Так мы и сделали. Я, оказавшись командиром, разбил казаков на три смены, и мы залегли за плетнем. До утра ничего не произошло, только к нам присоединилось еще два заблудших казака.
А там, на поле, к утру и стрельба прекратилась, и что там и как происходило, мы так и не узнали. Восстановлена была прежняя линия обороны или так и осталась брошенной, никто нам не сообщил.
Утром связной приводит нас в город и оставляет на улице: ждите, мол, приказа. Копривница — город немаленький, несколько раз оказывался в эпицентре жестоких боев, не один раз переходил из рук в руки. Беленые стены домов разукрашены «наглядной агитацией» на четырех языках: сербском, хорватском, немецком и русском. Рядом с «Живио Тито» и «Живела народно-освободилачна войска» можно увидеть и «Живио Павелич» и «Бей краснопузых», а то и «Бей красно…», ну, и так далее.
В Копривнице происходили и уличные бои, и мы стоим возле мощного дзота на перекрестке двух улиц и вспоминаем приключения прошедшей ночи. Недалеко, метрах в двадцати от нас пожилой казак укладывает-перекладывает что-то на запряженной подводе.
Наши веселые разговоры внезапно прерываются: свист, разрыв, свист, разрыв — минометный обстрел. Мы все бегом в дзот, там мы в полной безопасности. Минут через десять обстрел прекращается, мы выбираемся наверх, и бегом к подводе. Убиты лошади, убит казак.
— Я его знаю, — говорит один казак, — он из нашей станицы. А с неделю назад убит его сын, пулеметчик. Под Джюрджевацем.
Вон оно что. Значит, из наших пулеметчиков, которые с «Максимом».
Такая вот казачья доля: вчера сын, сегодня — отец, и все это за тысячу километров от родной станицы.
Наконец собирается весь наш эскадрон. Кириллов представляет нам новою эскадронного: сотник Сапрыкин, молодой, совсем еще пацан, в офицерской пилотке с серебряным кантом. Кажется, переведен из 5-го Донского.
Перекличка. В эскадроне недостает трех казаков, но вполне возможно, они еще появятся. Так что, ночная суматоха тяжелых последствий для нашего эскадрона не имела.
Снова в поход. Выходим из Копривницы, идем на Марибор, это уже почти Австрия или даже уже Австрия, то есть по тому времени, это уже Рейх. Команда: «Построиться. Взять ногу!»
Обычно мы за пределами населенных пунктов не ходим строем, тем более не маршируем в ногу. А тут вот такое. Что-то будет.
И это еще не все. Команда «Запевай!» Запевала у нас великолепный.
— Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке, сизый селезень плывет… И эскадрон дружно:
Эх, раз сударыня,
Туда-сюда ударила.
Вдарила, врезала
В барабан.
Барабан как кабан.
Шуба рвана, без кармана,
Без подметок сапоги.
Эх, вилки, бутылки,
Тарелки, подавалки.
Просил я у Наталки
Конец помочить.
Раз дала, два дала, третий раз подумала
И сказала: завтра дам!
Припев, конечно, довольно похабный, но пел наш эскадрон здорово, да это и неудивительно: большинство в эскадроне были кубанцы, а они народ певучий.
Команда: «Эскадрон, смирно! Равнение направо!» Вон оно что. Смотрим, видим, справа от дороги, на пригорке стоит группа офицеров. Видим фон Паннвица, видим Некрасова. Кононова не видим. Проходим, двигаемся уже вольно, дальше. Рассуждаем: где Кононов?
Уже несколько дней ходят разные слухи о Кононове, слухи разные, вплоть до самых позорных. Дескать, батька, чуя близкий конец Германии и, естественно, нас вместе с ней, рванул куда-нибудь подальше от греха. Кто этому верит, кто нет, но Кононова нигде не видно, а ведь он от боя никогда не прятался. Мы даже и не знаем, кто же сейчас командует нашей бригадой, а бригада ведь носит наименование Кононовской.
