Это невыносимо!
Повернувшись вполоборота, я кидаю свирепый взгляд на парня, сидящего на самом дальнем ряду аудитории. Глеб Соколовский. Собственной персоной. Наглый, самоуверенный, заносчивый мажор, считающий, что ему всё можно, потому что он сын мэра.
Так бы и придушила гада!
Вот уже полчаса с периодичностью в пять минут он кидает в мою спину импровизированные шарики из скомканной бумаги. И посмеивается вместе со своими дружками, наблюдая, как у меня валит пар из ушей от бессильной злости, потому что под ногами уже целый «сугроб» образовался.
Но до конца лекции я всё равно ничего не смогу сделать. Мне только и остаётся, что терпеть и ждать, пока Виктор Сергеевич закончит свой заунывный монолог по вышмату и отпустит весь поток на следующие пары по расписанию.
Вот только… Одно дело терпеть Соколовского на общих лекциях, а другое — терпеть его со времён школы.
А я именно — терпела. Считала дни до выпуска, мечтая скорее переехать в город и избавиться от его противной рожи. Но, поступая на эконом фак на бюджет, я и не думала узнавать, кто же будет учиться со мной на одном потоке. Счастье от вида своей фамилии в заветном списке бюджетников совсем затмило мне разум. И я только после общего сбора первого сентября соизволила глянуть список на стенде и узнать фамилии своих однокурсников.
И то лишь после того, как лицезрела любимчика бывшей школы в одном ряду со мной… Словами не передать, как я была «рада»!
— Скворцова, п-с! — Раздаётся громкий шёпот с задних рядов. — Эй!
И я узнаю этот голос среди миллиардов других! Ибо он уже снится мне в кошмарах!
— Эй — зовут лошадей! — Яростно шепчу в ответ, не забыв наградить Соколовского самым злым взглядом из своего арсенала.
— А чего тогда откликаешься? — Ржёт брюнет и его смех подхватывают дружки.
Стараясь мысленно успокоиться, я отворачиваюсь. Делаю глубокий вдох и выдох, призывая себя и дальше слушать лекцию Виктора Сергеевича. Но какой там! Глебу хоть бы хны.
— Скворцова-а, — тянет он, продолжая одному ему известную игру.
А я всё ещё задаюсь вопросом, почему Соколовскому не надоела эта игра за столько лет. С самой старшей школы от него ни отдыху, ни продыху!
— Оглохла что ли? Дело есть вообще-то.
Я не реагирую. Смотрю в тетрадь и пытаюсь что-то конспектировать, но вышмат — не тот предмет, который можно интуитивно дописать и обобщить, поэтому с грустью понимаю, что придётся просить у кого-нибудь лекцию, чтобы переписать. Не говоря уже о том, что материал сегодняшней темы я явно не усвоила.
Теперь дополнительное время выделять…
— Арина, блин! — Громче, чем стоило бы, басит брюнет.
И тут даже Виктор Сергеевич, находящийся в преклонном возрасте и страдающий плохим слухом, обращает внимание на мажористого недоумка.
— Глеб Соколовский, вы имеете что-то против дифференциалов? Или ваша формула не совпадает с моей? — Шамкает риторические вопросы тем же монотонным голосом Разумов.
Не успеваю я выдохнуть и расслабиться от того, что назойливый Соколовский, наконец, соизволит отстать от меня хотя бы до конца лекции, как парень басит в ответ:
— Нет-нет, Виктор Сергеевич, что вы, — сарказмит Глеб, явно считая себя умнее старенького профессора, — я всего лишь хотел попросить Арину дать переписать формулу, которую я не разглядел.
Вот дубина…
Сказать, что я в бешенстве — ничего не сказать. Это же теперь…
Я не успеваю додумать мысль, потому что она материализуется на моих глазах. А моим палачом выступает ни кто иной, как профессор Разумов.
— Что ж, тогда, думаю, госпожа Скворцова окажет любезность и даст не только переписать свою лекцию, но и в паре с вами отправится на отработку. Буду ждать общий доклад от вас двоих в следующую пятницу после пяти вечера.
Нет! Нет-нет-нет! Только не это!
— Виктор Сергеевич! — Пытаюсь возмутиться я, но профессор прерывает меня одним взмахом руки.
