Просыпаюсь от того, что мне жарко. В комнате темно, поэтому я не сразу соображаю, где я. Чуть не кричу вслух, когда ощущаю, что на моей талии покоится чья-то рука, но вовремя вспоминаю, что уснула я не дома и зажимаю себе рот ладонью.
Глаза постепенно привыкают к темноте и я могу разглядеть очертания сопящего рядом Соколовского. Он выглядит непривычно расслабленным. Во сне черты лица Глеба стали мягкими и даже немного мальчишескими. Сейчас он так похож на десятиклассника, который надо мной издевался и не давал прохода.
Но отчего-то эти воспоминания не вызывают во мне приступ злости или обиды, как обычно. Вместо этого, я во все глаза рассматриваю мажора. Дышу через раз, лишь бы не разбудить брюнета.
Ночь — время раздумий, и меня посещают весьма интересные мысли. При свете дня я бы ни за что о таком не подумала. Но сейчас…
А что если Соколовский с самого начала был в меня влюблён? Тогда все его придирки и издёвки обретают смысл. Он ведь никогда не умел и, видимо, до сих пор не умеет правильно выражать свои эмоции.
Глеб рано потерял мать, это знали все в классе. В начальной школе, когда детская жестокость ещё не знает границ, одноклассники дразнили его на переменах. Соколовский запомнил каждого. И, когда те стали постарше и поняли, что с сыновьями богатых отцов лучше дружить, он отомстил им всем. Сделал их отбросами класса, с которыми никто не дружил больше.
Жестко, но именно человеческая тяга к издевательству над слабыми вынудила его показать клыки. С волками жить — по-волчьи выть.
Я же всегда была сама по себе. В школу ходила чисто ради учёбы и своей на тот момент подруги — Ксюши. В классе восьмом-девятом она сохла по Соколовскому. Девочки рано взрослеют. Красилась, старалась привлечь его внимание. А я… Я просто была рядом. Умилялась её попыткам и раздражалась, когда Глеб грубо её сбривал.
Пока однажды не заметила, как он на меня смотрит.
Тогда мне показалось, что это взгляд презрения, ведь я была той самой страшненькой подружкой на фоне Ксюши. Не красилась, не носила крутые шмотки, потому что моя семья всегда жила от зарплаты к зарплате и лишних денег не было.
И до вчерашнего дня я искренне верила, что Соколовский меня презирает, издевается. Как издевались когда-то над ним. Просто, чтобы самоутвердиться за чужой счёт.
Но, зная то, что я знаю сейчас…
Что если в тот день Глеб задел меня впервые, только потому, что я задела его не меньше? Ведь если у него были ко мне (или есть до сих пор) чувства, тогда всё становится до жути просто и ясно, как белый день!
Весна. Девятый класс. На носу майские каникулы и выпускные экзамены. Я усердно готовилась, в то время как Ксюша болтала ногой, сидя прям на парте, и дула губы, в очередной раз жалуясь на то, что Соколовский её не замечает.
— Да признайся ты ему уже, — не выдержала я, потому что стенания подруги отвлекали от подготовки к истории.
— Как? — Воскликнула шатенка и спрыгнула с парты. — Да он же меня прямым текстом пошлёт!
— Не попробуешь — не узнаешь. — Закатила глаза я и уткнулась обратно в книжку, которую взяла в библиотеке.
— Я не могу. — Поникла подруга. — Каждый раз, когда я рядом с ним, такое впечатление, что у меня мозг отключается, и я становлюсь туповатой блондинкой.
— Тогда напиши ему письмо с признанием.
— Чтобы он потом высмеял мою писанину при всех? Нет уж! — Фыркнула девушка и скрестила руки на груди.
— Тогда… — Я честно постаралась вникнуть в проблему единственной подруги и помочь, но в голову больше ничего не приходило. — Блин, я не знаю. — Вздохнула я, всплёскивая руками.
— Вот и я не знаю, — плюхнулась на стул рядом Ксюша. — Голова трещит! — Запустила руку в волосы, а затем положила голову на стол. — А тебе разве никто не нравится?
Я пожала плечами.
— Нет.
— И Глеб тоже? — Удивлённо переспросила подруга.
