«Как видишь, Паша, и правда, вовсе не твой сын. Я с самого начала говорила тебе правду, а все твои оскорбления и претензии вообще мимо кассы!», «А почему у тебя тогда такой шокированный вид? Ты явно удивлена не меньше меня!», могли бы сказать мы с Давидом в тот день, почти две недели назад.
Но ни один из нас не произнес ни слова.
Минута уходила за минутой, а мы так и стояли, молча вглядываясь в лицо другого.
Чем была для меня мысль, о том, что у нас с Давидом растет общий ребенок? И чем эта мысль была для него?
Теперь эта связь была разрушена. Она была моей тайной радостью, о которой не знал, никто, кроме меня. И теперь ее больше нет.
Мы смотрели друг на друга, и, наверное, думали об одном и том же. Кем я была теперь для него? Женщиной, родившей от его ненавистного отца.
В тот день я первая отвела взгляд от его лица. Отвернулась. Отправилась на занятия, так ничего не сказав. Не задав ни единого вопроса. Не попытавшись оправдаться, как-то защититься.
Конечно, я сразу поняла, что эти дни просто сама себя обманывала. Мои чувства к нему всегда были настоящими. И любовь, теплая, близкая, беззаветная ‒ и страсть, толкавшая меня на ужасные поступки.
Теряя любовь, мы ощущаем ее как никогда остро. Но жизнь редко дает кому-то второй шанс. И если ты по собственной вине упустил свое счастье, выбросил его в выгребную яму, ты не можешь надеяться, что оно снова вернется к тебе, такое же чистое и незамутненное, каким было раньше.
Открыв дверь своим ключом, я прошла через элегантный современный коридор в просторную гостиную. Окинула взглядом открывшуюся мне картину.
Паша сидел на ковре, завороженно уставившись в телевизор ‒ на канале «Rai Yoyo», как обычно один за другим шли бессмысленные нарисованные на компьютере мультики. Рядом на диване, положив ногу на ногу, расположился Игорь ‒ его взгляд был прикован к макбуку, на ребенка он не обращал ни малейшего внимания.
Мое сердце кольнуло холодом.
Конечно, я понимала ‒ на то, чтобы день и ночь возиться с малышами, как полагается, заниматься по книжкам, собирать башни из конструктора, спрашивать, как говорит коровка и овечка, и так далее, времени и терпения не хватит ни у одной самой заботливой мамы, и ни у одного самого вовлеченного отца. Иногда родителям приходится включать мультики, чтобы не сойти с ума, но…
Но ведь он несколько месяцев не виделся с сыном. И, по-видимому, совсем по нему не скучал.
Я привезла Пашу в Милан всего на пару дней, просто, чтобы они пообщались. Сама ушла на встречу со своими подругами из модельного агентства. Возвращаюсь, и что я вижу? Даже Альдо, который приходился моему малышу всего лишь отчимом, проявлял к общению с ним куда больше энтузиазма ‒ все время придумывал какие-то новые игры, бегал за ним по дому, покупал развивающие игрушки и сам вместе с Пашей разбирался, как они работают.
Игорь же с самого младенчества просто включал ему видео для детей, вроде «Цып-цып ТВ» или «Синего трактора» и не парился ‒ ребенок не плачет, не пристает, ну, и отлично.
Раньше меня это совсем не задевало и не обижало, но теперь…
― Привет.
Мужчина поднял голову.
― А, как хорошо, что ты пришла, ― вздохнул с облегчением.
Он так мне обрадовался с какой-то стати? Или ему было просто в тягость присматривать за собственным сыном? И это притом, что они почти не видятся… Я ощутила еще один укол обиды.
Игорю не приходилось менять Паше памперсы, мыть, кормить, водить к врачу. Все, что я просила с самого начала ‒ это немного его времени на общение. Все, что мне было нужно, это чтобы мой малыш не чувствовал себя обделенным отцовской любовью!..
― Меня не было всего три часа.
― А мне показалось, как будто дольше, ― пожал плечами. ― Ну, что, может, нам заказать что-нибудь поесть, как считаешь?
― Я замариновала курицу. Приглядишь за Пашей еще немного, пока я буду готовить ужин?
― О, отлично, ― обрадовался он, ― буду рад поесть что-то домашнее.
Игорь вернулся взглядом к своему ноутбуку. А я отправилась на кухню, готовить одно из блюд, которое всегда выходило у меня так, как надо ‒ волей-неволей, мне пришлось учиться готовить, на одной доставке, на этой жирной, «богатой» натрием еде, прожить могли мы, но не ребенок.
Вывалила на противень курицу в сливочно-шпинатном соусе. Пока разогревалась духовка, которой, кажется, только я и пользовалась за все время ее существования, почистила картошку и поставила ее на огонь.
