- Нет, приятель, - ответил капитан. - Ничего.
- Дело, знаете ли, в том, - хихикнув, сказал мистер Тутс, - что я чахну. Можете говорить об этом не стесняясь. Мне... мне это будет приятно. Я так исхудал, что Берджес и Кo заново сняли с меня мерку. Для меня это счастье. Я... я этому рад. Если бы это от меня зависело, я бы... я бы с большим удовольствием покатился под гору. Я всего-навсего скотина, да будет вам известно, капитан Джилс, скотина, которая пасется на поверхности земли.
Чем больше распространялся на эту тему мистер Тутс, тем больше угнетала капитана его собственная тайна и тем пристальнее смотрел он на собеседника. Пребывая в замешательстве и желая избавиться от мистера Тутса, капитан имел такой испуганный и странный вид, что вряд ли мог прийти в большее смущение, даже если бы вел разговор с привидением.
- Но вот что я хотел сказать, капитан Джилс, - продолжал мистер Тутс, сегодня рано утром я очутился в этих краях... по правде сказать, я хотел позавтракать с вами. Что касается сна, то я, знаете ли, совсем перестал теперь спать. Я все равно что ночной сторож, с той только разницей, что мне не платят жалованья, а у сторожа нет ничего тяжелого на душе.
- Валяйте дальше, приятель, - предостерегающим тоном сказал капитан.
- Правильно, капитан Джилс, - сказал мистер Тутс. - Совершенно верно! Очутившись в этих краях рано утром (примерно с час тому назад) и увидев, что дверь заперта...
- Как! Значит, это вы, братец, вертелись под дверью? - осведомился капитан.
- Ничуть не бывало, капитан Джилс, - ответил мистер Тутс. - Я здесь ни на секунду не останавливался. Я думал, что вас нет дома. Но один человек сказал... Кстати, капитан Джилс, ведь у вас в доме нет собаки?
Капитан покачал головой.
- Ну, конечно, - подтвердил мистер Тутс, - я так и сказал. Я знал, что у вас ее нет. Дело в том, капитан Джилс, что речь идет о собаке, принадлежащей... Простите. Об этом запрещено упоминать.
Капитан таращил глаза на мистера Тутса, пока тот не показался ему чуть ли не вдвое больше, чем был на самом деле; и снова на лбу у капитана выступил пот. когда он подумал о том, что Диоген, быть может, вздумает спуститься вниз и присоединиться к компании в гостиной.
- Этот человек, - продолжал мистер Тутс, - сказал, что он слышал собачий лай в лавке, а я знал, что этого быть не может, и так ему и заявил. Но он остался при своем убеждении, как будто видел собаку собственными глазами.
- Что это за человек, приятель? - осведомился капитан.
- Вот в том-то и дело, капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, проявляя еще большее волнение. - Не мне говорить о том, что могло случиться и чего не могло случиться. Право же, я не знаю. Я чего-то не понимаю, и мне кажется, что-то у меня не в порядке - короче говоря, голова у меня не совсем в порядке.
Капитан в знак согласия кивнул головой.
- Но когда мы отошли от двери, - продолжал мистер Тутс, - этот человек заявил, будто вы знаете, что может случиться при данных обстоятельствах, слово "может" он произнес весьма выразительно, - и что, если вас попросит о том, чтобы вы подготовились, вы, конечно, подготовитесь.
- Что это за человек, приятель? - повторил капитан.
- Право же, капитан Джилс, я не знаю, что это за человек, - ответил мистер Тутс. - Я понятия об этом не имею. Но, подойдя к двери, я увидел, что он здесь стоит. А он спросил, вернусь ли я сюда еще раз. Я ответил утвердительно, и он спросил, знаю ли я вас. Я сказал - да, я имею честь быть с вами знакомым, вы удостоили меня этой чести после моих просьб. Тогда он сказал: в таком случае не сообщу ли я вам то, что я уже сообщил о данных обстоятельствах, и о том, чтобы вы подготовились, и, как только мы с вами увидимся, не попрошу ли я вас завернуть за угол и зайти хотя бы на одну минутку к маклеру Броли по очень важному делу? И вот что я вам скажу, капитан Джилс: неизвестно, какое это дело, но я убежден, что оно очень важное, и если вы не прочь пойти сейчас, я здесь подожду вашего возвращения.
