- Дорогая моя Эдит! - растягивая слова, произнесла леди в кресле. Майор Бегсток!
Едва услышав этот голос, майор оставил руку мистера Домби, бросился вперед, взял руку леди и поднес к своим губам. С не меньшей галантностью майор прижал обе свои руки в перчатках к сердцу и низко поклонился другой леди. И теперь, когда кресло остановилось, движущая сила обнаружилась в образе раскрасневшегося пажа, напиравшего сзади, который отчасти перерос, а отчасти перенапряг свою силу, ибо когда он выпрямился, то оказалось, что он высок, изнурен и худ; положение его было тем печальнее, что он испортил фасон своей шляпы, подталкивая кресло головой, чтобы продвинуть его вперед, как это делают иногда слоны в восточных странах.
- Джо Бегсток, - сказал майор обеим леди, - горд и счастлив до конца дней своих.
- Лукавое создание! - лениво протянула старая леди в кресле. - Откуда вы явились? Я вас не выношу.
- В таком случае, сударыня, разрешите представить вам друга, чтобы заслужить ваше снисхождение! - воскликнул майор. - Мистер Домби, миссис Скьютон. - Леди в кресле любезно улыбнулась. - Мистер Домби, миссис Грейнджер. - Леди с зонтиком едва обратила внимание на то, что мистер Домби снял шляпу и низко поклонился. - Я в восторге от такой удачи, сэр! - сказал майор.
Майор как будто не шутил, ибо он смотрел на всех троих и подмигивал весьма безобразно.
- Миссис Скьютон, Домби, - сказал майор, - производит опустошение в сердце старого Джоша.
Мистер Домби дал понять, что его это не удивляет.
- Коварный дух, - сказала леди в кресле, - замолчите! Давно ли вы здесь, негодный?
- Один день, - ответил майор.
- И вы можете пробыть один день или даже одну минуту в этом саду, произнесла леди, слегка поправляя веером фальшивые локоны и фальшивые брови и показывая фальшивые зубы, резко выделявшиеся благодаря фальшивому цвету лица, - в этом саду... как он называется...
- Вероятно, Эдем, мама, - презрительно подсказала молодая леди.
- Милая моя Эдит, - отозвалась та, - я ничего не могу поделать. Я всегда забываю эти ужасные названия... И вы можете пробыть здесь день и не вдохновиться всей душой и всем своим существом, созерцая природу, впитывая аромат, - продолжала миссис Скьютон, шурша носовым платком, от которого тошнотворно пахло духами, - аромат ее чистого дыхания, чудовище?
Противоречие между словами, полными юного энтузиазма, и безнадежно вялым тоном миссис Скьютон было вряд ли менее заметно, чем противоречие между ее возрастом - примерно лет под семьдесят - и ее туалетом, который был бы неуместен и в двадцать семь лет. Ее поза в кресле на колесах (которую она никогда не меняла) была той самой, в какой ее нарисовал в ландо лет пятьдесят назад модный в ту пору художник, подмахнувший под печатным воспроизведением рисунка имя "Клеопатра", в результате открытия, сделанного критиками тех времен, будто она удивительно похожа на эту царицу, возлежащую на борту своей галеры. Миссис Скьютон была тогда красавицей, и щеголи в честь ее осушали и разбивали бокалы дюжинами. Красота и коляска остались в прошлом, но позу она сохранила и специально для этого держала кресло на колесах и бодающегося пажа, ибо, кроме позы, не было ровно никаких оснований, препятствовавших ей ходить.
- Надеюсь, мистер Домби - поклонник природы? - заметила миссис Скьютон, поправляя бриллиантовую брошь.
Кстати сказать, она существовала главным образом благодаря славе принадлежащих ей бриллиантов и семейным связям.
- Мой друг Домби, сударыня, - отозвался майор, - быть может, и поклоняется ей втайне, но человек, занимающий столь видное место в величайшем из городов вселенной...
- Нет никого, кто бы не знал об огромном влиянии мистера Домби, сказала миссис Скьютон.
Когда мистер Домби ответил на комплимент поклоном, более молодая леди посмотрела на нею и встретила его взгляд.
- Вы живете здесь, сударыня? - обратился к ней мистер Домби.
- Нет, мы жили в разных местах - в Харрогете, Скарборо и в Девоншире. Мы разъезжаем и останавливаемся то тут, то там. Мама любит перемены.
- Эдит, конечно, не любит, - сказала миссис Скьютон с загробным лукавством.
- Я не заметила между этими местами никакой разницы, - последовал крайне равнодушный ответ.
- На меня клевещут. Об одной только перемене, мистер Домби, я действительно мечтаю, - с жеманным вздохом промолвила миссис Скьютон, - и боюсь, что мне никогда не позволят ею насладиться. Общество не разрешит. Но уединение и созерцание - вот для меня... как это называется...
- Если вы имеете в виду рай, мама, то так и скажите, чтобы вас могли понять, - заметила молодая леди.
- Милая Эдит, - отозвалась миссис Скьютон, - тебе известно, что я всецело завишу от тебя, когда забываю эти отвратительные названия. Уверяю вас, мистер Домби, природа предназначила меня для жизни в Аркадии. В обществе я чувствую себя плохо. Коровы - моя страсть. Всегда я мечтала только о том, чтобы поселиться на ферме в Швейцарии и жить окруженной одними коровами... и фарфором.
