Мы со Стасом синхронно поворачиваем головы в сторону звука.
Глеб — весь мокрый — стоит прямо посреди тротуара и даже не пытается спрятаться под козырьком. Крупные капли падают мажору на волосы и лицо, а у него вид, будто душ принимает у себя дома.
Люди, что прячутся с нами под козырьком, косятся на Соколовского, как на ненормального. Хотя, он ведь действительно на всю голову отбитый…
— Соколовский? — Стас первым приходит в себя от столь неожиданной встречи. Поворачивается к Глебу лицом, и ненавязчиво заслоняет меня своей спиной. — И почему ты всегда там, где Арина? — Недовольно тянет он и окончательно мрачнеет.
Между парнями повисает напряжённая атмосфера, когда брюнет с трудом отрывает от меня взгляд и косится на Краснова. Медленно и взбешено, будто только сейчас его заметил. В янтарной радужке сверкает адское пламя. Верхняя губа брюнета неприязненно задирается, когда он отвечает:
— Потому что она — моя девушка. — Твёрдо. Уверенно. Низкий бас угрожающе вибрирует в воздухе. Парочка, что стоит неподалёку, трезво оценив ситуацию, решает скрыться внутри кафе. Назревающая драка между двумя тестостероновыми самцами — предсказуемый исход. — До тебя походу долго доходит? Или я прошлый раз неясно выразился, когда сказал, чтобы ты держался от неё подальше?
— Прибереги свои угрозы для кого-нибудь другого, Соколовский.
Краснов меняется в лице, становясь тем самым парнем, которого я впервые встретила на лекции у Разумова. Черты его лица заостряются, а выражение становится непроницаемой маской. Синие глаза полны арктического холода.
— Ты что-то перепутал. Угрожал я в прошлый раз, по телефону. И предупреждал. А теперь меня больше заботит один единственный вопрос, прежде чем я всеку тебе. — Мажор делает небольшую паузу, выпрямляясь так, чтобы казаться ещё выше. Будто бы его двух метров роста недостаточно. — Почему ты околачиваешься рядом с Ариной каждый раз?
По всей видимости, вопрос был риторическим, потому что, сказав это, Глеб решает сократить расстояние между нами. Пихает плечом Краснова, чтобы тот убрался с его дороги. Подходит ко мне. В упор. Сверлит меня взглядом сверху вниз, и топит в коктейле из злости. После чего резко обхватывает моё запястье и дёргает на себя. Впечатывает в своё тело.
— Пойдём. — Сухо и кратко. Так, будто ему тяжело держать себя в руках.
Он не спрашивает. Приказывает.
А ещё старается игнорировать Стаса.
— Мне больно, Глеб! — Шиплю рефлекторно, когда острая боль от того, что мажор слишком сильно сжимает моё запястье, простреливает всю руку. — Ты что творишь, ненормальный?! Отпусти! — Пытаюсь ослабить хватку брюнета, но безуспешно.
— Отпусти её. — Чеканит Стас и кладёт руку на плечо Соколовского. Дёргает того на себя в попытке развернуть или оттащить от меня — уже неясно. Потому что это становится тотальной ошибкой. Глеба, доведённого до ручки, нельзя было трогать.
Краснову с разворота прилетает кулак прямо в лицо. Стас своего добился, но какой ценой…
Мой заступник по инерции падает на землю, едва успевая выставить руки перед собой, чтобы не окунуться лицом в лужу. Толпа вокруг ахает и расступается, отходя подальше и образуя круг.
Всем уже плевать на дождь. Жадные до зрелищ прохожие достают телефоны и начинают снимать. Я же в ужасе слежу за тем, что происходит дальше.
Глеб никого не замечает и больше не церемонится с противником. Не тратит время на разговоры. В школе он всегда решал вопросы кулаками. Удивительно, что до сих пор он со Стасом просто разговаривал.
Поэтому я и боялась, поэтому не хотела, чтобы Соколовский и Краснов сталкивались вживую. И пыталась сделать всё, чтобы эти две параллельные прямые никогда не пересекались.
