— Сильно больно?
Любопытство — не порок. А уж тем более, если оно подкреплено врождённой жалостливостью…
Соколовский отрывает взгляд от зеркала в ванной и неодобрительно косится на меня, стоящую в дверях. Я неловко мнусь под его взором, но не ухожу. Хотя придерживаю дверь, чтобы закрыть и уйти, если встречу привычные ненависть и злость, исходящие от Глеба.
Вот только, кроме неодобрения, я не нахожу в янтарных глазах ничего другого.
— Я разрешал тебе входить? — Цедит парень, однако, его голос не источает яд, как обычно это бывает.
Он уставший.
Я игнорирую вопрос, и, набравшись смелости, вхожу внутрь своей же ванной. Присутствие Глеба на фоне обшарпанной краски и старого кафеля на стенах смотрится до дикости чуждо.
— Давай, помогу. — Не спрашиваю, ощущая себя более уверенной на своей территории.
Открываю шкафчик и достаю из него коробочку с медикаментами первой необходимости. Открываю перекись водорода и смачиваю ей ватку. Во вторую руку беру полотенце и смачиваю его под проточной водой, чтобы смыть с лица Соколовского грязь.
И всё это под внимательным взглядом медовых глаз.
— Ты тоже что ли головой приложилась, пока убегала от той шпаны?
— А ты можешь просто помолчать? — Хмурюсь я недовольно и, напирая на Глеба, вынуждаю его усесться на стиральную машинку, стоящую у стены.
Я подхожу ближе, держа ватку с перекисью так, будто собираюсь ими защищаться.
— Мне не нужна твоя помощь. — Отмахивается брюнет и отворачивает голову, напоминая маленького и вредного мальчишку.
— Мне твоя тоже не нужна была. — Нагло вру, упрямо глядя на него. — А быть у тебя в долгу — последнее, чего я бы хотела в этом мире. Так что, не дёргайся, пожалуйста. И будем в расчёте.
— Несоизмеримая плата за мою помощь, как считаешь? — Фыркает мажор, скрещивая руки на груди. Однако не сопротивляется, когда я подхожу ближе, практически в упор, и начинаю обрабатывать ссадины на его лице. Лишь изредка кривится и шипит от боли.
— Считаю, что нужно было научиться драться получше, — пожимаю плечами, стараясь не отвлекаться
— Я тебе Рембо, что ли? — Возмущенно выдыхает Глеб, отдёргиваясь от моей руки, когда я собираюсь обработать последнюю длинную царапину, идущую вдоль нижней челюсти. И смотрит на меня так, будто я своими словами нанесла ему личное оскорбление. — Ну, ушатал бы я двоих. От силы — троих. И то при колоссальном везении. Четвёртый бы подошёл сзади, тюкнул меня по темечку и всё. Гейм овер.
Представшая перед глазами картина почему-то смешит, а не ужасает. Не сдержавшись, тихонько смеюсь. Качаю головой и, наконец, завершаю обрабатывать последнюю царапину, воспользовавшись тем, что Соколовский на мгновение подвис, наблюдая за тем, как я хихикаю над ним.
— Чего смешного, седоволосая? — Скрестив руки на груди, парень расставляет ноги ещё шире, и я оказываюсь прямо посередине. — Я из-за тебя, между прочим, потратил все деньги, на которые планировал развлечься на выходных.
Я вновь пожимаю плечами, выкидывая использованную ватку в мусор.
— Это мелочь по сравнению с тем, какой ущерб ты нанёс моей семье, всего лишь нажаловавшись на меня своему отцу. Хотя, если кого и следовало наказывать, то только тебя.
Я не хотела его упрекать. Не хотела вспоминать прошлое. Не хотела, чтобы Соколовский знал, что его гнилой поступок до сих пор ранит меня в самое сердце. Но слова вырвались сами собой, а забирать их обратно уже поздно.
Но парень не отвечает. Только желваки на скулах играют — он явно злится.
Какое-то время мы проводим в молчании. Я пользуюсь этим и прикладываю холодное полотенце к кровоподтёку под глазом, который с каждой минутой становится всё страшнее и страшнее, расплываясь.
