- Отправился разыскивать меня, добрый, славный старик, - сказал Уолтер, - а вам ни разу не написал! Но почему? Вот здесь, в этом письме, которое вы передали мне, - он достал из кармана пакет, вскрытый в присутствии мудрого Бансби, - он говорит, что вы можете почитать его умершим, если ни разу не услышите о нем до того дня, как вскроете этот пакет. Сохрани нас бог от такого несчастья! Но, ведь вы бы услыхали о нем, даже если бы он и в самом деле умер! Конечно, кто-нибудь написал бы вам по его просьбе, если бы он сам не мог этого сделать, и сообщил бы: "Такого-то числа умер в моем доме", или "у меня на руках", или еще что-нибудь в этом роде "мистер Соломон Джилс из Лондона, который просил передать вам свой последний привет и последние свои пожелания".
На капитана, который доселе никогда еще не достигал таких высот умозаключений, произвела огромное впечатление открывшаяся перед ним широкая перспектива, и он ответил, глубокомысленно покачивая головой:
- Хорошо сказано, мой мальчик, хорошо сказано!
- Вот о чем я думал, - впрочем, о многом я думал в эту бессонную ночь, - краснея, сказал Уолтер - и я твердо верю, капитан Катль, что мой дядя Соль (да благословит его бог!) жив и вернется к нам. Я не очень удивляюсь тому, что он уехал! Не говоря уже об этом тяготении ко всему чудесному, которое всегда было ему свойственно, и о горячей его любви ко мне, перед которой все в его жизни отступало на задний план, - а ведь никто не знает этого лучше, чем я, нашедший в нем самого доброго отца (голос Уолтера стал невнятным и хриплым, и он отвернулся, глядя куда-то вдоль улицы), - так вот, не говоря уже обо всем этом, мне часто приходилось читать и слышать о том, как люди, у которых близкий и дорогой им родственник потерпел кораблекрушение, переселялись в такие места на берегу моря, куда вести о пропавшем судне могли дойти хотя бы на час или на два часа раньше, а иногда они даже совершали весь рейс до места назначения судна, словно это путешествие могло доставить им какие-нибудь сведения. Мне кажется, я бы и сам так сделал, и, быть может, даже скорее, чем многие другие. Но почему дядя не написал вам, хотя он несомненно собирался написать, или как мог он умереть где-то на чужбине, а вы об этом не узнали, - я решительно не понимаю!
Капитан Катль, покачивая головой, заметил, что даже Джек Бансби этого не понимал, а ведь он-то мог высказать хорошо оснащенное мнение.
- Будь мой дядя легкомысленным юношей, которого веселая компания вздумала бы заманить в какой-нибудь трактир, чтобы там расправиться с ним и завладеть находящимися при нем деньгами, - сказал Уолтер, - или будь он бесшабашным матросом, сошедшим на берег с жалованием за два-три месяца в кармане, я бы мог допустить, что он исчез. Но я не могу этому поверить, зная, каков он был... и каков он есть, надеюсь.
- Уольр, мой мальчик, как же это ты в таком случае объясняешь? осведомился капитан, глядя на нею пристально и пребывая в глубоком раздумье.
- Капитан Катль, - ответил Уолтер, - я не знаю, чем это объяснить. Должно быть, он ни разу не написал. Ведь это не подлежит сомнению?
- Если бы Соль Джилс что-нибудь написал, мой мальчик, то где же его депеша? - осведомился капитан, приводя веский довод.
- Допустим, он дал кому-нибудь поручение, - сказал Уолтер, - а тот забыл о письме, или выбросил по небрежности, или потерял. Даже такая догадка кажется мне более вероятной, чем то - другое предположение. Короче говоря, капитан Катль, я не в силах обсуждать другое предположение, не могу и не хочу этого.
- Это надежда, Уольр, - глубокомысленна заметил капитан, - надежда! Это она тебя воодушевляет. Надежда - это буй, а чтобы найти это место, перелистай свою "Певчую птичку" *, раздел чувствительных песен: но знаешь ли, мой мальчик, надежда, как и всякий другой буй, только плавает на одном месте, а направить ее никуда нельзя. Кроме изображения надежды на носу корабля есть еще якорь, - продолжал капитан, - но какой толк от якоря, если я не нахожу дна, чтобы бросить его?
Капитан Катль произнес эту речь не столько от своего собственного имени, сколько от лица разумного, рассудительного гражданина, который обязан уделить крупицу своей мудрости неопытному юнцу. Но при этом лицо его сияло, озаренное новой надеждой, которой он заразился от Уолтера, и в заключение он весьма кстати похлопал его по спине и с энтузиазмом воскликнул:
- Ура, мой мальчик! Я разделяю твое мнение. Уолтер ответил ему веселым смехом и сказал:
- Еще одно слово о дяде, капитан Катль. Я думаю, быть не может, что он послал письмо обычным Порядком - через почтовую контору или с почтовым пароходом. Понимаете?..