— Ничего не хочу слышать. Свои личные разборки нужно оставлять вне стен нашего альма-матер. — Мужчина хлопает в ладоши и объявляет: — Лекция окончена. Все свободны.
На меня обрушивается весь ужас происходящего. Я уже не просто в бешенстве. Мне хочется голыми руками придушить Соколовского. И, кажется, я знаю, где именно смогу выпустить пар!
Я хватаю сумку и, крепко сжав в руке лямку, закидываю в неё все свои принадлежности. Нужно успеть убраться из аудитории до того, как Соколовский спустится…
— Арина, — раздаётся внезапно очень близко. — Стой! — Глеб пытается перекричать общий гомон голосов, но куда там.
Я припускаю вперёд, стараясь обогнать тех, кто уже спускается по кафедре. И если у меня это получается очень хорошо благодаря гибкости и миниатюрному телосложению, то Глебу приходится тяжеловато с его комплекцией качка переростка.
— Арина! — Рычит мой личный преследователь. — А-а, — тянет, — чёрт с тобой! Всё равно следующей парой физра! Далеко не убежишь.
И он прав. Как же он чертовски прав! Мне безумно хотелось бы сбежать от него. Как в школьные времена. Но… Я уже не та девочка-трусишка. Больше я не позволю Соколовскому издеваться над собой и преследовать меня. Больше не стану терпеть его выходки!
Минувшее лето изменило всё. Я уже ощутила этот вкус. Вкус свободы. Успела узнать, каково это — жить, не ощущая тягостное присутствие того, кто у тебя в печёнках сидит. И если последний год я уже просто терпела, зная, что наши с Соколовским пути разойдутся, как в море корабли, то теперь… Теперь, зная что нам видеться, как минимум, пять лет подряд, пора поставить зазнавшегося мажора на место.
Даже если это будет тяжело.
А зная Соколовского — будет. Этот упёртый, как баран. Если что-то себе втемяшил в голову — не выбить, пока самому не надоест.
А значит, сделаю так, чтобы надоело. Сделаю всё, лишь бы Глеб, наконец, отстал от меня и оставил в покое.
Женская раздевалка встречает меня полной тишиной. Ещё никто не пришёл. Я первая.
Выдохнув, сажусь на ближайшую лавочку и кидаю сумку рядом с собой. Перевожу дух. Даю себе передышку перед рывком. Ибо знаю — на физкультуре будет хуже. Парень явно так просто не отстанет. Глебу что-то нужно, а это значит, что весь мир должен прыгать перед ним на задних лапках. И я в том числе. Так он считает.
Ладно, буду действовать по обстоятельствам.
Замотав волосы в дульку, иду в соседнюю комнату. Душ — как глоток свежего воздуха. Я даже специально выкручиваю смеситель так, чтобы вода была как можно прохладнее. Мне это сейчас очень нужно — остыть. На «холодную» голову лучше думается.
Закончив, кутаюсь в полотенце. Иду обратно, открываю шкафчик и достаю из сумки спортивную форму. На то, чтобы переодеться, у меня уходит от силы минут пять. Как только я заканчиваю, в раздевалку входят еще несколько девушек. Я их не знаю, потому что учебная неделя только началась.
«Первый день занятий, а у тебя уже горит причинное место, Арина», — проносится в голове, пока я собираю волосы у зеркала в высокий хвост.
Из отражения на меня смотрит пепельная блондинка. Я очень долго добивалась холодного белого оттенка, и теперь просто в восторге от собственного образа. В школе я ходила с длинной косой русых волос. За лето решила кардинально сменить образ на тот, что так давно хотелось.
И вот она я. Белые волосы до плеч. Яркие, серо-голубые глаза. Чуть курносый носик и пухлые губы, слегка подкрашенные розовым блеском. И чёрно-белый стиль одежды. На шее — неизменный кулон с жемчужинкой в виде капли.
Губы невольно посещает мимолётная мечтательная улыбка.
