Меня накрывает одновременно и раздражение, и злость, и растерянность. Редкое сочетание для моих чувств. Растерянность явно лишняя, я к ней не привык.
Делаю глубокий вдох и пытаюсь сформулировать что-то веское, умное, важное, после чего отец меня поймет и скажет, где Лия.
— Я люблю её. — выдыхаю слова и сам им удивляюсь.
Не это собирался сказать, у меня был целый рой мыслей и фраз, которые убедили бы Петровского в том, что мне можно сказать, где его дочь, но вместо них вышло из меня всего три слова. И теперь я сам окончательно осознал, что эти слова самые правдивые.
— Петь, ты любишь Лию? — отец слегка нахмурился, но скорее растерянно, чем сердито.
Я встаю с кресла и делаю пару шагов вдоль стены кабинета, останавливаюсь напротив отца. Он смотрит на меня снизу вверх и ждёт ответа.
— Да, люблю, отец. — нервно провожу рукой по волосам. — И я обидел её. И ни один раз. Знаю, что я идиот, но у меня опыта такого не было. Все было просто раньше, а теперь оказалось совсем по другому. Что мне делать, а?
Отец встаёт с кресла.
— А что хочется сделать?
— По голове себе настучать. — горько усмехаюсь.
— Это хорошая мысль. — отец подходит ближе ко мне. — Но лучше сохранить голову целой. Она тебе ещё пригодится. — смотрит на меня в упор. — Петь, я знаю тебя очень хорошо, горжусь тобой, но это не значит, что я горжусь всем, что ты делал или делаешь. Многие твои решения раньше не касалась меня лично, а теперь касаются и поэтому, не обессудь, я тебя в порошок сотру без зазрения совести, если ты вновь расстроишь Лию.
Отец отошёл к столу и вновь повернулся ко мне. Было заметно, что он сдерживает себя, пытается говорить со мной без угроз и нервов.
— Лия моя единственная дочь. Её счастье — это теперь цель моего существования. — отец говорил все громче. — И я не позволю ее обижать, понимаешь?
Я прямо смотрел в глаза Петровскому и не отводил взгляд ни на секунду.
— Понимаю. И тоже не позволю никому обижать Лию. Себе в первую очередь.
Я вновь шагнул ближе к Петровскому.
— Отец, это звучит странно, но я… — перевожу дыхание, — прошу руки твоей дочери.
Петровский хмыкнул, но улыбки скрыть не смог. Положил руку мне на плечо.
— Пётр, вот ты к тридцати пяти годам окончательно и повзрослел. Поздравляю! — отец вновь посерьёзнел. — Адрес тебе скажет Игнатов, благословение своё даю, но решать всё только Лие, понятно?
— Еще как понятно. — говорю твёрдо.
— Вот и прекрасно. Бери адрес и не теряй времени — поезжай к ней… — подытожил разговор отец.