С того дня Николай ещё раза три за прошедшие две недели заглядывал к нам под различными предлогами. Глеб бесился. А я замечала то, что он никак не хотел замечать в отце — любовь к сыну и затаённую печаль на дне карих глаз.
С чем была связана грусть, похожая на давний шрам, во взгляде Соколовского старшего, мне оставалось лишь гадать. Лезть брюнету в душу я не собиралась. Он и без того ходил какой-то взвинченный после каждого разговора с отцом.
Учёба ближе к концу семестра становилась всё труднее, и забирала всё больше свободного времени. Нормально поговорить об упомянутой Глебом свадьбе нам не удавалось. Да и никто из нас двоих не желал первым поднимать эту тему. Мне было неловко, а Соколовский, видимо, чувствовал это и продолжал молчать, ожидая подходящего момента.
Тем временем приближался день студентов, вечеринка посвящения, которую традиционно проводят в честь первокурсников. Однокурсники, особенно женская часть нашего потока, активно готовились к предстоящему мероприятию. Кто-то даже вступил в студенческий совет, чтобы стать организаторами.
Полина оказалась среди таких активистов.
— Уже выбрала платье?
Мы с Красновой сидим в библиотеке, готовясь к промежуточному модулю. За окном осень борется с зимой за свои права, что выражается в промёрзлой погоде и почти голых деревьях. Поэтому среди ряда книжных полок относительно прохладно.
— Глеб заранее позаботился об этом. — Фыркаю я, пытаясь сдержать нежную улыбку, рвущуюся изнутри. — В тот день, когда мы с тобой впервые познакомились, он увидел платье, которое я рассматривала в одном из бутиков, и подарил мне его. Я даже поначалу решила, что это от Стаса.
Мы с подругой переговариваемся вполголоса, чтобы библиотекарша не услышала и не выгнала нас вон.
— Всё никак не могу привыкнуть, что ты не только встречаешься с Соколовским, но и живёшь у него. — Полина закусывает колпачок от ручки и смотрит на меня исподлобья нечитаемым взглядом, поэтому я не могу разобрать, осуждает она меня или просто переживает. — Кто бы мог подумать, что этот шкаф способен на светлые чувства, а не только разводить гарем вокруг себя и пользоваться женским вниманием.
— Не поверишь, но я сама в шоке. — Хихикаю.
— Стас до сих пор болеет. — Неожиданно произносит Краснова и тут же хлопает себя ладошкой по губам, жмурясь. — Чёрт. Я не должна была этого говорить. Стас был прав, язык мой — враг мой.
Я удивлённо хлопаю ресницами, глядя на подругу.
— Болеет? Так ты же давно выздоровела и не могла его заразить… — Начинаю я и обрываю сама себя.
Она про другую болезнь.
Полина видит перемену в выражении моего лица и поджимает губы, утыкаясь в конспект. Я не продолжаю тему, потому что чужие чувства для меня — тёмный лес. Тем более невзаимные. Мне бы свои понять до конца.
Это всегда больно, когда выбирают не тебя, а кого-то другого. Вот только невозможно заставить себя полюбить в ответ, поэтому никто не виноват в сложившейся ситуации. Стас встретит другую и его «болезнь» закончится. Так всегда бывает.
— Ты сегодня со мной или Глеб тебя заберёт? — На лице подруги нет ни единого намёка на то, что между нами состоялся странный разговор про её брата.
— Не знаю, он ничего не писал насчет этого. Занят, наверное.
На самом деле меня волнует то, что Соколовский до сих пор мне не написал. Обычно он заранее предупреждает, когда не мы едем домой не вместе. Это происходит довольно редко, но всё же бывают большие разрывы между его расписанием и моим. В таких случаях мы возвращаемся домой поодиночке.
— А ты выбрала себе платье? — Неожиданно даже для самой себя, перевожу тему.
— Да, хочешь глянуть? — Воодушевляется Полина, забрасывая конспект. Я киваю. Она достаёт свой яблочный смартфон и начинает показывать мне платье.
