Во дворике тихо. На удивление. Вечереет. Оранжевое солнышко, будто в насмешку, окрашивает высотные дома в весёлые краски. Я поднимаю голову вверх и позволяю себе разрыдаться. Слёзы крупными каплями стекают по лицу вниз и тонут в волосах. Судорожно всхлипывая, опускаюсь на корточки и утыкаюсь лбом колени.
В голове роится хаос мыслей: почему, за что, как так? Но ответа у меня нет. Лишь жгучая обида на весь мир.
Куда мне идти? Где взять средства на существование? Завтра пары, а я абсолютно не готова… Да и за учёбу теперь нечем платить. Единственные, к кому бы я сейчас могла обратиться за помощью — Красновы. Но я не помню их номера и не знаю, где они живут.
Я настолько утопаю в собственном горе, захлёбываюсь в нём и слезах, что не сразу слышу, что кто-то зовёт меня по имени. И, даже слыша, уже никак не реагирую. Мне хочется исчезнуть. Раствориться и больше ничего не чувствовать.
А потом у меня просто уходит земля из-под ног — кто-то поднял меня на руки.
— Тише, малышка, тише, — шепчет на ухо знакомый бас. — Я тут, я рядом.
От неожиданности поднимаю заплаканные глаза на Соколовского. Протираю их кулачками, чтобы убедиться, что это не плод моей фантазии. Не галлюцинация. И убеждаюсь — парень реален. Я чувствую тепло его тела, оно согревает мои озябшие конечности своим жаром. Я ощущаю дыхание Глеба на своей коже. Вдыхаю древесный аромат его парфюма. Чувствую, как сильно и глухо бьётся сердце в груди брюнета.
— Глеб, — надрывный полу всхлип срывается с моих губ, и я прячу лицо в вороте его кожанки, небрежно наброшенной сверху.
Куртка насквозь пропитана не только ароматом одеколона Соколовского, но и его личным запахом. Тем самым, который действует на меня, как ударная доза успокоительного и одновременно пробуждает все рецепторы к жизни.
— Я отнесу тебя в машину, а потом вернусь за вещами, — негромко говорит он, обдавая моё ухо своим дыханием. А сам продолжает прижимать к себе, поглаживая каждый участок тела, до которого может дотянуться.
— А вдруг кто-нибудь за это время утащит… — Запинаясь, произношу какую-то бредовую мысль, что пришла в голову первой.
— Такой смертник вряд ли отыщется, Жемчужинка, не переживай. Найду каждого! — В его голосе слышится ложная бравада, но на подсознании я понимаю, что это всего лишь попытка меня успокоить или рассмешить. — Да и я быстро. Одна нога здесь, другая — там.
С этими словами Соколовский и вправду быстро доносит меня до своей машины, словно я ничего не вешу. Усаживает на заднее сиденье и предусмотрительно закрывает машину, когда уходит. Я не успеваю вновь погрузиться в пучину боли и отчаяния, как Глеб возвращается вновь. Укладывает мои вещи в багажник Порше, но после не садится на водительское место.
Он обходит машину, открывает заднюю дверь с другой стороны и усаживается рядом со мной.
— Ты чего совсем расклеилась? — Его слова звучат как-то неуклюже. Будто он совсем не умеет утешать. Но даже эта попытка после пережитого кажется мне верхом заботы. — Арина?
Глеб тянет свою огромную лапищу ко мне, скрученной в маленький комок. Осторожно касается щеки. Гладит ладонью. И, не встретив сопротивления, притягивает меня всю к себе. Обнимает. Прячет в своих медвежьих объятиях от всего мира.
— Прости меня, Глеб. Прости, что тебе пришлось это всё увидеть. Прости, что снова…
— Ну, всё, всё, — парень гладит меня по голове, покрывает утешающими поцелуями лоб, нос, щеки. И нет в этих поцелуях ни грамма сексуального подтекста. Лишь желание утешить, забота и доброта. Простое человеческое тепло. — Не думай об этом сейчас. Для начала перестань плакать. — Он обхватывает ладонями моё лицо и заставляет посмотреть на него. В эти янтарные глаза, так похожие на мёд.
Взгляд Соколовского искрится множеством эмоций. В этих глазах плещется всё: от сочувствия до непонятной мне злости, которая, я чётко ощущаю, направлена не на меня. Он прячет весь негатив на дне этих омутов, окутывая только сносящим с ног желанием помочь.
— Вот так, умничка. — Улыбка брюнета, появившаяся на лице, может посоперничать с самим солнцем. — Сейчас мы заедем в аптеку, купим успокоительное, я отвезу тебя к себе и ты поспишь. Договорились? — Он разговаривает со мной, как с маленькой, но впервые меня это не задевает.