Я нашла эту цепочку у себя в шкафчике ещё в школе, когда училась в десятом классе. Отправитель пожелал остаться анонимным. Но ту записку я до сих пор храню у себя в шкатулке. Там было всего несколько строк, но они почему-то сильно запали мне в душу: «Твои глаза такие же прекрасные, как этот камень. Я бы вечно любовался тобой, словно драгоценностью и не расставался бы ни на миг. Надеюсь, и ты будешь беречь его, словно драгоценность…»
Подписи не было. И я долго гадала, кто же это мог быть. Витька из параллельного класса, что пытался ухаживать за мной? Или Никита, с которым мы виделись пару раз на олимпиадах? Но всё было без толку. После этого тайный поклонник больше не проявлялся. И, хотя я и не теряла бдительности, ответа не было, потому что вычислить дарителя оказалось попросту невозможно.
С тех пор я и ношу кулон. Но больше уже как по привычке, чем по сентиментальным причинам.
Однажды, грешным делом я даже подумала, что кулон мог подкинуть мне Глеб. Но случившееся после этого событие окончательно выветрило из моей головы такие бредни, как Соколовский и способность чувствовать любовь к кому-то другому, а не к своему отражению в зеркале. Поэтому, если это и был Соколовский, то он явно сделал это по приколу.
А может вообще кулон попал ко мне по ошибке. К тому времени уже было неважно.
Ну и пусть, — решила я тогда. Жемчужина не виновата в том, что кто-то хотел подшутить или ошибся шкафчиком.
— Эй, долго собираешься тут стоять? — Прерывает мои мысли тонкий голосок.
Я, не оборачиваясь, продолжаю смотреть в зеркало. Позади меня стоит яркая брюнетка. Её внешность достойна обложек модных журналов. Один только макияж чего стоит. Явно не простая студентка.
Пожав плечами и решив, что лишние проблемы мне ни к чему, молча отхожу в сторону. Стервозная брюнетка ещё раз смеряет меня неприязненным взглядом, но больше ничего не говорит. Только поджимает губы. Я же прячу сумку в шкафчик и, крепко зашнуровав кроссовки, выхожу в коридор, ведущий в спортзал.
Какие-то стервы мне нипочём. Спасибо Соколовскому и его «школе буллинга».
Да уж. Ну и мысли. Не думала, что хоть за что-то буду ему благодарна! Но, оказывается, что даже из негативного опыта можно выудить для себя что-то положительное.
В спортзале пахнет целой смесью запахов: спортинвентарём, резиной и потом. Помещение условно поделено на две части — женскую и мужскую. На первой находится площадка для волейбола, а на второй — для баскетбола.
Несколько парней, одетые в одинаковую форму красного цвета и различающуюся только номерами, уже разминаются на своей площадке. Тяжелый баскетбольный мяч то и дело стучит об пол, создавая громкий методичный звук, эхом отдающийся от стен и высокого потолка.
Я прохожу вперёд и мысленно радуюсь, что Соколовского не видно среди них. Пара начнётся через десять минут, а значит, можно позалипать в телефон и ни о чём не думать. Что я и делаю, обходя волейбольную площадку и усаживаясь на одну из лавочек, которые стоят вдоль стены.
Достаю из кармана спортивной кофты наушники. Втыкаю их в уши и включаю любимую музыку. Прикрываю глаза, опираюсь спиной об стену и расслабляюсь. Ненавязчивая мелодия жанра Wave уносит за собой, я абстрагируюсь от внешнего мира.
Вот только ненадолго…
— …рина, — слышу, понимая, что у меня из уха нагло и бесцеремонно вырвали наушник. — Вообще-то сюда нельзя с телефоном. Их оставляют в раздевалке.
Я лениво приоткрываю глаза и кошусь на Соколовского. Вздыхаю.
— А ты у нас староста потока? Или дежурный по занудству? — Язвлю, всем видом пытаясь показать, что мне плевать на него и на то, что он никак не желает оставить меня в покое.
Хотя внутри меня бьёт мелкой дрожью. Но, скорей уж по привычке, — нервное, — чем из-за страха перед этим обалдуем.
— Могла просто сказать спасибо, — корчит слащавую улыбку мажор.
— Спасибо, — пожимаю плечами и собираюсь воткнуть наушник обратно, тем самым окончив нашу нежелательную беседу, но Глеб хватает меня за предплечье, мешая это сделать.
По телу проносится ток от того места, где пальцы парня касаются моей кожи. Я возмущенно смотрю на Соколовского, но слова так и застревают на полпути, где-то в районе горла. А всё потому, что впервые за длительный промежуток времени я оказываюсь с Глебом лицом к лицу.