— Чтобы ты знала, Скворцова, я не горжусь тем поступком, — вдруг цедит сквозь зубы мажор. Но при этом его взгляд направлен в стену.
— Это что, завуалированное извинение? — Хмыкаю я, всё больше замечая, что в этом большом юношеском теле прячет маленький мальчишка.
— Считай, как хочешь, — бурчит Соколовский, этим самым прекращая наш странный диалог. Весь его вид говорит о том, что он не намерен вести дальнейшие переговоры.
Я невольно улыбаюсь, где-то на краю подсознания ужасаясь тому, что улыбаюсь в присутствие Глеба. Но сегодня ведь необычный день, правда? А значит, привычные правила отменяются. Завтра всё снова будет, как прежде. А пока мы просто однокурсники. Просто парень и девушка, давно знающие друг друга.
Мы стоим вплотную друг к другу. Жар, что исходит от парня, приятный. Согревающий. И я инстинктивно тянусь к нему, потому что никак не могу отогреться после произошедшего во дворе.
Тем больнее обрушивается на меня осознание того, что я творю.
Это же Глеб Соколовский! Арина… Что ты делаешь? Стоишь так близко к своему злейшему врагу! Более того, ваши бёдра соприкасаются, и ни ты, ни он не против происходящего. Никто из вас двоих не шарахается в сторону от отвращения!
Ужасая сама себя, я передаю полотенце Глебу в руки. Буквально впихиваю махровую ткань удивлённо хлопающему ресницами брюнету, и вылетаю из ванной так, словно за мной гонятся черти.
Да-да, те самые…
Я скрываюсь в своей комнатушке. Падаю на разложенный диван, заменяющий мне кровать, и бездумно смотрю в потолок. Сердце шарахает о грудную клетку, отдаваясь в ушах, как после сильнейшего испуга. Я дышу часто-часто, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. А недавно мёрзшее тело бросает в жар до самых кончиков пальцев.
Что со мной происходит? Почему я так странно реагирую на Глеба?
Обхватив себя руками, ложусь на бок и сворачиваюсь в клубочек. Молюсь всем богам на свете, чтобы Соколовский не выбрал именно этот момент, чтобы выйти из ванной. И с облегчением слышу характерный шум воды, когда включают душ.
Он моется.
У меня есть около десяти-двадцати минут передышки, а после начнётся новый круг моего личного ада.
Жаль только, что на тот момент я мало осознавала, сколь жестоким будет очередной круг…
Придя в себя минут через десять, я топаю в коридор, чтобы выудить из сумки, брошенной на обувную полку, доклад. По пути надеваю розовые пушистые тапочки, чтобы босые ноги опять не замёрзли. Беру папку и шагаю обратно в зал-спальню своей однушки.
Беды бедами, а завтрашнюю отработку у Разумова никто не отменял.
Я усаживаюсь на раскладной диван и начинаю вчитываться в доклад. Но проходит пять минут, а информация никак не хочет лезть в голову. Я читаю абзац, и мне приходится перечитывать его снова и снова, потому что я не могу понять, о чём только что прочитала. Не говоря уже о том, что формулы нужно выучить наизусть.
Пережитый стресс даёт о себе знать, и я чувствую, как слипаются глаза. Мозг не работает, потому что меня клонит в сон. Я даже кушать не хочу, хотя последний раз ела в обед.
Краем сознания отмечаю, что вода в ванной больше не шумит. Да и вообще Глеб подозрительно притих. Вроде и выйти должен, но свет продолжает гореть, а в ванной ни звука.
Отложив доклад в сторону, поднимаюсь с дивана и выхожу в коридор.
Не знаю, что именно я хотела сделать, потому что все мысли разлетаются, словно воробьи с ветки, которых сшугнула кошка. Большая такая. Чёрная.
Я замираю прямо посреди коридора, неприлично вылупившись на Соколовского, который именно в этот момент решает выйти из ванной. В одном полотенце вокруг бёдер! Причём в моём полотенце!
