Дорогой Герман!
Не писал Вам, т. к. Ю.А. Хоменко заверил меня, что привезет Вас на денёк из Ставрополя на своей машине. Так я прождал целых три недели, но вы оба так и не появились.
Хотел сообща разобраться в своем архиве церковных фотографий. Мне кажется, что Юрию Алексеевичу и Вам следовало бы составить альбом всех действующих церквей Ставрополья. Вы, конечно, читали в «Ставрополке» интервью Коротина с Владыкой Гедеоном, где он назвал все наши имена в перечне краеведов. А в воскресном номере в подборке материалов об архиве Вы и Хоменко снова названы в числе тех, кто активно работает в наших архивных фондах. «Исполать Вам», как говорится, успеха в этом деле!
Я тоже, старый маразматик, тоже недавно клюнул на удочку пятигорского телевидения и поехал на днях с ними к себе на родину, на Кубань, в колхоз «Казьминский» и там записали мои впечатления детских лет. Но мою беседу, несмотря на гласность, вопреки закону о печати, партийные редакторы искромсали как хотели, как будто не было решения об отмене п.6 нашей конституции. Конечно же, мои высказывания о дореволюционной жизни Казьминки не пришлись к нынешнему двору. Но в то же время красноречив тот факт, что численность населения сократилась в ней вчетверо: с 20 000 до 5 000.
Пришло письмо от Прозрителева с приветом от Вас и Хоменко и обещанием навестить меня в Пятигорске. Очень буду рад встрече. Хотелось бы договориться о совместных историко-краеведческих «ударах». Мне бы хотелось ниспровергнуть ложь о гражданской войне и других событиях нашей местной истории. Евгения Борисовна маленькой девочкой была на суде над Ашихиным в школе на Форштадте. А я гимназистом помню, как перед мужской гимназией выкатили пушку, чтобы разогнать Ставропольский совнарком и свергнуть Пономарёва (с его сыном я сидел на одной парте в гимназии).
Вашу просьбу о воспоминаниях, посвященных периоду август 1942 — январь 1943 гг. постараюсь выполнить, но прежде хочу определить свои исследования о Булгакове и Солженицыне.
В Пятигорске замышляют выпустить «42-ю параллель», но редактором прочат партийного ставленника, бывшего редактора «Кавказской здравницы» Чечнева. Некогда хорошую и популярную на КМВ газету он довел до ручки…
Всего Вам доброго! Будьте здоровы! Искренне Ваш Л.П.
P.S. Кланяйтесь Ю.А. Хоменко! Что-то он молчит и не показывается…
Об Агафодоре и его погребении есть мой очерк среди множества других очерков, посвященных истории Ставропольской епархии[30].
01.12.90 г.
Дорогой Герман!
Очень рад был Вашему письму, но отвечаю на него с опозданием и очень сам этому огорчаюсь. Но Вы не представляете какой поток людей обращается ко мне, бывают дни, что с утра до вечера я не успеваю сходить в уборную — так густо идут посетители или «прихожане», по выражению Б.М. Розенфельда. Обычно свою переписку я ограничиваю рамками мемориальных почтовых карточек, исписывая их с двух сторон. И получается в конце концов большое эрзац-письмо. Но Вам мне хочется ответить подробно и обстоятельно.
Вы, как я уже знаю, получили конверт с Вашей фотографией, на которой изображён с группой духовенства обновленческий молодой семитского типа епископ Лев. Снимок сделан возле колокольни, построенной в дни празднования 900-летия крещения Руси. Сам храм находился в нижнем этаже и там в мае 1919 года был погребён архиепископ Агафодор, автор знаменитого учебника по «Закону Божьему».
В Андреевском соборе в начале мая 1919 года проходил Южно-Русский православный церковный собор, на который меня водила моя бабушка Глафира Ивановна Стасенко. Учась в Ставропольской 2-й мужской гимназии, я жил на квартире в ее доме на тогдашней Вельяминовской улице (рядом с нынешним зданием УКГБ), в глубине двора. На этот собор, где было много иерархов и видных деятелей старой России, приезжал из Ставки в Екатеринодаре генерал А.А. Деникин. Я видел его на паперти храма, говорящим речь к собравшейся публике. Он был в серой черкеске и большой папахе.
