- Да, сэр, - сказал майор. - Был мальчик. Мистер Домби уставился в землю, и лицо его омрачилось.
- Который утонул, сэр, - продолжал майор, - когда ему было лет пять.
- Вот как! - сказал мистер Домби, поднимая голову.
- Опрокинулась лодка, в которую няньке незачем было его сажать, сказал майор. - Такова его история. Эдит Грейнджер - все еще Эдит Грейнджер; но будь непреклонный старый Джой В., сэр, чуть-чуть помоложе и побогаче, это создание носило бы фамилию Бегсток.
Майор тряхнул плечами и щеками, захохотал и, произнося эти слова, был больше, чем когда бы то ни было, похож на перекормленного Мефистофеля.
- В том случае, полагаю, если бы леди не возражала? - холодно заметил мистер Домби.
- Ей-богу, сэр, - сказал майор. - Бегстоки не ведают такого рода препятствий. Однако справедливость требует отметить, что Эдит могла бы уже раз двадцать выйти замуж, не будь она горда, сэр, - да, горда!
Мнение о ней мистера Домби, если судить по его лицу, не изменилось от этого к худшему.
- В конце концов это великое достоинство, - сказал майор. - Клянусь богом, это высокое достоинство! Домби! Вы сами горды, и ваш друг, старый Джо, уважает вас за это, сэр.
Воздав характеру своего спутника хвалу, которая, казалось, была у него исторгнута силой обстоятельств и неумолимым течением беседы, майор оборвал разговор и пустился в общие рассуждения на тему о том, сколь был он любим и обожаем прекрасными женщинами и ослепительными созданиями.
Через день мистер Домби и майор встретили почтенную миссис Скьютон с дочерью в Галерее минеральных вод; на следующий день они снова их встретили невдалеке от того места, где повстречались в первый раз. После того как они встречались таким образом раза три-четыре, простая вежливость по отношению к старым знакомым требовала, чтобы майор навестил их вечером. Первоначально у мистера Домби не было желания делать визиты, но когда майор заявил о своем намерении, мистер Домби заметил, что с удовольствием будет его сопровождать. Посему перед обедом майор приказал туземцу отправиться к обеим леди, передать привет от него и мистера Домби и сказать, что вечером они будут иметь честь навестить их, если леди будут одни. В ответ на это туземец принес очень маленькую записку, распространявшую очень сильный запах духов, писанную рукою почтенной миссис Скьютон майору Бегстоку и кратко сообщавшую: "Вы - гадкий медведь, и я была бы не прочь отказать вам в прошении, но если вы действительно будете вести себя очень хорошо, - это было подчеркнуто, можете прийти. Привет от меня (Эдит присоединяет и свой привет) мистеру Домби".
Почтенная миссис Скьютон и ее дочь, миссис Грейнджер, занимали в Лемингтоне квартиру довольно фешенебельную и дорогую, но оставлявшую желать лучшего в смысле размера и удобств: когда почтенная миссис Скьютон ложилась в постель, ноги ее оказывались в окне, а голова - в камине, а служанка почтенной миссис Скьютон ютилась в каком-то чулане позади гостиной, таком крохотном, что принуждена была вползать в него и выползать, словно прелестная змейка, дабы не выставлять напоказ все его содержимое, Уитерс, изнуренный паж, спал в другом доме, под самой крышей соседней молочной, а кресло на колесах - камень этого юного Сизифа - ночевало в сарае той же молочной, где принадлежащие этому заведению куры несли свежие яйца и ночью располагались на сломанной двуколке, несомненно убежденные в том, что она выросла здесь и является чем-то вроде дерева.
Мистер Домби и майор застали миссис Скьютон в позе Клеопатры среди диванных подушек, в очень воздушном одеянии, разумеется, отнюдь не похожую на шекспировскую Клеопатру, которая с годами не увядала *. Поднимаясь по лестнице, они слышали звуки арфы, но эти звуки оборвались, когда доложили об их приходе, и теперь Эдит стояла возле арфы, более прекрасная и высокомерная, чем когда-либо. Отличительною чертою этой леди было то, что ее красота бросалась в глаза и утверждала себя без всяких усилий и вопреки ее воле. Леди знала, что она красива; иначе и быть не могло; но, в гордыне своей, как будто относилась к этому пренебрежительно.
Почитала ли она дешевыми те чары, какие могли вызвать лишь восторг, не имевший в ее глазах никакого значения, или же такое поведение помогало ей повысить их цену в глазах поклонников, - те, кто их ценил, редко об этом задумывались.
- Надеюсь, миссис Грейнджер, - сказал мистер Домби, подходя к ней, - не мы повинны в том, что вы перестали играть?
- Вы? О нет!
- Почему же ты в таком случае не продолжаешь, дорогая Эдит? промолвила Клеопатра.