К стыду, за своими мыслями я не слышу и трети восторженного монолога подруги. Киваю в нужный момент и мельком рассматриваю ярко красное платье. Интуиция подсказывает мне, что что-то происходит. Что-то, что мне не понравится или сделает больно.
Внутри всё неприятно сжимается. Внутренности скручиваются в узел.
Обычно предчувствие никогда меня не обманывает.
— Ладно, пошли домой, а то у меня чего-то уже ни сил, ни настроения нет грызть научный гранит. — Цокает языком Краснова, при этом внимательно глядя на меня сапфировыми глазами.
Подруга всегда странным образом улавливает перемены в моём настроении, хотя я стараюсь никак это не показывать. И вот сейчас она снова чувствует меня, практически волоком утаскивая из библиотеки.
— Если это из-за Стаса…
— Нет, — резче, чем планировала, отвечаю я, когда мы оказываемся на улице. — У меня нехорошее предчувствие. — Решаю поделиться с Полиной.
— По какому поводу? — Она осторожно прощупывает почву, наблюдая за мной.
— Не знаю. Я не уверена, но это как-то касается Глеба.
— Хочешь, пойдём и найдём его? Я же учусь с ним в одной группе, забыла?
Точно. Краснова ведь учится с Соколовским и Крицкой. Я действительно совсем забыла об этом. Тогда получается…
Словно читая мои мысли, подруга продолжает:
— У нашей группы пары закончились часа два назад. После этого я сразу пошла в библиотеку, готовиться вместе с тобой.
— Я позвоню ему.
Нервозность и волнение набирают обороты. На улице холодно. Пальто на мне не спасает от пробирающего до костей ветра, что усугубляет мои попытки не дрожать. Я достаю телефон из кармана и набираю Соколовского.
Долгие гудки тянутся невыносимым ожиданием. С каждой прошедшей секундой моё сердце сжимается всё сильнее, а подруга мрачнеет.
— Давай не будем предполагать самое худшее. Это же Соколовский. Он всегда сам себе на уме. Может, настроение плохое? — Полина пытается успокоить меня, когда я заторможено убираю телефон обратно в карман. Кладёт руки на плечи и ободряюще трёт их.
Впервые за всё время Глеб мне не ответил. Даже сообщением.
Я не хочу даже думать о причинах. А вдруг с ним что-то случилось?
— Я должна найти его. — Выпаливаю я, стремглав сорвавшись в сторону парковки.
Может, он ещё не уехал и отрабатывает задолженности по учёбе, — успокаиваю себя сама.
Но то, что меня волновало на самом деле — слова матери, брошенные напоследок. Они, как отравленное семя, засели в голове и начали давать свои первые ростки.
Краснова сначала удивлённо таращится на меня, а после бросается следом.
— Постой ты! Ненормальная! Он всё равно мимо проедет: выезд через парадные ворота. Задник ремонтируют.
Её слова заставляют меня сбавить шаг. К тому моменту, как Полина нагоняет меня, я чувствую, что руки и щеки горят от того, как быстро кровь циркулирует по сосудам. Но зато я согрелась.
— Глеб дурно на тебя влияет, — возмущается подруга, беря меня под локоть. — Его неадекватные замашки на лицо.
Краснова по-своему показывает, что переживает за меня. Это в её стиле. Поэтому я только улыбаюсь в ответ.
— С кем поведёшься, — отшучиваюсь, несмотря на то что, чем ближе мы подходим к парковке, тем сильнее сжимается что-то в груди.
Я не успеваю увидеть, что там за поворотом, потому что Полина резко дергает меня назад и пришпиливает к стене здания.
— Цыц! — Прижимает указательный палец к губам, призывая меня молчать.
Я хочу спросить, что случилось, но вопрос отпадает сам собой, потому что я слышу тот самый голос, который узнаю где угодно и когда угодно. Особенно теперь, после всего того, что между нами было.
— Откажись.
— С какой стати я должна отказываться? — Надменно отзывается Лена.