Бабушка показала мне большую братскую могилу офицеров, зверски растерзанных во время офицерского ночного восстания 8–9 июля 1918 года (по новому стилю Г.Б.). Видел я также могилу Риммы Ивановой, роскошный памятник на могиле губернатора Никифораки. А вот железная беседка на могиле Попко не запомнилась, но уже тогда в доме бабушки слышал рассказы ее дочерей, как в Ставрополь ещё до революции часто приезжали вылощенные офицеры Генерального Штаба с аксельбантами на груди ради того, чтобы поработать в уникальной генеральской библиотеке, знаменитой на всю Россию подбором литературы по истории Кавказской войны.
Во время собора сам Владыка Агафодор был настолько слаб и немощен, что мог наблюдать за его работой лишь в окошко прорубленной двери из храма в Архиерейский дом. Я сам видел стоявшего у окошка старичка в скуфейке и слушавшего речи на соборе протопресвитера военного духовенства Шавельского с золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте, бывшего донского атамана графа Граббе в нарядной черкеске и богатой серебряными украшениями шашке и кинжале, строгие черные смокинги двух известных публицистов и общественных деятелей князей Трубецких и других.
От того времени хорошо запомнился и неповторимый «бархатный» звон колокола Кафедрального собора, разносившийся по всему городу и его окрестностям. По звону этого колокола я, ученик 3-го класса гимназии, спешил на службу в церкви Александровской женской гимназии читать детским дискантом часослов. К этому меня приобщил наш законоучитель о. Иоанникий Петров, с сыном которого Вы переписываетесь. Мне интересно знать, где, в каком городе склонил свою главу милый и душевный пастырь о. Иоанникий? Кланяйтесь, пожалуйста, его сыну от одного из признательных учеников его отца! Память сохранила его уроки по Закону Божьему с показом цветных картин на библейские и евангельские сюжеты.
Я в ту пору жил с родителями на Кубани и в Ставрополь меня возили за 60 вёрст на подводе через станицу Барсуковскую, хутор Извещательный и Татарку. Помню как однажды в метель нас где-то у горы Недреманной обогнал медленно пробиравшийся по сугробам Туапсинской ветки паровоз с железнодорожным составом из платформ и вагонов.
В боях под Недреманной осенью 1918 года «Добровольческая армия» несла большие потери и погибших офицеров отпевали под погребальный звон колоколов в Ставропольских храмах. В боях этих был смертельно ранен видный белогвардейский генерал Дроздовский. Он долго болел и умер в Ставрополе[31]. Может быть отец. Иоанникий его и отпевал в Варваринской церкви?
Не знает ли что на этот счёт его сын?
В ограде Варваринской церкви, которую строили Стасенковы, некогда находились три могилы декабристов, которые уничтожили при сносе церкви и кладбища. Может быть он слыхал и об этом? На Кавказе служило 65 декабристов и из них по меньшей мере до 15 человек погибло в боях или умерло на Кавказе.
Я не исключаю, что для служебных надобностей мог быть устроен из Архиерейского дома подземный ход в расположенную прямо против него Духовную консисторию (в ней теперь библиотека педагогического института). Для удобства сообщения между епархиальными архиереями и канцелярией с большим движением бумаг по управлению Кавказской епархией могли проложить хорошо оборудованный освещенный подземный переход.
Из Вашего письма я не понял, чем я могу быть полезен в отношении истории ставропольских церквей? Уточните, пожалуйста! Сам я располагаю лишь выписками из «Кавказского календаря» за 1855 год со статьёй о Ставрополе. Ю.А. Хоменко пытался её прочесть, но кто-то успел статью вырвать. Возможно, это дело рук новоявленных «краеведов» Христининых и Госданкеров? Ведь это нужно было только им!