- Я перестала играть так же, как и начала... так мне захотелось.
Полное равнодушие, с каким это было сказано, - равнодушие, ничего общего не имеющее с вялостью или бесчувственностью, ибо оно было отмечено горделивым умыслом, - великолепно оттенялось той небрежностью, с какою она провела рукой по струнам и отошла в другой конец комнаты.
- Знаете ли, мистер Домби, - сказала ее томная мать, играя ручным экраном, - иногда милая моя Элит не совсем согласна со мною...
- А разве не всегда, мама? - заметила Эдит.
- О нет, милочка! Фи, фи, это разбило бы мне сердце, - возразила мать, пытаясь прикоснуться к ней ручным экраном, каковой попытке Эдит ие пошла навстречу. - Моя милая Эдит не согласна со мной по вопросу об этих строгих правилах хорошего тона, которые соблюдаются в мелочах. Почему мы не бываем более непосредственны? Ах, боже мой! В душе у нас заложены томления, порывы и безотчетные волнения, которые так очаровательны, так почему мы не бываем более непосредственны?
Мистер Домби сказал, что это весьма справедливое наблюдение, весьма справедливое.
- Пожалуй, мы бы могли быть более непосредственны, если бы постарались, - сказала миссис Скьютон.
Мистер Домби считал это возможным.
- Черт возьми, как бы не так, сударыня, - сказал майор. - Этого мы не можем себе позволить. Поскольку мир не населен Дж. Б. - непреклонными и прямодушными старыми Джо, сударыня, копчеными селедками с икрой, сэр, - мы этого не можем себе позволить. Это недопустимо.
- Злой язычник! - воскликнула миссис Скьютон. - Умолкните!
- Клеопатра повелевает, - отозвался майор, посылая воздушный поцелуй, и Антоний Бегсток повинуется!
- Этому человеку чужда всякая чувствительность! - сказала миссис Скьютон, жестокосердно поднимая ручной экран, дабы заслониться от майора. Всякое сострадание! А можно ли жить без сострадания? Есть ли что-нибудь более очаровательное? Без этого солнечного луча, озаряющего нашу холодную, холодную землю, - продолжала миссис Скьютон, оправляя кружевную накидку и самодовольно наблюдая, какое впечатление производит ее обнаженная худая рука, - как могли бы мы выносить эту землю? Одним словом, сухой вы человек, - глянула она из-за экрана на майора, - я бы хотела, чтобы мой мир был весь - сердце; а вера - так очаровательна, что я не позволю вам смущать ее, слышите?
Майор отвечал, что со стороны Клеопатры жестоко требовать, чтобы весь мир был сердцем, и в то же время присваивать себе сердца всего мира. Это заставило Клеопатру напомнить ему, что лесть ей несносна, и если он дерзнет еще раз заговорить с ней в таком тоне, она безусловно прогонит его домой.
В это время Уитерс Изнуренный подал чай, а мистер Домби снова обратился к Эдит.
- По-видимому, общества здесь почти нет? - сказал мистер Домби свойственным ему величественным, джентльменским тоном.
- Да, кажется. Мы никого не видим.
- Ах, в самом деле, - откликнулась со своего ложа миссис Скьютон, - в настоящее время здесь нет людей, с которыми нам хотелось бы встречаться.
- Им не хватает сердца, - с улыбкой сказала Эдит. Сумеречная улыбка: так странно сочетались в ней свет и мрак.
- Как видите, милая Эдит посмеивается надо мной! - сказала мать, покачивая головой, которая иной раз покачивалась непроизвольно, словно параличное дрожанье возникало время от времени, протестуя против вспыхивающих бриллиантов. - Злюка!
- Если не ошибаюсь, вы бывали здесь раньше? - спросил мистер Домби. Он по-прежнему обращался к Эдит.
- О, не раз. Кажется, мы бывали всюду.
- Красивые места!
- Да, должно быть. Все так говорят.
- Твой кузен Финикс в восторге от них, Эдит, - вставила мать со своего ложа.
Дочь слегка повернула изящную головку и, чуть-чуть приподняв брови, словно с кузеном Финиксом следовало считаться меньше, чем с кем бы то ни было из смертных, снова перевела взгляд на мистера Домби.
- Мне надоели эти окрестности - надеюсь, к чести для моего вкуса, сказала она.
- Пожалуй, у вас есть для этого основания, сударыня, - ответил он, посматривая на висевшие и разбросанные вокруг рисунки, в которых он узнал окрестные пейзажи, - если эти прекрасные зарисовки сделаны вами.
Красавица ничего ему не ответила и сидела, сохраняя вид поразительно надменный.
- Я не ошибся? - спросил мистер Домби. - Их рисовали вы?
- Да.
- И вы играете, как я уже знаю.
- Да.