Неделя выдалась тяжёлой.
Адаптация к новому коллективу и учебному распорядку дня вкупе с постоянными придирками и издёвками Соколовского вымотали не на шутку. И это только начало семестра. Страшно представить, что будет дальше…
Пары закончились час назад. Я сижу в библиотеке университета и лениво листаю книгу по вышмату. Завтра пятница. Разумов ждёт свой доклад. Я почти закончила его, осталось доработать детали.
Естественно, Глеб мне не помогал. Не царское это дело. Но я даже была рада такому исходу. Конечно, делать всё в одиночку было сложно, учитывая, что вышмат для меня подобен иностранному языку, но работать с Соколовским в паре — страшно и непродуктивно. Лучше уж сама.
Скину ему готовый доклад файлом в одну из социальных сетей, и пусть сам решает, будет готовиться или нет. Это его дело. Так или иначе, я ни в коем случае не стану искать с ним личной встречи. Перебьётся.
Или он на это и надеется? Считает, что я струшу перед Виктором Сергеевичем и побегу искать его ненаглядное величество? Что буду умолять подготовиться вместе?
Ещё чего! Разбежалась! Пусть и думать забудет. Может, в старшей школе я бы именно так и поступила, но не теперь.
Раздражённо фыркаю вслух и захлопываю книгу по вышмату. Падающие через окно солнечные лучи освещают то, как от книги вверх взметнулись частички пыли. В воздухе стал сильнее чувствоваться ветхий запах. Учебник явно не новый и явно не первой свежести, зато верно послужил таким же прилежным студентам, как я.
Ладно, пора собираться домой. Вечереет, а мне еще целый час пилить на общественном транспорте.
Быстро чиркнув последние наброски в черновик, убираю тетрадь в сумку. Застёгиваю её и перекидываю лямку через плечо, чтобы было удобнее нести. Мимолётным взглядом прохожусь по ещё нескольким студентам, которые, как и я вынуждены были искать дополнительную информацию для отработок после пар. Их всего трое: две девушки и парень. Не так много. Из-за этого испытываю небольшое чувство несправедливости.
Почему именно мне в самом начале семестра уже приходится отрабатывать? Я вообще-то ничего не сделала!
Но поди докажи это Разумову, которому всё до фени. Делай доклад и точка. Кто прав, а кто виноват — разбирайтесь сами. Тотальная несправедливость!
Я не успеваю выйти из библиотеки. Я даже не успеваю дойти до стойки, за которой стоит библиотекарь — строгая, седая женщина с очками на крючковатом носу. Внутри меня всё леденеет, когда я вижу Соколовского на своём пути. Он стоит прямо в проходе между высоких полок и что-то ищет.
В проходе, который является единственным выходом из библиотеки.
Глеб нетипично хмур и задумчив, о чём свидетельствует глубокая морщинка между бровями. Его пальцы перебирают корешки книг на полке один за другим, и, кажется, что он действительно увлечён этим занятием. И, если бы не знакомое сосущее ощущение под ложечкой, я бы даже поверила в эту красивую, но дешёвую игру одного актёра.
Парень ещё не видит меня. Или же просто делает вид — пока не ясно. Но я решаю не испытывать судьбу и стараюсь слиться с книжными рядами. Мой план прост — быстро обойти его со спины, надеясь, что Глеб в кой-то веки взялся за мозги и пришёл сюда учиться.
На цыпочках, крепко сжимая от волнения лямку правой рукой, я двигаюсь вперёд. Мой взгляд пристально следит за Соколовским, улавливая малейшие изменения в его положении. И, когда парень собирается повернуться в мою сторону, я со скоростью звука шмыгаю вперед, намереваясь ускользнуть незамеченной.
Но не тут-то было.
Одним отточенным, резким движением Глеб выставляет назад свою длинную лапищу с зажатой книгой в ней, преграждая мне путь.
— Куда собралась, дорогуша? — Раздаётся глухой шёпот, и парень на пятках разворачивается ко мне и подходит чуть ближе, пряча от всевидящего взора библиотекарши.
И чуть ли не вжимая меня в книжный шкаф спиной.
— Домой, — решаю не вступать с ним в полемику, ибо бесполезно. Я всё равно ничего не докажу, а в библиотеку путь будет заказан — наказание от седой надсмотрщицы за нарушение правил.
