Несколько раз она обращала внимание на одного человека, который с раннего утра принимался за работу, и подле него часто сидела девушка приблизительно одних лет с Флоренс. Он был очень беден и не имел, казалось, определенных занятий; во время отлива он бродил по берегу реки, отыскивая в иле какие-то обломки; иногда возделывал жалкий клочок земли перед своим коттеджем; иногда старался починить свою утлую старую лодку или, случалось, исполнял какую-нибудь работу для соседа. Но над чем бы ни трудился этот человек, девушка никогда не работала и сидела около него, безучастная, унылая и праздная.
Флоренс часто хотелось заговорить с этим человеком, однако она не решалась, так как он никогда не обращался к ней. Но как-то утром она случайно встретилась с ним, пройдя среди подстриженных ив по боковой тропинке, выходившей на каменистую площадку между его домом и рекой, где он стоял у костра, который развел, чтобы просмолить старую лодку, лежавшую тут же и перевернутую вверх дном; услышав ее шаги, он поднял голову и пожелал ей доброго утра.
- Здравствуйте, - подойдя ближе, сказала Флоренс. - Рано вы принялись за работу.
- Я бы рад был приниматься за работу еще раньше, мисс, будь только у меня работа.
- Разве так трудно ее получить? - спросила Флоренс.
- Для меня трудно, - ответил тот.
Флоренс посмотрела на девушку, которая сидела, опершись локтями о колени и подбородком на руки, и спросила:
- Эта ваша дочь?
Он быстро поднял голову, с просиявшим лицом повернулся к девушке, кивнул ей и ответил утвердительно. Флоренс тоже повернулась к ней и ласково поздоровалась; девушка в ответ пробормотала что-то, неприветливо и хмуро.
- Она тоже нуждается в работе? - спросила Флоренс.
Человек покачал головой.
- Нет, мисс, - сказал он, - я работаю на обоих.
- Значит, вас только двое? - осведомилась Флоренс.
- Нас только двое, - отозвался он. - Вот уже десять лет, как умерла ее мать. Марта! (Он снова поднял голову и свистнул ей.) Не хочешь ли поговорить с этой красивой молодой леди?
Девушка нетерпеливо пожала узкими плечами и отвернулась. Некрасивая, уродливо сложенная, дурного права, оборванная, грязная - но любимая! Да! Флоренс
Это угадала по взгляду отца, обращенному на нее, и она знала, чей взгляд ничего общего не имеет с этим.
- Бедная моя девочка! Боюсь, что сегодня ей хуже, - сказал отец, отрываясь от работы и глядя на свою некрасивую дочь с состраданием, грубоватым и потому особенно трогательным.
- Значит, она больна? - спросила Флоренс. Он глубоко вздохнул.
- Вряд ли за пять лет моя Марта была совсем здорова хотя бы пять дней, - ответил он, все еще не спуская с нее глаз.
- Эх, больше чем за пять лет, Джон, - сказал сосед, который подошел помочь ему чинить лодку.
- Ты думаешь - больше? - отозвался тот, сдвигая на затылок поношенную шляпу и проводя рукой по лбу. - Все может быть. Кажется, будто прошло много-много лет.
- И с каждым годом, - продолжал сосед, - ты все больше и больше ее балуешь и потакаешь ей, Джон, покуда она не станет в тягость и себе и другим.
- Не мне, - возразил ее отец, снова принимаясь за работу. - Только не мне.
Флоренс поняла - кто мог понять лучше, чем она? - как правдивы были его слова. Она подошла к нему ближе и рада была бы пожать его мозолистую руку и поблагодарить за доброту к жалкому созданию, на которое он смотрел иными глазами, чем все остальные.
- Кто же, если не я, побаловал бы мою бедную девочку, уж коли называть это баловством?
- Это так! - воскликнул сосед. - Но все же не надо хватать через край, Джон! А ты что делаешь? Ты отнимаешь у себя, чтобы отдать ей. Из-за нее ты связываешь себя по рукам и по ногам. Ты влачишь жалкое существование из-за нее. А ей какое до этого дело? Уж не думаешь ли ты, что она это хоть сколько-нибудь ценит?
Отец снова поднял голову и свистнул. Марта ответила тем же нетерпеливым подергиванием узких плеч; а он был счастлив и доволен.
- Только ради этого, мисс, - сказал сосед с улыбкой, в которой было больше затаенной симпатии, чем в его словах, - только ради того, чтобы видеть это, он никогда не отпускает ее от себя.
- Потому что настанет день, и он давно уже приближается, - заметил тот, низко склоняясь над своей работой, - когда даже для того, чтобы увидеть, как у моего несчастного ребенка дрожит палец или развеваются волосы, пришлось бы воскрешать мертвую.
Флоренс потихоньку положила возле него немного денег на старую лодку и ушла.
И теперь Флоренс начала думать о том, что, если бы она заболела, зачахла, как ее милый брат, узнал ли бы тогда отец, как она его любила; стала ли бы она ему дороже; подошел бы он к постели, где лежит она, слабая, с потускневшими глазами, заключил бы ее в свои объятия и зачеркнул прошлое? Мог бы он при изменившихся обстоятельствах простить ей то, что она не умела открыть ему свое детское сердце, простить так, чтобы она без труда могла поведать, с каким чувством вышла в ту ночь из его комнаты, что хотела ему сказать, если бы на это у нее хватило храбрости, и как старалась она впоследствии открыть тот путь, которого так и не нашла в детстве?