Теперь, много лет спустя, мне все известно об этой истории. Тогда ситуация была такой. Несколько месяцев назад в Праге состоялся объединительный съезд представителей всех освободительных движений народов Советского Союза и был создан Комитет освобождения народов России (КОНР), председателем которого был избран генерал Андрей Андреевич Власов. Сразу же встал вопрос о включении казаков в КОНР, тем более, что казачий корпус был самым крупным воинским Формированием антибольшевистских сил. Однако это вызвало большие разногласия среди руководителей казачьих формирований. Кононов по своей инициативе и по разрешению фон Паннвица и даже с его письмом отправился в Прагу, где находился Власов, для переговоров об объединении воинских формирований в единое целое.
Исполняющим обязанности командира бригады был назначен полковник фон Рентельн, а его заместителем подполковник Борисов, сменивший Кононова на должности командира 5-го Донского полка. Однако фон Рентельн постоянно был занят выполнением каких-то важных поручений фон Паннвица, и фактически бригадой все это время суматошное командовал Борисов.
А с самим Кононовым в эти последние месяцы происходили какие-то странные превращения. Из Праги он возвратился с генеральскими погонами, но никто не знал, кто же произвел его в этот чин. Видимо, он в этом новом качестве имел какие-то особенные претензии, что, естественно, не понравилось командованию корпуса. После этого Кононов отправился в Казачий Стан, где как будто объявил, что он назначен Власовым на должность походного атамана вместо генерала Доманова, но и там его не приняли, ибо находящийся в Стане генерал П.Н. Краснов продолжал считаться высшим руководителем казачества, а он категорически возражал против какой-либо формы подчинения казачьих воинских частей А. Власову.
Всего этого мы тогда не знали. Отношение казаков к РОА и Власову было иронически-снисходительным: дескать, мы воюем, а вы бумажки пишете. Информацию о всяких процессах в освободительных движениях мы получали микроскопическими дозами, а политруков и политзанятий у нас не было. Регулярно поступали «Казачья лава» и «На казачьем посту», в них часто появлялись статьи П.Н. Краснова за подписью «Казак Каргинской станицы», в которых было много правильного и справедливого, хотя он иногда, на мой взгляд, допускал явный перебор в похвалах Германии и Гитлеру.
Манифест же Комитета освобождения народов России, с которым нам довелось ознакомиться тогда же, был, по-моему, гораздо более подходящим для будущего государственного устройства России, чем красновская «Казакия» Дона, Кубани и Терека, да еще под почти что протекторатом Германии. Если вглядеться повнимательнее в тот манифест сейчас, то можно увидеть в нем немалое сходство с ныне действующей Конституцией Российской Федерации. Пока же мы продолжали маршировать на Запад.
На войне бывают случаи, когда солдат теряет все свое нехитрое имущество.
Точную дату я назвать не могу, потеряли мы в то время счет дням. Наш 15-й казачий корпус шел днем и ночью, уходя из Хорватии, где дальше держаться уже не было никакой возможности. Немецкие самолеты разбросали листовки, в которых говорилось, что их любимый фюрер Адольф Гитлер «погиб в уличных боях в своей столице». Нам их «любимый» был до огромной лампочки, но все поняли, что войне конец.
Значит, это было в начале мая 1945 года. Немецкие войсковые части уже прекратили все боевые действия и стремились поскорее убраться из Хорватии, чтобы избежать захвата их титовскими коммунистическими частями и скорее добраться до Австрии, куда уже входили английские войска.
Наш казачий корпус делал вроде бы то же самое, только разница в нашем положении по сравнению с немцами была несоизмеримой: немцы, в крайнем случае, могли и сдаваться титовцам — не сладко, конечно, но все-таки военнопленный, Женевская конвенция, хоть и в коммунистическом исполнении, ну, и так далее. А для нас не было никаких конвенций: или сразу к стенке, или немного потом. А к стенке никому не хочется, уж лучше сложит ь свою голову в бою, в чистом поле, по-казачьи.