- Да, да, мой мальчик, - одобрительно сказал капитан.
- И вы не могли прозевать письмо. Не так ли?
- Уольр, - сказал капитан, тщетно стараясь принять суровый вид, - разве я не был начеку в ожидании вестей от человека науки, старого Соля Джилса, твоего дяди, разве я не был начеку день и ночь с той поры, как его потерял? Разве не было у меня тяжело на сердце, и разве я не поджидал все время и его и тебя? Во сне и наяву разве не стоял я на своем посту и разве унизился бы до того, чтобы его покинуть, пока этот Мичман еще дел и невредим?
- О да, капитан Катль! - воскликнул Уолтер, схватив его за руку. Знаю! - И знаю также, сколько преданности и искренности во всем, что вы говорите и чувствуете. Я в этом уверен. А вы не сомневайтесь в моей уверенности так же, как и в том, что я переступил через порог этой двери и снова держу в своей руке эту честную руку. Ведь вы не сомневаетесь?
- Нет, нет, Уольр, - ответил капитан с сияющей физиономией.
- Больше я не рискую делать никаких предположений, - сказал Уолтер, горячо пожимая жесткую руку капитана, который в свою очередь с не меньшей охотой пожал ему руку. - Добавлю только одно, капитан Катль: боже меня сохрани, чтобы я прикоснулся к имуществу моего дяди! Все, что он здесь оставил, находится на попечении честнейшего из всех управляющих и лучшего из всех людей, и если этого человека зовут не Катль, то, значит, нет у него имени. А теперь, лучший из друзей, поговорим о... мисс Домби.
Что-то изменилось в манере Уолтера, прежде чем он вымолвил эти два слова; а когда он их произнес, доверчивость и бодрость как будто покинули его.
- Я полагал, прежде чем мисс Домби остановила меня вчера вечером, когда я заговорил об ее отце... вы помните, как было дело? - начал Уолтер.
Капитан прекрасно это помнил и кивнул головой.
- Да, прежде я полагал, - продолжал Уолтер, - что на нас лежит тяжелая обязанность убедить ее, чтобы она вступила в общение со своими друзьями и вернулась домой.
Капитан слабым голосом пробормотал: "Стоп!", или "Держись крепче!", или еще что-то подходящее к случаю; но вследствие величайшего смятения, вызванного подобным сообщением, голос у него был такой слабый, что можно было только строить догадки.
- Но с этим покончено! - сказал Уолтер. - Теперь я думаю иначе. Я бы скорее согласился вновь очутиться на том обломке разбитого судна, на котором я со дня своего спасения так часто плавал во сне по волнам, остаться на нем, пойти ко дну и умереть!
- Ура, мой мальчик! - воскликнул капитан в порыве неудержимого восторга. - Ура! Ура! Ура!
- Подумать только, что она, такая юная, такая добрая и прекрасная, продолжал Уолтер, - которой уготована была другая судьба, должна вступить в борьбу с этим жестоким миром! Но мы видели ту пропасть, какая отрезала ее от всего прошлого, хотя никто, кроме нее самой, не знает глубины этой пропасти. И возврата нет.
Капитан Катль, не совсем понимая смысл этих слов, отнесся к ним с величайшим одобрением и заметил глубоко сочувственным тоном, что ветер дует попутный.
- Ей не следует оставаться здесь одной, не так ли, капитан Катль? - с беспокойством осведомился Уолтер.
- Право же, мой мальчик, я этого не знаю, - ответил капитан. - Ты теперь здесь и можешь составить ей компанию, и раз вас соединяет...
- Дорогой капитан Катль! - перебил Уолтер. - Вы говорите - я теперь здесь! Мисс Домби по чистосердечию своему и невинности смотрит на меня, как на брата; но каково было бы мое коварство, если бы я притворился, будто верю в свои права на родственные отношения... если бы я притворился, будто забыл о том, что долг чести запрещает мне так поступать!
- Уольр, мой мальчик, - сказал капитан, снова обнаруживая некоторые признаки смятения, - разве не может быть никаких прав, кроме...
- О! - воскликнул Уолтер. - Неужели вы бы хотели, чтобы она перестала меня уважать - она! - и между мною и ее ангельским лицом навсегда опустилась завеса, если я стану добиваться ее любви, пользуясь тем, что она, такая доверчивая и такая беззащитная, нашла здесь приют? Да что же это я говорю! Ведь нет в мире никого, кто бы осудил меня с большею строгостью, чем вы, если бы я мог это сделать!