— Соколовский? — Сделала страшные глаза. — Вот уж кто мне точно не нравится, так это Глеб. Ни за какие коврижки бы с ним не встречалась. Да будь он последним парнем на планете…
Я так увлеклась, что не сразу заметила, как в класс вошли трое одноклассников, среди которых был обсуждаемый нами мажор.
— Ах, вот оно что, Скворцова. Не знал, что ты так сильно по мне фанатеешь, что готова даже отрицать свои чувства. — Иронично протянул парень, хотя лицо было мрачнее туч за окном.
— Чушь не неси. — Поспешно ответила я.
Сердце колотилось, как сумасшедшее, а щеки стали пунцовыми от того, что меня поймали с поличным. Я бы никогда и ни за что не сказала что-то подобное Соколовскому в лицо. Моя спокойная жизнь была мне дорога. А я знала, что бывает с теми, кто переходит брюнету дорогу.
— Глеб, привет! — Спохватилась Ксюша, заламывая руки. — А мы вот… Про тебя говорили.
— Да мы слышали, — загоготали друзья Соколовского. — Не знал, что наша серая мышка о себе такого мнения. — Подливал масла в огонь Тимофеев.
— Не, ты слыхал? Она считает, что ты ей не пара, — Пётр Ситцев стукнул локтём любимчика класса под рёбра. А я мечтала испепелить взглядом этого придурка на месте.
— Нет, я просто сказала, что Глеб не в моём вкусе. — Поспешила хоть как-то исправить положение.
Ксюша была полностью поглощена разглядыванием мажора и летала в облаках, в то время как он сам глядел на меня тяжёлым взглядом. Его модная на тот момент причёска с длинной чёлкой, закрывающей лоб, делала его похожим на фотомодель. Не удивительно, что даже старшеклассницы по нему сохли.
Возможно, будь я хоть немного похожа внешностью на Ксюшу, тоже бы засматривалась на Глеба, ведь на самом деле он-то как раз в моём вкусе — высокий брюнет с медовыми глазами. И пусть в то время у него не было кубиков пресса, и он был долговязым подростком, уже тогда играющий в сборной по баскетболу, это его ничуть не портило.
Сглотнув, я уткнулась обратно в книгу по истории государства. Наивно решила, будто таким образом исчерпаю конфликт, и на этом всё закончится. Но не тут-то было. Соколовский словно с цепи сорвался.
Опёршись ладонью о спинку моего стула, парень навис надо мной. Я впервые оказалась так близко к противоположному полу, что невольно растерялась. Только хлопала ресницами и открывала рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Не в твоём вкусе? — Угрожающе понизил голос брюнет. — Быть того не может, страшилка. Я нравлюсь тебе. — Настаивал на своём.
— Да нет же!
Я начинала злиться, ведь говорила чистую правду. Зачем он пытался убедить меня в обратном?
Тогда, к сожалению, я не понимала… Зато теперь…
Воспоминания, промелькнувшие в голове, и тогда казавшиеся ничем не обоснованными и лишенными смысла, теперь предстают в ином свете. Мне хочется ударить себя по лбу за то, что с самого начала не разглядела очевидного. Даже тогда, когда эта цепочка с жемчужиной оказалась у меня в шкафчике.
А ведь она дорогая! Цепочка платиновая, хотя я долгое время считала, что ношу серебро. Не говоря уже о настоящем жемчуге, которым инкрустирован кулон. Кто из школьников мог позволить себе купить такой подарок?
Это ведь настолько очевидно, знай я тогда, что ношу платиновую цепочку на шее… И знай я цену настоящим камням… Наивная девчушка…
Сердце глухо, но сильно стучит в груди, когда я смотрю на Соколовского и вижу перед собой совсем другого человека.
Человека, подарившего мне дорогой подарок. Человека, который не смог признаться в чувствах, хотя, наверняка хотел, потому что подарок не забрал. Человека, спасшего меня от ублюдков, которые чуть меня не изнасиловали. Человека, который…
Погодите-ка! Платье!
Расширившимися от догадки глазами, смотрю на Глеба. И не могу поверить в то, что это может быть правдой. Реальностью.
Нет… Нет… Я же не могу быть настолько слепой? Или..?