Если до этого брюнет ещё как-то старался держать себя в руках, то теперь разошёлся не на шутку. Видимо, триггер в виде заступничества Стаса стал для мажора последней каплей. Лежачего не бьют, так говорят, но Глебу, по всей видимости, плевать на условности. Он заносит ногу и бьёт Краснова по рёбрам.
Я отворачиваюсь. Закрываю глаза, не желая видеть зверства в исполнении Соколовского. Не желая видеть, как избивают Стаса.
Боже, что я натворила? Зачем я вообще пошла в эту сторону? Зачем нужна была эта встреча с Красновым посреди улицы? Причем, абсолютно случайная! Я ничего такого не хотела!
И как? Как дошло до драки?!
До меня доносятся глухие звуки борьбы и ударов. Кряхтения и стоны боли не оставляют равнодушной. Я не могу игнорировать происходящее и всё-таки отнимаю ладони от лица. Заставляю себя взглянуть страхам в глаза. Заставляю себя принять этот мир таким, каким он является — несправедливым и жестоким.
И приоткрываю рот в изумлении.
Стас не проигрывает! И ничем не уступает Глебу по силе. Да, он пропустил первый удар, но, скорей всего, от неожиданности. А теперь Краснов во всеоружии и на ногах. Парни больше не дерутся, а кружат вокруг оппонента. И ни один из них не спешит нападать — понимает, что так просто не отделается. Больница светит обоим, если они продолжат в том же духе.
Лучшего момента, чтобы вмешаться, не придумаешь.
— Прекратите! — Зло кричу обоим, абстрагируясь от толпы и любителей поглазеть. — Хотите выпустить пар — найдите подходящее для этого место! — Рычу не своим голосом и сжимаю руки в кулаки.
— Да! Иначе вызовем полицию! — Кричит кто-то из толпы.
Это срабатывает. Внимание парней рассеивается и они начинают оглядываться вокруг, понимая, что своим неадекватным поведением привлекли чужое внимание и стали, если не посмешищем, то героями рофл-роликов в социальных сетях уж точно.
— Арина права, если хочешь выяснить отношения, для этого есть ринг. — Краснов и Соколовский — как лёд и пламя. Собранный и спокойный Стас не терял голову и не позволял злости затопить себя. Поэтому его голос звучит отстранённо, словно он сторонний наблюдатель. — Там и выскажешь все свои претензии. Я не собираюсь становиться клоуном и тебе не советую. — Продолжает, разминая ладонью нижнюю челюсть, по которой ему прилетело.
Дождь кончился. В небе на мгновение выглядывает солнце, окрашивая улицу в рыжие тона, и тут же снова скрывается за тучей. Толпа, понимая, что зрелища не будет, начинает медленно разбредаться по своим делам. Остаются только самые настоящие зеваки. А администрация кафе, рядом с которым всё произошло, расслабленно выдыхает и, наконец, отходит от стеклянных витрин.
— Я с тобой не закончил. — Продолжает бычить Соколовский. Он даже из стойки не вышел. — Ты давно напрашиваешься. И по-хорошему не понимаешь. А у меня с такими, как ты, разговор короткий.
— Не терпишь конкуренции? — Стас задирает бровь и ухмыляется, чем снова провоцирует брюнета.
Зачем — непонятно. Поэтому я с осуждением смотрю на Краснова, стоящего ко мне лицом, и качаю головой. Что он, к счастью замечает и вскидывает руки перед собой в извиняющемся жесте. Передо мной. Но Глеб берёт это на свой счёт и, к нашему обоюдному со Стасом удивлению, немного успокаивается.
— Ты мне не конкурент. Арина — моя. Всегда была. И есть.
Я, находясь в полнейшем шоке от такого заявления, округляю глаза.
— А её спросить? — Саркастично интересуется Краснов.
— А меня спросить? — В унисон парню вторю я.
— Достаточно того, что ты живёшь у меня дома. — Грубо бросает мне Соколовский, едва удостоив взглядом.
— Ты живёшь с ним? — Между густыми бровями Стаса пролегает глубокая морщина. Он с недоверием смотрит на меня и, по глазам вижу, ждёт, что я буду всё отрицать.