Киваю, соглашаясь. Мне так хочется сделать то, что он озвучил — уснуть и забыться. Не думать ни о чём. Хочется побыть маленькой девочкой, о которой кто-то позаботится. Хотя бы сейчас. На время. До завтра. А уже потом я буду думать, как лучше решить свои проблемы.
— Договорились.
— Мир? — Тянет мизинчик Соколовский.
Мне вдруг становится до абсурдного смешно. С губ слетает нервный смешок, когда я во все глаза смотрю на этого двухметрового бугая, который ведёт себя, будто мы снова в первом классе.
— Мир. — Хриплю я каркающим, не своим голосом, и поспешно добавляю. — Но только сегодня.
— Только сегодня, — по-доброму усмехается Глеб и крепче прижимает меня к себе. Так, что мой нос утыкается в его шею и меня вновь с головой топит его дурманящий запах.
Благодарность с такой силой захлёстывает меня, что я не сдерживаюсь. Робко и с опаской вытягиваю руки вперёд, пытаясь обхватить торс Соколовского. Обнять. Но с моей комплекцией я едва достаю кончиками пальцев до его лопаток с обеих сторон.
— Вот так, маленькая. Вот так, — помогает мне обнять себя, меняя позу и подстраиваясь так, чтобы мне было удобно.
Всё же машина — не то место, где можно было с лёгкостью развернуться, особенно Соколовскому, но мажору каким-то чудом это удаётся. Он откидывается назад, буквально укладывая меня на себя, и вытягивает ноги. Но я не успеваю смутиться, потому что он закутывает меня в свою кожанку и уже сам прячет моё лицо на своей груди.
— Всё будет хорошо, Жемчужинка. Всё будет хорошо, — шепчет мне в макушку, целуя, пока меня захлёстывают противоречивые эмоции от его слов и действий. — Я тебе это обещаю.
***
Глеб Соколовский
Смотрю на спящую на заднем сидении Арину и не могу поверить своим глазам. И нет, не тому, что она — та, что всегда бесила и раздражала, как заноза в причинном месте — сейчас вместе со мной.
Я просто в дичайшем шоке, через что пришлось пройти этой хрупкой с виду девушке.
Сколько всего она держала в себе? Сколько пережила? А тут ещё и я подгаживал… Причём тупо из-за того, что когда-то Арина посчитала меня недостойным её царского внимания.
Так я считал. И дал себе обещание сбить спесь с зазнавшейся одноклассницы.
Сбил, ага… Заигрался. Откровенно доводил Скворцову и преследовал все эти годы по банальной причине — привычка. Но кто же знал, что она возвращается после школы в этот ад…
Никому не пожелаешь таких родителей…
Вновь кидаю короткий взгляд на Арину через зеркало заднего вида. Она лежит на сидении и тихонько сопит, свернувшись в позу эмбриона. Накрытая моей курткой. Её шелковистые волосы — я проверял на ощупь — закрывают заплаканное личико.
Она выглядит так беззащитно. Как ангел, который спустился с небес в этот пропитанный гнилью мир. И это видение пробуждает во мне что-то такое, во что я отказываюсь верить. Понимать. И, что ещё хуже, принимать.
А это чувство, как назло, лишь сильнее жжёт под рёбрами. Не отпускает. Настойчиво требует, чтобы я защитил эту девушку от всего на свете. Спрятал, если понадобится, даже от её ненормальной мамаши.
Поэтому я не уехал.
Предчувствие? Возможно. А может…
Встряхиваю головой, сосредотачиваясь на дороге. Борюсь с этим странным и бесконтрольным желанием, которое берёт верх. Потому что знаю, чем мне это грозит…
Но на примере своего отца могу сказать, что даже самая большая любовь идёт рука об руку с женской меркантильностью, когда на кону маячат огромные суммы денег. Поэтому, чёрта с два, я когда-нибудь позволю себе по-настоящему полюбить. Примера с моей родной матерью хватило.
Мальчишкой я ещё не понимал, почему мама могла бросить собственного ребёнка. Но стоило подрасти, и отец обо всём мне рассказал. Он очень сильно любил свою жену. Первую и последнюю. Больше не женился. Проходные дамы в его постели после мамы не в счёт.
Отец настолько сильно любил и, вероятно, любит её до сих пор, что делает всё, лишь бы видеть родного сына, который так похож на мать, как можно реже. Я для него — как та самая соль, что сыпят на рану. Незажившую рану.