Я с Вашей подсказки прочёл «труд» Христинина для «Гостей Ставрополя» и ужаснулся: кроме цветных снимков о самом городе ничего не сказано! Говорится о Римме Ивановой, о пароходе «Ставрополь», о ставропольце — герое-афганце и др., но видно, что собственно о Ставрополе и его истории он располагает крайне скудными сведениями. Как это он ещё прошёл мимо истории строительства эсминца «Туркменец Ставропольский», построенного туркменами Ставропольской губернии на пополнение флота России на средства собранные моим дядей, вице-губернатором и главным приставом кочующих народов Афанасием Алексеевичем Польским? Но тут бы он непременно пошёл по стопам Коротина, по невежеству презрительно обозвавшего его «полицейским приставом», хотя тот на деле был в губернии вторым лицом и имел «генеральский» чин действительного статского советника. Я был с отцом в его доме в 1919 году на углу нынешних улиц Артёма и Ленина и хорошо его помню с красными лампасами и красной подкладкой на шинели. Этот мерзкий «комитетчик-гебист» в книжке о Римме Ивановой наплёл дикую «бредовщину», будто его могилу в ограде Андреевской церкви разрушили по указанию какого-то архиерея. «Наивности» Христинина нет границ! Будто он и вправду не знает, кто же уничтожал в нашей стране церкви, сбрасывал с них колокола, выбрасывал мощи из серебряных рак, сносил с лица земли кладбища… А редакторы Крайиздата такой бред, не лезущий ни в какие ворота, печатают… Ваш Юра Куликов способен на это, а вот Женя Панаско — нет! Я его глубоко уважаю.
Юрий Алексеевич привёз мне «Вечерний Ставрополь» за 15 мая со статьёй о Тифлисских воротах. Раньше я полагал, что их возвёл Граббе в честь взятия им крепости Ахульго. По этому случаю была выбита одна из медалей для участников штурма. Но полагаю, что Вы вышли на более достоверные документы ГАСКа, что ворота возвёл не Граббе, а Гурко в честь 30-летия Бородинской битвы. Так что свои сомнения на сей счёт снимаю в Вашу пользу. Но попадись Вы на глаза Георгию Арсеньевичу Емануелю, он бы Вас непременно отправил бы на гауптвахту за 4 ошибки, допущенные в его фамилии. В этом отношении он был суров и непримирим[32].
Если Вы ещё сможете обратиться к «Утру Кавказа», то поищите за ноябрь-декабрь 1942 года статью Л. Градова «Быть Петербургу пусту» (на 1-й стр.). Эта статья — одна из первых поведала об ужасах ленинградской блокады. Обращаю на неё Ваше внимание и прошу сообщить о своём впечатлении. По некоторым соображениям мне оно будет интересно!
По прочтении Вашего очерка о нашем кафедральном соборе вспомнил, что немцы выпустили к новому 1943 году поздравительную открытку с видом кафедральной колокольни. Фотография была сделана из рощи. Может быть Вам посчастливится отыскать такую открытку?! Во всяком случае хоть знайте об этом, как и о пуске первой газовой электростанции в стране. Она располагалась у стен школы по дороге к вокзалу на одной параллели с Успенским кладбищем.
В свою очередь прошу Вас об одном личном одолжении. Я писал на имя Сутулова письменное предложение — выслать ему рукопись крайне ценной, с моей точки зрения, публикации «Ставропольские и кубано-терские родственные связи А.И. Солженицына» с приложением многих редких, никогда ещё не публиковавшихся снимков. Написал так из-за грозного предупреждения редакции, что она не возвращает авторам рукописи. И просто не хотел вдобавок рисковать, что рукопись начнёт гулять по чужим рукам, что уже в моей практике бывало. Вместе с письмом-предложением послал нашу недавно вышедшую хорошо оформленную художественно книжечку «Л.Н. Толстой и Пятигорье». Это филантропическое издание предназначено для пополнения фонда памятника писателю в Пятигорске. Однако, Сутулов мне ничего не ответил! Удобно ли Вам выяснить у него: получил ли он моё письмо вместе с книжечкой? Буду за это Вам благодарен и признателен! Но может быть Сутулов принадлежит к Христининской «команде» и мне не следовало «метать перед ним бисер»? Пожалуйста, разъясните! Буду очень рад.
Всего Вам доброго! Кланяйтесь Юрию Алексеевичу и Вашей супруге!
Искренне Ваш п/п.