Но я молчу. Опускаю взгляд и больше его не поднимаю. Мне так стыдно, что хочется под землю провалиться.
— Зачем?.. — Очень тихо спрашиваю у брюнета, который стоит в двух шагах от меня.
— У меня к тебе тот же вопрос… — Я вскидываюсь и вижу мрачное осуждение на дне медовой радужки. И непонимание. Но я и сама не понимаю, о чём он. Похоже, мы оба запутались. — Пошли домой. Или я за себя не ручаюсь.
Соколовский ждёт. Не отводит от меня глаз. Стас — тоже. Оба парня смотрят на меня так, будто я им должна всё объяснить. И… решить. Выбрать.
Сердце замирает в груди, когда я слышу ровный и спокойный баритон Краснова:
— Ты не должна идти у него на поводу, Арина. Если он тебя принуждает, только скажи…
Но ведь Глеб ни разу ни к чему меня не принуждал…
Я не даю Стасу продолжить. Часто-часто трясу головой из стороны в сторону. И даже не потому, что Соколовский вновь закипает на глазах, как котёл. Нет.
Только сейчас я понимаю кое-что важное.
— Нет, это не так. — Говорю я и робко беру Глеба за руку. Переплетаю наши пальцы. А в награду получаю ошеломленный взгляд брюнета. — Всё хорошо, Стас. Была рада повидаться. И… Спасибо за то, что вступился.
Краснов сначала дёргается всем корпусом вперёд, словно хочет помешать или что-то сказать. На его лице мелькают разные эмоции, весь холод испарился. Синие глаза смотрят на меня с сожалением, когда парень останавливает себя. Заставляет стоять на месте.
— Если ты этого хочешь. Искренне хочешь, Арина. — Всё же настаивает он.
Соколовский собирается огрызнуться, вставить свои пять копеек, но я опережаю его.
— Да. Это так. Я хочу. — Выпаливаю, краснея. И зачем-то добавляю. — Прости.
— Ты ещё и извиняешься перед этим лопухом? — Фыркает брюнет, но я успокаивающе поглаживаю его ладонь большим пальцем. Это выбивает Глеба из реальности ещё на минуту.
Минуту, за которую я успеваю попрощаться с Красновым и утащить Соколовского за руку в противоположную от Стаса сторону.
Брюнет приходит в себя на первом же повороте.
— Нам не туда. Машина припаркована в другой стороне. — Не выпуская мою ладонь из своей, парень тянет меня в нужном направлении. Голос мажора максимально безэмоциональный, насколько позволяет ситуация.
Пасмурный осенний вечер пробирается под промокшую одежду, а небольшой ветер помогает ему в этом. Я стучу зубами и скрывать, что жутко замёрзла, уже не получается.
— Ты вся продрогла. — Констатирует факт Соколовский, кидая на меня быстрый взгляд. — Я бы дал тебе свою джинсовку, но она тоже вся мокрая. Ещё и тяжёлая. Пошли быстрей к машине.
Я только теперь замечаю, что конечности онемели. Настолько сильно замёрзла. Из-за нервов я практически не замечала холода, но сейчас зуб на зуб не попадает и игнорировать это состояние не получается при любом раскладе.
Чую, неделю буду валяться с температурой под сорок…
Порше припаркован относительно недалеко, но и это расстояние кажется мне бесконечным, а время — тянущимся, как кисель. Момент, когда мы забираемся в машину, а Глеб включает климат-контроль, становится для меня чуть ли не самым счастливым и радостным за весь день.
Вот только радость не длится долго. Соколовский открывает рот, и вся иллюзия счастья рассыпается, как песочный замок на берегу моря.
— Почему ты ушла? Почему не дождалась меня?
Я молчу. Смотрю вперёд через лобовое стекло, зябко обхватывая себя руками. Отвечать не хочется. Говорить брюнету, и уж тем более, признаваться самой себе в том, что банально приревновала — выше моих сил.
Так и не дождавшись ответа, Глеб сканирует меня долгим взглядом, недовольно поджимает губы и вдруг выходит из машины. Обходит её, открывает заднюю дверь с моей стороны и жестом волшебника выуживает откуда-то махровый плед. Протягивает его мне между сиденьями.