Стискиваю руль и сворачиваю в сторону подземной парковки элитной многоэтажки. Отец купил мне эту квартиру, как только у меня появился паспорт. Избавился бы, наверное, в тот же день, но не позволял мой несовершеннолетний возраст. Поэтому дома он появлялся настолько редко, что наша экономка стала роднее, чем кровный отец.
Да и похрен. Откупается и ладно.
Паркуюсь в привычном месте. Глушу мотор. И около пяти минут залипаю в лобовое.
Кто же знал, что наши с Ариной судьбы настолько похожи…
Но прекратил бы я её преследовать, знай с самого начала всю правду? Вряд ли. Хотя, признаю, был бы… Гуманнее, что ли…
Будить бывшую одноклассницу не хочется, поэтому я откидываюсь на спинку водительского кресла и уже собираюсь просидеть в машине до тех пор, пока девчонка не проснётся. Но вовремя вспоминаю, что Скворцова выпила успокоительное, которое мы купили ей по дороге.
Скорей всего, точно не проснётся, если я просто перенесу её к себе в квартиру.
Так и случается. Девчонка мирно сопит, даже когда я беру её на руки, закрываю машину и поднимаюсь на лифте до своего этажа. Не просыпается она, и когда я открываю дверь ключ картой, возясь в кармане джинс с ней на руках. И когда укладываю на свою двуспальную кровать.
Соблазн остаться и лечь рядом — слишком велик. А Скворцова невероятно притягательна и беззащитна.
Прошлой ночью я спал, как убитый. И не постесняюсь сказать, что это была лучшая ночь в моей жизни при условии, что я впервые просто спал рядом с девушкой. Самому удивительно, но как бы сильно мой член не пытался протаранить спальные штаны, мне удалось заставить себя отвернуться и уснуть.
Почему-то мне было важно, чтобы Арина чувствовала себя в моём присутствии спокойно и не волновалась о том, что я могу её к чему-то склонить или принудить.
И вот эта девушка вновь в моей спальне. Вновь в моей кровати. А я не хочу спать в другой комнате. Я хочу остаться здесь и лечь рядом. Обнять Арину сзади, притянуть к себе, уткнуться носом в её шею и вдыхать восхитительный сладковатый запах.
Треш… В какой момент всё изменилось? В какой момент моя неприязнь к этой блондинке стала чем-то иным? Я ведь…
Мои мысли прерывает судорожный всхлип. Девушка вдруг издаёт тихий скулёж, и шепчет сквозь сон:
— Мамочка, пожалуйста… Я не такая… Мам…
Моё сердце замирает в груди. Я застываю, как вкопанный, примерно понимая, что за серьёзный разговор был между матерью и дочерью. Представляю, что мамаша Скворцовой подумала, когда увидела меня рядом. Они же до сих пор считают меня врагом семьи, думая, будто я виноват в том, что отчима Арины уволили с должности.
А что если… Что если как раз таки Арину и обвинили во всём? На мне ведь не отыграешься. Всё-таки мой отец — мэр. Очевидно, кого сделали крайним по итогу.
Ля-я-я…
Крадучись, подхожу к девушке и осторожно, чтобы не разбудить, сажусь с краю. Как завороженный, не могу оторвать взгляд от страдальческого выражения лица Скворцовой. Тяну руку к Арине и начинаю успокаивающе гладить её по макушке. Хватает парочки таких движений, чтобы она затихла.
Но следующее её действие не просто шокирует, а выбивает нахрен из реальности.
Арина, как кошка, ластится к моей руке. Неосознанно льнёт. Трётся об неё. А когда я пытаюсь убрать ладонь от греха подальше, не даёт это сделать. Инстинктивно хватается за неё своими маленькими ладошками и притягивает к своей щеке.
— Не уходи, Глеб… — Шепчет она.
Я сглатываю. Во все глаза таращусь на Арину так, словно впервые вижу. Меня трясёт всего, как грёбанного наркомана. Я мог бы заставить себя уйти, если бы девчонка просто выдала «не уходи». Мало ли кого она могла представить.
Но Скворцова звала именно меня!
Во сне.
Сердце глухо колотится. Мне хватает минуты на то, чтобы принять решение. И очистить свою совесть.
Прямо в одежде ложусь поверх одеяла. Делаю то, что так хотелось — притягиваю Арину к себе. Девушка доверчиво прижимается к моей груди. Вдыхает мой запах, от чего у меня мгновенно сносит крышу, и затихает. А спустя несколько минут дыхание девчонки успокаивается, и она вновь мирно сопит.
Чудеса…
Вот только до победного приходится гнать мысли о том, что мне самому так спокойнее. И что…