Дорогой Герман!
Давно собираюсь послать Вам свой «исторический мемуар» о том событии, которое наш Ставрополь перенёс с 3 августа 1942 г. по 20 января 1943 г. И Вы, наверно, запомнили начавшееся страшной бомбёжкой воскресное утро, унёсшее несколько сотен жизней людей, стоявших в очередях в районе Нижнего базара и бежавших вслед за отступавшими воинскими частями по улицам Невинномысской (Молотова) и Госпитальной (Ленина). Московское радио в тот день с утра щебетало об упорных боях в районе Сальска, тогда как на беззащитный Ставрополь уже неслась грозная армада танков армейской группы «А» фельдмаршала Клейста. Это было незабываемое зрелище! Не успели прозвучать разрывы последних бомб над городом, как с северной стороны — с Ташлы показалась лавина громадных машин и танков ешё с вечера сосредоточившихся в районе с. Донского. На протяжении всего дня нескончаемая вереница главных сил армейской группы «А» (её лозунг был «Panzer voran» — «Танки вперёд»!) вливалась в город, растекаясь по улицам и рассредоточиваясь по городским окраинам. Большое число танков сразу же расположилось в роще (парке культуры и отдыха) и простояло до конца оккупации[33].
Внезапность возникновения главных сил в Ставрополе непостижима! Бюро Ставропольского крайкома прервало своё заседание, когда по городу уже неслись немецкие танки… Курсанты авиационного училища[34] разбегались куда попало, увидя грохочущие танковые колонны прямо из окон учебных классов. Госпитали остались не эвакуированы и их «ранбольные» недвижимо лежали на койках. Наиболее предусмотрительным оказался НКВД: ещё за неделю до событий по дороге на Старомарьевку брели многочисленные этапы в сопровождении охраны и лающих овчарок. Какую-то часть самых отъявленных «врагов народа» успели расстрелять и их тела бросить в устроенные во дворе тюрьмы известковые ямы…
Захваченные врасплох райкомы не могли сообщить в крайком партии о стремительном продвижении немецких авангардных частей. Телефонная связь с городом была перерезана и звонить уже было некуда. О секретаре крайкома М.А. Суслове тогда говорили, что будто бы он на второй день оккупации приходил к зданию горкома партии «напротив входа в рощу» и сокрушённо печалился: «Что я скажу о случившемся своим коммунистам?». Это может быть и родившаяся в те дни легенда. Но на форштадте упорно ходила молва, что в первые дни оккупации Суслов скрывался в сарае своей прислуги на Невинномысской улице. Этот слух косвенно подтверждён появившимся в печати воспоминанием о том, как ночью 5–6 августа 1942 г. видели Суслова ехавшим в машине вблизи села Татарка. Не исключено, что Суслов, застряв в городе, вынужден был пойти на прорыв по неустойчивым тылам противника, держа курс на Кизляр, где он затем и обосновался. Сам он эту свою тайну так и унёс с собой в могилу, нигде и никогда не обмолвившись словом, как ему пришлось бежать из тогдашнего Ворошиловска, захваченного оккупантами[35]. Город достался им целёхоньким «на блюдечке с голубой каёмочкой».
Немецкое командование обратилось к населению с приказами и извещениями, возложив заботу о жителях на городскую управу во главе с бургомистром С.Н. Меркуловым. Городская управа расположилась в здании горисполкома. Организовалась полиция и набраны полицейские. По одному из первых распоряжений все жители должны были с паспортами зарегистрироваться в отделениях полиции. Всем было предписано оставаться на своих рабочих местах. В здании Госбанка открыли биржу и там надлежало взяться на учёт тем, кто не имел работы.
