Неожиданный вопрос имел такое непосредственное отношение к мыслям мистера Домби, что мистер Домби пришел в полное замешательство.
- Что такое деньги, Поль? - повторил он. - Деньги?
- Да, - сказал ребенок, опуская руки на подлокотники своего креслица и поворачивая старческое лицо к мистеру Домби, - что такое деньги?
Мистер Домби был в затруднении. Он не прочь был дать сыну какое-нибудь объяснение, включающее такие термины, как средство обмена, валюта, обесценивание валюты, ценные бумаги, золотое обеспечение, биржевые цены, рыночная цена драгоценных металлов и так далее, но, взглянув вниз на маленькое креслице и увидев, как до него далеко, он ответил:
- Золото, серебро, медь. Гинеи, шиллинги, полупенсы. Ты знаешь, что это такое?
- О да, я знаю, что это такое, - сказал Поль. - Я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю, что такое сами деньги?
О, небеса, каким старым было его лицо, когда он снова поднял его к отцу!
- Что такое сами деньги? - повторил мистер Домби, в изумлении отодвигая стул, чтобы лучше разглядеть самонадеянный атом, предложивший такой вопрос.
- Я спрашиваю, папа, что они могут сделать? - продолжал Поль, скрестив на груди руки (для этого они были едва ли достаточно длинны) и переводя взгляд с огня на отца, и снова на огонь, и снова на отца.
Мистер Домби подвинул стул на прежнее место в погладил его по голове.
- Скоро ты это будешь лучше знать, мой мальчик, - сказал он. - Деньги, Поль, могут сделать что угодно. - С этими словами он взял маленькую ручку и тихонько похлопал ею по своей руке.
Но Поль постарался как можно скорее освободить руку и, слегка потирая ею подлокотник кресла, словно ум его находился в ладони, а он его оттачивал, и снова глядя на огонь, как будто огонь был его советчиком и суфлером, повторил после короткой паузы:
- Что угодно, папа?
- Да. Что угодно. Почти, - сказал мистер Домби.
- Что угодно - значит, все? Да, папа? - спросил сын, не замечая или, быть может, не понимая сделанной оговорки.
- Это одно и тоже. Да, - сказал мистер Домби.
- Почему деньги не спасли мою маму? - возразил ребенок. - Они жестокие, правда?
- Жестокие? - повторил мистер Домби, поправляя галстук и как бы обиженный этой мыслью. - Нет. Хорошее не может быть жестоким.
- Если они хорошие и могут делать что угодно, - Задумчиво сказал мальчуган, глядя на огонь, - я не понимаю, почему они не спасли мою маму.
Сейчас он не обращался с вопросом к отцу. Быть может, с детской проницательностью он понял, что его вопрос уже привел отца в смущение. Но он вслух повторил свою мысль, словно для него она была совсем не новой и очень беспокоила его; и он сидел, подперев подбородок рукой, по-прежнему размышляя и отыскивая объяснение в камине.
Мистер Домби, оправившись от изумленья, чтобы не сказать тревоги (ибо это был первый случай, когда ребенок заговорил с ним о матери, хотя точно так же сидел возле него каждый вечер), подробно разъяснил ему, что деньги весьма могущественный дух, которым никогда и ни при каких обстоятельствах пренебрегать не следует, однако они не могут сохранить жизнь тем, кому пришло время умереть; и что мы все, даже в Сити, должны, к несчастью, умереть, как бы мы ни были богаты; он разъяснил, каким образом деньги являются причиной того, что нас почитают, боятся, уважают, заискивают перед нами и восхищаются нами, как они делают нас влиятельными и великими в глазах всех людей и как они могут очень часто отдалять даже смерть на долгое время. Как, например, они обеспечили его маме услуги мистера Пилкинса, коими часто пользовался и он, Поль, а также великого доктора Паркера Пепса, которого он никогда не видел. И как они могут сделать все, что только может быть сделано. Все это и еще кое-что в таком же духе мистер Домби внушал своему сыну, который слушал внимательно и как будто понимал большую часть того, что ему говорили.
- Но они не могут сделать меня сильным и совсем здоровым, верно, папа? - спросил Поль после недолгого молчания, потирая ручонки.
- Ты и так силен и совсем здоров, - возразил мистер Домби. - Не правда ли?
О, какое старческое лицо снова обратилось к нему, выражая и печаль и лукавство!
- Ты такой же сильный и здоровый, какими обычно бывают малыши, а? продолжал мистер Домби.
- Флоренс старше меня, но я не такой сильный и здоровый, как Флоренс, я это знаю, - отвечал ребенок. - И я думаю, что, когда Флоренс была такой, как я, она могла играть гораздо дольше не уставая. Иногда я так устаю, - сказал маленький Поль, грея руки и глядя сквозь прутья каминной решетки, словно какой-то призрачный театр марионеток давал там представление, - и кости у меня болят (Уикем говорит - это болят кости), и я не знаю, что делать.
- Да, но это бывает по вечерам, - сказал мистер Домби, придвигая свое кресло к креслицу сына и ласково кладя руку ему на спину. - Малыши должны к вечеру уставать, тогда они лучше спят.
