стало, буду бороться до конца. Я буду сильным ради тебя, чтобы ты не видела моей слабости».
— Обещаю… — я улыбнулся через силу и сделал шаг к двери.
Мне было страшно, но я шел. По памяти переставлял ноги, и у меня получалось настолько хорошо, что Юля не задала ни одного лишнего вопроса. Сев на больничную койку, я потер лицо рукой и глубоко вздохнул, представляя насколько сложной будет первая презентация. Я же совсем не готовился. Да и в таком месте… никогда раньше я не задерживался в больнице дольше, чем на час, но последний год просто убил меня. Убил все живое внутри, а Юля… она бережет то, что осталось внутри меня.
— Юль… — тихо позвал ее я, пока ее взгляд неотрывно что-то искал в телефоне.
Она меня словно не слышала, пока я не дотронулся до ее руки. Непонятное выражение на её лице сменилось на улыбку, и мне почему-то стало не по себе.
— Что случилось?
— Отец написал, что нужно привезти твои книги сюда, потому что он забыл. — Выдохнула она, потирая лоб. — Мне придется съездить в офис, но ты не переживай. Я вернусь к началу.
Ее ладони легли на мои щеки, а губы дотронулись до моих. Ее поцелуи были лучшим лекарством от грусти для нас обоих. Но мне было страшно, что потом, когда меня не станет, ее грусть больше никто не сможет излечить… Больно, но никто не может изменить свою судьбу. Если бы тогда Юля не была такой настойчивой — сейчас она бы, возможно, и не работала в издательстве, не влюблялась в своё дело так, как делала это сейчас. Я видел, как горят её глаза, когда она говорила о книгах.
Пообещав ещё несколько раз вернуться вовремя, она ушла, а я остался сидеть и ждать, нервно поглядывая на время. Горечь в городе не давала мне думать о чем-то, кроме того, что случилось какое-то время назад. У меня отказали ноги. У меня. Ноги. Что бы я делал, если бы не получилось встать? Что было бы тогда? Тогда уж точно Юля бы позвала доктора, мне сделали бы укол, и я вновь бы спал, а может быть и нет. Мучился бы.
Мысленно я вновь вернулся к нашему с Леной разговору в курилке. Сын.
— Марин, почему ты так боишься жениться на мне? — Лена ходила кругами по комнате, ее волосы был заколоты крабом, а полы халата небрежно раскрылись. — Я же не собираюсь прямо сейчас рожать детей, уходить с работы и… не знаю, заниматься тем, чем обычно занимаются замужние женщины. Мы просто поженимся, я возьму твою фамилию и буду уверена в том, что мы будем вместе до конца.
— До какого конца, Лен? До какого?! Я… нет, давай отложим этот разговор до более подходящего момента. — Постарался отговориться я, хотя, прекрасно знал, что она не отстанет от меня.
Каждый раз, когда Лена говорила о свадьбе, я чувствовал дикое желание сбежать куда-нибудь подальше, чтобы не слышать ничего. Я кажется уже и не любил ее… Не знаю, как назвать то чувство, с которым я жил следующие несколько лет, после окончания школы. Мне было страшно. Страшно, что в один прекрасный день я сдамся. Единственной поддержкой была моя семья — мама и бабушка. Только они понимали мое желание творить… И Лена поначалу ведь тоже понимала меня. Из-за неё я начал первую свою книгу. С ее подачи начал писать в больших объемах, но со временем она все больше разочаровывалась во мне… Читая написанные главы и исправляя в них незначительные ошибки, она качала головой и говорила, что такое не понравится читателю. Словно она могла знать, что именно может понравиться людям.
— Даже теперь… даже в этот момент ты думаешь не о том, что я хочу замуж за тебя, а о своих книгах! — крикнула Лена, кинув в меня подушку и принялась заправлять постель. — Никакого уважения ко мне… Может быть ты и не собираешься на мне жениться?
— Может и не собираюсь. — Отозвался я, бросая подушку на пол и поднялся из кресла.
Взгляд девушки тут же обратился ко мне. Я видел сколько возмущения в нём было, но она молчала, ища подходящие слова. А может быть она просто не ожидала, что я решу сказать ей правду.
— Не собираешься, значит…
— Да! А что ты хотела? Что?! — мой голос звучал насколько грубо, что даже я сам не узнавал его. — Если тебе так не терпится выйти замуж, пожалуйста, я не держу. Можешь идти и выйти хоть за первого встречного! Но если тебе нужен именно я… будь добра, Лена, дай мне время, когда я сам захочу этого.