Полина делает страшные глаза, видя, что я высовываю голову из-за угла, но не останавливает. Сейчас меня даже бульдозер не сумел бы остановить. Я своими глазами хочу убедиться, что услышанное мной — не галлюцинация. И не бред воспалённого сознания.
— Ничем хорошим это не закончится. Мы когда-то были друзьями и у нас были общие взгляды, как мне казалось. — Басит Соколовский, небрежно опёршись на Порше и скрестив руки на груди. Напротив него, как обычно одетая с иголочки, стоит Крицкая. — Поэтому прошу тебя в память о нашей дружбе, откажись.
— Дружба кончилась в тот момент, когда ты предпочёл меня этой замарашке. — Зло сузив глаза, накрашенные жирными стрелками, брюнетка отбрасывает свои волосы назад.
— Не советую наживать врага в моём лице, Лен.
Сердце колотится так, что голова начинает кружиться. Злость и ревность берут надо мной верх, и я выскакиваю из-за угла. Взгляды обоих моментально приковываются ко мне. Соколовский выглядит потерянным, явно не ожидая меня тут увидеть, а вот Крицкая, наоборот, становится довольной, как кошка, которая только что поймала мышь.
Вот только я больше не мышь.
— Что здесь происходит, любимый? — Рычу не хуже разъярённой пантеры, цепляясь за локоть брюнета.
Офигевают все: Глеб, приоткрывший рот и странно покосившийся на меня; Полина, быстро шагающая следом за мной; Лена, скептически выгнувшая бровь. И я в том числе. От собственной смелости. От силы ярости. От ревности и желания прикопать соперницу под ближайшим кустом.
Внезапно Крицкая начинает заливисто смеяться. Она оскаливает красивый ряд белоснежных зубов и слегка запрокидывает голову назад. Но взгляда от меня не отводит. На дне её глаз злое веселье и ревность, ничем не уступающая моей.
— Похоже, твоя замарашка почуяла запах денег, Глеб. Поняла, что ты для неё выгодная партия. — Лена перестаёт пялиться на меня и теперь смотрит на Соколовского. — Вот только не забывай, кто для тебя выгодная партия.
— Хватит стращать всех, — к нам подходит Полина. Подруга останавливается между мной и Крицкой так, словно не считает мажора тем, кто сможет за меня сейчас вступиться. — Для разнообразия можно иногда побыть милой, Леночка. — Ядовито улыбается Краснова.
— Именно это я сейчас и делаю. Стараюсь быть милой и не точить когти о двух беспомощных мышек. — Копирует её улыбку брюнетка. — Участвовать в этом цирке не собираюсь. Набери меня, когда снова начнёшь трезво мыслить. До встречи, Глеб. — Она выделяет его имя, кидая Соколовскому на прощание взгляд, поверх наших с Полиной голов. Разворачивается, чуть не хлестнув подругу своим хвостом по лицу, и быстро уходит в направлении своей машины.
— И что это было? — Злость и страх требуют выхода, и я срываю их на мажоре. — Ты не отвечал на звонки, не писал мне… — Я делаю небольшую паузу, отпуская руку парня и отходя от него на шаг, чтобы наши лица были друг напротив друга. — И всё это из-за Крицкой?
Мне нужна лишь секунда, чтобы осознать то, что я сказала. Понять и принять.
Сглатываю неприятный ком в горле, пока жду ответа.
Челюсть Глеба напряжена. Его взгляд мечется с меня на Краснову и обратно.
— Я не собираюсь обсуждать это при ней. — Хмуро отвечает брюнет. — Едешь домой? — Бросает мне холодно.
Моя дрожь усиливается. Как и неприятное предчувствие. Вся моя бравада, злость и ревность разбиваются о холодную стену отчуждения между мной и Глебом. Грудь топит неконтролируемый страх.
Что происходит?
Полина замечает мой потерянный взгляд.
— Вот как ты запел, Соколовский? Не стыдно? Я думала, ты изменился.
— Тебя это не касается, Краснова. — Зачем-то выделяет её фамилию.
На мою грудь будто бетонную плиту положили. Дышать тяжело. Сердце бьётся глухо и болезненно.