Это забавное сопоставление, заставлявшее вспомнить о пресловутом слоне, случайно попавшем в посудную лавку, было принято с полной серьезностью мистером Домби, который заявил, что, по его мнению, природа несомненно весьма респектабельное установление.
- Чего мне недостает, - протянула миссис Скьютон, пощипывая свою морщинистую шею, - так это... сердца. - Замечание устрашающе справедливое, хотя и не в том смысле, какой она ему придавала. - Чего мне недостает - это искренности, доверия, отсутствия условностей и свободных порывов души. Мы до ужаса искусственны. - Это была сущая правда!
- Одним словом, - сказала миссис Скьютон, - природа мне нужна всюду. Это было бы так очаровательно.
- Сейчас природа приглашает нас следовать дальше, мама, если вы согласны, - сказала молодая леди, презрительно скривив красивые губы.
Услыхав этот намек, изнуренный паж, который созерцал компанию из-за спинки кресла, скрылся за ним, словно земля его поглотила.
- Подождите минутку, Уитерс, - сказала миссис Скьютон, когда кресло двинулось вперед; она обращалась к пажу с тем томным достоинством, с каким в былые дни обращалась к кучеру в парике, с букетом величиною с головку цветной капусты и в шелковых чулках. - Где вы остановились, ужасное создание?
Майор остановился в отеле "Ройал" вместе со своим другом Домби.
- Можете навестить нас вечерком, если исправитесь, - просюсюкала миссис Скьютон. - Если мистер Домби окажет нам эту честь, мы будем польщены; Уитерс, вперед!
Майор снова поднес к своим синим губам кончики пальцев, которые покоились на ручке кресла с нарочитой небрежностью - по образцу Клеопатры, а мистер Домби отвесил поклон. Старшая леди удостоила обоих весьма милостивой улыбки и девического помахивания рукой; младшая - тем едва заметным кивком, какого требовала простая вежливость.
Последний взгляд на старое морщинистое лицо матери с пятнами румянца, которые при солнечном свете казались страшнее и отвратительнее, чем мертвенная бледность, и на горделивую красоту дочери, на ее изящную фигуру и благородную осанку пробудил и у майора и у мистера Домби невольное желание посмотреть им вслед, и оба оглянулись одновременно. Паж, изогнувшись не меньше, чем его собственная тень, тяжко трудился позади кресла подобно тарану, подталкивая его в гору; шляпа Клеопатры колыхалась так же, как и раньше, а красавица, шедшая немного впереди, выражала всей своей грациозной фигурой, с головы до пят, все то же полнейшее равнодушие ко всем и ко всему.
- Вот что я вам скажу, сэр, - начал майор, когда они возобновили свою прогулку, - будь Джо Бегсток помоложе, нет на свете женщины, которую он предпочел бы этой женщине в роли миссис Бегсток. Черт побери, сэр, - сказал майор, - она великолепна!
- Вы имеете в виду дочь? - осведомился мистер Домби.
- Разве Джой Б. - брюква, Домби, - сказал майор, - чтобы иметь в виду мать?
- Вы говорили комплименты матери, - возразил мистер Домби.
- Старое пламя, сэр! - хихикнул майор Бегсток. - Дьявольски старое. Ей это приятно.
- Мне она кажется благородной особой, - сказал мистер Домби.
- Благородной, сэр! - повторил майор, останавливаясь и тараща глаза на своего спутника. - Почтенная миссис Скьютон, сэр, приходится сестрой покойному лорду Финиксу и теткой ныне здравствующему. Семья небогатая - в сущности бедная, - и она живет на свою маленькую вдовью часть; но уж коли дело дойдет до происхожденья, сэр!..
Майор сделал росчерк тростью и зашагал вперед, отчаявшись объяснить, до чего дойдет дело, если зайдет так далеко.
- Я заметил, - помолчав, сказал мистер Домби, - что дочь вы назвали миссис Грейнджер.
- Эдит Скьютон, - отвечал майор, снова останавливаясь и высверливая тростью в земле ямку, долженствующую изображать Эдит, - вышла замуж (восемнадцати лет) за Грейнджера из нашего полка. - Майор изобразил его в виде второй ямки. - Грейнджер, сэр, - продолжал майор, постукивая тростью по второму воображаемому портрету и выразительно покачивая головой, - был нашим полковником; чертовски красивый молодец, сэр, сорока одного года. Он умер, сэр, на втором году супружеской жизни.
Майор несколько раз проткнул тростью изображение усопшего Грейнджера и продолжал путь, держа трость на плече.
- Давно это было? - осведомился мистер Домби, снова останавливаясь.
- Эдит Грейнджер, сэр, - отвечал майор, закрывая один глаз, склоняя голову к плечу, переложив трость в левую руку, а правой разглаживая брыжи, Эдит Грейнджер в настоящее время под тридцать лет. И, черт побери, сэр, сказал майор, снова водружая трость на плечо и продолжая путь, - это бесподобная женщина.