В первые дни оккупации немцы смотрели сквозь пальцы на грабежи магазинов и складов и население таким путём запасалось разными продуктами. На мельницах пустили в переработку не сгоревшее на элеваторах зерно и из муки начали выпекать хлеб, который стали выдавать населению по карточкам (по 500 гр.). Хлеб был задымлён, но у не избалованного советской властью населения он с успехом шел в пищу…
Шёл август, на полях созрел богатый урожай картофеля, овощей, фруктов. Горожанам предложили исполу собирать эти дары природы и тем восполнять свои продовольственные запасы. На верхнем рынке началась бойкая торговля и за немецкие оккупационные марки можно было приобрести все сельскохозяйственные припасы — птицу, баранину, масло, яйца и пр. Немецкие солдаты, в отличие от наших, регулярно ездили к своим семьям в отпуск и, возвращаясь из него, везли с собой товары на любой вкус от французских духов и чулок до португальских сардин и бутылок рейнского вина. Это был тот самый вольный рынок, о котором мы все мечтали, что он откроется по прошествии 500 дней. Такие многолюдные рынки были отличительной особенностью всех оккупированных городов. Люди с коммерческой жилкой вели успешную торговлю, открывали мастерские, комиссионные магазины, кофейни, ресторанчики. Богаты были базары в Херсоне, Николаеве, Киеве, Харькове, Симферополе. Особенно же поражал своим изобилием знаменитый одесский «привоз», где румынская администрация Транснистрии давала полную свободу коммерции. В магазинчиках были колбасы всех сортов, которые как лавровый венок можно надеть на шею, сало толщиной в две ладони, на каждом шагу были т. н. «бодеги», где подавалась свиная отбивная величиной в тарелку с «прилагательной» бутылкой вина… Голодающие ныне одесситы, наверно, сейчас умилённо вспоминают те далёкие времена румынской оккупации! Неизвестно, что стало бы в Ставрополе, пробудь немцы тут дольше…
Тем временем в город прибыли высшие эшелоны оккупационной власти. В здании крайкома (б. губернаторском дворце) разместились штабные учреждения армейской группы «А», а в б. здании крайисполкома оборудовали квартиру фельдмаршалу Клейсту вместе с надёжным бомбоубежищем. Но что могли поделать те ночные налёты «кукурузников», которые предпринимало советское командование? Эффективность налётов была ничтожной, они лишь нервировали население ежевечерним гулом моторов над городом и ответным огнём зенитных батарей. Самолёты беспорядочно сбрасывали жалкие бомбочки на «изменническое» население и спешили вернуться на свои недалёкие полевые аэродромы. Вскоре население настолько привыкло к этим ночным налётам, что перестало на них реагировать…
С первых дней оккупации командование обратилось к солдатам и к населению с особым воззванием, подчёркивая, что войска здесь оказались в особо благоприятных условиях. Терские и кубанские казаки, горцы, ставропольские хлеборобы-потомки первых поселенцев Кавказа, изнемогавшие под гнётом колхозного строя, гонимые, преследуемые, истреблявшиеся искусственно создававшимся в 1933 г. голодом в массе своей были рады приходу немцев. После объявления мобилизации бывало, что, опасаясь дезертирства, местные власти в ряде случаев везли казаков в райвоенкоматы связанными, погруженными навалом в машины… О так называемых «казачьих частях» даже сам Шолохов в первые дни войны иронически писал, что они состояли из «токарей, пекарей», подчёркивая, что «казаков» в них набирали «с бору да с сосенки»… Настоящие казаки охотно пошли в станицах в полицейские отряды.
Фельдмаршал Клейст от своих солдат настоятельно требовал ни в коем разе не посягать на честь и достоинство женщины, уважать горские традиции и казачьи порядки и обычаи, бережно относиться к религиозным чувствам местного и горского населения, предоставлять свободу хозяйственной деятельности. Благодаря этому искусственно насаждаемое партизанское движение не имело в крае глубокой почвы под ногами и все отряды, состоявшие из работников НКВД, милиционеров, сотрудников райкомов партии, прокуратуры быстро распадались. Один из таких примеров известный «лермонтовский отряд» в горах под Кисловодском, ставший жертвой амбиций и склок и не оставивший существенного следа. Все позднейшие попытки расписать его мнимые «подвиги» успеха не имели!
