Июнь наступил стремительно быстро. Я не успел оглянуться, как расцвела сирень и настал тот самый день, до которого я боялся не дожить. Может быть и правда ремиссия? Но нет, я чувствовал, как все тело сковывала невыносимая слабость. С ней я боролся, но чем дольше боролся, тем сложнее становилось. Иной раз мне было тяжело открыть глаза. Я подолгу лежал в постели утром, набираясь сил подняться и отправиться в ванную, чтобы выпить таблетки. В последние дни все обострилось. Перед глазами то и дело возникала пелена, и она пугала. Я словно видел другую жизнь. Смутно, но видел. В той жизни не будет ни Юли, ни друзей, но там будут очень дорогие для меня люди: отец, мама и бабушка. Я не боялся уйти к ним, но я боялся оставить Юлю здесь, зная как сильно она будет страдать. Может стоит передумать? Зачем ей выходить замуж за человека, который вот-вот умрет? Может она сама передумает? Сбежит в самый последний момент? Может быть за ночь Римма сумела переубедить ее? Нет, скорее всего нет. Юля никогда не откажется от меня… она любит по-настоящему, и от этого мне и радостно, и больно. Что делать я не знал… Но однозначно мне придется пройти этот путь до самого конца.
— Вау, прям агент 007. — Рассмеялся Ваня, когда я вышел из спальни, поправляя на себе пиджак. — Как себя чувствуешь?
— Отвратительно.
— Это нормально! Я на своей свадьбе чувствовал то же самое. — Отозвался Стас, продолжая наглаживать довольного пса.
— Я в целом про состояние! — недовольно проговорил Ваня, на что я усмехнулся.
— Вообще-то я тоже говорил в целом. Разве я могу не радоваться, зная, что женюсь на Юле… и зная, что умру вот-вот.
— Никаких «я скоро умру», я вон тоже вообще-то собирался умирать, и ничего! Жив, здоров! — Кирилл развел руками и улыбнулся.
— Сплюнь. — Филипп ударил брата по плечу и кивнул, будто бы говоря о том, что нам пора.
Дорога до ЗАГСа выдалась слишком нервной. Сначала Стас не мог дозвониться до Риммы, а потом я до Юли. Где-то в глубине души я думал, что она передумала и сбежала. Такое ведь могло случиться, и я возможно даже был бы рад, но потом оказалось, что все это неправда. Юля с Риммой сидели у дверей в главный зал, откуда доносился свадебный марш. Вживую его слышать мне не доводилось. И признаться, я бы никогда в жизни не слушал эту мелодию. Она словно обязывала, чтобы ее слушали. Звук эхом отскакивал от стен и кружился в каком-то странном танце, спускаясь все ниже и ниже, пока не растворялся вовсе.
Я подошел к Юле. Она глубоко вздохнула и поднялась, решив, что мне нужно увидеть ее платье во всей красе. Красиво. Нежное платье цвета сирени на тонких бретельках открывали вид на ее шею, на каждую родинку. Оно было чуть ниже колен, такое легкое и воздушное. Казалось, что это сон. Я никогда не видел Юлю настолько счастливой и напуганной одновременно. Обняв меня, она сразу же тяжело выдохнула, намереваясь что-то сказать, но Римма перебивала ее, что-то говорила о том, что платье не подходит к моему костюму, о том, что букет сливается с платьем.
— Мне страшно… — прошептала Юля, и я почувствовал неприятный укол совести.
— Мне тоже… мы можем не идти туда. Знай, что я всегда буду рядом, несмотря ни…
— Нет! Я хочу за тебя замуж, просто… — она провела рукой по лицу и нервно закусила губу. — Ты только не подумай ничего плохого, просто… у нас была раньше какая-то цель. Мы ждали этого дня, а теперь… Марин, мне очень страшно.
— Все будет хорошо. Я обещ… — я замолчал и провел рукой по лицу, качая головой. — Я не могу обещать… я сам не знаю, когда это закончится, и мне тоже страшно. Но запомни, что в любой ситуации, даже в самой плохой, нужно искать плюсы.
— Ты сам-то понял, что говоришь?
— Я стараюсь разрядить и без того напряжённую обстановку. — Я улыбнулся, целуя ее в висок и прикрыл глаза.
Комната вновь плыла, пол уходил из-под ног. Нужно было держать себя в руках, но как? Как? Я до последнего не знал, пока не решил выпить помимо утренней дозы таблеток, еще две. Чтобы не напугать Юлю своим состоянием. Сказав, что мне нужно отойти на пару минут, я направился в уборную.
Неторопливо бредя по коридору, я искал глазами не увидел дверь. Если бы Ваня знал, что я собираюсь сделать, он бы сразу же начал меня отговаривать. Но как я мог показать слабость в такой день? Нет, нужно держать себя в руках. Это особенный день, и Юля должна быть в этот день счастлива. Я обязан сделать этот день лучшим. Зайдя в уборную, я включил воду, достал из кармана коробочку, в которой носил таблетки и высыпал на ладонь сразу двойную дозу. «Что может быть?! Это же лекарства». — Подумал я прежде чем закинуть их в себя. Уже поздно что-либо менять. Обратного пути нет.
