День ото дня богемное окружение дивилось и негодовало все более и более. Юный Питерс оказался даже не джентльменом. Проявлять знаки внимания он полностью предоставил ей. Именно мисс Рэмсботэм помогала Питерсу надеть пальто и лишь после этого сама накидывала свой плащ; она таскала всякие свертки, она вслед за ним входила в ресторан и выходила оттуда. Лишь заметив, что за ними кто-то наблюдает, Питерс предпринимал попытку принять на себя ритуал мужской опеки. Он грубил ей, препирался с ней при людях, открыто ею пренебрегал. Богема кипела бессильной злобой, однако вынуждена была признать: что касалось самой мисс Рэмсботэм, такого счастья, какое доставил ей этот Питерс, всеми усилиями своего содружества богемное окружение доставить ей не смогло. В глазах ее появился мягкий свет, и они тотчас наполнились необыкновенной глубиной и выразительностью. Энергия, которая так и била в этой женщине ключом, теперь пробуждалась в ней волнами, и обычно пылавшие щеки то розовели, то бледнели. Любовь вдохнула жизнь в ее густые темные волосы, и они обрели загадочность, полутона.
Эта женщина молодела на глазах. Она посвежела. В ней стало явным спавшее до поры томление естества; в ней проснулась женственность. Голос обрел новые звучания, выдавая скрытые возможности натуры. Богемное окружение поздравило себя с тем, что, в конце концов, все это дело может возыметь неплохой результат.
Но тут обожаемый Питерс все испортил, полностью проявив свою натуру и, вопреки всем светским условностям, влюбившись сам и по-настоящему в юную продавщицу кондитерской. И лучшее, что он смог придумать в данных обстоятельствах, — это рассказать все мисс Рэмсботэм, предоставив ей самой решать, как теперь быть.
Мисс Рэмсботэм повела себя так, как предсказал бы всякий, кто ее хорошо знал. Возможно, в тиши своей маленькой и славной четырехкомнатной квартирки, что располагалась над ателье в доме по Мэрилбоун-Роуд, отослав на выходной свою строгую и важную служанку, мисс Рэмсботэм и пролила кое-какие слезы. Но даже если и так, их на лице ее не осталось и следа, дабы не омрачать благоденствие мистера Питерса. Мисс Рэмсботэм лишь поблагодарила его за откровенность и, приняв на себя толику боли, избавила их обоих от осложнений в будущем. Что было вполне понятно: ведь она знала, что по-настоящему он никогда не любил ее. Мисс Рэмсботэм считала Питерса мужчиной, который никогда не полюбит в общепринятом значении этого слова, — при этом мисс Рэмсботэм не добавляла, что сам Питерс этого мнения не разделяет, — и раз так, раз он просто позволяет себя любить, значит, они вместе будут счастливы. Но случилось иначе — что ж, хорошо, что ясность к нему пришла достаточно рано. Итак, готов ли он принять ее совет?
Мистер Питерс был искренне признателен, да и как могло быть иначе, и изъявил готовность принять любое предложение мисс Рэмсботэм. Сказал, что чувствует, как низко поступил, что ему стыдно за себя и что он во всем доверяется мисс Рэмсботэм, которую всегда считал истинным своим другом и тому подобное.
Предложение мисс Рэмсботэм было таково: мистер Питере, не будучи крепок телом, как и умом, помнится, поговаривал о том, что хочет попутешествовать. Поскольку сейчас у него никаких особых дел нет, почему бы ему не воспользоваться возможностью и не навестить своего единственного зажиточного родственника-фермера, живущего в Канаде. Тем временем пусть мисс Пегги оставит работу в кондитерской и переедет жить к мисс Рэмсботэм. Пока стоит воздержаться от помолвки — достаточно одной договоренности. Мисс Рэмсботэм не спорит, мисс Пегги — девушка милая, славная, чудная. Но все же ей не хватает образованности, немного подучиться в манерах и поведении ведь не помешает, правда? Если же по возвращении из поездки через полгода мистер Питерс останется верен своему решению, как и Пегги будет готова выйти за него, дело будет обстоять намного проще, не так ли?