Через несколько минут Игорь присоединился ко мне и сел за стол, который я как раз накрывала к ужину, расставляя по местам тарелки и столовые приборы.
― Как приятно пахнет!
― Спасибо. Надеюсь, получится вкусно.
― Конечно, вкусно.
Приоткрыв духовой шкаф, проткнула ножом картофелину, чтобы проверить, стала ли она рассыпчатой.
― Да, Ника, поставь еще одну тарелку. Ко мне сегодня зайдет Давид, мой старший сын.
Побледнев, выпрямилась. Уставилась на бывшего, надеясь, что неправильно расслышала.
― Что?.. Кто зайдет?
― Мой старший сын, Давид.
― Он зайдет сегодня? Именно сегодня, сюда? ― переспросила, едва шевеля непослушными губами.
― Зайдет, именно сегодня. А ты что, против? Вы ведь уже знакомы. Он сказал, что вы вместе учились в школе ‒ странно, что ты никогда мне об этом не говорила.
― Мы с Давидом ровесники, и жили тогда в одном доме ‒ конечно, ходили в одну школу, другой в нашем жилом комплексе не было. Но это было так давно, зачем мне было вспоминать об этом? ― провела ладонью по лбу.
― Не знаю, ― пожал плечами. ― Просто когда я рассказывал тебе о нем… Ладно, не важно. В общем, он мне недавно позвонил. Я ему сказал, что ты приедешь, и Давид решил зайти, познакомиться с младшим братом.
― Неужели он только ради этого поехал в Милан?
У меня похолодели руки.
Я вспомнила, какое у него было лицо в тот момент, когда он узнал, что Паша ему не сын ‒ по нему было почти невозможно что-то прочитать… но было ясно, что для него это стало еще большим ударом, чем для меня.
«Ты, я и наш малыш…».
Душа заныла… Она болела все это время и начинала болеть еще сильнее, как только что-то напоминало мне о том, что потеряла. Теперь мы оба с Давидом знали, что все это были пустые мечты, и нам было не суждено стать одной семьей. И зачем ему снова видеться со мной? Неужели хочет устроить очередной скандал, на этот раз в присутствии своего отца? Моего мужа ему не удалось настроить против меня, и он решил повторить попытку?
Я решила найти какой-нибудь повод сейчас же распрощаться с Игорем, взять ребенка, уехать в аэропорт и подождать свой рейс там.
Но тут раздался звук дверного звонка.
И я поняла, что мне не удастся избежать еще одной встречи с кошмаром моего детства…
***
― Да, Ника, тут такое дело. Давид всегда был проблемным подростком. Я, в общем-то, поэтому и не хотел вас знакомить. В свое время он буквально выживал девушек из нашей квартиры.
Я чуть было не ответила, «Я знаю».
― Но, надеюсь, он это перерос ‒ все-таки парню уже почти двадцать три. К тому же мы с тобой сейчас не вместе, да и он давно живет отдельно. Надеюсь, он будет вести себя прилично, но если нет ‒ не принимай это близко к сердцу. Ему никогда не нравились те, с кем я встречался. К тому же о том, что у него есть брат, он узнал совсем недавно, и я не знаю точно, как он относится к этой новости. Сын всегда считал себя единственным ребенком, да и я, признаться, совсем его избаловал.
Игорь ушел в коридор, встречать Давида. А я молча достала из шкафчика еще одну тарелку.
Через минуту они вместе вернулись на кухню.
― Давид ‒ Ника. Ну, да вы знакомы.
Сегодня он выглядел значительно лучше, чем в нашу последнюю встречу. Чисто выбритый, причесанный с искусной небрежностью, одетый в дорогой пиджак поверх черной футболки и брендовые джинсы. Но его взгляд…
Взгляд его серо-зеленых глаз был пустым. В нем ничего не отражалось. Ни злости, ни гнева, ни привычной нагловатой насмешки. Ничего… Он смотрела на меня, словно мы, и правда, были едва знакомы.
― Привет, ― спокойно произнес, без эмоций в голосе.
Я только кивнула в ответ на приветствие.
― Ужин готов, ― сказала его отцу. ― Садитесь, а я приведу Пашу.
― Захвати из бара бутылку «Просекко».
― Хорошо.
Мне было сложно выполнять простейшие повседневные действия. Зайти в гостиную, выключить мультики несмотря на Пашины протесты. Спокойно объяснить ему, что пора ужинать. Отвести его помыть ручки.
Мне казалось, словно я откладываю неизбежное. В каждом моем движении появилась надуманность, будто я делала не то, что хотела, и говорила не то, о чем на самом деле были мои мысли. Так оно и было на самом деле. Я не хотела вести своего малыша к остальным. Не хотела садиться «всей семьей» за обеденный стол.