Я посидел еще какое-то время в уборной, чтобы стало немного полегче, натянул улыбку и отправился к Юле. Она нервничала, то и дело что-то спрашивала у Вани или Риммы. Мы ждали. Близнецы нервничали, потому что не любили ждать, Стасу было все равно. Ваня пристально смотрел на меня, будто бы заметил что-то неладное. Наконец-то вызвали нас. Этот момент был настолько волнительный, что я не сразу понял кто к кому обращается, а главное с какой целью. Возможно я выглядел, как дурак, а может быть так выглядели все перед свадьбой. Ещё немного, и вот оно… заветное «Да», на вопрос: «Согласны ли вы…?». Все закончилось? Нет. Я видел, как дрожали руки Юли, когда она надевала кольцо мне на палец, а я на удивление был слишком спокоен. Таблетки помогли? А может быть я и правда сам сумел успокоиться. Теперь нам больше ничего не помешает быть счастливыми. Мы вместе, а это главное.
После росписи, мы поехали к нам домой, где нас ждал еще один сюрприз. Не могу сказать, что он был приятным, но по растерянному взгляду Юли, я понял, что нужно показать себя в лучшем свете. Ее родители стояли у подъезда что-то расспрашивая у нашей соседки — Брянской. До сих пор не знаю, как ее зовут, хотя живу в этом доме уже достаточно давно. Первой нас заметил Эрик. Он выкрикнул ее имя, и бросился к ней в объятия. Она скучала по брату, и я это знал. Мы часто говорили по вечерам о том, как она хотела бы забрать Эрика к себе, чтобы подарить ему всю свою любовь. Как же она не хотела, чтобы он вырос в любви. Но их родители будто бы не знали этого понятия.
— А мы к тебе в гости пришли! — довольно проговорил мальчишка, отчего я не смог сдержать улыбки.
— Это кто? — Ваня кивнул на родителей Юли, положив руку мне на плечо.
— Родители.
— Хм… мда.
— О, драка будет? — усмехнулся Кирилл, направляясь с братом к подъезду.
— Сплюнь, придурок! — вдруг вырвалось у Юли, и я удивленно взглянул на нее, никогда не слышал, чтобы она так выражалась.
— Вы идите, а мы вас догоним. — Сказал я, передав ключи от квартиры Ване.
Он не сразу хотел уходить, зная, что возможно понадобится помощь, но все же не стал спорить. За что я и благодарен ему. Ваня прислушивался к моим словам, хотя знал, что в любой ситуации правым был он. Родители Юли терпеливо ждали, когда мы подойдем ближе. По лицу матери было видно, что та недовольна происходящим, а эмоции отца я не мог прочесть. Я не понимал его.
— Привет? — словно спрашивая произнесла Юля, взяв меня под руку.
— Ну, здравствуй, доченька! — мать явно была настроена недружелюбно, что было слышно по ее тону.
— Жанна. — Голос отца Юли заставил женщину замолчать и сделать шаг назад, давая возможность мужу вести разговор. — Юля, мы бы хотели поговорить с тобой наедине.
— Марин мой муж, а значит, что он должен быть в курсе всех событий, касающихся нашей большой и «дружной» семьи. — Проговорила она, сильнее сжимая мою руку. — Вы приехали испортить мне праздник? Так же как испортили все мое детство. Если да, то нам не стоит говорить.
— Ты не права. Мы приехали поздравить.
— Поздравить?! Пап, ты себя слышишь?!
Родители Юли выглядели так, словно дочь для них была совершенно чужой. Уверен, что если бы они ее обняли, все было бы по-другому. Но они не знали, не могли проявить родительскую любовь, наверное, потому что считали любое проявление чувств — слабостью. Люди, у которых имеется свой бизнес не могут быть слабыми. У них есть все, о чем простой человек только мечтает, но по итогу теряют то, что намного дороже денег. Доверие. Юля больше не верила в то, что родители могут ее любить. Они не любили маленькую светловолосую девчушку, бегающую по дому в бантиках и с листком, на котором нарисовала очередную картинку, а теперь она выросла, и стала чужой. Она стала другой. Больше нельзя поманить ее дорогой шоколадкой или новой куклой. Она не верит теперь в их искренность. Так же как и не верит в то, что они приехали поздравить ее со свадьбой с человеком, который им не понравился даже по рассказам.
— Юль… — отец, возможно, сожалел о том, что когда-то между ними были недопонимания, но теперь внезапно решил стать заботливым, загладить прошлые обиды. — Мы правда рады за тебя. Это твой осознанный выбор. Это ведь, так?
— К чему вы клоните?
— К тому, что… ну…
— Да что ты мямлишь?! Я надеюсь, что ваш брак не «по залету». — мать Юли оказалась достаточно бойкой и острой на язык женщиной.
— Я не повторю ваших ошибок.
— Насколько я знаю, Марин болен, да? — вдруг завел этот разговор отец Юли, отчего я почувствовал какое-то неприятное чувство, сродни с отвращением.
— А когда мы пойдем пить чай? — Эрик разряжал напряженную атмосферу между нами.