— А ты ничего не забыла? — Таким же непринуждённым шёпотом басит брюнет.
Я скрещиваю руки на груди. Поднимаю глаза, перестав делать вид, что разговариваю с его распахнутой на две верхние пуговицы рубашкой. И испепеляю Глеба взглядом.
— Напомнишь? — Нагло отвечаю вопросом на вопрос.
Раньше я бы ни за что бы так не сделала. Опустила бы взгляд и молчала до тех пор, пока Соколовскому не надоест. Поэтому брови парня тут же взлетают вверх из-за того, что их хозяин явно прифигел от моей наглости.
— С памятью проблемы, седовласая? Завтра Разумову доклад нести.
— Ну, так неси. Это не мои проблемы, где ты его достанешь.
Я говорю, а сама ужасаюсь тому, что несу. Мой план отослать вечером готовый доклад Глебу в мессенджер на глазах рассыпается в щепки и летит в тартары. А виной тому тьма, что начинает сгущаться в янтарной радужке. И я уже не так уверена в том, что творю, но отчаянно решаю идти до конца.
— Напрашиваешься? — Парень угрожающе понижает голос, выставляет руку над моей головой, нависая ещё сильнее. — У тебя за лето совсем мозги отсохли? Забыла, что бывает, когда ты становишься непослушной?
На мгновение, в моих глазах мелькает страх. И я не успеваю его скрыть, поэтому приходится наблюдать, как на лице мажора расцветает понятливая ухмылка.
— Вижу, что прекрасно помнишь, детка. — Второй рукой Глеб наигранно ласково проводит тыльной стороной ладони по моему лицу. — Мне ничего не стоит повторить всё. Видимо, я стал слишком мягким по отношению к тебе в последнее время.
Внутри всё сжимается от страха. Дыхание спирает в груди, и я не могу сделать полноценный вдох. Ладони потеют, становятся влажными и холодными. Лёгкая дрожь сотрясает тело, когда в голове проносятся картины прошлого.
Он прав. Я помню. Такое невозможно забыть, хотя я много раз пыталась стереть тот день из памяти. Выжечь его вместе со страхом. Вот только всё всегда возвращалось на круги своя. И я продолжала молчать и терпеть.
Первое время я не рассказывала учителям и родителям о том, что Глеб меня достаёт. Но он никогда и не переходил черту, чтобы ему можно было за что-то предъявить всерьёз. Все в школе знали о том, что Арина Скворцова и Глеб Соколовский терпеть друг друга не могут. Кто-то поддерживал Глеба, а кто-то — меня.
Но однажды мне надоело терпеть всё это. Я попросту устала. На носу были выпускные экзамены, и я решила рассказать обо всём родителям, чтобы они поговорили с родителями Глеба и те как-то приструнили своего сына.
Вот только всё пошло не по плану… И я до сих пор жалею, что вообще открыла рот и пожаловалась родителям.
С тех пор в наши разборки с Соколовским я никого не вмешиваю.
— Ну, так что? — Глеб верно расценивает моё молчание. А посему продолжает самодовольно ухмыляться.
Мне хочется стереть эту противную ухмылку с его лица, но я лишь бессильно шиплю:
— Пошёл ты к чёрту, Соколовский! Делай, что хочешь! Ненавижу тебя!
Пусть запугивает. Я не отступлюсь от изначального плана.
Воспользовавшись его временным замешательством, ныряю ему под руку, и чуть ли не бегом покидаю библиотеку. Пожилая работница ворчит мне вслед, но я не обращаю внимания. Заветная дверь так близко.
Уже схватившись за ручку, я не удерживаюсь, оборачиваюсь, чтобы посмотреть, бежит ли Соколовский следом. И удивляюсь, когда понимаю — он до сих пор стоит там, у книжного шкафа, даже не сдвинувшись с места.
Переклинило что ли? Отлично! Так ему и надо. Успею добежать до автобусной остановки!
Вопреки ожиданиям, никто за мной не гнался по пустынным коридорам университета. Никто не поджидал меня во дворике. А на автобусной остановке не было ни одного знакомого мне лица.
Я облегчённо выдыхаю, прижимая к груди сумку. Но окончательно успокаиваюсь лишь тогда, когда сажусь в автобус. Сейчас общественный транспорт кажется мне самой надёжной защитой — вокруг много людей и, как минимум, Глеба нет в этом автобусе. И огромный жирный плюс, — Соколовский не знает мой новый адрес.