— Поль, спасибо, — беру подругу за руку и смотрю на неё умоляющим взглядом, — но не нужно. — И добавляю одними губами. — Я сама разберусь.
Та пожимает плечами.
— Как знаешь. — Но я успеваю заметить обиду на дне её синих глаз.
Краснова уходит, оставляя нас с Глебом наедине. Мажор не двигается с места, рассматривая трещины на асфальте парковки. И не моргая. Вся его поза выглядит так, словно он безмерно устал.
— Поехали домой, — наконец, тихо выдыхает брюнет. Открывает мне дверь Порше и ждёт, пока я сяду в машину.
— Всё хорошо? — Вопрос срывается с губ до того, как я успеваю прикусить язык.
— Будет, как только мы окажемся дома.
— Ты объяснишь мне, что происходит?
Проходит целая минута, прежде чем он утвердительно кивает. И я бы поверила ему, если бы в конце он не отвёл глаза.
Всю дорогу Глеб до отвратительного молчалив и не похож на себя. Его руки с силой сжимают руль. Так, что костяшки пальцев белеют. За прошедший месяц мы, как бы удивительно это ни звучало, научились тонко ощущать перемену в настроении друг друга. Словно родственные души. И сейчас я отчётливо чувствую, что брюнет на грани.
Поджав губы, смотрю в окно. Ожидание убивает. Заставляет накручивать себя до изнеможения. Успокаиваться. А затем снова. И так по кругу. Бесконечному и невыносимому. До тех самых пор, пока правая рука Соколовского не ложится поверх моих, нервно сжатых в замок.
Он ничего не говорит, а лишь успокаивающе поглаживает тыльную сторону моих напряжённых рук. Но от этих простых движений меня накрывает дикая волна облегчения. Чтобы ни происходило, он всё ещё тот «новый» Глеб, которого мне довелось узнать.
Пока.
Не успеваем мы переступить порог квартиры, как брюнет обхватывает мои бёдра и перекидывает мою тушку через плечо. Возмущения застревают в горле, когда я понимаю, куда он меня несёт.
— Что ты задумал? — Сердце колотится в горле. Я пытаюсь не двигаться лишний раз и не вырываться, чтобы не удариться ненароком.
— Мне срочно нужна доза успокоительного. — Загадочно рокочет Глеб. Открывает дверь, ведущую в ванную, и лишь здесь сгружает меня, аккуратно поставив на ноги.
— А причём тут я? — Растерянно хлопаю ресницами, сложив руки на груди брюнета и глядя на него снизу вверх. — Или ты хочешь, чтобы я приняла ванную, пока ты будешь громить квартиру?
Что-то в моих словах заставляет его улыбнуться. Порочно. Опасно. До дрожи в коленках.
— Нет, девочка моя, громить квартиру я не собираюсь. По крайней мере, пока. — Его янтарные глаза наполняются смесью желания и порочного намёка. — Ты и есть моё успокоительное. Поэтому ванную мы будем принимать вместе.
Опешив, отстраняюсь от парня. Отхожу назад, позабыв, что хищника нельзя дразнить охотой — это только раззадорит его. Соколовский надвигается на меня с неспешным предвкушением, вновь сокращая расстояние между нами. Но прежде отрезает нас от всего мира щелчком закрывшегося дверного замка.
У меня нет и шанса на побег.
Брюнет смотрит не отрываясь. Его золотистая радужка темнеет. Атмосфера вокруг накаляется, становится тяжелее. И эта тяжесть отдаётся томлением внизу живота. Тело вдруг становится таким слабым и податливым, что хочется осесть.
Я бы, наверное, так и сделала, если бы руки Соколовского не подхватили меня. Поймали. И заключили в объятия.
Не произнося больше ни слова, Глеб принимается стягивать с меня всю одежду, которая сейчас кажется лишней. Я заворожено смотрю на брюнета с осознанием, что не просто хочу этого мужчину. Я хочу, чтобы он был моим. Целиком и полностью.