— Сейчас пойдем, Эрик. — Сказала Юля, скорее для того, чтобы от нее отстали. — Я понимаю, что вы хотите поговорить, но у меня нет времени, нас гости ждут.
— Юля, прекрати себя так вести! — злилась ее мать.
— А как мне себя вести? Вы не приняли мой выбор, а теперь приехали сюда и… я не понимаю, что вы хотите!?
— Юль… успокойся. — Решил влезть в разговор я, видя как злится Юля.
— Ну вот, видишь, дочь, какой мужчина у тебя… Идет на контакт! — сразу же сбросил маску серьезности ее отец и выдохнул. — Если вам нужна помощь в лечении… там… не знаю, можете обращаться, у меня связи хорошие, да и если нужно материально готов помочь.
— Большое спасибо, но я в состоянии обеспечить себя, свою семью и свое лечение. Всего доброго. — Я взял Юлю за руку и повел к дверям подъезда.
Злился ли я за «помощь» такого рода? Да. Меня раздражало то, что родители Юли думали про меня, как про человека, который ничего не добился. Неужели они думают что я не могу оплатить своё лечение? Может быть думают, что у меня ничего серьезного? Предлагали бы они свою помощь, зная, что больше ничего нельзя изменить? Говорили бы со мной в таком тоне? Проявили бы жалость? Не знаю. Я не хотел знать ничего, как вдруг… рука Юли выскользнула из моей ладони, и я обернулся, задержавшись у открытой двери.
— Эрик, мы заберем тебя на выходные, хорошо?! — громко спросила она, не зная, как себя вести, но мальчишка оказался понятливым.
Он вырастет и будет защищать ее от всех. Зная это, мне нестрашно будет уходить. Хотя, кого я обманываю? Мне будет безумно страшно… Я не готов. Я не хочу, но чувствую… уже близко… Слабость волнами накатывала и отступала. Она заставляла меня склониться перед ней, но я держался, крепко, вцепившись в ручку двери, пока Юля ещё что-то говорила родителям, а потом… Мы вернулись в квартиру.
Близнецы уже распивали шампанское, Римма ела бутерброды, Стас и Ваня курили у окна на кухне. Когда я присоединился к ним, мы какое-то время еще молчали. Кажется, что они слышали тот самый шепот, который слышал я. Сердце билось так быстро, что я чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу, смешиваясь с едким и отвратительным дымом и превращаясь в горький ком.
— Что-то как-то… невесело… — проговорил Ваня, взглянув на меня.
— Да уж. Больше нечего ждать. Нет никаких рамок. — Выдыхая дым, я следил за ним, чувствуя, как внутри все дрожит.
Так… вроде бы смешно. Я представлял себе сцену из фильма. Какой-то старинный, возможно, древний храм. Таймер, на котором уже вот-вот закончится отведенное время. С потолка что-то сыплется, стены дрожат, кругом все покрывается слоем пыли, совсем скоро от храма не останется места, но пока стены стоят, стоит и он. Внутри меня будто бы что-то рушилось, заставляя задуматься о многом, но я пытался отбросить какие-либо мысли о плохом подальше. Есть только здесь и сейчас. Я обязан сделать этот день лучшим в жизни Юли.
— Ну и надымили! — девчонки зашли на кухню, хмурясь и размахивая руками, разгоняя дым.
— О чем шепчетесь? — Юля обняла меня покрепче и громко выдохнула.
— О том, как хорошо прошла свадьба, и о том, что после нашей сегодняшней посиделки, посуду придется мыть неделю! — вновь натягиваю улыбку через силу, зная, что в искренность никто и не поверит.
— Идемте уже! Бутерброды стынут. Холодные уже не такие вкусные. — Римма потянула Стаса в гостиную, Юля тоже пошла с ними.
Я словно чего-то ждал. Стоял глядя в окно на город, видел сирень, которая радовала прохожих теплым, сладким ароматом. У нас в квартире тоже пахло сиренью. Юля поставила несколько букетов в гостиной и один в нашей спальне. Теперь сирень была со мной везде, и я уверен, что на моей могиле кто-нибудь да посадит хотя бы веточку. Я бы очень хотел, чтобы после меня у Юли остались только хорошие воспоминания. Все же, жизнь ее будет продолжаться, а я… не знаю что будет со мной. Никто не знает, что нас ждет потом. После конца.
— Ты уж извини за прямоту, но у меня такое ощущение, что мы прощаемся. — Продолжая нервно курить, проговорил Ваня и покачал головой. — Как ты себя чувствуешь?
— Держусь… А ты?
— Мне больно. — Он затянулся и выдохнул дым, бросая окурок в пепельницу. — Больно от мысли, что нам не удалось провести больше времени. Если бы мы встретились раньше, я бы раньше попросил у тебя прощения. У меня никогда не было таких друзей, с которыми я бы… так здорово проводил время. Клянусь, что отдал бы все, что у меня есть, лишь бы вернуть то время, когда мы не ладили и исправиться. Все бы отдал.