Засим последовали новые уверения в вечной благодарности. Мисс Рэмсботэм их решительно отмела. Для нее удовольствие жить в обществе молодой, неглупой девушки, просвещать ее, формировать ее характер — такое приятное занятие.
Словом, вышло так, что мистер Реджинальд Питерс на время покинул богемный крут, чем мало у кого вызвал сожаление, уступив место некой Пегги Натком, наиочаровательнейшему для мужского глаза существу. У нее были волнистые цвета льна волосы, щечки — точно лепестки дикой розы, носик — точь-в-точь такой, каким Теннисон наделил дочь своего мельника, а ротик — достойный буколик Лоутера во дни их славы. Добавьте к тому резвую грациозность котенка и чарующую беспомощность младенца в распашонке, и вы сможете простить мистеру Реджинальду Питерсу его вероломство. Переводя глаза с феи на земную женщину, богема позабыла про свои обвинения. О том, что фея была тупа, как верблюд, самодовольна, как свинья, и ленива, как негр, богема и понятия не имела. И пока фигура и внешность феи оставались без изменений, богема, что бы там кто ни говорил, почитала ее за фею. Я имею в виду мужскую часть нашей богемы.
Однако изменения в фигуре и внешности все-таки произошли. Мистер Реджинальд Питерс, обнаружив своего дядюшку старым и немощным, счел своим долгом пробыть у него больше, чем рассчитывал. Пролетел год. Мисс Пегги стала утрачивать свою кошачью грацию и заметно потяжелела. Ее кукольное личико уродовала пара угрей — один справа от нежно-розового ротика, другой на левой ноздре ее вздернутого носика. Прошло еще полгода. Мужчины стали называть ее толстушкой, а женщины толстухой. Она стала переваливаться при ходьбе, точно утка, по лестнице взбиралась пыхтя. Теперь она дышала не носом, а ртом, и богема отметила, что зубы у Нее маленькие, дрянные и неровные. Угри становились крупнее, и число их возрастало. Белоснежная кожа приобрела желтоватый оттенок и сделалась жирной, блестящей. Манеры ребенка в сочетании с внешностью женщины, весом стоунов в одиннадцать, богема сочла совершенно несовместимыми. Сами по себе ее манеры изменились в лучшую сторону. Но при этом она осталась прежней. Новые манеры не подходили ей, не вязались с ее сущностью. Они стесняли ее, как дорогой выходной сюртук стесняет деревенщину. Пегги выучилась правильно произносить слова и грамотно составлять фразы. От этого речь ее сделалась на редкость искусственной. Тех немногих знаний, что она приобрела, оказалось достаточно, чтобы вселить в нее злобное осознание собственного беспробудного невежества.
Между тем мисс Рэмсботэм все продолжала молодеть. Если в двадцать девять она выглядела на тридцать пять, то в тридцать два она выглядела прямо-таки на двадцать пять. Богема начала опасаться, что, если этот процесс будет продолжаться с прежней скоростью, мисс Рэмсботэм придется укорачивать платья и отпускать косы. Овладевшее ею нервное возбуждение выделывало невероятное не только с ее внешностью, но и с характером. В чем-то пойдя на пользу, в другом, как ни жаль, во вред. Старые друзья, привыкшие наслаждаться ее доброжелательностью, тщетно ломали головы: чем они так не угодили ей? Теперь мисс Рэмсботэм стремилась к новым знакомствам, к новым лицам. Казалось, ее начало покидать присущее ей чувство юмора: острить в ее присутствии стало небезопасно. С другой стороны, мисс Рэмсботэм, казалось, так и ждет лести и восхищения. Прежние приятели в изумлении отодвигались на второй план, тогда как на их место рядом с мисс Рэмсботэм пробивались безмозглые молодцы, расточая комплименты по поводу ее туалетов или нашептывая ей какую-то чушь насчет ее ресниц. Завидную долю своего умственного потенциала она отозвала из журналистики, направив на оснащение своего туалета. Разумеется, она имела успех. Платья неизменно ей шли, подчеркивая все лучшее, что было присуще ее фигуре. Красавицей она никогда не была, и у нее хватало ума это понимать; однако она сделалась наконец очаровательной и весьма яркой женщиной. В то же время ей открылась дорога к тому, чтобы превратиться в тщеславную, самовлюбленную посредственность.