Да, - думала она, - если бы она умирала, он бы смягчился. Она думала о том, что, если бы лежала она, спокойно и не борясь со смертью, на постели, овеянной воспоминаниями об их любимом мальчике, он был бы растроган и сказал бы ей: "Милая Флоренс, живи для меня, и мы будем любить друг друга, как могли бы любить, и будем счастливы, как могли быть счастливы все эти годы!" Если бы услышала она эти слова и заключила его в свои объятия, она, казалось ей, ответила бы с улыбкой: "Слишком, поздно, но знаю одно: это было бы для меня самым большим счастьем, милый папа!" - и ушла бы от него с благословением на устах.
В результате таких размышлений золотая вода на стене, памятная Флоренс, представлялась потоком, стремящимся к покою, в страну, где близкие, ушедшие ранее, ждут ее, взявшись за руки; и часто, глядя на темную реку, журчавшую у ее ног, она думала с боязливым недоумением - но не с ужасом - о той реке, о которой так часто говорил ей брат, реке, которая его уносила.
Отец и его больная дочь были еще свежи в памяти Флоренс, когда, примерно через неделю после этой встречи, сэр Барнет и его супруга задумали как-то днем прогуляться по проселочным дорогам и предложили Флоренс пойти с ними. Флоренс охотно согласилась, и леди Скетлс, разумеется, выгнала на прогулку юного Барнета. Ибо ничто так не восхищало леди Скетлс, как созерцание старшего ее сына рука об руку с Флоренс.
Барнет, пожалуй, придерживался противоположной точки зрения и в таких случаях частенько выражал свое мнение вслух - впрочем, неопределенно, намекая на "каких-то девчонок". Но так как нелегко было смутить кроткий нрав Флоренс, обычно она через несколько минут примиряла юного джентльмена с его судьбой; они дружески продолжали прогулку, а леди Скетлс и сэр Барнет следовали за ними, весьма довольные и ублаготворенные.
В таком порядке шествовали они в упомянутый день, и Флоренс почти удалось заглушить сетования Скетлса-младшего на его участь, когда мимо проехал джентльмен верхом, посмотрел на них пристально, затем остановил лошадь, повернул ее и поехал им навстречу, держа в руке шляпу.
Джентльмен с особым вниманием посмотрел на Флоренс; когда же он вернулся и маленькое общество остановилось, он поклонился ей, а затем уже приветствовал сэра Барнета и его супругу. Флоренс не могла припомнить, видела ли она его когда-нибудь, но вот он приблизился, и она невольно вздрогнула и отшатнулась.
- Уверяю вас, лошадь у меня смирная, - сказал джентльмен.
Но не лошадь, а что-то в самом джентльмене - Флоренс не могла бы определить, что именно, - заставило ее отшатнуться, словно ее укололи.
- Кажется, я имею честь говорить с мисс Домби? - сказал джентльмен с самой вкрадчивой улыбкой. Когда Флоренс наклонила голову, он добавил:
- Моя фамилия Каркер. Вряд ли я могу надеяться, что мисс Домби помнит меня не только по фамилии.
Флоренс, чувствуя странный озноб, хотя день был жаркий, представила его своему хозяину и хозяйке, которые приняли его очень любезно.
- Тысячу раз прошу прощения! - сказал мистер Каркер. - Но дело в том, что завтра утром я еду к мистеру Домби, в Лемингтон, и если мисс Домби пожелает доверить мне какое-нибудь поручение, нужно ли говорить, как буду я счастлив?
Сэр Барнет, тотчас сообразив, что Флоренс захочет написать письмо отцу, предложил вернуться домой и просил мистера Каркера зайти к ним и пообедать прямо в костюме для верховой езды. К несчастью, мистер Каркер был уже приглашен на обед, но если мисс Домби пожелает послать письмо, ничто не доставит ему большего удовольствия, чем проводить их домой и, в качестве верного ее раба, ждать, сколько ей будет угодно. Когда он говорил это с самой широкой своей улыбкой и наклонялся к ней очень близко, поглаживая шею своей лошади, Флоренс, встретив его взгляд, скорее угадала, чем услышала, как он сказал: "О корабле нет никаких известий!"
Смущенная, испуганная, пятясь от него и, в сущности, не зная, сказал ли он эти слова, ибо как будто он их не произносил, но каким-то удивительным образом показал в своей улыбке, Флоренс слабым голосом ответила, что очень ему признательна, но писать не будет; ей не о чем писать.
- Может быть, что-нибудь передать, мисс Домби? - спросил, сверкнув зубами, человек.
- Ничего, - сказала Флоренс, - ничего, только нежный привет от меня...
Как ни была взволнована Флоренс, она бросила на него умоляющий и красноречивый взгляд, который заклинал его пощадить ее, если ему известно, а ему это было известно, - что всякое поручение от нее к отцу - дело необычное, и тем более - такое поручение. Мистер Каркер улыбнулся, отвесил низкий поклон и, выслушав просьбу сэра Барнета передать привет от него самого и леди Скетлс, распрощался и уехал, произведя благоприятное впечатление на эту достойную чету. Тогда у Флоренс начался такой озноб, что сэр Барнет, вспомнив распространенное поверье, предположил, что кто-то прошел по ее могиле. Мистер Каркер, сворачивая в тот момент за угол, оглянулся, поклонился и скрылся из виду, словно ехал с этой целью прямо на кладбище.
ГЛАВА XXV