Это жадное и эгоистичное желание настолько заполняет меня, что я становлюсь смелее. Стягиваю с парня худи цвета хаки, и кладу руки на пояс его джинс. Глеб шипит, и на мгновение закатывает глаза от удовольствия, когда я дразняще провожу пальчиками по краю его обнажённого торса.
— Арина… Ты играешь с огнём. — Опаляет меня взглядом из-под полуопущенных ресниц.
— Ты тоже, — с вызовом смотрю на него. — Или только тебе одному можно меня дразнить? Ты ведь не собирался всерьёз принимать со мной ванну. — Утверждение.
— Возможно, я дал бы тебе выбор. Но не сегодня. — В который раз за этот день ошарашивает Соколовский. И утыкается своим лбом в мой. — Ты нужна мне, Жемчужинка. Прямо сейчас. Обещаю, что как только ты скажешь остановиться, я в тот же момент отпущу тебя.
Ложь. Он жадно желает меня. Так же, как и я его.
Но я не подаю вида. Соглашаюсь, расстёгивая пуговицу на его джинсах, как призыв к действию. Не проходит и минуты, как мы оказываемся друг перед другом в одном нижнем белье. Одежда небрежно валяется под нашими ногами, забытая и ненужная.
Мне кажется, или в ванной стало как-то слишком жарко?
Глеб смеётся своим раскатистым и сексуальным смехом, от которого мурашки по коже.
Похоже, последний вопрос я задала вслух.
— Если тебе уже жарко, то ты расплавишься от моих прикосновений, любимая. — Возвращает мне неосторожное слово, брошенное мною на парковке.
Не отпуская меня от себя, словно боится, что я убегу, мажор включает кран, добавляет пену и усаживается на чёрный, хромированный край, пока вода с шумом наполняет ванну.
Кроме этого момента, больше он не отвлекался от меня.
Притянув мою тушку к себе, Соколовский интимно прислоняется щекой к моей груди, которая оказывается прямо перед его лицом. Моё сердце колотится так, что я боюсь, оно вот-вот выпрыгнет из груди.
Глеб довольно улыбается, слыша его стук. И, словно этого мало, проводит сильными пальцами по бокам моей талии. Неторопливо и ласково. Пока не натыкается на преграду в виде белых кружевных трусиков.
Обычно я не ношу кружево, тем более один из моих любимых комплектов, коих у меня очень мало. Но что-то дёрнуло меня сегодня надеть вязаный свитер цвета слоновой кости и светлые брюки, а из белого нижнего белья у меня только этот комплект.
Может, это и вправду знак поощрения от Вселенной?
Я вцепляюсь в плечи брюнета, опираюсь на них, дабы устоять на ногах, и охаю, когда его средний палец ощутимо проводит по самому средоточию желания. Я вздрагиваю, но не отстраняюсь, а наоборот, повинуясь желанию тела, прижимаюсь к Соколовскому ещё ближе.
Ванную заполняет аромат пены для ванной. Инжир и иланг-иланг. Обострённые ощущения воспринимают это, как дополнительный афродизиак, заставляя меня буквально плавиться от прикосновений мажора.
Глеб скользит ладонью по моему животику вверх. Обхватывает томящуюся грудь поверх кружевного лифа, ласково сжимая её. Я откидываю голову назад и не сдерживаю стон. А когда его губы начинают спускаться вниз, оставляя влажную дорожку из поцелуев на животе, я окончательно теряю голову.
— Ванна готова, Жемчужинка.
Я опускаю взгляд. Смотрю на мужчину, который, кажется, вылеплен из самого настоящего порока. Сглатываю, потому что в горле пересохло. И понимаю, что это было предупреждение.
Сейчас мы будем абсолютно нагими друг перед другом. И в прямом и в переносном смысле.
Наверное, я могла бы уйти прямо сейчас. Он всё-таки дал мне выбор. Но…
— Тогда давай насладимся ей вместе, — выдыхаю я, сквозь распахнутые губы. Обхватываю ладонями лицо брюнета, наклоняюсь и требовательно целую его.