Следующие сутки Глеб, как и обещал, не появляется в своей же собственной квартире. Но я не замечаю, как они пролетают, потому что посвящаю весь оставшийся вечер подготовке к парам и готовке — в холодильнике Соколовского только нетронутые продукты и ни одного готового блюда.
Чем он вообще питается?
Засыпаю я очень рано — чуть раньше десяти. А утром отправляюсь на пары. Время занятий пролетает незаметно. Но пересечься с Полиной после пар не получается из-за отработок, которые я решила не откладывать в долгий ящик и закрыть, как можно скорее. Ну и, конечно, из-за отсутствия телефона, как средства связи.
В итоге я возвращаюсь в квартиру Соколовского около семи вечера. Чуть ли не на закате. Мнусь у бронированной двери, сомневаясь, правильно ли я поступаю, ведь формально использую Глеба в своих интересах.
Но всё-таки больше всего меня волнует другой вопрос: можно ли ему доверять в принципе?
Приходится заткнуть голос совести за неимением иных альтернатив. Пока. В любом случае, нужно встретиться с Полиной и поговорить с ней обо всём, поделиться. Может, она предложит какой-нибудь вариант временного жилья или подработки. Кроме неё мне больше и не к кому обратиться за помощью и советом.
Соколовский не в счёт. Особенно после вчерашнего…
Вставляю ключ-карту и открываю дверь. Квартира встречает меня полной тишиной. И отсутствием хозяина. Я это определяю по обуви, в которой он ушёл вчера. Она не обнаруживается даже при детальном осмотре обувных ящиков в коридоре.
Сама не ожидая, выдыхаю с облегчением. Прислоняюсь к стене и сползаю по ней вниз. Тупо пялюсь в одну точку. Истощённый мозг напрочь отказывается думать после тяжёлого дня и вчерашних событий. И уж тем более решать прямо сейчас, что делать со своей жизнью дальше.
Квартира находится на восточной стороне, поэтому в коридоре без света довольно-таки темно. И с каждой секундой становится ещё темнее, поэтому я решаю отложить все думы до лучших времён и собираюсь подняться с пола. Но, как назло, именно в этот неподходящий момент Соколовский решает вернуться.
Входная дверь распахивает до того, как я успеваю встать. На пороге появляется Глеб. Одна его рука опирается о дверной косяк, в другой зажата кожаная куртка, перекинутая через плечо. Одет он точно так же, как и вчера: рваные джинсы серого оттенка и белая футболка.
Домой не возвращался. По крайней мере, в квартиру уж точно.
Брюнет не сразу меня замечает, а когда натыкается взглядом на «седовласую», сидящую на полу в жалкой позе, пару секунд лупает глазами. Хмурится. Поджимает губы. Имитирует бурную мыслительную деятельность.
И выдаёт гениальное:
— Медитируешь?
Я давлюсь смешком от неожиданности. Неловко поднимаюсь, и борюсь с желанием нервно похрустеть суставами пальцев. Дурная привычка из детства.
— Возвращаю себя в ресурсное состояние. — Шутливо отвечаю ему, не понимая, почему вдруг так рада его видеть.
Это не поддаётся никакому логическому объяснению. Пару минут назад я действительно была рада, что его нет дома. Но сейчас, видя его, растрёпанного, замученного и уставшего не меньше меня, сердце наполняется странной теплотой.
Он всё-таки вернулся…
А эти его шуточки уже стали настолько привычными, что я их больше не воспринимаю, как желание оскорбить. Это выглядит скорее как саркастичное перебрасывание колкостями со старым знакомым. Тем самым, который свой «в доску».
— Боюсь, для того, чтобы мне вернуться в ресурсное состояние, нужно нечто большее, чем медитация посреди коридора. — Бурчит Соколовский, с трудом стаскивая с себя кеды и бросая их куда-то в угол. И только когда парень подходит ближе, я чувствую дивное амбре перегара.
Что ж, я преисполнилась в осознании, от чего он так устал.
— Ты всю ночь был в клубе?