- О, это бывает не вечером, папа, - возразил ребенок, - это бывает днем; и я ложусь на колени к Флоренс, а она мне поет. Ночью мне снятся такие стра-а-ан-ные веши!
И снова он стал греть руки и размышлять об этих вещах, точно старик или юный гном.
Мистер Домби был так изумлен, так встревожен и так растерян, не зная, как продолжать разговор, что мог только сидеть, глядя при свете камина на своего мальчика и не отнимая руки от его спины, как будто ее удерживало какое-то магнитное притяжение. Потом он протянул другую руку и на секунду повернул к себе задумчивое личико сына. Но оно снова обратилось к камину, как только он его освободил, и не отрывалось от колеблющегося пламени, покуда не пришла нянька укладывать мальчика спать.
- Я хочу, чтобы за мной пришла Флоренс, - сказал Поль.
- Вы не хотите идти со своей бедной няней Уикем, мистер Поль? - с большим пафосом осведомилась она.
- Не хочу, - ответил Поль, снова располагаясь в своем креслице, как хозяин дома.
Благословляя его невинность, миссис Уикем удалилась, и вскоре вместо нее вошла Флоренс. Ребенок тотчас вскочил с живостью и готовностью и, желая отцу спокойной ночи, поднял к нему такое повеселевшее, такое помолодевшее и такое совсем детское лицо, что мистер Домби, хотя и успокоенный этим превращением, был крайне озадачен.
Когда они вместе вышли из комнаты, ему послышалось тихое пение; и, вспомнив, как Поль говорил, что сестра поет ему, он полюбопытствовал открыть дверь, чтобы послушать и посмотреть им вслед. Она медленно поднималась по большой широкой лестнице, держа его на руках; голова его лежала у нее на плече, одна рука небрежно обвилась вокруг ее шеи. Так поднимались они медленно, медленно; она все время пела, и иногда Поль мурлыкал, тихонько ей подпевая. Мистер Домби смотрел им вслед, пока они не поднялись на верхнюю площадку лестницы, - впрочем, не раз останавливаясь отдохнуть, - и не скрылись из виду; но и тогда он продолжал стоять и смотреть, пока бледные лучи луны, меланхолически мерцавшей сквозь тусклое окно в потолке, не прогнали его обратно, и его комнату.
На следующий день миссис Чик и мисс Токс были приглашены к обеду на совет; когда убрали со стола, мистер Домби открыл заседание, потребовав, чтобы ему сообщили без смягчения и умолчания, все ли благополучно с Полем и что говорит о нем мистер Пилкинс.
- Ребенок, - заметил мистер Домби, - не так крепок, как мне бы хотелось.
- Со свойственной вам удивительной наблюдательностью, дорогой мой Поль, - отвечала миссис Чик, - вы сразу попали в точку. Наш любимец, пожалуй, не так крепок, как нам бы хотелось. Дело в том, что его дух не по силам ему. Душа его слишком велика для своей оболочки. Ах, как рассуждает этот прелестный ребенок! - продолжала миссис Чик, покачивая головой. - Никто бы этому не поверил. Вот, например, вчера, Лукреция, замечания его на тему о похоронах...
- Боюсь, - сказал мистер Домби, сердито перебивая ее, - что кто-то из этих особ там, наверху, говорит с ребенком на неподобающие темы. Вчера вечером он заговорил со мной о своих... о своих костях, - сказал мистер Домби, с раздражением подчеркивая это слово. - Кому какое дело до... до костей моего сына? Полагаю, он не какой-нибудь живой скелет *.
- Отнюдь нет, - сказала миссис Чик с неописуемым выражением.
- Надеюсь, - отозвался ее брат. - Затем - похороны! Кто говорит ребенку о похоронах? Полагаю, мы - не гробовщики, не наемные немые плакальщики *, не могильщики?
- Отнюдь нет, - вставила миссис Чик с тем же многозначительным выражением.
- Так кто же вбивает ему в голову такие мысли? - спросил мистер Домби. - Право же, вчера вечером я был крайне опечален и возмущен. Кто вбивает ему в голову такие мысли, Луиза?
- Дорогой мой Поль, - сказала миссис Чик, помолчав секунду, - не имеет смысла производить расследование. Скажу вам откровенно, я не думаю, чтобы Уикем была особой, отличающейся веселым нравом, которую можно было бы назвать...
- Дочерью Мома *, - тихонько подсказала мисс Токс.
- Вот именно, - сказала миссис Чип, - но она очень внимательна, услужлива и вовсе не самонадеянна; право же, я никогда еще не встречала такой сговорчивой женщины. Если милый ребенок, - продолжала миссис Чик таким тоном, словно подводила итог тому, о чем предварительно уже говорилось, хотя все это она высказывала впервые, - немножко ослаблен этим последним приступом болезни и отличается не таким завидным здоровьем, как было бы нам желательно, и если организм его временно ослабел и иногда ему трудно пользоваться своими...
Миссис Чик побоялась сказать "членами" после недавнего выпада мистера Домби против костей и посему ждала помощи от мисс Токс, которая, оставаясь верной своим обязанностям, подсказала: "конечностями".
- Конечностями! - повторил мистер Домби.
- Кажется, уважаемый врач упомянул сегодня утром о ногах, не так ли, дорогая моя Луиза? - сказала мисс Токс.