Мои размышления о прошлом, о поступках, которые я тогда совершил были нагло прерваны. В палату вошёл невысокий, наполовину лысый, с большим авторитетным животом — мужчина. Белоснежная выглаженная рубашка, казалось бы трещала на нём, а пуговицы на животе вот-вот лопнут и разлетятся по палате. Темно-синие широкие брюки держались на ремне где-то под животом. На левой руке дорогие часы, на правой широкое обручальное кольцо. Поднявшись на ноги, я понял, что мужчина очень уж невысок. Может быть он чуть выше Юли и… В голове промелькнула мысль о том, что это и есть тот самый Котов — отец Юли и владелец издательства. Но я хотел, чтобы это было не так.
— Значит вот ты какой… новый автор… — проговорил тот, осматривая меня с ног до головы и задерживая взгляд на синяках. — Юлька уж весь офис на уши подняла из-за тебя.
— В каком смысле? — не понял я, пытаясь не обращать внимания на его тон.
— В прямом. Заморочил девке голову и рад, да? Она из-за тебя позабыла о нормальной жизни. И знаешь что? — он сделал шаг ко мне. — Я не позволю такому… как ты, испортить мне дочь!
Он говорил не связно, запинался, пытался достучаться до меня громкостью, а не словами. Признаюсь, я хотел нагрубить ему, но решил не терять лицо.
— Я и не собирался её портить, но знаете что хочу вам сказать? Именно то, что я «заморочил девке голову», помогло ей стать редактором в вашем издательстве. До этого она и думать не хотела о нем, потому что она не хотела этим заниматься.
— Мне плевать что и как ты ей сделал, но говорю первый и последний раз! Если ты еще раз подойдешь хотя бы на метр к ней, я укорочу твою и без того короткую жизнь. — Мужчина пригрозил мне пальцем, затем хмыкнул и пошел к дверям.
— И плевать! — разозлился я, сжав кулаки. — Мне терять нечего. Избавитесь от меня и подарите мне освобождение от этой чертовой болячки.
Он никак не отреагировал. Молча вышел из палаты, а я… задумался. Прекрасно знал, что Юле потом будет в тысячи раз сложнее отпустить меня. Если я люблю ее, то должен сделать так, как того хочет ее отец. И нет, я не испугался его глупых угроз, просто я понял, что на его месте также оберегал бы ее от всех и всего. Не в моих силах подарить ей будущее, о котором мечтают все девочки. Я не смогу стать ее поддержкой и опорой, потому что мне самому это нужно. Возможно, благодаря ей одной я до сих пор жив, но этого хватит. Нужно смириться и отпустить… Забыть о том, что было потому что дальше все будет только хуже.
Я сел на больничную койку и обхватил голову руками, не зная, как будет лучше. Зачем я вообще позволил ей остаться в моей жизни? Зачем? Почему сразу не отказался от нее. Я же хотел. Я хотел уберечь ее от себя, но не смог. Не смог сдержать себя и свои чувства, которые вспыхнули также быстро как и… нет, ничего не сравнится с химией, которая была между нами.
Мне хотелось кричать и биться головой о стену от безысходности, но я держал себя в руках. Услышав, как в палату кто-то вошел, я вздрогнул и поднял голову, видя перед собой два огромных синих глаза, а потом белую кудрявую макушку. Эрик.
— Привет. — Проговорил он, протягивая мне руку, и я тут же пожал его маленькую нежную ладошку.
— Привет. Ты заблудился или…
— Пришел проведать тебя. Юля сказала, что ты болеешь, но скоро поправишься. А ты пьешь таблетки?
Я кивнул, убеждаясь в том, что мне нужно оборвать все связи с Юлей, но в первую очередь нужно сменить место жительства. Если она потеряет меня так, то будет злиться и не будет плакать и горевать. Позлится, а потом забудет и все у нее будет хорошо. Я уверен, что все будет даже лучше, чем просто хорошо, но нужно найти, где можно пожить пару месяцев. Никто не захочет приютить меня, да и я ни с кем не уживусь. Единственным выходом будет лишь съемное жилье. Главное выдержать первые несколько дней, а потом будет лучше. Я решился. Наконец-то решился на это, поэтому теперь мне нужно было в тайне от Юли найти квартиру, оплатить ее и как можно скорее съехать. Может быть после презентации получится быстро все организовать?
— Эрик! — громкий женский голос, доносившийся из коридора, заставил меня вновь отвлечься, и я взглянул на мальчишку, который повернулся лицом к двери.
— Я тут.