Не могу сказать, как двигался весь корпус, откуда мне, уряднику, это знать? Но наша Кононовская бригада шла по одной дороге: спереди конный разведдивизион, за ним наш 8-й Пластунский полк, затем 5-й Донской полк, в корпусе самый знаменитый, которым раньше командовал Кононов.
Так и шли, вытянувшись огромной колонной. Вспомнил я тогда Серафимовича. Здорово описал он поход Таманской армии в своем «Железном потоке». А кто опишет наш поход, такой же железный, и такой же опасный. Правда, после боев под Копривницей сильных боев не было, но идем и идем, справа стрекочет, слева грохочет, спереди ухает, сзади бухает, а наш корпус продирается через набитую титовцами территорию, а наши подразделения отбиваются от постоянно стремящихся напасть, навредить, обстрелять титовских отрядов. А мы идем. Остановка — гибель.
Но остановились. Какой-то городок, названия не знаю. Слева железнодорожная станция. Вся забита вагонами, и все вагоны горят, густой черный дым, кажется, занял все небо. К счастью, ветер не в нашу сторону. Справа — домишки, расположенные уступами по длинному пологому склону все выше
Скоро выясняется причина остановки. Сразу на выходе из городка поворот налево и мост через Драву. Нам нужно перейти через мост на левый берег Дравы, но попытка это сделать передовой конной части не удалась: она попала под мощный минометный огонь и вернулась на правый берег. Конечно, можно в конном строю проскочить проклятый мост и даже с небольшими потерями, но что делать с бесчисленными обозами? И с нами, пластунами? Драва — река широкая, мост длинный, бежать долго, а сколько не добежит?
В голову колонны проходит наш полковой командир подполковник Некрасов. Там, впереди, его окружают казаки, он что-то им говорит. Доходит и до нас, он спрашивает, что делать — пробиваться к англичанам или сложить оружие здесь? Ответ единодушный — на прорыв!
Приказ нашему эскадрону: идти вперед. Идем, доходим до конца городка. Справа под прикрытием склона стоят сотни подвод, верховые кони, спешенные казаки. Слева видим мост и противоположный берег Дравы.
Сотник Сапрыкин объясняет задачу. Мост обстреливается большим количеством 82-миллиметровых минометов. Дальность их стрельбы — 3 километра.
Значит, позиции минометов не могут быть дальше трех километров. Наша задача — обнаружить эти позиции и уничтожить или отогнать минометы. Насколько они прикрыты пехотой — неизвестно. Действовать аккуратно и осторожно. Если сопротивление будет сильным, будет подкрепление. В любом случае мост нужно обезопасить от огня, за нами идет весь корпус. Задерживаться нельзя, может получиться так, что несколько часов задержки погубят весь корпус.
Наш эскадрон разворачивается цепью сразу за последними домами, другой эскадрон проходит дальше и тоже — в цепь. Всем нам идти вверх по склону километра полтора длиной. Склон довольно крутой, градусов двадцать, зарос высокой травой, много неровностей. Особенно опасными мне кажутся рощицы из густого кустарника и невысоких деревьев, хотя по площади и небольшие, так, примерно, на стрелковый взвод, но очень удобные для маскировки и успешной обороны. В створе движения нашего взвода таких рощиц две.
Где идем, а где карабкаемся, хватаясь за траву и мелкие кустики и скользя сапогами. Оглядываюсь — какой прекрасный вид на Драву и на мост. Вижу и еще кое-что: на повороте дороги прямо на асфальте стоят две наших сорокапятки, через пару минут они открывают огонь. Вот уже и разрывы вижу. Теперь ясно: огонь наших пушек направлен именно на эти подозрительнее рощицы. Хотя и неизвестно, обнаружили артиллеристы что-то там или просто своим огнем хотят подстраховать нас, пластунов. Все равно — спасибо.