Рано утром пересекаем поле и входим в первый же барак, где раньше было общежитие. У дверей стоит немецкий солдат и закладывает пистолет в кобуру. Он наблюдал за нами в окно. Другие солдаты ещё отлёживаются в постелях.
На ломаном русском нас допросили и с конвоиром отправили дальше. По дороге мы ему показали наши дома, но зайти он не разрешил.
По-видимому, конвоир нас привёл вначале в штаб батальона, затем в штаб полка, а оттуда повёл в штаб дивизии на правый берег Волги, которую перешли по понтонному мосту, построенному ещё красными возле нашей школы.
Резкое изменение! На левом берегу Волги нам изредка встречались только немецкие солдаты и офицеры. Ни одного гражданского! На правом берегу, не будь военных да ходили бы трамваи, — обычная городская жизнь.
Оказывается, немцы только что закончили выселение оставшегося гражданского населения из районов передовых позиций с левого берега в более безопасные места города. Поэтому наше появление в посёлке в любом случае привлекло бы внимание немцев.
В штабе дивизии нас вновь допросили, но на чистейшем русском языке. Накормили и определили на постой в частном доме вместе с группой военнопленных, выполнявших при штабе хозяйственные работы.
Штаб дивизии располагался в старом здании школы. Отопление печное. Нам поручили топить печи и подносить дрова. Работа не обременительна. Много свободного времени. Но главное: нас кормили на солдатской кухне, мы были сыты и жили в тепле.
Изредка по ночам советская авиация бомбила жилые кварталы города. Погибали и страдали, в основном, гражданские.
Впервые увидел как днём «работают» штурмовики ИЛ-2. Мы были свободны и с новыми приятелями катались на санках с горки на пустыре. Неожиданно появились два штурмовика, летящих на бреющем полёте над нашей улицей и поливающих её из пулемётов и пушек. Залаяли вдогонку скорострельные зенитные установки. С опозданием завыла ручная сирена у штаба дивизии. Итог: несколько человек ранены и двое или трое убиты среди гражданского населения (женщины и дети).
По-видимому, в этот же вечер советская артиллерия начала обстрел кварталов, прилегающих к школе. Редкие, одиночные снаряды ложились со значительным отклонением, но чаще с перелётом или недолётом. Не дожидаясь когда его накроют, штаб передислоцировался на Ворошиловку.
Современная средняя школа имела центральное отопление со своей котельной. Огромный подвал был заполнен заготовленным с осени картофелем. Теперь в наши обязанности входила чистка картошки для солдатской кухни. Немецкий повар готовил разнообразные и великолепные блюда из неё. И нам пришлось очень много работать. На кухне всегда стояло несколько огромных кастрюль с очищенной и залитой водой картошкой. Свободного времени почти не оставалось.
Мы с той же группой военнопленных жили на постое в двухкомнатной квартире жилого дома недалеко от школы.
Над нами шефствовал ефрейтор Густав Мюллер, которого мы звали Костей. По происхождению — немец Поволжья. Русский язык — второй родной. Он распределял людей, давал задания и улаживал возникающие недоразумения. Охраны у нас не было — мы жили свободно.
Однажды Костя привёл пополнение. Виктор Куценко — украинец. Добровольно сдался в плен, дал важные показания и изъявил желание бороться с большевизмом с оружием в руках.
Впервые от него, как очевидца, услышал рассказы об ужасах коллективизации, страшном голоде 1932–1933 годов, о вымирании целых сёл и людоедстве на Украине. Виктор чудом остался жив. Но за разговоры об этих событиях угодил в ГУЛАГ на строительство канала Москва-Волга. В детском сознании не укладывалось, что виденные всего полгода назад грандиозные и великолепные сооружения и окружающая канал красота созданы на костях и политы кровью многих десятков тысяч заключённых.
И вновь советское командование узнало место расположения штаба дивизии. Начался методичный артиллерийский обстрел.
Однажды днём, когда все были на работе, снаряд угодил в нашу квартиру. Пробил стену и иссёк осколками нашу постель (соломенная подстилка на полу вдоль стены комнаты, укрытая брезентом и армейскими одеялами). Случись это ночью, погибли бы все. Стали спать в подвале школы на буртах картошки.
Ранило Виктора осколком в голову — спасла шапка-ушанка. В школу попаданий не было.
Зима была ранней и суровой. Выпало много снега, крепкие морозы.
Первые числа декабря. Слышим как автомеханик Николай (русский, по-видимому, военнопленный, но ходивший в штатском и живший вместе с шоферами-немцами) на чем свет стоит поносит немецкую технику, не приспособленную к российским дорогам и русской зиме. Шофера слушают тирады, но выполняют указания автомеханика. Идет подготовка автотранспорта к переезду и его загрузка.
С утра чистим картошку. В полдень повар нас сытно покормил и сказал, что мы свободны. Спустились в котельную. На суету не обращаем внимания.
Поздно вечером за нами пришёл Костя и посадил в автобус. Салон заполнен ящиками, сундуками и тюками. Пассажиры: я с Анатолием да два или три немца. Очень холодно. Закутались в одеяла и какие-то тряпки, прижались друг к другу и уснули. Ночью просыпались от встряски и остановок. Поняли, что мы не в городе.
Утром долго стояли в каком-то селе. Дважды стоящую колонну обстреливали ИЛы, но мы даже выскочить из автобуса не успевали.
Подъехало несколько саней-розвальней, управляемых нашими ребятами-военнопленными. Под руководством офицера и Кости перегрузили часть вещей. Последними санями поручили управлять Анатолию (он умел это делать), а меня с двумя немцами усадили на груду вещей пассажирами. Только теперь мы узнали, что немцы отступают и сдали Калинин.