У меня нет никаких прав, да и желания, интересоваться подобным, но вопрос слетает с губ раньше, чем я успеваю это понять. Соколовскому же вообще нет никакого дела до моих внутренних терзаний и сомнений, потому что он пошатывается, спотыкаясь о собственные ноги, и отвечает:
— Был. И не просто был, а веселился-а-а, — растягивает согласные, ухмыляясь и важно вытягивая указательный палец вверх. — Вот это была туса, Скворцова! — Он делает ещё один шаг и его заносит в сторону. А чтобы удержаться в вертикальном положении, тот не придумывает ничего лучше, как использовать стену в качестве опоры.
Вот только там стою я. И получается, что брюнет пришпиливает меня, выставляя руки по обеим сторонам от моей головы. Не прилетает мне лишь каким-то чудом. Увернуться я бы точно не успела.
— Не сомневаюсь, что отдохнул ты от всей своей мажорской души, Соколовский, — морщу нос и машу перед лицом ладонью, пытаясь избавиться от невыносимого запаха хоть ненадолго. — Несёт от тебя, как от бомжа у мусорного бака. Это сколько же ты выпил?
Глеб воздевает очи к потолку и принимается вслух считать количество выпитых стопок. Потом сбивается и начинает снова. И так несколько минут, пока я не выдерживаю.
— Ладно, неважно. — Ловко выскальзываю из «плена», подныривая под руку парня. — Провожать не буду, дорогу в свою комнату знаешь. Проспись, а то завтра на пары. Ты уже второй день занятий прогулял.
В ответ доносится нечто нецензурное, что обязательно бы запикали на приличном ТВ-канале.
— Даже стакан воды не подашь? Не предложишь таблетку от головы? — Меня пробивает на смех, когда я смотрю на этого бугая и вижу щенячьи глазки. Ну, ни дать, ни взять, брошенный, несчастный котёнок.
Никогда не видела Соколовского в подобном амплуа.
— От головы вроде твоей могу предложить только гильотину.
Парень ужасается. Округляет глаза и театрально хватается за сердце.
— Кого я приютил… Ты же не девушка, а инквизитор в юбке.
На этой фразе язык брюнета начинает заплетаться, и он снова кидает на меня просящий взгляд янтарных глаз. Чистых-чистых. И таких искренних, что меня посещают крысиные мыслишки снять Глеба на камеру и потом использовать компромат, если мажор снова начнёт меня доставать и издеваться.
Но я отмахиваюсь от подлых мыслей, понимая, что не могу вот так. Да и Соколовский, каким бы гадом ни был, уже дважды спас меня. И только это окупает всё то, что он вытворял последние два с половиной года.
— А вот водички принести могу. — Продолжаю, решив немного отблагодарить этого несносного мажора.
— Да ты просто Ангел во плоти! — Тут же переобувается брюнет, напоминая мне дядю Гришу, соседа, который живёт у родительского дома. Тот тоже, когда, наконец, выпросит желанные десять рублей на горячительную воду, такие хвалебные оды выдаёт, что Шекспир мог бы позавидовать.
Хихикая, иду на кухню. Набираю фильтрованной воды из специального отдельного крана в хромированной чёрной раковине и возвращаюсь в коридор.
Настаёт моя очередь смеяться над Соколовским, распластавшимся на полу.
— Согласись, это место однозначно настраивает на внутренний дзен? — Подкалываю его, уже открыто посмеиваясь. — Невозможно пройти мимо и не присесть.
Глеб лениво отмахивает от меня, даже не глядя.
— Не издевайся, и без тебя тошно, седовласка.
— Ого! Седовласка? — Выдыхаю удивлённо. И не могу удержаться от шпильки. — Новый уровень.
— Ой, как только я тебя не называю, когда… — Произносит он и внезапно замолкает. Поднимает на меня осоловевшие медовые глаза и вдруг начинает тупо улыбаться.
— Ты чего? — Настораживаюсь из-за такой резкой перемены. Протягиваю ему воду в стакане и присаживаюсь рядом.