Да нет! Где я, а где Глеб? Мы живём в абсолютно разных мирах!
Но вот она я. Лежу в его доме. В его кровати. На моей талии всё ещё покоится его рука, а сам Соколовский посапывает рядом. И это после моей истерики накануне. После того, как он мог просто выставить меня из своего особняка и не утешать.
— Я идиотка… — Вырывается вслух тихий шёпот.
Я прикрываю ладошкой рот, но уже поздно. Брюнет вдруг возмущённо стонет и выдаёт хриплым голосом, от которого у меня бегут мурашки по телу:
— Рад, что ты, наконец, призналась. Жаль только, что на утро я об этом забуду. — Его рука на моей талии обхватывает меня сильнее и притягивает ближе к парню. — Чего не спится? — Широко зевает, не потрудившись прикрыть рот рукой.
Я всё ещё нахожусь под впечатлением от собственного открытия, поэтому забываю о том, что лежать вот так вот — неприлично. И что мне вообще, по-хорошему, надо бы возмутиться и перелечь куда-нибудь в другую комнату.
— Проснулась от того, что снилось, будто меня черти в аду варят в кипящем котле. А это всего лишь ты, подрабатывающий вместо камина. — Огрызаюсь я, хотя без былого раздражения. Скорее по привычке.
— И это вместо того, чтобы сказать мне спасибо! — Выдыхает парень. — Сама же прижимала свои ледяные конечности, приставала! Из-за тебя целый час уснуть не мог, отбивался.
— Неправда!
— Правда-правда! — Подленько ухмыляется Соколовский и зарывается носом в мои волосы. Обхватывает ладонью мой затылок и прячет моё пунцовое лицо у себя на груди. — Всё, спи давай. Нам завтра рано вставать. Универ никто не отменял.
Универ! Бли-ин! Как же так?! Я обо всём забыла!
— Глеб! — Сипло произношу я. — Отвези меня домой, пожалуйста! Мне же нужно подготовиться, взять учебники, помыться…
Брюнет прикладывает пальцы к моим губам. Отодвигается и смотрит на меня янтарными глазами, которые в темноте кажутся бездонно чёрными.
— Мы утром заедем к тебе домой, и возьмем всё необходимое. Помоешься тут, у меня.
— Зубная щётка…
— Как и с тапочками, есть гостевой комплект для личной гигиены.
— Но…
— Всё, никаких но, Скворцова! Спи! — Бескомпромиссно заявляет мажор и возвращает нас в изначальную позу, укладывая меня к себе на плечо.
— Соколовский! Мы не можем спать вместе! Это…
— Да ёперный театр! Угомонись уже! Три часа ночи. — Шикает на меня. — Если я по твоей вине не высплюсь, неделю будешь мне прислуживать, компенсируя моральный ущёрб.
— К-какой ещё…
— Ну, всё, сама напросилась. — Устало вздыхает Соколовский и приникает к моим губам. Сминает их. И даже облизывает языком.
Мне становится ещё жарче, чем было до этого. Но я больше не вырываюсь. Надрывно дышу, пытаясь повторять движения губ мажора, потому что совсем не умею целоваться.
Это вводит брюнета в ступор. Он прерывается, наверняка, удивлённый тем, что я не сопротивляюсь и даже отвечаю ему. А мне хочется сгореть со стыда, и я отвожу взгляд. Хотя в этой темноте, он вряд ли видит, что я вся красная, как рак.
— Сразу бы так, — ворчит Соколовский. Взбивает подушку, словно не знает, куда себя деть, и ложится обратно. — Послушная и молчаливая. Всё, я спать. — Говорит он и внезапно отворачивается, убивая меня своим нелогичным поведением.
Уязвлённая, ахаю от обиды и тоже отворачиваюсь от брюнета. Тот уже спустя полминуты начинает сопеть, что почему-то дико возмущает меня. Но усталость и вымотанная нервная система дают о себе знать, и уже через пару минут мысли разлетаются, и я тоже проваливаюсь в сон.
***
— Привет! Как выходные? — Бесцеремонно нападает на меня со спины Полина. Обвивает руками шею и свешивается, заглядывая мне через плечо. — Только не говори, что ты даже на перерывах учишься! — Поражённо ахает она, увидев, что я кроплю над конспектом.