— Я знаю. — Я слышал свой голос будто бы со стороны, и меня напугало это, но я старался не тревожить и без того мрачную атмосферу. — А знаешь, что самое смешное? Самое смешное в этом то, что я жил столько лет с мыслью, что ненавижу всех, кто когда-либо обижал меня, но стоило увидеть тебя, близнецов… все прошло. Да, возможно эти двое не изменились, но… я больше не держу обиды ни на кого. Столько лет жил с мыслью, что не хочу никого видеть, а теперь не представляю свою жизнь без вас. Это глупо… до безумия глупо, но моя жизнь изменилась за последние полгода. Изменилась благодаря…
— Благодаря Юле?
— Да… — я прикрыл глаза, качая головой. — В день, когда мы с ней впервые встретились, я узнал о том, что мне осталось жить месяц. Всего лишь тридцать дней. Я собирался сделать то, о чем сейчас подумать страшно. Я думал: «Сейчас выброшу ненужный хлам, наведу порядок, чтобы потом не говорили, что он жил на помойке и покончу с этим, чтобы не мучить себя дальше». А потом в дверь позвонили… я не хотел, но зачем-то открыл. Юля изменила всю мою жизнь, и мне становится мерзко от мысли, что я оставлю ее один на один с воспоминаниями. Я сломаю ей жизнь, как только умру. Но я же не могу бороться вечно… Я не могу… бороться.
Ваня положил ладонь мне на плечо, сжимая его, и я почувствовал его поддержку. Чувство, которое я никогда раньше не испытывал, возможно, сам Петриков никогда прежде не выражал сочувствия. У него никогда не было настоящих друзей, а теперь, когда мы подружились… когда стали настоящими друзьями, один из нас уходит. Но у нас были моменты, которые никто никогда не забудет. За эти полгода мы научились радоваться каждому моменту. Каждые выходные для нас были небольшим праздником, когда мы собирались в нашем кафе, рассказывали друг другу о том, что произошло за неделю. Так мы узнали о повышении Вани, увольнении Филиппа, о ремиссии, которая стала для Кирилла глотком свежего воздуха, о беременности Риммы, о нашей с Юлей свадьбе. Разве это не счастье?
— Значит, мы прощаемся? — тихо проговорил Ваня, на что я неуверенно кивнул. Мы прощались…
— Я надеюсь на лучшее. И… Вань, ты, присматривай за Юлей. Ей нужна будет поддержка.
Ваня тяжело выдохнул, проведя рукой по волосам и взглянул в окно, будто что-то собирался сказать. Потом тяжело выдохнул и кивнул.
— Я буду стараться. — Кивнул он, после чего мы обнялись и прошли в гостиную.
Мутно. Этим словом я мог описать свое состояние в тот момент. Все улыбались, поздравляли, спрашивали о том, какие у нас планы на ближайший месяц, а я чувствовал, что мое завтра может не наступить. Юля, конечно же, рассказывала о том, как мы поедем куда-нибудь на выходных, чтобы только вдвоем. Я смотрел на нее, на то как воодушевленно она рассказывала о своих эмоциях, о том, как собирается теперь взяться за ремонт в нашей квартире. У нас всегда было серо, а она хотела добавить красок. Так у нас в гостиной появились три синих подушки, зеленая лежанка для Бони, в спальне желтый плед, на кухне набор из шести разноцветных кружек и блюдца к ним, а в моем кабинете — картина. Юля знала как я люблю сирень, и в один из дней, когда мне было плохо, принесла картину, на которой был изображен букет сирени. От него словно веяло летом. Теплыми днями. Воспоминаниями. Детством. Ч и т а й н а К н и г о е д . н е т
Боня подошел ко мне, уткнулся мокрым носом в руку и взглянул так, словно понимал все. Внутри все задрожало еще сильнее, но я попытался взять себя в руки.
— А что мы сидим без дела?! Может сыграем во что-нибудь? У нас настолок много. — Предложил я, поднимаясь на ноги и прошёл к шкафу.
Только теперь понял, что нужно было бы переодеться. Костюм немного сковывал движения, а галстук сдавливал шею. Может быть из-за него мне было трудно дышать?
— Не, ну а что?! Отличная идея! Я только за! — согласилась Римма, а если согласилась она, значит и Стас был не против.
— Сыгранем напоследок. — Услышал я от Кирилла и обернулся, на что он чуть смутился. — Я про то, что… поедем уже.
— Идиот. — Выругался Ваня.
— Что-то как-то напряженно. — Нервно рассмеялась Юля, поднявшись и пройдя ко мне, чтобы помочь найти игры. — Все хорошо?! Ты бледный…
— Не будем об этом. — Улыбнулся я, поцеловав ее в висок и отправился в спальню, чтобы переодеться.
Закрыв за собой дверь, я прижался к ней спиной и обхватил голову руками. Мне не было больно или страшно, но ощущения меня подводили. Возможно, если бы я не выпил двойную дозу таблеток, то сейчас бы выл от боли. Я не чувствовал боль физически, но словно ощущал ее. Словно мог потрогать. Казалось, что она стояла передо мной и улыбалась, напоминая, что время на исходе. Мне стоило схватить ее за горло и сжать так сильно, чтобы она почувствовала насколько мне плохо. Боль… Боль… Боль…
Я готов был кричать, но не хотел пугать друзей и… Юлю. Я не мог испортить ей праздник. Не мог, но все было против меня. Последние часы, минуты, мгновения с каждым вдохом становились прошлым. Временем, когда я был здоров и несчастен, теперь я болен, но счастлив. Нет справедливости в этом мире, есть только боль. Хорошие моменты перекрывают боль, но на самом деле мы живем каждый день в ней. Купаемся в боли, обнимаем ее, окунаемся с головой, чувствуем ее, но не принимаем. Теперь я принимал ее, но она не верила, злилась, мучая больше и больше. Скоро все закончится, но напоследок нужно будет помучиться.
