— Я немедленно отправлюсь к отцу, — заявил Гриндли-младший. — Я скажу ему, что не мыслю жизни без мисс Эпплярд. Я знаю, что будет... я знаю, какие намерения засели у него в голове! Он отречется от меня, и тогда я отправлюсь в Африку!
Питер Хоуп никак не мог взять в толк, как может способствовать разрешению обсуждаемого вопроса отъезд Гриндли в дебри Африки.
Гриндли-младший полагал, что именно дебри Африки подходящее место, чтобы уйти от здешней суетной жизни.
Питер Хоуп высказал подозрение, что благоразумие, которое, по мнению Питера Хоупа, обычно служило Гриндли-младшему путеводной звездой, в данный момент изменило ему.
— Я говорю серьезно, сэр, — не унимался Гриндли-младший, — я... — Гриндли-младший хотел было сказать «достаточно образован», однако, смекнув, что насчет образования лучше в присутствии Гельвеции Эпплярд не упоминать, проявил разум и такт, произнеся: — ...не дурак какой-нибудь! Я сумею сам зарабатывать на жизнь! И я хочу уехать отсюда!
— Мне кажется... — начала помощник редактора.
— Послушай, Томми... то есть, Джейн, — остановил ее Питер Хоуп. При людях он всегда называл ее Джейн, если только не волновался. — Я знаю, что ты хочешь сказать. И слышать этого не желаю!
— Я просто хотела... — вновь начала помощник редактора, и в голосе ее послышалась явная обида.
— Я определенно знаю, что ты хочешь сказать, — вскинулся Питер. — Я это вижу по твоему вздернутому подбородку! Ты готова их поддержать и предложить, чтоб каждый уговорил своего родителя...
— Да нет же! — сказала помощник редактора. — Я только...
— Неправда, — настаивал Питер. — Зря я позволил тебе присутствовать при разговоре. Мог бы предположить, что ты непременно вмешаешься.
— ...хочу сказать, что нам в редакции нужен человек. Вы ведь сами знаете! И если бы мистер Гриндли согласился за скромную плату...
— К черту скромную плату! — вскричал Питер.
— ...тогда бы ему не пришлось отправляться в Африку.
— Ну и что это решает? — раздраженно спросил Питер. — Даже если молодой человек проявит такое... такое упрямство, такое непочтение и отринет собственного отца, который столько лет трудился ради его блага, как можно преодолеть препятствие в виде возражения мистера Эпплярда против этого брака?
— Неужто вы не видите, что... — начала помощник редактора.
— Нет, не вижу! — рявкнул Питер.
— Если он объявит своему отцу, что, кроме мисс Эпплярд, он в жизни ни на ком не женится, отец лишит его наследства, потому что для него этот брак...
— ...дело немыслимое! — с уверенностью подхватил Гриндли-младший.
— Вот именно! Старый Гриндли перестает считать его своим сыном, и какие тогда могут быть возражения у мистера Эпплярда насчет этого брака?
Питер Хоуп вскочил и принялся долго, стараясь быть убедительным, объяснять никчемность и бесполезность подобного плана.
Но что значит благоразумие старости против порыва юности, стремящейся к своей цели? Несмотря на все возражения, бедный Питер был втянут в заговор. На следующее утро Гриндли-младший стоял перед своим отцом в его частной конторе на Хай-Холборн.
— Мне очень жаль, сэр, — сказал Гриндли-младший, — если я не оправдал ваших надежд.
— На кой черт мне твое сочувствие! — отозвался Гриндли-старший. — Прибереги его пока для себя!
— Надеюсь, сэр, мы расстанемся друзьями, — произнес Гриндли-младший, протягивая руку.
— За что ты меня презираешь? — спросил Гриндли-старший. — Все эти двадцать пять лет я жил только ради тебя.
— Я не презираю вас, сэр, — ответил Гриндли-младший. — Не могу сказать, что люблю, впрочем, мне кажется, что вам... вам это и не нужно. Но я, сэр, хорошо к вам отношусь, я уважаю вас. И... мне очень жаль, что приходится вас огорчать, сэр.
— Так ты собираешься отказаться от всего — от планов на будущее, от наследства, ради... ради этой девицы?
— Не то чтобы от всего, сэр, — честно и откровенно отвечал Гриндли-младший.
— Да, не так я представлял себе твое будущее, — проговорил старик, помолчав. — Может, оно и к лучшему. Должно быть, я слишком хотел, чтоб все вышло по-моему. Господь покарал меня.
— Хорошо ли идет торговля, отец? — спросил юноша с печалью в голосе.
— А тебе-то что за дело? — отозвался родитель. — Теперь ты отрезанный ломоть. Теперь вот уходишь от меня победителем...
Не зная, что сказать, Гриндли-младший просто обнял сухонького старика.
И в этот самый момент блестящий план, задуманный Томми, оказался повержен в пух и прах. Старый Гриндли снова посетил большой дом в Невиллс-Корт и долго просидел, запершись с Соломоном в его конторе на втором этаже. Был поздний вечер, когда Соломон отпер дверь конторы и позвал Джанет Гельвецию.
— Я знавал вас много лет назад, — сказал, поднимаясь ей навстречу, Езекия Гриндли. — Вы тогда были совсем малышка.