Нервозность после пережитого остаётся. Я смотрю в окно и невольно боюсь увидеть, как мой личный кошмар преследует меня на машине. Воображение рисует картины возможного развития событий — одно страшнее другого. Ехать до съемной квартиры чуть больше получаса. Поэтому я втыкаю наушники в уши и абстрагируюсь от всего. Закрываю глаза, лишь бы ни о чём не думать.
Спустя время, сквозь негромкую расслабляющую мелодию, звучащую в наушниках, слышу, как монотонный роботизированный голос объявляет мою остановку. Поднимаюсь с места и едва успеваю протиснуться сквозь толпу в проходе, чтобы в последний момент выскочить из автобуса.
На улице повечерело окончательно. Солнце село за горизонт и всё вокруг окрасилось в мрачные, унылые тона. А тот район, в котором я живу, вообще отличается постоянными проблемами с уличным освещением. Фонари горят через раз. Некоторые мигают, создавая ещё более гнетущую атмосферу.
За всё время это первый раз, когда я возвращаюсь домой после захода солнца. Мне страшно. По спине от волнения стекает капля пота. Я крепче вцепляюсь в свою сумку, словно она может защитить меня в случае чего. Но ничего иного мне и не остаётся.
Собравшись с духом, быстрым шагом иду по аллее. Мне навстречу идут редкие прохожие. Я опускаю глаза в пол, стараясь привлекать как можно меньше внимания. Смотря себе под ноги, молюсь, чтобы эти десять минут до дома не стоили мне очень дорого.
Соколовский! Всё как обычно из-за него! Все проблемы в моей жизни из-за него! Если бы он не задержал меня в библиотеке, я бы еще засветло успела добраться до дома.
Костеря Глеба на чём свет стоит, я, наконец, сворачиваю и захожу во дворик своей многоэтажки. Тут ещё темнее, чем там, где я шла раньше. Тени сгущаются в углах домов, построенных буквой «П». А нужный мне подъезд как раз в самом дальнем конце.
Я поднимаю голову и вглядываюсь в темноту детской площадки, расположенной посреди дворика. И, к своему ужасу, обнаруживаю там четыре тени, явно мужского пола, потому что даже сквозь наушники доносится их басистый смех. Я плохо вижу, что они делают, да и мне это не интересно. Главное, чтобы они и дальше продолжили этим заниматься, а я благополучно добралась до своей квартиры.
Оставлять группу парней за спиной страшно, но у меня нет выбора. Я ускоряюсь, видя свет от подъездной лампы впереди. Она освещает небольшую светлую дорожку передо мной. И я иду на неё, как на спасительный свет в конце тоннеля.
И, когда до заветной цели остаётся чуть больше двухсот метров, кто-то грубо хватает меня за шиворот, словно котёнка. Дёргает назад с такой силой, что я чуть не заваливаюсь на спину, едва успевая выровняться и придать телу вертикальное положение.
— Оглохла что ли, шваль?! — Меня обдаёт парами алкоголя и запахом нечищеных зубов.
Наушники, которые выдрала эта особь мужского пола, падают в лужу, которая не высохла после вчерашнего дождя. На краю сознания проносится сухая констатация факта — купить новые я смогу только в следующем месяце. И то не факт.
— Ты чё такая охреневшая, а? — Мужик или парень, в темноте не понять, продолжает удерживать меня за воротник джинсовой куртки.
Я отстранённо замечаю, что остальные потихоньку подтягиваются к своему главарю. Они пьют дешевый алкоголь прямо с горла бутылки и гнусно смеются, поглядывая на меня. А я, видимо, в таком шоке, что даже испугаться не успеваю. Просто наблюдаю за происходящим, словно это происходит не со мной.
— Ты чё не отвечаешь, мразь? — Встряхивает меня, будто котёнка, громила.
Я не знаю, что ответить, лишь испуганно смотрю на него. Тело впало в какой-то ступор, и я не могу даже заставить себя пошевелиться.
— Гордая, видать, — бросает второй из их компании, подходя ближе. — Научить надо, чтобы всех уважала и отвечала, когда задают вопросы.
Его смех подхватывают остальные. А я никак не могу понять, что в этом всём смешного. Но самое главное — что мне делать? Как выбраться?
Может, позвать на помощь?