— Марин?! Все хорошо? — услышал я голос одного из близнецов и тут же собрался с мыслями, приоткрыв дверь. — Мать моя… ты видел себя?
Кирилл вошел в спальню и взял меня за плечи, вглядываясь в лицо. Наверное, я выглядел очень плохо, потому как видел удивленный и растерянный взгляд одноклассника. Завидовал ли я ему? Тому, что у него ремиссия, а я у меня нет? Завидовал… но прекрасно понимал — все, что делается — все к лучшему. Когда-нибудь нам удастся вернуться в эту жизнь и исправить ее. Возможно, в следующей жизни, я буду жить правильно.
— Тебе плохо? У тебя что-то болит? Марин… Я сейчас Ванькá позову. — Кто собирался выйти из комнаты, но я крепко схватил его за руку и покачал головой.
— Не нужно… Не хочу портить Юле праздник. Но чувствую, что все-таки испорчу. — Я нервно рассмеялся и прошел к шкафу доставая оттуда вещи.
— Ты что-то чувствуешь?
— Чувствую только то, что вот-вот все закончится. Знаешь, это… отвратительно чувство, когда вроде бы и болит что-то, а что именно я не знаю. — Сбросив галстук, я расстегнул рубашку и снял ее вместе с пиджаком.
В отражении я увидел новые синяки. На груди, руках и спине. Новые. Яркие. Надев футболку, я поменял брюки на обычные штаны и сел на постель, проведя руками по лицу. Усталость навалилась настолько внезапно, что я не мог контролировать это. Кирилл стоял у дверей и не мог сказать ни слова. В его взгляде я видел себя в нашу встречу после Нового года. Вот как я тогда выглядел, когда увидел его лысую макушку.
— Ты же не собираешься умирать в первую брачную ночь? — вдруг усмехнулся Кирилл, подавая мне руку для того, чтобы встать. — Нет, сегодня точно нельзя! В любой другой день — пожалуйста, но сегодня… неа, нет! И вообще, не думай об этом! Лучше думай, как удивить Юльку, когда мы уедем. Понял?
Он выглядел растерянно, отчего его шутки выходили глупыми и нелепыми, но я улыбался… У меня были друзья, была любимая жена, собака, квартира, где-то был сын, и я прожил жизнь не зря. После меня останутся мои книги. Юля исполнила мое желание стать настоящим писателем, и вот так… на пике популярности я готов уйти. Я надеялся, что это будет не больно. Не хочу чувствовать боль. Не хочу пугать Юлю. Не могу оставить ее вот так.
Мы вернулись в гостиную. Я сел рядом с Юлей, обнимая ее, на что она лишь улыбнулась. Была ли она занята игрой? Нет. Просто делала вид, что все хорошо, хотя внутри неё творился настоящий ураган. Я чувствовал это, но не мог начать разговор, зная, что все закончится слезами, истерикой и душевным расстройством.
— Соберемся на выходных? — тихо спросил Кирилл, бросив на меня взгляд, затем переглянулся с Ваней и продолжил. — Я на работу выхожу с понедельника. Прикиньте, в школу охранником. В ту самую, где мы учились, прикинь?
— В пятнадцатую? — переспросил я, вновь вспоминая сколько боли принесла мне та школа.
— Ага. Месяц назад был там… Изменилось все. Раньше ж, как заходишь, налево, была раздевалка, а теперь в той стороне открыли буфет. Причем неплохой такой. Есть все, но вкус отвратный.
— Ну вот, а говоришь изменилось все. — Рассмеялся Филипп и бросил на меня взгляд. — Марин, а помнишь стенгазету, где пару раз про тебя писали?
— Про Марина писали?! — Юля взглянула на меня, но я покачал головой, на что Ваня тут же ударил себя по коленке.
— У нас каждую неделю старшие классы для младших рисовали газеты. И там была рубрика «Живой уголок», ну и каждый раз… там была картинка какого-нибудь животного, а мы… мы подписывали внизу имя Марина и… Все смеялись. Тогда мы думали, что это весело. — Тихо проговорил Петриков, на что я улыбнулся.
— Да будет тебе. Я был слишком глуп, если бы я не обижался, а посмеялся вместе с вами, возможно все было бы по-другому. Не стоит сейчас вспоминать это. — Попытался успокоить их я, и почувствовал, как во рту резко пересохло.