Всей семьей… Я до боли закусила губу, пытаясь заглушить другую боль, в моей груди.
Зайдя на кухню, выкатила из подсобки детский стул-трансформер. Расставила бокалы рядом с тарелками, достала салатницу и кусок сыра с плесенью.
Мне все еще казалось, словно я играю какую-то роль ‒ и все потому, что я не знала, зачем он пришел сюда сегодня.
― Давид, будешь вино, или ты за рулем? ― Игорь забрал бутылку из моих рук.
― Я на такси.
― Отлично. Тогда наливаю. Или тебе что покрепче? Есть коньяк и виски. Ника, а ты что будешь пить?
― На ужин курица, так что «Просекко» подойдет идеально. Спасибо.
― Я тоже так подумал, ― с громким хлопком открыл бутылку игристого.
На какое-то время за столом воцарилась тишина. Я разложила еду по тарелкам, порезала ее сыну на маленькие кусочки. Затем сама села за стол.
Игорь уже вовсю уплетал курятину с картошкой, а Давид… Давид к своей порции так и не притронулся. Его взгляд по-прежнему ничего не выражал.
Я снова до боли закусила губу.
― Мама, пить, ― попросил Паша.
― Да, мой сладкий. Что будешь пить?
― Сок!
― Хорошо, зайчик.
Поднимаясь из-за стола, снова взглянула на Давида. Мне показалось, по лицу парня прошла какая-то судорога. Он пригубил бокал с вином… но так ничего не сказал. Я заметила, что он избегал смотреть на моего ребенка. И на меня. И на своего отца.
Зачем, зачем он приехал сюда сегодня?! Не для того же, чтобы помучить меня молчанием?..
Игорь завел долгий разговор о банковских инвестициях, о ситуации в мире, об «Андреа Сарто», открывавшем филиал в Таиланде ‒ собеседники ему были особо не нужны, достаточно было кивать и притворяться, что слушаешь.
― Закончишь учебу, сможешь возглавить индийский филиал, сейчас как раз начали переговоры. Как тебе перспектива?
― Я как раз хотел с тобой поговорить, ― наконец, подал голос Давид. ― Я перевожусь в миланский филиал университета изящных искусств.
Мое сердце застыло…
― А как быть с твоей должностью в римском отделении «Андреа Сарто»?
― Я переезжаю в Милан, ― словно не слушая, повторил его сын.
― Как хочешь, ― снова пожал плечами Игорь. ― Позвони матери, она скажет, как быть с должностью. Уж мне эта современная молодежь. Нам в свое время никто не помогал. Всего приходилось добиваться самим, и мы ценили то, что имели. Верно говорю?
Никто из нас ему не ответил.
Давид переезжает в Милан. Я попыталась проглотить ком, возникший в моем горле.
Ему теперь и смотреть неприятно на меня и на моего сына. Он даже не может заставить себя прикоснуться к приготовленной мной еде.
Переезжает в Милан…
Он тоже понимает, что нас с ним больше ничто не связывает.
***
― Ника, когда там у вас вылет?
― Завтра в девять утра.
После этого напряженного ужина я отправилась укладывать ребенка спать пораньше, чтобы он успел выспаться перед ранним подъемом.
― Почитаешь ему перед сном? ― вернувшись на кухню, спросила Игоря.
― Ладно, почитаю, ― немного нехотя согласился мой бывший.
Я принялась собирать со стола тарелки и столовые приборы. Включила воду. Спиной я все еще ощущала присутствие Давида.
Он что-то хотел мне сказать? Или нет?
Наконец, я не выдержала:
― Зачем ты приехал? ― повернувшись, посмотрела прямо ему в глаза.
Но в его взгляде все еще ничего не отражалось. Какое-то время Давид молчал.
― Не знаю.
― Не знаешь?.. ― гневно улыбнулась сквозь закипающие слезы. ― Ну, я тем более… не знаю, что тебе здесь делать.
Снова отвернувшись, я начала мыть посуду. Слезы потекли по моим щекам, лицо исказилось. Изо всех сил я сдерживалась, старалась, чтобы из моей груди не донеслось ни звука. Чтобы он не понял, что я плачу. Не узнал, как мне больно. Больно от его холодного молчания, его мыслей обо мне. От его отношения к моему малышу.
Не узнал, как мне больно… больно его терять.
Тут я почувствовала, будто Давид подошел ближе ко мне, возможно, хотел коснуться моей руки… Но потом развернулся и вышел из кухни. А затем из квартиры своего отца.
Ушел, так ничего мне не сказав.