— Держи, закутайся, пока будем ехать. Тебе скорее нужно принять горячий душ.
Я с благодарностью принимаю плед, моментально оборачиваясь в него, становясь похожей на шаурму. Как я выгляжу со стороны — до лампочки. Главное, долгожданное тепло, наконец, начинает отогревать тело, покалывая кожу.
Соколовский садится обратно на водительское место, заводит мотор и везёт нас «домой», как он выразился.
Я меланхолично залипаю в окно. Смотрю на мелькающие дома фешенебельного района, размышляя, а был ли у меня когда-то «дом»? И понимаю, что — да, был. В далёком детстве, когда бабушка была ещё жива.
Я помню вазочку с вкусностями, всегда стоящую на столе. Помню оладьи с яблоками по утрам. Помню сказки, которые она рассказывала мне перед сном и как гладила по голове. Помню, как убегала с ребятами купаться в речке летом, и как она ругалась, грозя мне тростью.
Тёплые воспоминания из детства согревают и наяву. Я перестаю дрожать всем телом, а Глеб перестаёт часто коситься на меня, думая, что я не вижу. Спорю, ему стоило огромных трудов вести машину и молчать. У него на лице до сих пор мигает красным: «Мне есть, что тебе сказать. И много».
До «дома» мы доезжаем быстро. Я не дожидаюсь, пока мажор откроет мне дверь, как делает это обычно. Продолжая кутаться в плед, выхожу наружу и бреду к лифту. Соколовский закрывает машину и нагоняет меня. Его шаги эхом отдаются от стен подземной парковки.
Стоять с Глебом в лифте ещё более неуютно. Хочется спрятаться от его пронизывающего взгляда, поэтому я изо всех сил делаю вид, что абсолютно ничего не замечаю. А как только мы оказываемся в квартире, скидываю с себя плед прямо на пол и скрываюсь в ванной комнате.
Горячие струи воды поначалу слишком болезненны, но уже спустя пять минут я получаю некое мазохистское удовольствие, стоя под «кипятком», и чувствуя, как всё тело пронизывают миллиарды тонких иголочек.
Пар плотным слоем заполоняет всю ванную комнату, и даже вытяжка не спасает. Я выхожу из душевой кабины, тянусь за полотенцем, чтобы укутаться, но не нахожу его на вешалке.
— Бли-ин! — Горестно стону вслух, вспоминая, что сама накануне вечером бросила полотенце в стирку и теперь оно сушится. А новое повесить — забыла.
— Всё в порядке? — Раздаётся глухой голос брюнета за дверью.
— Ты что, караулишь меня? — Возмущаюсь от неожиданности.
— Слежу, чтобы вовремя прийти на помощь, если тебе вдруг станет плохо. — Тем же тоном отзывается Глеб. — Ты была слишком бледная, когда уходила в ванную.
— Можешь принести полотенце, пожалуйста. — Решаюсь попросить. Стоять голой посреди комнаты — такое себе. — И не заходи, а просто протяни его через щёлку в двери! — Добавляю быстро и надеюсь, что мажор меня услышал.
Стук раздаётся через минуту. Я закусываю губу и осторожно подхожу к двери. Прячусь за стеной, когда приоткрываю её.
— Не смей заходить, Глеб. Я не шучу. — Предупреждаю его, слыша собственный стук сердца, отдающийся в барабанных перепонках.
В проёме появляется жилистая рука Соколовского с зажатым полотенцем в ладони.
— Я и не собирался, — с некой укоризной басит мажор.
— Но следил…
— На всякий случай. Вдруг у тебя бы закружилась голова, и ты потеряла сознание?
— Ну, у тебя и фантазии… — Вырываю полотенце из его руки и со скоростью звука обматываюсь в него.
На всякий случай, ага.
— О, поверь, это не фантазия, а предосторожность. В моих фантазиях ты…
— Заткнись! — Выпаливаю я, краснея ещё больше, но уже не от перегрева.
— Какие мы скромные, — фыркает брюнет.
— Не стой у двери, я уже сказала, что со мной всё хорошо.