Попытавшись сглотнуть, я понял, что еще немного и меня вырвет, поэтому не говоря ни слова, отправился в ванную. Закрыв дверь и тяжело выдохнув, подошел в раковине, включил воду. Шум воды приводил мысли в порядок, напоминая о летних дождях, о море, и вновь о детстве. О том времени, когда в моей жизни не было ни каких проблем, не было боли. Я был беззаботным, глупым ребенком, мечтающим жить в полной семье, есть деликатесы и не знать, что такое страх и боль. И чем больше я мечтал об этом, тем сильнее чувствовал боль, тем страшнее становилось. Судьба играла со мной в жестокую игру. Она всегда крепко держала меня за руку, но в моменты, когда нужна была ее поддержка — отпускала. Когда нужно было бежать домой, чтобы с отцом не случилась беда, она тянула меня за собой, завлекая игрой. Когда нужно было встретить маму с работы, Судьба повела меня не той дорогой, и я опоздал. Судьба разлучила меня с бабушкой — человеком, который выстоял все невзгоды, который поднял меня с колен и заставил идти, смотря вперед, не оглядываться.
— И что это? — легкая морщинистая рука бабушки коснулась моей щетинистой щеки. — Сотри с лица слезы и не плачь. Не вздумай оплакивать меня, пока я жива. Я ж еще жива.
— Прости… — только и мог поговорить я, стоя на коленях у постели бабушки. — Я не смог дать вам с мамой той поддержки, которую должен был дать. Я не смог. Получается… и отцу солгал… Прости меня…
— Не за что меня тебя прощать. Я рада, что увидела твои тридцать Дней рождений. Тридцать. Ты даже не представляешь, как мне было страшно… каждый раз, открывая глаза, я молилась, чтобы этот день не стал последним… И смотри… Вымолила сколько… — она сжала мою руку, и я почувствовал насколько она легка и холодна. — Когда тебе будет больно и страшно, вспомни о том, что мы рядом… Это тело после смерти закапывают, а душа… душа она живет. Только нужно… помнить… помнить…
Она ушла, улыбаясь, держа мою руку. Не передать ту боль, которую я испытал в тот день, но теперь эту боль я передам Юле. Набрав в ладонь воды, я поднес ее к губам, сделав сначала один глоток, а потом повторив все несколько раз. Вот оно… последний глоток воды. Как же банально… До тошноты противно и… страшно.
В дверь постучали. Я вздрогнул, выключил воду и прошел к двери. Юля стояла, прислонившись лбом к стене. На ней не было лица. Усталость выдавала нас обоих, но я был рад, что она ничего не подозревала. Не знала, что творится у меня внутри. Не знала, как мне страшно, что все оборвется.
— Они… решили дать нам отдохнуть… — почти шепотом проговорила Юля. — Проводишь?
Я кивнул. Мне нужно было попрощаться со всеми. Наш последний раз, когда мы можем просто поговорить. Только этот раз останется в их памяти. Последний разговор… последний взгляд… последний вздох… Пройдя в гостиную, я увидел, как растерянно смотрит на меня Ваня, как прячет дрожащие руки в карманы. Близнецы тоже были словно в неком трансе. А Стас с Риммой вновь о чем-то спорили. Скажет ли мне кто-нибудь что-то или решат промолчать? Наверное, промолчат. С Петриковым мы уже поговорили, с Кириллом тоже, их с Филиппом можно считать за одного, а Стас и Римма — они будто бы случайно оказались с нами. Хотя, Римма подружилась с Юлей, а это значило, что поддержка ей обеспечена.
Пройдя в коридор, я взглянул на Боню, который вышел вместе с нами и сидел рядом со мной. Пес все чувствовал. Порой мне казалось, что он уже начинал скучать. Боня жалобно скулил и старался быть ближе ко мне. Чувствовал, что осталось совсем немного. Я сам это чувствовал, но не мог уйти вот так. Молился, желая прожить еще день, час… минуту…
— На выходных увидимся! — сказал Стас, пожимая мне руку.
— Пока, Марин. — Крикнула Римма, выходя из квартиры.
Ваня медлил, стараясь не сталкиваться со мной взглядом.
— Ты это… давай не пугай нас… Первая брачная ночь, друг. — Кирилл похлопал меня по плечу и тяжело выдохнул. — Я тоже думал, что умру, но… пронесло же. Может и тебя?.. Давай так, мы завтра увидимся, да?!
Я кивнул, чуть улыбнулся и обнял его. Друзья. Да, было много плохого, но за полгода, мы стали настоящими друзьями. Самыми настоящими. Подняв взгляд на Филиппа, я понял, что тот тоже хотел, чтобы встреча завтра состоялась, но мы все понимали, что возможно, видимся в последний раз. Возможно. Ночь все решит.
— Ты сильный, Марин. Ты пережил нападки безмозглых пацанов, а это по сравнению с твоей «болячкой» — настоящий ураган. Держись. — Подбадривал Фил, но в его глазах я видел нечто схожее с паникой.
Они вышли, и мы с Ваней остались один на один. Он не выглядел спокойным. Взбудораженный — это слово характеризовало его. Проведя рукой по лицу, он нервно откашлялся, настраивая голос на разговор, но потом все также молча протянул мне руку. Я пожал ее, и почувствовал дрожь. Ваня дрожал, но не показывал этого.