Что-то меня пугает выражение его лица…
— Какая же ты красивая, Жемчужинка, — выдыхает Глеб, а у меня весь воздух из лёгких вышибает от неожиданности. — Вечность бы смотрел на тебя.
Я во все глаза таращусь на Соколовского и пытаюсь представить, сколько ему потребовалось выпить, чтобы начать нести подобную чушь. Глеб и романтика? Это за гранью реальности. Фантастика. И где только словечек нахватался? Или алкоголь открывает иные грани сознания? Изменённое состояние и всё такое…
Брюнет тянет руку, но стакан так и не забирает. Вместо этого он касается кончиками пальцев моей щеки, не прекращая глупо улыбаться при этом, и со стоном выдыхает.
— А кожа… Гладк-ик! — Икает и поспешно добавляет, с трудом выговаривая на «трезвый» лад. — Гладкая и мягкая, как бархат…
— На, выпей, — смущаясь, я отклоняюсь от его ладони и втискиваю стакан с водой Глебу в руку. Та естественно расплёскивается на нас обоих и на пол. Но мы этого не замечаем. — Протрезвеешь, будешь жалеть о сказанном. Ещё и на мне отыграешься. — Бурчу, пока мажор с жадностью припадает к стакану.
Заворожено слежу за тем, как с каждым новым глотком дёргается кадык на шее парня. Как вода струйками стекает вниз по его подбородку, мощной шее, и впитывается в белую футболку.
Я настолько увлекаюсь подглядыванием, что пропускаю момент, когда Соколовский допивает всю воду в стакане.
— Нравится? — Растягивает губы в самодовольной ухмылке. И тут же отвечает за меня. — Знаю, что нравится. Не может не нравиться.
Я вскакиваю на ноги, прикладывая холодные руки к горячим на ощупь щекам.
— Чушь не неси! — Шиплю с непонятно откуда взявшейся злостью. — Да у тебя самомнение размером с Эверест!
— Такое же прекрасное? — Продолжает давить лыбу, глядя на меня снизу вверх и слизывая кончиком языка капли воды с губ.
— Такое же высокое и необъятное! — Выпаливаю я.
Чем дольше смотрю на брюнета, тем больше разрастается жар во всём теле. Тем сильнее бьётся сердце в груди, а кислорода начинает катастрофически не хватать. Пугаясь собственной реакции на мажора, пулей вылетаю из коридора и скрываюсь в гостевой комнате, которую обнаружила вчера.
Запираюсь изнури и прислоняюсь спиной к двери. Кладу руку на грудь, пытаюсь утихомирить глупое сердце, которое никак не хочет слушаться. Оно колотится так, что вот-вот выпрыгнет из груди.
Что со мной происходит? Неужели…
Неужели я влюбляюсь в Глеба Соколовского?
— Арина-а-а! — Доносится жалобный вой из коридора.
Я вся подбираюсь. Невольно вслушиваюсь, ожидая продолжения. А взгляд вдруг цепляется за ту самую коробку с платьем, которая лежит поверх чемодана с моими вещами, которые я так до сих пор и не разобрала, потому что больше не уверена в завтрашнем дне.
В голове, будто флешбеками, начинают проноситься картины прошлого, складывая два плюс два. И вдруг всё становится настолько очевидно, что даже пугает.
— Жемчу-у-ужинка, — уже тише завывает этот пьяный волк. — Не бросай меня тут, ик, одного! — Судя по шебуршанию, брюнет пытается подняться с пола. — Я, между прочим, не с пустыми р-руками!
Его последняя фраза отдаёт эхом в сознании.
Подарки… Это всё его подарки! Платье, подброшенный в сумку яблочный смартфон и…
Рука тянется к кулону, висящему на шее. Той самой жемчужине, с которой я ни разу не расставалась с тех пор, как обнаружила цепочку у себя в шкафчике.
А ведь я догадывалась. Всё буквально под носом было: все подсказки, все нелогичные действия Соколовского. Но я настолько не могла в это поверить… Да и сейчас не могу. У меня в голове не укладывается.