Капитан, который боялся, что как-нибудь скомпрометирует Флоренс, если откажется идти, и в то же время страшился оставить мистера Тутса одного в доме, где он может случайно открыть тайну, пришел в смятение, не укрывшееся даже от мистера Тутса. Но этот молодой джентльмен, полагая, что его друг-моряк просто-напросто готовится к предстоящему свиданию, был вполне удовлетворен и, хихикая, припоминал собственное свое благоразумное поведение.
Наконец капитан, выбирая из двух зол меньшее, решил забежать к маклеру Броди, а предварительно запереть дверь, ведущую наверх, и ключ положить к себе в карман.
- Уж вы простите, что я это сделал, приятель, - не без стыда и смущения сказал капитан мистеру Тутс.
- Капитан Джилс, - ответил мистер Тутс, - что бы вы ни сделали, я всем останусь доволен.
Капитан искрение поблагодарил его и, обещав вернуться не позже чем через пять минут, отправился разыскивать человека, доверившего мистеру Тутсу это таинственное поручение. Бедняга мистер Тутс, предоставленный самому себе, лег на диван, отнюдь не подозревая, кто покоился здесь совсем недавно, и, глядя на окно под самым потолком и предаваясь мечтам о мисс Домби, потерял представление о времени и пространстве.
Для него это было к лучшему, ибо, хотя капитан отсутствовал недолго, но все-таки гораздо дольше, чем предполагал. Вернулся он очень бледный и в сильном волнении, и даже похоже было на то, что он всплакнул. Казалось, он утратил дар речи и обрел его вновь лишь вслед за тем, как наведался в буфет и хлебнул рому из четырехугольной бутылки, после чего испустил глубокий вздох и сел на стул, прикрывая лицо рукой.
- Капитан Джилс, - участливо сказал мистер Тутс, - я верю и надеюсь, что ничего плохого не случилось.
- Благодарю вас, приятель, ровно ничего, - ответил капитан. - Как раз наоборот.
- Вы как будто чем-то ошеломлены, капитан Джилс, - заметил мистер Тутс.
- Что и говорить, приятель, меня захватили врасплох, - согласился капитан. - Верно.
- Не могу ли я чем-нибудь помочь, капитан Джилс? - осведомился мистер Тутс. - В таком случае, располагайте мною.
Капитан отнял руку от лица, посмотрел на мистера Тутса с какою-то странной жалостью и сочувствием, взял его за руку и крепко ее пожал.
- Нет, благодарю вас, ничем не можете, - сказал капитан. - Но вы оказали бы мне услугу, если бы распрощались сейчас со мной. Мне кажется, братец, - он снова пожал ему руку, - вы чудеснейший парень в мире после Уольра, хотя и в другом роде, чем он.
- Честное слово, капитан Джилс, - отозвался мистер Тутс, предварительно похлопав капитана по руке, а затем пожав ее вторично, - я в восторге от вашего доброго мнения обо мне. Благодарю вас.
- Держитесь крепче и не падайте духом, - сказал капитан, поглаживая его по спине. - Велика беда! На свете много хорошеньких девушек.
- Не для меня, капитан Джилс, - торжественно ответил мистер Тутс. - Не для меня, уверяю вас! Чувства мои по отношению к мисс Домби столь неописуемы, что мое сердце превратилось в необитаемый остров, на котором живет она одна. Я худею с каждым днем и горжусь этим. Если бы вы посмотрели на мои ноги, когда я снимаю башмаки, вы бы поняли, что такое любовь без взаимности. Мне прописали хинин, но я не принимаю, потому что вовсе не хочу укреплять свое здоровье. Да, не хочу. Впрочем, об этом запрещено упоминать. До свидания, капитан Джилс!
Капитан Катль, сердечно ответив на прощальное приветствие мистера Тутса, запер за ним дверь, покачал головой с тою же странной жалостью и сочувствием, с какими смотрел на него раньше, и пошел наверх узнать, не нуждается ли Флоренс в его услугах.