Стоило ему сказать это, как в палате появилась высокая женщина средних лет. Подстриженные светлые волосы до плеч были заколоты у висков темными невидимками, а синее платье подчёркивало стройную фигуру. Я догадался, что это была мать Эрика и Юли, но… если вспомнить свою маму… Как небо и земля. Моя выглядела сдержанно и ни на кого не смотрела осуждающе. Никогда. А эта женщина мало того, что не поздоровалась, так еще и поспешила увести своего сына. Это неприятно, и теперь я понимаю, когда кто-то говорил: «Отойдите, у него же рак, заразитесь». Я слышал эту фразу не один раз в больницах, где пытался лечиться.
Когда в палату вошла медсестра, сказав о том, что мне нужно идти на презентацию, я тяжело выдохнул, надел стерильную маску и поплелся к лестнице. Юли не было. Она опаздывала. Я знал, что она не могла опоздать, но все указывало на это. Мой провал будет первым в истории издательства. Что я писал — не помню, но нужно было отвечать на вопросы и… среди людей, которым плевать. Они собрались лишь бы получить ненужную книженцию с автографом, чтобы та потом лежала на полке и годами пылилась, пока кто-нибудь не решит выбросить ее.
Первым, что я увидел на этаже — это была «Стена ладошек». Маленькие и большие, разноцветные отпечатки детских ладошек. На некоторых были привлечены бантики, и я не представлял, что в этих бантиках содержится все то, о чем я не хотел бы думать. Каждая ладошка с бантиком — это конец… Вот она несправедливость жизни. Взрослые люди, успевшие пожить продолжали вести отвратный образ жизни, делать все, чего не успели сделать эти «маленькие ладошки». По коридору бегали дети, но чем дальше я шёл, тем хуже была картина. Уставшие, остриженные налысо и утратившие свою, казалось бы, нескончаемую энергию, дети сидели на стульчиках с пустыми взглядами, смотрели на стену ладошек. Одни считали бантики, а другие просто сидели, прикрыв глаза. Боль мучила их. Не щадила никого.
— Ужасная картина, да? — голос Ваньки, заставил меня отшатнуться в сторону, и я чуть не сбил медсестру, несущую полотенца.
— Я чуть не умер. Не подкрадывался бы ты так.
— Ну, умирать тебе пока рано. Да и вообще, это не то к чему нужно стремиться.
— Думаешь, я так стремлюсь? — усмехнулся я, остановившись, когда увидел множество стульев, выстроенных рядами.
— Ого, Юлька постаралась на славу. Молодчина.
— Ага… Слушай, я тут… Хотел посоветоваться. Если бы ты был в моей ситуации, то… ты бы отпустил ее?
— Кого? Ситуацию? — не понял Петриков.
— Да какую на… — я покосился на задумчиво смотрящего на меня мальчишку с лысой макушкой и огромными синяками под глазами. — Юлю… ей потом будет хуже, а я не хочу, чтобы так все закончилось.
— Решил ее бросить?
Я только кивнул и тяжело выдохнул, проведя рукой по лицу.
— Глупо, Марин. Это глупо. Она же…
— Ее отец сказал, что пристукнет меня, если я подойду к ней ближе чем на метр. А мать, так вообще…
— Да забей ты на них. Юлька выбрала тебя, так наслаждайся жизнью с ней. Второго такого раза не будет. А то что сложно… на прошлой неделе у меня умер знакомый. Да, я не общался с ним толком, но я три дня пил. И не подумай, что это повод. Это всего лишь…
— Это не то.
Прислонившись спиной к стене, я прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
— У меня сегодня отнялись ноги. Я упал прям в туалете. Ты бы видел ее глаза… Она так испугалась, что мне пришлось… встать, лишь бы она не боялась. Я не хочу ломать ей жизнь.
— Марин, никто не знает, сколько ему отведено. Сегодня ты есть, завтра нет. А жизнь идет, между прочим. И тебе нужно прожить ее так, чтобы потом о о тебе вспоминали. А ноги… это препарат тебе какой-то не тот вкололи. — Ванька похлопал меня по плечу и улыбнулся. — Не думай бросать ее. Она — лучшее, что было в твоей жизни.
— Нет. Я принял решение, и не хочу его менять.
— Твое право, но без неё ты не протянешь долго.
— Спасибо. Я знал, что ты меня поддержишь. — Усмехнулся я, переводя взгляд на еще одну медсестру, которая прикрепляла еще один бантик, на еще одну ладонь на стене. — Что же мне делать?
— Жить полной жизнью, будто бы у тебя все прекрасно. Жить столько, сколько получится, а дальше… уже не важно.