Вечером увидели зарево пожаров в нескольких местах. Это горели деревни, подожженные и оставленные немцами. Особенно сильно полыхало на большаке, где был брошен застрявший автотранспорт и другая техника.
Немецкие войска полностью перешли на гужевой транспорт, который пополняли, отбирая у гражданского населения. (Западную часть Калининской области немцы заняли неожиданно и быстро. Большевики не успели угнать или уничтожить колхозных лошадей и скот, что и создало непредвиденный транспортный и пищевой резерв для немецкой армии). В отступающих обозах перемежались розвальни с лёгкими санками, пароконные армейские брички и фуры с телегами и пролётками… Особенно трудно на заснеженных дорогах было орудийным расчётам: колёса тонули в снегу и на подъёмах лошади и люди надрывались.
Первоначально отступление было похоже на бегство. Затем положение стабилизировалось и отступление стало планомерным. Сплошной линии фронта не было. Немцы занимали населённые пункты, а части Красной Армии упорно стремились взять их в лоб без должной артиллерийской и авиационной поддержки. Потери наступающих огромны.
Однажды штаб дивизии был поднят по боевой тревоге. Подразделение красной конницы, обойдя передовые позиции немцев и увязая в снегу, атаковало штаб. В бою красных конников перестреляли, а штаб пополнился прекрасными верховыми лошадьми с полной экипировкой.
Начальнику отдела, который обслуживала наша группа военнопленных, достался красивый чёрный жеребец, а Косте — гнедой мерин. Кому-то — серая кобыла в яблоках. Нам с Анатолием добавилось работы. Немецкая армия постепенно преображалась.
В начале отступления везде встречались немцы в пилотках, повязанных шарфами, женскими платками и шалями, с накрученными одеялами и тряпками поверх шинелей и сапог. Было много обморожений.
Позднее большинство оказалось с валенками, полушубками, ватниками и шапками-ушанками, снятыми с убитых красноармейцев.
Неподготовленную к русской зиме немецкую армию одевало и утепляло большевистское командование, непрерывно гоня на убой пушечное мясо!
Штаб дивизии редко подвергался артиллерийскому обстрелу и ещё реже нападениям авиации. Да и немецкой авиации не было видно в небе.
Главным врагом людей стала вошь.
Никто от вшей не мог полностью избавиться. Они ползали даже поверх одежды. В свободную минуту кто-то вытряхивает вшей со своей одежды прямо на снег, кто-то давит ногтями. Утюг, заправляемый и обогреваемый углём, стал желанным повсюду предметом.
Где вши, там и тиф.
Особенно страшным он был для военнопленных в лагерях. О положении в них мы знали из рассказов очевидцев и иногда видели этих несчастных на расчистке дорог от снега. Судьба их печальна. Они тысячами гибли от голода, холода и болезней.
Вина нацистов в бесчеловечном обращении с пленными несомненна.
Но ещё больше виновны в этом большевики, которые не признавали Женевскую конвенцию о военнопленных и считали всех попавших в плен предателями.
Военнопленные и гражданские, выполнявшие хозяйственные и другие работы в немецких воинских частях, были на привилегированном положении. Они были безконвойными. Питание достаточное: в каких-то частях почти полный немецкий армейский паёк, в других — урезанный, но из того же полевого котла.
Солдатская инициатива по «добыванию» съестного помогала, но при стабильной фронтовой обстановке была опасна. Воровство и мародёрство жестоко наказывались, чаще всего расстрелом.
В конце зимы фронт стабилизировался и немцы перешли к жёсткой обороне. Штаб дивизии расположился в деревне на правом берегу Волги восточнее города Зубцова. Ниже по течению на левом берегу у самой реки на опушке леса в бывшей помещичьей усадьбе расквартировали наш отдел. В советское время там была дача для отдыха партийной элиты.
Даже зимой красота изумительная. С трёх сторон усадьбу вплотную обступают могучие сосны, а с юга — покрытая льдом Волга и поля с перелесками. В морозное утро полыньи на быстринах курятся паром, а в лесу тишина, нарушаемая только хрустом снега под ногами или лыжами.
Живём как в раю. Своя баня. Выстирана и приведена в порядок одежда. Починена обувь. Избавились от вшей. Спим на кроватях с чистым постельным бельём. Кони отдохнули, сыты, шерсть лоснится. При выводе на водопой с ними трудно управиться.
Первые дни мы с Анатолием ездим через Волгу в деревню на штабную кухню за продуктами, горячим обедом или ужином для всех. Но однажды Костя привёл двух раненых молодых коней. Их пристрелили, разделали и стали сами готовить прекрасные мясные блюда. В подвалах обнаружили заготовленные овощи, соленья, маринады. На штабной кухне стали брать только сухой паёк.
Впервые в жизни в течение длительного времени я «до отвала» ел различные мясные блюда. Изощрялись в приготовлении вкусных блюд как военнопленные, так и немцы. По каким-то поводам были общие застолья.
Беспечность поразительная. Посты охранения не выставляли. Только на ночь назначали дежурного из военнопленных, который следил за печами, лошадьми, дорогой и лесом, когда выходил из помещения. Поручали такое дежурство даже мне с Анатолием.
Оберефрейтор Хайнц, попавший в Первую Мировую войну в русский плен и немного говоривший по-русски, стал обучать нас немецкому языку. Однажды он показал какой-то журнал с фотографией командира дивизии, стоящего рядом с Яковом Джугашвили (сыном Сталина) в окружении штабных офицеров. По-видимому, именно эта дивизия пленила его.
Перед ледоходом, когда уже стало небезопасно переезжать реку по льду, штаб дивизии передислоцировался. На новом месте мы встречали православную Пасху с крестным ходом вокруг часовни на кладбище. (Деревенская церковь в 30-е годы была разрушена большевиками).