Когда капитан поднимался по лестнице, выражение его лица совершенно изменилось. Он вытирал глаза платком, он полировал рукавом переносицу так же, как делал это утром, но выражение его лица резко изменилось. Он казался то чрезвычайно счастливым, то печальным, но какая-то глубокая серьезность, разлитая во всех его чертах, была совершенно ему несвойственна и очень его красила, как будто его лицо подверглось некоему очистительному процессу.
Раза два или три он тихонько постучал своим крючком в дверь Флоренс, но, не получив никакого ответа, осмелился сначала заглянуть, а потом войти в комнату; быть может, он отважился на этот последний шаг благодаря тому, что был встречен, как старый знакомый, Диогеном, который, растянувшись на полу возле кровати, завилял хвостом и, не потрудившись встать, посмотрел, моргая, на капитана.
Она спала тяжелым сном и во сне стонала. А капитан Катль, поистине благоговея перед ее юностью, красотой и скорбью, поправил ей подушку, разгладил сбившийся плащ, которым она была прикрыта, плотнее задернул занавески, чтобы она хорошенько выспалась, и, на цыпочках выйдя из комнаты, стал караулить на лестнице. Все движения его и походка стали такими же легкими, как у самой Флоренс.
В этом сложном мире долго еще останется неразрешенным вопрос, что есть наилучшее доказательство благости всемогущего - нежные ли пальцы, созданные для сочувственного, ласкового прикосновения и для утоления боли и горя, или грубая, жесткая рука, рука капитана Катля, которую сердце в один миг может направить и смягчить.
Флоренс спала на своем ложе, забыв о своей бесприютности и сиротстве, а капитан Катль сторожил на лестнице. Всхлипывание или особенно громкий стон по временам заставляли его подойти к двери, но постепенно сон ее стал спокойнее, и вахта капитана протекала мирно.
ГЛАВА XLIX
Мичман делает открытие
Флоренс долго не просыпалась. День разгорался, день угасал, а она, потрясенная телесно и душевно, по-прежнему спала, не сознавая, что лежит на чужой кровати, что на улице шум и суета и свет сияет за занавешенным окном. Полное забвение того, что произошло в родном доме, переставшем для нее существовать, не могло быть дано даже глубоким сном, который был вызван крайним утомлением. Какое-то смутное и горестное воспоминание об этом, тревожно дремлющее, но не засыпающее, вторгалось в ее покой. Тупая скорбь, подобно приглушенному ощущению боли, не покидала ее ни на минуту, и бледная ее щека орошалась слезами чаще, чем хотелось бы это видеть преданному капитану, который время от времени потихоньку просовывал голову в полуоткрытую дверь.
Солнце стояло низко на западе и, выглядывая из-за красноватой дымки, пронизывало лучами бойницы и резные украшения на шпицах городских церквей, словно втыкая в них золотые стрелы. Оно сияло вдали, пересекая реку с ее плоскими берегами огненной полосой, и озаряло паруса судов на море, а если смотреть на него с тихих кладбищ, расположенных на холмах за городом, оно окутывало дали заревом, которое как бы соединяло землю и небо, заливая их ярким румянцем. Солнце стояло низко на западе, когда Флоренс, подняв отяжелевшие веки, лежала, глядя бессознательно и безучастно па незнакомые стены и столь же равнодушно прислушиваясь к уличному шуму. Но вдруг она вскочила с постели, удивленно и растерянно осмотрелась вокруг и вспомнила все.
- Красавица моя! - сказал капитан, постучав в дверь. - Как дела?
- Дорогой друг! - воскликнула Флоренс, бросившись ему навстречу. - Это вы?
Капитан так возгордился, услышав этот титул, и так был восхищен ее просиявшим от радости лицом, когда она его увидела, что вместо ответа поцеловал крючок, без слов выражая свое удовольствие.
- Как дела, мой светлый алмаз? - осведомился капитан.
- Должно быть, я очень долго спала, - сказала Флоренс. - Когда я пришла сюда? Вчера?