Я уже говорила, что, несмотря на ужасный характер, внешностью парень не обделён?
Высокий рост, почти под два метра. Спортивное телосложение. Короткая стрижка густой тёмной шевелюры с зачёсанной вверх чёлкой. Глубокий взгляд янтарных глаз, на дне которых всегда прыгают бесята. Толстая линия чётко очерченных бровей. Прямой нос с едва заметной горбинкой — результат драк, в которых Глеб почти всегда принимал участие. Квадратная челюсть и губы…
Я сглатываю, потому что чуть не допустила мысль, будто губы Соколовского могут быть красивыми.
Сердце отчего-то начинает стучать быстро-быстро. Я опускаю взгляд ниже, разрывая наш зрительный контакт. Замечаю, что за лето брюнет отрастил себе модную атрибутику всех парней: бороду и усы. Не слишком заметные, но делающие его старше.
Ухмыляюсь, собираясь сказать наглому мажору что-нибудь гадкое. Но ухмылка тут же меркнет, потому что Соколовский не ограничивается лапанием моей руки, а идёт дальше. Касается прядей моих теперь уже коротких волос и пропускает их между пальцами.
Окончательно офигев от его бесцеремонности, не сразу соображаю, что нужно откинуть его руку от себя. И это становится моей ошибкой. Глеб принимает это за негласное бессилие и невозможность устоять перед ним.
— Зачем отрезала волосы? — Он понижает голос и улыбается уголком рта. Взгляд при этом такой, словно парень ушёл в себя.
Такой… Что я не узнаю его. Я раньше не видела у Глеба подобных эмоций, поэтому мне трудно определить, что же прячется за этим выражением глаз.
Это потрясает меня. Настолько, что шок от увиденного, приводит меня в чувство.
— Тебя забыла спросить! — Шиплю, отмирая. Отбрасываю его руку от себя, будто скользкую змею, и отшатываюсь в сторону. — Захотела и отрезала.
Глеб тоже меняется в лице. А выражение его глаз становится привычным — нагло-снисходительным. И я даже незаметно для себя выдыхаю от облегчения, понимая, что этот Соколовский мне привычен и знаком. С таким Соколовским я знаю, как себя вести.
А тот… Тот пугает до ужаса. До дрожи в коленках. До сухости во рту.
Надеюсь, что мне просто показалось…
Я поднимаюсь с лавочки, намереваясь пересесть от наглеца как можно дальше. Но парень окидывает меня неспешным похабным взглядом с ног до головы, возвращается обратно к моей груди и выдаёт на весь спортзал:
— Зачётные сиськи. До сих пор гадаю, какой размер. Третий? Четвёртый? — Брюнет наигранно причмокивает губами и показательно облизывает нижнюю губу. — Я бы тебя обкатал.
По залу проносится гогот. И я только сейчас замечаю, что у нашей небольшой сценки появились свидетели.
Молчи, Арина. Молчи. Прикуси язык! Не дай себе стать ещё большим посмешищем.
Но уговоры не помогают. Становится обидно до слёз. Я будто вернулась обратно в старшую школу. Будто ничего не изменилось с тех пор. Ни капельки…
Прикусываю губу, дабы не разреветься прилюдно, и крепко зажмуриваюсь. Мысленно считаю до пяти.
Один.
Два.
Три…
Но досчитать не успеваю. Глеб вмешивается со своим уставом даже в мои мысли.
— Застегнись. — Раздаётся тихий бас над ухом. И в следующую секунду мою спортивную кофту бесцеремонно хватают за «собачку» и застёгивают чуть ли не до самой шеи. — Дыши, — приказным тоном продолжает вещать этот… этот козёл! — Слишком поэтично — помирать в восемнадцать.
Именно в этот момент решает появиться физрук. Он оглашает спортзал спасительным свистом, а затем командует присутствующим студентам построиться, буквально отгораживая меня от пристального внимания сокурсников, которые стали свидетелями неприглядной сцены.
И временно от Соколовского, бросившего на меня предупреждающий взгляд янтарных глаз, не обещающий ничего хорошего, прежде чем лёгкой трусцой удалиться обратно на свою сторону спортзала.