В Ставрополе же возник такой же герой сопротивления Геннадий Голенов, вся деятельность которого свелась к воровству рождественских подарков из немецких машин. После оккупации поспешили присвоить его имя одной из городских улиц. Нашлась ещё другая героиня — бывшая прокурорша, при таинственных обстоятельствах расстрелянная со своими дочками. Можно думать, что её засекла радиопеленгаторная машина в момент радиосеанса, а в таких случаях карающий меч разведслужб без промедления обрушивался на захваченных на месте преступления. С голов же коммунистов за всю оккупацию не упал ни один волос! В первые дни оккупации был расстрелян бывший священник Павлик, возможно, тоже за участие в разведывательной деятельности против оккупантов. В Пятигорске также захватили в кладбищенской Лазаревской церкви во время радиосеанса с колокольни священника Гекеля и, конечно же, без лишних слов, с таким убедительным «вещдоком» как радиопередатчик, немедля расстреляли.
Немецкий Абвер (контрразведка) знал своё дело «туго». Он быстро вылавливал советских неопытных и плохо подготовленных массами засылаемых ГРУ (Гл. развед. управлением) на оккупированные территории «разведчиков», следуя принципу «числом поболее, ценою подешевле»… Похоже, что вчерашних школьниц на краткосрочных курсах радисток в Армавире при штабе Северо-Кавказского фронта не учили элементарным азам разведки, а что такое радиопеленгатор не сочли нужным даже сообщить! В повести о советской разведчице Нине Попцовой рассказывается, как она, выброшенная вблизи Пятигорска, заметалась и увидя, что за ней идёт «хвост», ничего умней не придумала как сразу пошла на явку и здесь попала в западню, несмотря на сделанное на окне сигнальное предупреждение, что в дом входить нельзя. Неумолимое вещественное доказательство — радиопередатчик на дне сумки с помидорами и абрикосами тотчас же решило её судьбу. Низкий профессионализм таких радисток не вызывал даже необходимости в их перевербовке и привлечению к «радиоиграм» для всучивания штабной «дезы»…
Такой неумной «дезой» были передаваемые Совинформбюро сообщения о событиях в Ворошиловске. Левитан только рвал напрасно свои связки, читая сводки о кровопролитных, ожесточённых уличных боях за каждый дом. Через несколько дней он повеселил жителей, сообщив, что на главной улице — Сталинском проспекте — на каждом фонаре висели жертвы фашистского террора. В числе жертв была названа фамилия известного всему городу неистового атеиста, профессора биологии в педагогическом институте. Этот бойкий армянин, быстро прижившийся к новым порядкам, тут же в газете поспешил вслед за Марк Твеном объявить, что слухи о его повешении на проспекте г. Ворошиловска «сильно преувеличены»…
Впрочем, вестниками смерти вскоре оказалась появившаяся в городе команда «СС» с эмблемами черепа над козырьками их фуражек. Это была «Айнзатц-команда — СД-13», прибывшая для проведения в Ворошиловске «очистительных операций». Первыми жертвами оказались сумасшедшие, которых и у себя в Германии немцы безжалостно уничтожали, очищая нацию от неполноценных, «тронувшихся умом» людей. В Ставрополе в бывшем женском монастыре располагалась большая психиатрическая больница и 10 августа 660 её больных подверглись уничтожению с помощью хорошо отработанных эффективных средств. Но оказалось, что на форштадте у его жителей на квартирах находилось много «тихих больных». Когда их собирали на «ликвидацию», многие уже отдавали отчёт о своей участи…
Нельзя не коснуться и «ликвидации» евреев, которых в оккупацию скопилось довольно много. Еврейская проблема не так проста, как кажется… Причастен к ней не только «фюрер» Адольф Гитлер, но и злобный антисемит Иосиф Сталин. Грубо приближённо, в уничтожении евреев в СССР 49 % вины на немцах, а 51 % на Сталине. Сталинская оголтелая пропаганда за всю войну ни одним словом не обмолвилась о массовых казнях евреев на оккупированных территориях. Она неизменно твердила и талдычила, что немцы убивают всех советских людей, абсолютно всех, хотя под оккупацию попало до 120 млн. человек советского населения. В начальный период войны они не были к евреям столь агрессивны. Их поселяли в гетто, заставляли носить жёлтые звёзды на одежде, ограничивали в приёме на работу, не давали продовольственных карточек, отправляли в «кацеты» — концентрационные лагеря. Но стоило Сталину начать террористические акты массового действия, отдать приказ о массовых диверсиях против немцев с применением взрывов по радио заранее заложенных мощных мин, как немцы, понеся большие потери в офицерском составе, завопили о недозволенных методах ведения войны. В Киеве взорвали оперный театр, Крещатик, Киево-Печёрскую лавру. Немцы остервенели и сделали евреев «козлами отпущения», уничтожили в «Бабьем яру» десятки тысяч евреев. Затем загремели взрывы в Харькове, Одессе, Симферополе, где мины были заложены в зданиях гос. безопасности и повлекли гибель многих сотен офицеров СС. В Симферополе были заложены в сейфах списки мнимых агентов НКВД, фактически лиц, не захотевших эвакуироваться из Крыма и немцы сгоряча, не разобравшись в списках, второпях их расстреляли. Среди них было много профессоров, врачей, адвокатов и прочих, которые не поддались на удочку советской пропаганды, предпочли остаться на месте под впечатлением того, что видели в 1918 г., когда немцы, оккупировавшие Украину и Крым, были образцом добропорядочности, установили всюду полный порядок и никого из мирного населения не тронули пальцем.