Я раскрываю рот, чтобы закричать, но не успеваю. Громила, что держит меня, второй рукой затыкает мне рот.
— Помоги, Серый. Кажись, до неё дошло, наконец, что мы тут шутки с ней шутить не собираемся. Да, блондиночка? — Он оскаливается неровным рядом кривых зубов.
Так называемый «Серый» подходит ко мне и обхватывает со спины, неприлично прижимаясь. Удерживая меня на месте в цепком кольце рук.
— Специально так покрасилась, сто пудов! — Лыбится третий из-за спины громилы. — Внимания не хватает, вот и привлекает его своей белобрысой башкой.
— Ну, раз не хватает, давайте окажем этой невоспитанной твари любезность. — Довольно продолжает скалиться главарь.
Мой мозг отказывается работать. Я понимаю, что нужно что-то срочно сделать. Хотя бы попытаться вырваться и сбежать, бросив все вещи на пол. Но тело всё ещё в ступоре. А в голове пустота. Лишь сердце бешено колотится, разгоняя адреналин по сосудам, который сейчас работает против меня, делая тело ватным.
— Отпустите эту дуру. — Вдруг раздаётся в отдалении. — Ещё заразитесь чем-то вроде бешенства или беспросветного идиотизма.
Я не вижу говорившего. Но этот голос… Тот самый, который я узнаю в любом состоянии.
Никогда в жизни я ещё не была так рада появлению Глеба Соколовского, несмотря на слова. Никогда! Но сейчас, его появление придало мне сил и надежду. Надежду на то, что я выберусь из этой передряги благополучно.
Компания гопников разворачивается и иронично смотрит на Соколовского. Кажется, его вид совсем не впечатлил их. Что не удивляет, ведь мажор следит за модой и носит дорогущие, но странные по фасону шмотки.
— Чё, твоя подружка что ли? Ну, так забирай, чё. Мы не держим. — Говорит главный, явно издеваясь. Убирает руку от моего рта и всем корпусом разворачивается к брюнету, которого я до сих пор не вижу.
По дворику снова разносится хриплый смех пьяной компашки. Я оглядываюсь вокруг и с ужасом понимаю, что за всё время во дворике не появилось ни одного человека. Все будто вымерли. Или спрятали головы в песок, решая не связываться…
Если бы Глеб не появился, они бы меня…
Я с ужасом сглатываю, боясь даже подумать, что бы они со мной сделали.
— Она? Подружка? Херню не неси. — Выдаёт презрительно мажор.
— А чего тогда впрягаешься? Хочешь, будешь пятым, мы не против. — Главарь делает паузу, скорей всего, рассматривая Глеба и прикидывая уровень проблем, которые он может им доставить. — Ну, или вали, если проблем не хочешь, мажорчик. — Милостиво делает Соколовскому одолжение.
— Ой, да делайте с ней что хотите. Может, мозги появятся после этого и она поймёт, что не стоит шляться одной по пустым подворотням. — Зло бросает Глеб.
Я обмираю, хотя до воспалённого сознания не сразу доходит смысл брошенной Соколовским фразы.
Конечно, я знала, что Глеб может быть неприятным человеком. Глумливой скотиной — да. Но не мразью…
Внезапно приходит понимание — если не помогу себе сама, то никто точно не поможет. Максимум помощи от моего личного кошмара — это непроизвольно отвлечь внимание гопников. Что он и сделал.
Я выныриваю из ступора, будто со дна глубокого озера. С трудом и словно на последнем издыхании.
Это мой единственный шанс.
Резко дёргаюсь, пытаясь высвободиться из крепкой хватки Серого. И у меня получается. Сама не понимаю, каким чудом, но не медлю. Ныряю ближе к земле, уворачиваясь, когда Серый осознает, что потерял добычу, и пытается ухватить меня снова.
Всё происходит, как в замедленной съемке.
Я вижу, как Серый промахивается, выпрямляюсь и со всех ног, задыхаясь от нехватки воздуха, несусь к подъезду. Не оглядываюсь. Судорожно достаю ключи из кармана и прикладываю чип к домофону. Распахиваю подъездную дверь и влетаю внутрь, плотно закрывая её за собой. И только после этого чувствую себя в относительной безопасности.
Мне плевать, как Глеб будет выкручиваться. После его слов, что-то во мне умерло.
Наверное, небольшая вера в то, что этот человек не такой плохой, каким хочет казаться.