Как раз в разгар подобных метаморфоз однажды вечером Питер Хоуп получил от мисс Рэмсботэм записку, извещавшую о намерении посетить его на следующее утро в редакции «Хорошего настроения». В постскриптуме она добавляла, что предпочла бы считать свой разговор с ним приватным.
Мисс Рэмсботэм явилась в точно объявленное время. Вопреки своим привычкам, она начала разговор о погоде. Мисс Рэмсботэм придерживалась мнения, что с большой вероятностью пойдет дождь. Опыт Питера Хоупа подсказывал, что вероятность дождя существует всегда.
— Как обстоят дела с журналом? — поинтересовалась мисс Рэмсботэм.
Журнал, хотя со дня выхода не прошло еще и двух лет, продвигался неплохо.
— Мы рассчитываем в ближайшем времени, в самом ближайшем времени, — пояснил Питер Хоуп, — обойти все острые углы.
— Ах, так! — сочувственно подхватила мисс Рэмсботэм.
— Собственно, — улыбнулся Питер Хоуп, — утлы, возможно, и не слишком острые. Это как посмотреть. Однако необходим некий обходной маневр, я бы сказал, некая изворотливость.
— Вам нужно ввести, — задумчиво произнесла мисс Рэмсботэм, — пару новых разделов на популярную тему.
— Популярными темами, — заметил настороженно Питер Хоуп, предчувствуя искушение, — не стоит пренебрегать, если, конечно, удастся избежать при этом пошлости и вульгарности.
— А как насчет «Странички для дам»? — предложила мисс Рэмсботэм. — Такая страничка заставит женщину купить ваш журнал. Уверяю вас, женщины приобретают все большее и большее значение для еженедельной прессы.
— Но зачем женщине специальная страничка? — воскликнул Питер Хоуп. — Разве весь наш журнал не обращен к ее интересам?
— А вот и нет! — категорично отрезала мисс Рэмсботэм вместо объяснения.
— Ведь мы предлагаем ей литературу, драматургию, поэзию, романы, политику высшего класса, ведь...
— Да-да, я знаю, — прервала его мисс Рэмсботэм, у которой в последнее время, вдобавок к прочим новым недостаткам, можно было заметить зачатки нетерпимости, — только подобное женщина уже может почерпнуть в десятке других журналов. Я все обдумала. — Мисс Рэмсботэм потянулась через редакторский стол к мистеру Хоупу, невольно понизив голос до доверительного шепота. — Расскажите женщине о новой моде. Обсудите проблему: в высокой шляпке или в маленькой женщина кажется моложе. Сообщите, какой нынче в моде цвет волос: рыжий или темный, каков объем талии у наших выдающихся дам. Да послушайте же! — Мисс Рэмсботэм рассмеялась, увидев совершенно обескураженное лицо Питера Хоупа. Невозможно в один момент изменить мир и природу человека! Вам следует снизойти до человеческих слабостей, чтобы заставить слушать ваши мудреные слова. Сначала обеспечьте своему журналу успех. А уж потом сделаете его действенной силой.
— Но, — заметил Питер, — ведь уже существуют подобные журналы... которые... которые посвящены как раз этому и более ничему.
— И стоят шесть пенсов! — подхватила практичная мисс Рэмсботэм. — А я забочусь о женщине из низших слоев среднего класса, которая может потратить в год на платье всего двадцать фунтов и которая двадцать часов в сутки, бедняжка, только о том и горюет! Мой дорогой друг, это принесет вам целое состояние. Только подумайте о рекламе!