— Я рад, что нам удалось подружиться. Пусть ненадолго, пусть… до конца своих дней буду винить себя за прошлое. Мне никто не говорил о том, что издеваться над тобой — это плохо. Если бы я только знал…
— Мы оба вели себя неправильно. — Улыбнулся я, разведя руки в стороны. — И я уверен, что тебе не нужно винить себя. Мы друзья! И я хочу тебя, как друга попросить… поддержать Юлю. Она еще слишком… не готова.
— Я обещаю! Я буду рядом. Все будет… — Он запнулся, приложил руку к лицу, сжал переносицу и кивнул. — Не могу сказать, что после твоего ухода все будет хорошо, но я поддержу ее.
— Спасибо.
Мы обнялись, и он ушел. Боня лежал у двери в спальню, в то время как Юля стояла в дверях ванной, растерянно глядя в стену. На ее лице было, до этого момента, непонятное выражение лица. Что-то мне подсказывало, что она все слышала… знала, что я прощался со всеми не «до завтра», а навсегда. Что мне оставалось? Оставалось лишь принять ситуацию. Всего лишь принять.
— Юль?.. — прошептал я, сделав к ней шаг, но она выставила руку, а второй провела по волосам.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты прощался с ними? Почему просил Ваню поддерживать меня? Почему именно сегодня? Почему сейчас?!
— Юль…
— Я спрашиваю, почему?! — крикнула она, взглянув на меня, и мне стало жаль ее.
Я прикрыл глаза, тяжело выдохнул и подошел к ней, обнимая. Аромат сирени. Тепло ее тела. Тихие вздохи и руки, которые так сильно обнимали меня, боясь отпустить. Она боялась этого дня. Боялась, но обещала, что будет со мной до самого конца, будет держать меня за руку, так же как когда-то я держал за руку бабушку. Нет. Я не позволю Юле пережить подобное. Это будет слишком больно.
— Ты же не уйдешь… прямо сейчас? Ты же… скажи, что я просто неправильно поняла что-то. Марин, тебе плохо, да? Давай… давай я сделаю тебе укол? Точно! Укол… Или в спальню, я сейчас все принесу! — она собиралась бежать на кухню, за шприцем, но я ухватил ее за руку и покачал головой, на что ее губы задрожали.
Юля прикрыла глаза, приложила ладонь к губам, но тут же взяла себя в руки. Сколько же в ней было сил. Шумно выдохнув, она взяла меня за руку и потянула в спальню. Уже давно стемнело, и Юля, будто бы ничего не произошло, собиралась ложиться спать. Подготовила постель, погладила Боню, который так и требовал к себе внимания. Я сделал вид, что все, как обычно. Шумно выдохнул, лег в постель и взглянул на Юлю. Она сразу же легла рядом, обнимая меня. Чувствовала ли что-то? Скорее всего, да… Все чувствовали, но молчали. Будто бы молчание что-то решало. Будто если мы не будем говорить об этом, то оно не настанет. Но нет, нам нужно было поговорить… Последний… серьезный… разговор.
— Юль, — убрав прядь волос, прикрывающих ее лицо, я заметил, что она плачет.
Опять… В последнее время она часто плакала. По поводу и без. Эмоции переполняли ее, и мне будто бы даже было это в новинку. Нет… мне было страшно. Я видел, что она не справляется. Я видел, как она подолгу смотрела в одну точку и не отзывалась. Она уже думала об этом, но боялась принять. Как только принимаешь смерть близкого, становится легче. Правда. Да, боль никуда не уйдет, но станет легче. Дышать можно будет полной грудью, пусть и каждый вдох будет напоминать о боли… со временем привыкаешь…
— Ну… — я улыбнулся, поглаживая Юлю по щеке. — Я еще не умер, не нужно меня оплакивать. Я же жив? М?
— Я не хочу…
— Не хочешь говорить со мной?
— Нет… не хочу, чтобы ты… — она села, вытерла слезы и взглянула на меня. — Сегодня день нашей свадьбы, и я не хочу, чтобы этот день… был… таким… Марин, ты же понимаешь, что еще очень рано? Мы не успели… Ты говорил… Море… поедем на море, погуляем по музеям, а… — ее голос сорвался, слезы катились по щеками, но Юля продолжала, взяв мою ладонь в свои руки. — Очень рано… Мы не успели насладиться семейной жизнью. Не успели увидеть того, о чем мечтали… Ты не можешь так просто взять и бросить меня…
— Юль…
— Нет… Я понимаю, что тебе тоже тяжело… Тяжелее, чем мне, но… Пожалуйста… Скажи, что все то, что ты говорил Ване, Киру с Филом… Скажи, что ты не прощался с ними навсегда… Максимум… До завтра, да?
Слышать правду порой больно, но лгать, зная, что нас ждет — было не лучше. Я поманил ее, чтобы вновь легла, и она сделала это, прижимаясь настолько сильно, что у меня защемило в боку.