Вскоре Соус, возмутитель спокойствия, перестал существовать, будучи вытеснен новейшим пикантным изобретением. Гриндли-младший окунулся в изучение издательского дела. Старый Эпплярд как будто только этого и дожидался. Спустя полгода его обнаружили бездыханным в конторе. Гриндли-младший сделался издателем журнала «Хорошее настроение».
Мало кому из мужчин приходило в голову рассматривать мисс Рэмсботэм как объект для вступления в брак. Наделенная от природы множеством женских качеств, способных возбуждать симпатию, с другой стороны, она всецело была лишена каких бы то ни было свойств, способных вызывать страсть. Уродки кое-кому из мужчин кажутся привлекательными; тому мы имеем немало свидетельств в жизни. Мисс Рэмсботэм была дама исключительно приятной наружности. Рослая, здоровая телом и духом, наделенная талантами, независимая, неунывающая, счастливая обладательница веселого нрава вкупе с чувством юмора, она оказалась совершенно обделена той женской мягкостью, которая внушает желание обладать. Являясь идеалом супруги, мисс Рэмсботэм никуда не годилась как возлюбленная. Мужчина становился ей другом. Мысль о том, что мужчина способен сделаться ее любовником, вызывала у нее искренний и веселый смех.
Нельзя сказать, чтобы она с презрением относилась к любовным чувствам; чего-чего, а ума у нее хватало, она была не настолько глупа.
— Если в вас кто-то влюблен и это личность сильная и достойная, — признавалась мисс Рэмсботэм кое-кому из немногих своих близких подруг, при этом ее широкая, улыбчивая физиономия на мгновение подергивалась мечтательной грустью, — ах, конечно же, это классно!
Ибо мисс Рэмсботэм питала склонность к речи американцев и даже не без заметных трудов научилась говорить с легким, но явным американским акцентом, когда в течение полугода ездила по Штатам, куда была направлена одним сознательным профсоюзным журналом для сбора надежной информации об условиях труда работниц текстильной промышленности.
Будучи единственным в ней признаком манерности, американский акцент, в чем можно было не сомневаться, использовался мисс Рэмсботэм во вполне практических целях и не без основания.
— Вы и представить себе не можете, — поясняла она, смеясь, — какую услугу он мне оказывает. Для современной женщины «Я — американка» звучит так же, как «Sum Romanum»[5]. Тотчас распахиваются все двери. Если я, позвонив в дверной колокольчик, скажу: «Ах, будьте добры, я пришла взять интервью у мистера такого-то для такой-то газеты», — лакей устремит свой взгляд куда-то поверх моей головы и скажет, чтобы я подождала в прихожей, пока он пойдет и выяснит, примет меня мистер такой-то или нет. Но стоит мне сказать: «Вот визитка, парень. Ступай скажи хозяину, что мисс Рэмсботэм ожидает в зале, и будет неплохо, если он пошевелится!» — бедняга тут же попятится, пока не споткнется и не грохнется на ступеньки, а любезный джентльмен сбежит по лестнице, не переставая извиняться, что заставил меня прождать целых три с половиной минуты.
— Но самой влюбиться в кого-нибудь, — продолжала мисс Рэмсботэм, — в такого, чтобы смотреть снизу вверх, замирая и благоговея перед ним... в такого, который наполнил бы всю жизнь, вдохнул в нее красоту, чтоб каждый день обогатился смыслом, вот это, мне кажется, еще прекрасней. Ведь работать только для себя, думать только о себе — это совсем не так увлекательно!
Вдруг примерно в этом месте своих рассуждений мисс Рэмсботэм резко подскакивала на стуле и негодующе встряхивала головой.
— Боже, что за чушь я тут плету! — заявляла она самой себе и своим слушателям. — Я имею весьма приличный доход, у меня множество друзей, я умею наслаждаться каждой минутой своего существования. Не спорю, мне бы хотелось быть хорошенькой или даже красавицей. Но нельзя же, чтоб человеку доставалось все сразу. Ведь ума мне не занимать. Возможно, когда-нибудь... но нет, только не сейчас, клянусь... пока я изменять себе не желаю.
Мисс Рэмсботэм огорчало, что никто из мужчин ни разу в нее не был влюблен, однако она находила этому объяснение.
— Ведь это так понятно! — открыла она как-то душу своей закадычной приятельнице. — Мужчинам в истории человечества предоставлено две разновидности любви, и они выбирают ту или другую в соответствии со своими возможностями и темпераментом: мужчина может пасть на колени в своем обожании физической красоты (ведь природа полностью исключает умственную красоту женщины!), или же мужчина может испытывать блаженство, беря под сильное крыло слабое и беспомощное существо. Так вот, ни то, ни другое влечение мне не подходит. Во мне нет ни прелести, ни красоты, и привлечь мужчину мне нечем...
— У каждого, — напомнила ей, желая ободрить, ее закадычная приятельница, — свое представление о красоте!
— Моя дорогая, — жизнерадостно отозвалась мисс Рэмсботэм, — но это должно быть представление такой широты и глубины, какое Сэму Уэллеру, по его честному признанию, не было свойственно. Эдакое во много тысяч раз увеличенное видение, способное и через толщу, и даже краешком глаза улавливать суть, чтобы разглядеть во мне признаки истинной красоты. Да и какой дурак вздумает увлечься такой натурой, как я, — слишком щедрой и тонкой.