Я не могу нравиться Глебу. Это просто его придурь… Прихоть.
Почему из всех он так сильно зациклился именно на мне?
Мажора окружает бесчисленное количество красоток, поэтому у меня есть лишь одно логичное объяснение тому, что Соколовский вцепился в меня — ему захотелось экзотики. Чего-то необычного.
Я тону в своих мыслях. Пытаюсь осознать и принять очевидный факт, который до сих пор хочется отрицать, ведь в моей жизни мало чего хорошего случалось. А поверить в то, что такой бабник, как Соколовский, влюбился — это уже слишком даже для наивной девчонки вроде меня.
— Моя хорошая, девочка моя, — за своими мыслями пропускаю момент, когда Глеб оказывается у двери гостевой комнаты, за которой я прячусь. А эти ласковые прозвища попадают прямо в сердце. Выбивают из колеи и вышибают дух. Заставляют сомневаться в правильности своих предположений. — Открой, пожалуйста. — Тихо скребётся брюнет. — Я знаю, что ты меня слышишь.
— Уходи, Глеб. — Прошу его, сильнее сжимая жемчужинку рукой. — Ты не понимаешь, что говоришь.
Меня одолевают настолько противоречивые эмоции, что хочется сорвать кулон с шеи и кинуть его к ногам мажора. Ощущение, что внутри борются два титана — сердце и разум. И ни один из них не желает уступать оппоненту. Поэтому меня попросту раздирает надвое.
Одна часть меня хочет открыть Глебу и дать себе шанс поверить в чудо. А вторая, наученная горьким опытом, заставляет сейчас же собрать все подарки Глеба, вернуть их ему, взять чемодан и уехать в другой город, чтобы начать новую жизнь. Ту самую, в которой не будет места бесконечному негативу и, как следствие, негативному мышлению.
Не будет места жалкой мне.
— Это ты ничего не понимаешь, Жемчужинка. — Устало выдыхает Соколовский и приваливается спиной к запертой двери — это слышно по глухому стуку и шуршанию одежды по поверхности. — Мне порой кажется, что ты слепая. И глухая. — Обиженно бурчит парень и снова вздыхает.
— Спасибо за комплимент, — привычно огрызаюсь, не зная, как иначе на это реагировать.
— Дурочка… — Он произносит это настолько тихо, что в какой-то момент я начинаю думать, что мне послышалось. — Открой дверь, пожалуйста. Давай, наконец, нормально поговорим?
— Протрезвеешь, потом поговорим. Если ты, конечно, вообще вспомнишь об этом.
В груди неприятной змеёй ворочается сожаление. Я знаю, что, возможно, упускаю единственный шанс узнать, что у Соколовского на душе, но также я понимаю, что эти самые откровения могут не принести с собой ничего хорошего. Вплоть до того, что моя душа разорвётся в клочья, и я уже не смогу собрать её воедино.
Порой нужно иметь мужество принимать сложные решения. Тяжёлые.
Так вот, я не смогла. Сердце победило.
— Арина… — Имя, прозвучавшее, как скрытая просьба, становится для меня отправной точкой. Билетом в один конец.
Боже, пожалуйста, если ты есть, пусть это решение не станет фатальной ошибкой для меня…
Я поднимаюсь с пола, так и не найдя в себе сил сорвать с шеи кулон и вернуть его владельцу. Обессилено роняю руку вниз. Пару мгновений бездумно смотрю на ручку, прежде чем открыть дверь. Прежде чем окончательно погрузиться в омут с головой.
А когда, наконец, открываю дверь, брюнет демонстрирует чудеса акробатики. Максимально грациозно подскакивает с насиженного места и вваливается в гостевую комнату с довольной улыбкой на лице.
— Я знал! — Выдаёт он, после чего я резко начинаю сомневаться в спонтанно принятом решении и проклинаю глупое сердце за слабость. — Но обещаю, что ты об этом не пожалеешь, седовласка! Держи. — Протягивает мне второй по счёту яблочный смартфон. — И будь, пожалуйста, на связи. Свой номер я уже вбил.