— Почему ты молчишь? — она шептала, наверное, все еще пытаясь казаться сильной. — Почему не хочешь сказать, что все не так, как… как выглядит. Тебе же не плохо! Ты же улыбался друзьям, ты не жаловался… Марин, давай сделаем тебе укол, ты поспишь… и все пройдет. Давай?! Пожалуйста…
— Знаешь, мне всю жизнь говорили о том, что у меня ничего никогда не получится, о том, что я неудачник и не добьюсь того, о чем мечтаю. С самого детства я был ничтожеством, и принимал это за норму. С самого детства до момента, как ты ворвалась в мою квартиру… Когда мы познакомились… в тот день я узнал, что мне осталось жить месяц, представляешь?! Всего лишь месяц. Тридцать дней. Я собирался опустить руки, бросить все, лишь бы это поскорее закончилось, но… благодаря тебе эти «тридцать дней» стали шестью месяцами. Юль, моя жизнь за полгода стала ярче, чем за все прожитое время. Я не жалею ни о чем. — Я выдохнул, продолжая перебирать ее волосы и решая, что сказать, чтобы ей потом было легче. — Поначалу, мне было страшно, что если ты привыкнешь ко мне… то потом будет больно. Теперь, я знаю, что будет больно, но только подумай, сколько прекрасных воспоминаний ты мне подарила. Просто… вдумайся… Ты осуществила все мои мечты. Все.
— Но это не значит, что я готова тебя отпустить…
— Ты же знаешь, что я всегда буду рядом с тобой. Пока ты меня помнишь — я рядом… Главное, пообещал мне, что не наделаешь глупостей, после того, как… это произойдет, хорошо?
Она молчала, и мне это безумно не нравилось. Я знал насколько упрямой иногда Юля бывает, и это молчание меня терзало.
— Юля!
— Я поняла тебя… — отозвалась она.
— Пообещай, что как бы больно тебе не было, ты не натворишь глупостей. Ты будешь жить и радоваться жизни так же как это делала рядом со мной, хорошо?!
— Я поняла.
— Ну нет, — я усмехнулся, понимая, что она просто на зло мне решила спорить… в такой момент. — Посмотри на меня.
Юля вновь села, провела руками по лицу и взглянула на меня. Растрепанная, с красными глазами, пересохшими губами, она смотрела на меня и… не понимала, что уже все… Ничего нельзя исправить. Уже нечего исправлять.
— Пообещай, что ты будешь такой же, как и в день, когда мы познакомились. Улыбнись мне… Все не так страшно, как кажется. Никто из нас не вечен.
— Ты говоришь улыбнуться в момент, когда… мы прощаемся… Ты нормальный? — она показала головой и провела рукой по лицу.
— Со дня нашего знакомства я всегда восхищался тем, как стойко ты выдерживала… да абсолютно все, что происходило со мной! А теперь вижу только слезы. Юль. Не хочу, чтобы ты плакала. Не хочу, чтобы из-за меня ты страдала. Знаю, что много прошу от тебя, но… просто так нужно.
— Думаешь, что я выполню последнее твое желание? Так вот знай… нет! О, Господи… какая дура… — она обхватила голову руками, попыталась сдержаться, но я слышал, как из ее груди вырвался хрип, а несколько слезинок упали на постель. — Марин, милый, я не могу… не могу улыбнуться… Я не могу спорить, но и не могу улыбнуться. Мне больно. Страшно. Прошу, давай сделаем укол.
— Юль, — я вновь притянул ее к себе, целуя в соленые от слез щеки и обнял покрепче. — Все хорошо. Успокойся. Я возможно, что это всего лишь такой день. Может быть все обойдется. Но знаешь что? В моем кабинете, в сейфе лежит коробка, в которую я сложил все самое важное. Как только случится то, что… случится, открой ее. Я слишком труслив, чтобы рассказать тебе про то, что написал завещание и оставил тебе небольшое такое послание. Ой, я проболтался?
Юля рассмеялась, сквозь слезы, но этого я и добивался. Она улыбалась. Снова улыбалась, и от этого мне стало еще больнее. Я сломал ее. Сломал ее стержень, который все это время держал ее. Проведя рукой по ее волосам, я глубоко вдохнул аромат ее тела… сирени, и похлопал по постели рядом с собой, подзывая Боню. Он сразу же весело виляя хвостом запрыгнул к нам, облизывая то Юлю, то меня.
— Ты написал завещание?! — вдруг удивленно переспросила Юля, приподнявшись и взглянула на меня.
— Мне просто стало страшно, что Лена со своим сыном может претендовать на квартиру и все, что у меня есть. А так… все достанется тебе. Здорово, да?
— Ты дурак.
— Не хочу соглашаться. А знаешь, что?! Мне уже получше. Ты была права… давай сделаем укол, поспим немного. — Улыбнувшись сказал я, на что Юля кивнула, собираясь как можно скорее принести мне шприц.
— Ну вот! А ты спорил! — почти пропела она, целуя меня, и выбежала из комнаты.
Время подходило к концу. Рухнул храм, который отчаянно пытался выстоять под гнетом навалившегося на него ненастья. Я провел рукой по лицу, понимая, что этот тот самый момент, когда уже не должно ничего тревожить и волновать. Боня лизнул мою ладонь, требуя ласки, но сил у меня уже не было. Я провел пальцами по его морде, которой он уткнулся в мою руку.
«Береги ее…» — пронеслось в моей голове, после чего все померкло… навсегда.