Выходить наружу в одном полотенце боязно. И я с удивлением понимаю, что боюсь не Соколовского, а саму себя. А еще того, что это не страх, а… волнение.
— Жду очередь. Я тоже промок, как бы. И хочу помыться.
— Сам виноват, — моментально бурчу в ответ.
— Виноват. — Не отрицает он. — Но и ты тоже учудила.
— Я?! — Эмоции захлёстывают.
Да как он смеет?!
Забыв обо всём, распахиваю дверь ванной комнаты и тут же оказываюсь лицом к лицу с Соколовским.
— Тебе идёт. — Парень растягивает губы в кривой ухмылке и в наглую рассматривает меня — раскрасневшуюся, с влажными волосами, перекинутыми на бок, и голыми ногами — с ног до головы. Заостряя внимание на особо интересных для него «деталях».
— Поясни! — Не позволяю ему уйти от темы. — В чём это я виновата?
Мажор запрокидывает голову к потолку. Тяжело вздыхает. Опускает её, снисходительно глядя на меня, и лишь потом отвечает.
— Тебя так легко взять на понт, седовласка. Но именно это мне в тебе и нравится. Эта безуминка. — Подслащивает пилюлю. Но я не покупаюсь.
— Глеб! — Угрожающе шиплю.
— Ладно-ладно, — закатывает глаза. И в следующую секунду меняется в лице.
Черты лица брюнета становятся хищными. Он смотрит на меня с высоты своего роста. А я впервые за всё время подмечаю, насколько маленькой выгляжу по сравнению с Соколовским. Он мог бы меня одним ударом прихлопнуть.
Я сглатываю и отхожу назад, упираясь спиной в стену, когда Глеб наступает. Корю себя за внезапный порыв, но уже поздно.
— Я видел Крицкую, — тихо и глухо начинает свою обвинительную речь. В его голосе больше нет ни намёка на улыбку или клоунаду. — Что она тебе сказала?
— Тебя это не касается, — отмахиваюсь, поворачивая голову в сторону. Соколовский очень близко, так, что в лёгкие пробирается его запах. Так, что трудно дышать.
— О, нет, Ариночка. Касается. Ещё как касается, — его голос низко вибрирует, отчего внутри меня что-то сжимается в тугой комок. — Ты обещала доверять мне. — Пальцы брюнета ложатся на мой подбородок. Поднимают мою голову вверх и заставляют меня посмотреть на него. — Поэтому я спрошу ещё раз. Что. Она. Тебе. Сказала?
Вопрос повисает в воздухе. Я заворожено смотрю в янтарные глаза, как зайчонок на змею, которая вот-вот его съесть. И зачем-то спрашиваю тихо:
— Зачем ты делаешь это всё, Глеб?
— Делаю что?
— Это…
Изо рта вырывается судорожный выдох, когда Соколовский проводит большим пальцем по моей нижней губе вместо ответа.
— Это? — С какой-то потаённой издёвкой интересуется парень. — Или это? — Провокационно ухмыляется, кладёт руку мне на талию, обёрнутую плотным полотенцем. И медленно, с чувством сжимает его в своей ладони, при этом, пристально глядя мне в глаза.
В груди всё сладко сжимается, а низ живота горячо пульсирует, несмотря на то, что между мной и Соколовским, словно чёрная кошка перебежала. Меня снова трясёт всю, но уже не от того, что я замёрзла. Меня поглощает другое чувство. Нечто глубокое и необъяснимое. И в то же время настолько очевидное, что трудно дышать.
— Ты, правда, хочешь знать ответ? — Глеб склоняется ко мне и нежно проводит по щеке носом.
— Хочу. — Уверенно киваю, сглатывая. Во все глаза смотрю на брюнета, который слегка отстраняется и заключает моё лицо в свои ладони. Жду с неким нетерпением и трепетом в груди.
А когда получаю долгожданный ответ, весь мой привычный мир рушится. И даже осколков не оставляет.
— Потому что я люблю тебя, Жемчужинка. И, кажется, очень давно. — Выдыхает Соколовский, и прислоняется своим лбом к моему.