Бедный Питер застонал, бедняга старый Питер, мечтатель из мечтателей. Он подумал о Томми, которой однажды предстоит без него сражаться с равнодушно-окаменелым миром. Конечно, Питеру стоило подняться в своем благородном гневе и бросить в глаза этой яркой даме-искусительнице: «Послушайте, мисс Рэмсботэм! Мой журналистский инстинкт подсказывает мне, что ваш план хорош, если судить с позиций неправедного обогащения. У него есть будущее. Лет через десять половина лондонских журналистов ухватится за него. Он сулит большие деньги. Ну и что с того? Стоит ли мне ради мирской суеты продать собственную душу, душу редактора, обратить храм Могущественного Пера в логово... в логово галантерейщика! Прощайте, мисс Рэмсботэм! Мне жаль вас. Мне жаль вас, моего бывшего сподвижника, некогда вдохновляемого стремлением к возвышенному, а ныне так низко павшего с былых высот! Прощайте, мадам!»
Так думал Питер, барабаня пальцами по письменному столу. Однако вслух он произнес следующее:
— Этот материал требует качественного воплощения.
— Естественно, все зависит от воплощения, — согласилась мисс Рэмсботэм. — Плохое исполнение способно загубить любую идею. Тогда придется уступить ее другому журналу.
— Есть у вас кто-нибудь на примете? — спросил Питер.
— Я бы взялась сама, — ответила мисс Рэмсботэм.
— Прискорбно! — сказал Питер Хоуп.
— Но почему? — удивилась мисс Рэмсботэм. — Неужто вы не верите, что я справлюсь?
— Мне кажется, — сказал Питер, — никто бы лучше не справился. Просто мне жаль, что вы за такое беретесь, только и всего.
— Да, я хочу за это взяться! — отрезала мисс Рэмсботэм, и в голосе у нее послышались упрямые нотки.
— И сколько вы намерены за это с меня запросить? — с улыбкой спросил Питер.
— Нисколько.
— Но, моя дорогая...
— Честное слово, — пояснила мисс Рэмсботэм, — не могу же я воспользоваться гонораром с обеих сторон. Я хочу заключить честную сделку, я хочу получать за это по крайней мере триста фунтов в год, и они с готовностью заплатят мне эти деньги.
— Кто это они?
— Создатели женской одежды. Я стану одной из самых элегантных женщин Лондона, — со смехом ответила мисс Рэмсботэм.
— Вы всегда отличались благоразумием, — заметил Питер с укоризной.
— Я хочу жить!
— Скажите, но неужели... неужели при этом обязательно надо терять здравый смысл, дорогая моя?
— Необходимо, — ответила мисс Рэмсботэм. — Женщина иначе не может. Я это на себе испытала.
— Прекрасно, — сказал Питер, — пусть будет так. — Он поднялся. Положил свою аккуратную, белую старческую ладонь на плечо мисс Рэмсботэм — Если раздумаете, непременно скажите. Я буду рад.
Словом, они договорились. «Хорошее настроение» повысило тираж и — что наиболее ценно — обрело рекламу. А мисс Рэмсботэм, как она и предсказывала, завоевала репутацию одной из наиболее элегантных женщин Лондона. И причину ее стремления к подобной репутации Питер Хоуп прозорливо предугадал. Через пару месяцев его подозрения подтвердились. Похоронив дядюшку мистер Реджинальд Питерс возвращался домой в Англию.
Его возвращения с нетерпением ожидали лишь две обитательницы маленькой квартирки на Мэрилбоун-роуд, однако каждая ожидала приезда Питерса по-разному. Мистрис Пегги, существо слишком недалекое, чтобы отдавать себе отчет в переменах, в ней происшедших, с восторгом готовилась встретить своего любимого. Независимо от занимаемой должности, мистер Реджинальд Питерс становился после смерти своего дядюшки человеком состоятельным. Наступит конец ставшей для Пегги невыносимой опеки со стороны мисс Рэмсботэм. И Пегги сделается настоящей «леди» — в том смысле, в котором она это понимает, а именно: когда можно ничего не делать, а только есть и пить и ни о чем не заботиться, кроме как о туалетах. С другой стороны, мисс Рэмсботэм, с надеждой ожидавшая возвращения на родину своего бывшего друга и почитателя, впала в странное состояние тревожной безысходности, нараставшее день ото дня по мере приближения даты прибытия Питерса.