- Уольр, мой мальчик, - сказал капитан, все больше и больше омрачаясь, - если есть какая-нибудь помеха, препятствующая двум людям соединиться узами во храме - а ты перечитай это место и отметь его, - я бы объяснил это тем, что они уже помолвлены с кем-то еще. Но, стало быть, не может быть никаких иных прав? Неужели их нет, мой мальчик?
Уолтер махнул рукой, давая отрицательный ответ.
- Знаешь ли, мой мальчик, - медленно проговорил капитан, - не стану отрицать, что меня это ошеломило, и я растерялся. Но что касается маленькой леди, Уольр, то, как бы я ни был разочарован, почтение и уважение к ней я почитаю своим долгом, а потому я иду за тобою в кильватере, мой мальчик, и чувствую, что ты поступаешь надлежащим образом. Так, стало быть, нет никаких иных прав? - снова повторил капитан, с удрученным видом созерцая развалины своего рухнувшего замка.
- Мне кажется, капитан Катль, - сказал Уолтер, переходя к новой теме разговора с большей бодростью, чтобы развеселить капитана, хотя его ничто не могло развеселить, так как он был слишком озабочен, - мне кажется, мы должны найти какую-нибудь особу, которая была бы подходящей компаньонкой для мисс Домби, пока она живет здесь, и которой можно было бы доверять. Никто из ее родственников для этого не подходит. Мисс Домби несомненно понимает, что все они пресмыкаются перед ее отцом. А где Сьюзен?
- Молодая женщина? - отозвался капитан. - Мне кажется, ее уволили против желания Отрады Сердца. Я о ней запрашивал сигналом, когда маленькая леди только что пришла сюда, и маленькая леди дала о ней прекрасный отзыв и сказала, что она давным-давна уехала.
- В таком случае, - сказал Уолтер, - спросите мисс Домби, куда она уехала, а мы постараемся ее найти. Время идет, и мисс Домби скоро проснется. Вы - ее лучший друг. Позаботьтесь о ней там, наверху, а мне предоставьте навести порядок внизу.
Капитан, впавший в полное уныние, ответил вздохом на вздох, с каким Уолтер произнес эти слова, и повиновался, Флоренс пришла в восторг от своей новой комнаты, горела желанием увидеть Уолтера и рада была бы встретиться со своим старым другом Сьюзен. Но Флоренс не могла сообщить, куда уехала Сьюзен, знала только, что в Эссекс, и, - насколько она припоминает, - никто не мог бы этого сообщить, кроме мистера Тутса.
Получив эти сведения, загрустивший капитан вернулся к Уолтеру и поведал ему, что мистер Тутс - тот самый джентльмен, которого он встретил у двери, друг его, капитана Катля, богатый молодой джентльмен, безнадежно влюбленный в мисс Домби. Капитан рассказал также о том, как привело его к знакомству с мистером Тутсом известие о предполагаемой гибели Уолтера и как между ними был заключен торжественный договор, обязывающий мистера Тутса не заикаться о предмете своей любви.
Затем возник вопрос, может ли Флоренс доверять мистеру Тутсу, а когда Флоренс с улыбкой ответила: "О да, всем сердцем!" - оказалось необходимым установить, где живет мистер Тутс. Этого Флоренс не знала, а капитан позабыл. И в тот самый миг, как в маленькой гостиной капитан говорил Уолтеру, что мистер Тутс несомненно будет в скором времени здесь, появился сам мистер Тутс.
- Капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, вез всяких церемоний вбегая в гостиную, - я нахожусь на грани помешательства!
Мистер Тутс выпалил эти слова словно из пушки, прежде чем заметил Уолтера, которого затем приветствовал каким-то жалостным хихиканьем.
- Вы меня простите, сэр, - сказал мистер Тутс, схватившись за голову, но в настоящее время я нахожусь в таком состоянии, что рассудок меня покидает, если уже не покинул, и всякая попытка быть учтивым, принимая во внимание мое положение, была бы пустым притворством. Капитан Джилс, смею просить разрешения побеседовать с вами наедине!
- Приятель, - ответил капитан, беря его за руку, - как раз вас-то мы и поджидали.
- О капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, - поджидать такого субъекта, как я! Я не рискнул побриться - вот в каком я взбудораженном состоянии! Волосы у меня всклочены. Я сказал Петуху, что укокошу его, если он вздумает вычистить мне башмаки!
Все эти признаки умопомешательства подтверждались внешним видом мистера Тутса, диким и непонятным,