— Привет, — теряюсь от её напора и панибратства. Что ни говори, а Краснова весьма непосредственная личность. Так непривычно, когда человек открыт и искренен в своих порывах. — Всё хорошо. У тебя как? — Отвечаю на её вопросы по смысловому порядку. — Да, учусь. Точнее зубрю словарь по английскому языку. Приходится. — Отвечаю, слегка улыбаясь.
— Ну, ты, мать, конечно… — Не продолжает фразу и просто качает головой. А затем выпускает меня из объятий и садится напротив. Копается в своей сумочке, выуживая из неё два батончика, которые обычно продают в фитнес центрах. — Держи. Подкрепись. Наверняка всю глюкозу потратила на зубрёжку, а энергию нужно восполнять.
Произнеся это, Полина кладёт рядом с моим конспектом второй батончик, и разрывает упаковку своего. Вгрызается в него так, словно очень голодная. Но чуть позже я понимаю, что это просто эмоциональность, которая является неотъемлемой частью Красновой.
— Представляешь? — Начинает шатенка, активно жестикулируя руками и делая «страшные» глаза. — Крицкая совсем уже обнаглела! Вешается на Соколовского прямо на парах! Стыдоба и позорище. — Цокает языком. — И не стыдно ей вот так вот себя вести? А препод наш молоденький тоже хорош! — Фыркает Полина, продолжая агрессивно поедать ни в чём неповинный батончик. — Боится выгнать этих голубков с пары, потому что у Глеба отец — какая-то шишка.
От слов Красновой спирает дыхание, а в горле появляется ком. Я застываю с батончиком в руках, так и не успев открыть его.
Не прошло и пяти часов с того момента, как мы последний раз с ним виделись, а Соколовский уже успел вернуться в свой прежний режим мачо и ловеласа.
Хотя, чему я удивляюсь? Неужели я надеялась на то, что после этой ночи и «доброго» утра между нами что-то изменится? Подумаешь, отвёз в универ. Подумаешь, поцеловал ночью. Откуда мне знать, может у Глеба вообще есть девушка, о которой я ни сном, ни духом?
Но, признаться, я и вправду поверила, что после вчерашнего между нами всё изменится. В лучшую сторону. По крайней мере, я точно изменила о нём своё мнение.
И, видимо, зря. Недаром говорят: поспешишь — людей насмешишь.
Сердце вдруг гулко и часто забилось от внезапно пришедшей в голову мысли…
А что если Соколовский нарочно всё подстроил и теперь смеётся с Ситцевым и Тимофеевым надо мной? Что если вчерашняя ночь — заранее подстроена и всё было заснято на камеру? В наше время парни любят спорить на такое, а потом заливать видео в сеть…
Ужас охватывает сознание со скоростью паука, плетущего паутину. Полина замечает это и участливо кладёт ладонь на мои холодные руки.
— Эй, ты чего? Арина? Ты вся побелела. Может, к врачу? — Осторожно интересуется Краснова.
— Н-нет, — слишком резко отмахиваюсь я, запинаясь. — Всё хорошо. Я просто забыла, что не подготовилась к профильному предмету. А он сегодня последней парой.
Шатенка хмурится. Явно не верит мне, но медленно кивает.
— До разговора о Соколовском ты была в порядке. — Подозрительно тянет она и внимательно заглядывает мне в глаза.
— Кому сдался этот самовлюблённый мажор, — сердито бормочу я и поднимаюсь с места. Хватаю со стола тетрадь с конспектом и нервно запихиваю его в сумку.
— Ты куда? — Полина, видя, что я засуетилась, тоже поднимается с места.
— В… В туалет! — Поспешно выдаю я и чуть ли не бегом устремляюсь в названном направлении.
Краснова немного отстаёт, но семенит следом. Я же мчусь в нужную комнату, потому что лицо пылает от стыда и злости на саму себя. Мне необходимо срочно умыться ледяной водой. Утихомирить бешено бьющееся сердце. И убрать это неприятное тянущее чувство в груди.