Брюнет возвышается надо мной, продолжая блаженно улыбаться, а потом, не дожидаясь, пока я заберу телефон, просто заключает меня в свои объятия. Сжимает так крепко, но осторожно, боясь сделать больно, что у меня слёзы на глаза наворачиваются, ведь так хочется поверить в искренность мажора.
И я позволяю себе это сделать. Отпускаю мысли, полностью отдаваясь чувствам. Ни о чём не думаю, наслаждаясь объятиями заклятого врага здесь и сейчас.
— Я так скучал, моя маленькая, — шепчет на ухо Глеб, в то время как моя спина покрывается мурашками от его горячего дыхания. И от нежных слов, коими парень фонтанирует сегодня. — Прости за вчера. Я вспылил. Я дурак. Как обычно.
Его извинения становятся ещё большей неожиданностью. Я замираю в его объятиях, чувствуя, как на губах против воли появляется робкая улыбка.
— И ты меня прости, вместо того, чтобы поблагодарить тебя за помощь, я…
— Не нужно, — не даёт закончить, немного отстраняясь, чтобы видеть моё лицо. — Ты столько натерпелась… Я понимаю, почему ты так сказала. Я сам виноват. Ещё и Крицкая так не вовремя решила вломиться… — Я отвожу взгляд, вспоминая вчерашнюю неприятную сцену, и Глеб останавливает сам себя. — Обещаю, что ты больше не увидишь рядом со мной ни одну девушку.
Для пьяного человека, Глеб рассуждает слишком трезво.
— Так много обещаний для того, кто завтра ничего не вспомнит. — Бурчу я.
Соколовский долго смотрит на меня. Пытается взглядом передать всё, что чувствует. И я вдруг понимаю, что его медовые глаза полны нежности и сожаления. А не теми эмоциями, которые я постоянно пытаюсь ему приписать.
— Даже и не надейся, что я обо всём забуду. — Нахально заявляет мажор. — Я стёкл, как трезвышко!
— Оно и видно…
Ещё пару мгновений мы смотрим друг на друга, а затем начинаем смеяться. Так тепло и открыто, как никогда раньше.
— Арина, пообещай мне одну вещь. — Просит Глеб, бросая коробку с телефоном на кровать за моей спиной. Освобождает вторую руку, чтобы зарыться ею в моих волосах на затылке.
— Я не могу ничего обещать, — отвожу взгляд, чувствуя покалывание в тех местах, где Соколовский касается меня.
— Я больше ни о чём не попрошу. Только об этом. — Его слова подкупают. Я вновь встречаюсь с янтарной радужкой и тону в этом притягательном взгляде. Киваю, чтобы он продолжал. — Что бы ни случилось, пообещай доверять и верить мне. Во всём.
Мои пальцы, лежащие на его предплечье, сжимаются, и брюнет это замечает. Но терпеливо ждёт ответа.
— Хорошо, — выдыхаю я. — Обещаю. — Слова даются тяжело, но одновременно с этим я ощущаю, как часть груза на моих плечах испаряется и мне становится намного легче.
— Договорились. — С облегчением выдаёт Глеб и крепче обвивает мою талию своей рукой. — А теперь скрепим наш договор поцелуем, седовласка.
Почему-то я даже не удивляюсь подобному завершению диалога.
Я позволяю умелым губам Соколовского пленить мои. Позволяю уложить себя на кровать, предусмотрительно убрав новый смартфон на прикроватную тумбочку. Позволяю ему более смелые ласки. Но, в конце концов, похмелье берёт верх и мажор вырубается, что вызывает у меня очередную улыбку.
Раздев вспотевшего парня до трусов, накрываю его простынею. Долго смотрю на накаченное тело Соколовского. Закусив губу, мнусь, размышляя, остаться с Глебом или уйти. Но вечер только начался, а подготовку к парам никто не отменял, поэтому в итоге я тихонько выскальзываю из комнаты.
Что ж… Будь что будет! Даже если в итоге мне придётся пожалеть, я позволю себе быть счастливой здесь и сейчас.