В Ставрополе к лету 1942 г. оказалось множество лиц из еврейской интеллигенции, эвакуированных из Одессы, Днепропетровска, Кировограда и др. Все они не принимали всерьёз крикливых пропагандистских сообщений о том, что немцы уничтожают всех советских людей. Такая же картина была и в городах-курортах КМВ, где осело много представителей еврейской медицинской профессорской элиты. А тут ещё в мае еврейский популярный поэт Илья Сельвинский напечатал очерк об освобождённой Керчи, где, по его словам, немцы убили до 8 тысяч советских людей. Снова и намёка не сделал, что убиты были сплошь керченские евреи. Со стороны Сельвинского это было чудовищной подлостью в отношении своих же единоверцев. Ну, а что сказать тогда о десятках расфранчённых молодых гебистах со стеками в руках нагло фланировавших перед зданием НКВД (КГБ) в Ставрополе? Своим видом и манерами они вызывали всеобщее возмущение. При первой же тревоге они тотчас дружно сбежали в более спокойные и далёкие от фронта места. Никому из них и в голову не пришло предупредить своих ставропольских соплеменников безотлагательно покинуть город… Этот факт был предательством по отношению к своему народу! Уж они-то наверняка знали, что ждёт их — останься они под оккупацией! Но они и не подумали о таком предупреждении.
Среди оказавшихся в Ставрополе евреев была одна красавица-еврейка, жена русского профессора. Её муж прилагал много усилий, чтобы спасти жену от гибели, просил священника окрестить её. Но немцы сразу же предупредили, что все такие крещения запрещены и будут считаться недействительными. А знай она заранее о том, что её ждёт, она, бросив все вещи, могла бы с мужем пешком дойти до Невинки и уехать в сторону Баку поездом. Точно также наши власти в Кисловодске ли, в Пятигорске ли могли уведомить через общины, что евреям нельзя оставаться на месте в ожидании немцев. И тогда они вместо того, чтобы быть расстрелянными в противотанковых рвах под Минеральными Водами, могли бы пешком по Зольским лугам дойти до Нальчика, где немцы в течении целого месяца топтались на месте, перешивая железную дорогу и не ведя боевых действий. Всё это даёт основание считать ещё одним подлым преступлением Сталина, что он не ударил палец о палец, чтобы спасти заведомо обречённых на гибель евреев!
Кстати, обращает внимание, что евреи, бежа из Ленинграда в Ташкент и Алма-Ату, безжалостно бросили на произвол судьбы своих родителей. С ужасом я смотрел в Ленинграде на ветхих стариков и старух, которых в дни блокады влекли под руки на службу в синагогу, где беспомощные едва передвигающие ноги старцы с длинными пейсами могли получить по кусочку хлеба от их общины. Оцепенело глядел я им вслед, про себя посылая проклятия в адpec их безжалостных эгоистов-внуков. Надо было видеть эти библейские фигуры в патриархальных одеждах, чтобы проникнуться к ним жалостью!