Туалетная комната оказывается пуста, что не может не радовать. Я подхожу к раковине, включаю кран на полную мощность и плескаю себе в лицо холодной водой. И уже спустя минуту прихожу в себя.
Полина стоит у входа, опираясь плечом о дверной косяк. Странно на меня поглядывает, но ничего не говорит, хотя по Красновой видно, что она с трудом сдерживается. В её глазах бегущей строкой мелькают вопросы.
— И что это было? Паническая атака? — Всё же спрашивает девушка, когда я шумно вдыхаю и выдыхаю, а после опираюсь обеими руками о края раковины, склонив голову. — Арина, таким нужно всегда делиться, я же могу помочь.
— Ты уже помогла мне. — Глухо отвечаю ей, не поднимая головы. — Привела в чувство. А то я что-то последнее время потеряла бдительность.
— Так-так-так, — скрещивает руки на груди, — я всё-таки была права насчёт Соколовского? — Её проницательный взгляд синих, как летнее небо глаз, не даёт увильнуть от ответа. — Рассказывай. — Просто говорит она.
Меня внезапно накрывает сильное желание поделиться своими проблемами хоть с кем-нибудь. Я ведь могу ей довериться? Полина выглядит надёжным и искренним человеком, не способным на предательство.
Конечно, я могу ошибаться, но я так устала держать всё в себе…
Но, прежде чем я успеваю открыть рот, дверь распахивается, и внутрь входят две девушки. Одна из них мне знакома. Брюнетка. Я помню её. В раздевалке спортзала именно она стервозно прогнала меня от зеркала, чтобы я ей не мешала. А вот вторую я, если и видела, то мельком, потому что черты лица хоть и выглядят знакомыми, но я не могу вспомнить ни имени, ни группы, в которой она учится.
— Вот ты где, мы тебя обыскались. — Вдруг ошарашивает брюнетка, глядя на меня. Она прищуривает свои густо подведённые чёрной подводкой глаза и перекидывает длинные волосы назад.
Девушки пока не замечают Краснову, потому что она стоит за их спинами.
— Меня? — Неуверенно переспрашиваю я, не понимая, что этим двум расфуфыренным дамочкам от меня нужно.
— Тебя-тебя. — Презрительно хмыкает вторая. Рыжая и кудрявая. — Или ты видишь тут ещё кого-то?
— Видит, — грубо бросает Краснова, поменявшись в секунду из милой и искренней девушки в стерву, очень похожую на ту, что принадлежит обществу этих двоих.
Полина обходит девушек и встаёт рядом со мной.
— Очень интересно, — хищно тянет брюнетка, почему-то довольно ухмыляясь. — Только не говори, что общаешься с этой посредственностью. — Кривит нос и указывает на меня пальцем.
— Не просто общаюсь, мы — подруги, — заявляет Краснова, чем удивляет не только меня, но и стервозных богачек, судя по их бредовым сумкам.
— Вот так поворот, — мерзко смеётся рыжая. — Хотя, ты никогда не вписывалась в наше общество. Твоё место рядом вот с такими, — девушка одаривает меня презрительным взглядом с головы до ног, — отбросами.
— Язык прикуси, — угрожающе понижает голос Полина, а я вспоминаю, что у меня тоже есть язык.
— Что вам нужно? — Ощериваюсь и делаю всё, чтобы не казаться серой мышкой, над которой можно издеваться.
— Не строй из себя дурочку, — перестаёт ухмыляться брюнетка. — Или ты думала, что можешь безнаказанно липнуть к Соколовскому? За всё нужно платить, дорогуша.
— Крицкая, по-хорошему прошу, отвали. — Полина окидывает девушек предупреждающим взглядом, в котором сквозит угроза. — Или будешь иметь дело со мной.
— Это тебя не касается, Полечка, — рыжая выходит вперёд, подходит к Красновой и наматывает на палец прядь её волос, не прекращая жевать жвачку. — Просто постой в сторонке и сделай вид, что ничего не видела. Не хочется ругаться с тобой.
Я во все глаза таращусь на Крицкую и её подругу, пока в голове начинает складываться пазл.
Вот о ком говорила Полина. Вот кто обжимается с Глебом на парах.
Вот кто является девушкой Соколовского.