С волос брюнета на широкие мощные плечи стекают капли воды. Они продолжают свой путь вниз по накачанному рельефному торсу и скрываются за полотенцем. Там же, где скрывается провокационная дорожка волос на животе парня.
Я сглатываю. Во рту сухо, как в пустыне. Щеки горят от стыда.
Это первый раз, когда я вижу полуобнажённого парня вживую. Фильмы и сериалы не считаются! А Глеб, как назло, сложен практически идеально.
— Чего уставилась? Ты не на выставке. — Мрачно заявляет мажор, тоже застыв у дверей ванной. — У тебя есть нормальный гель для душа? Я не хочу вонять так же, как и ты — дешёвкой.
От возмущения давлюсь очередным вдохом, напрочь позабыв о всяком смущении. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Хочется ему врезать за обидные слова, но я усилием воли заставляю себя оставаться на месте.
Ну, вот, привычный Глеб Соколовский вернулся. И получаса не прошло.
Вот только что-то неприятно, протестующе сжимается внутри меня при этой мысли.
Неужели я хочу, чтобы Глеб мне… нравился? Был другим со мной?
Господи, бред какой!
Я трясу головой из стороны в сторону, как кошка, которая случайно попала в воду, пытаясь выкинуть бредовые мысли. Не осознавая, что делаю это на глазах у Соколовского, который счёл махи головой за мой отрицательный ответ.
— Ну, да. А чего я ещё ожидал от захолустной квартирки и Скворцовой? — негромко бурчит себе под нос мажор.
Небрежно придерживая край полотенца на бёдрах, он обходит застывшую в коридоре меня, направляясь в зал, который одновременно служит мне спальней. По-хозяйски придирчивым взглядом осматривает мою комнату. Сканирует статуэтку египетской кошки на полочке, слегка кривясь.
В итоге его взгляд останавливается на диване. В янтарных глазах сквозит неподдельный интерес.
На этот моменте мой порядком потрёпанный стрессом и шоком организм решает выйти из ступора. Я, чеканя каждый шаг, иду в зал с твёрдым намерением поставить зазнавшегося мажора на место и, наконец, вытурить его из квартиры.
Но доклад, который оказывается в лапах Соколовского, пока я преодолевала небольшое расстояние между нами, заставляет меня остановиться.
— Положи на место. — Требовательно говорю я. Не прошу, а именно приказываю.
Глеб игнорирует мои слова, будто бы он один в комнате, а мой голос — не более чем комариный писк.
— Интересный доклад. — Кивает одобрительно головой, быстро пробегаясь по формулам на листе и строчками с пояснениями к ним. — Признаюсь, Скворцова, я ожидал от тебя худшего, но ты смогла меня удивить. Разумов будет завтра в экстазе от твоего доклада.
Брюнет переводит на меня задумчивый взгляд янтарных глаз, и, пока я мнусь в нерешительности, недовольно цокает языком.
— Так не пойдёт. — Выдаёт он, в конце концов.
— Что не пойдёт? — Хлопаю глазами, наверняка подтверждая этим, что блондинка я теперь не только по цвету волос.
— Сложи два плюс два, Жемчужинка, — снова называет меня этим странным прозвищем, от которого у меня по коже невольно проносятся мурашки, — ты, как оказалось, девочка не глупая. — И, спустя паузу, с сомнением оглядев меня, добавляет. — Наверное. Я пока ещё не уверен точно.
— Да как ты смеешь! — Взрываюсь я. — Оденься уже и вали домой! — Выпаливаю, приближаясь к Соколовскому.
Тянусь рукой, чтобы отобрать свой доклад, но Глеб слишком резвый. И слишком высокий. Ему достаточно просто вытянуть руку вверх и всё — я не достану доклад даже в прыжке.
Что он, собственно, и делает, с насмешкой глядя на меня сверху вниз.
— Мне понравился твой доклад, так что завтра мы расскажем именно его. Мой можно отправлять в топку. — С досадой на лице выдаёт парень, продолжая удерживать в плену мою кропотливую недельную работу по вышмату.
— Я не собираюсь отдавать тебе свои труды! — Пыхчу, словно ёж, от бессилия что-либо сделать.
— А я не собираюсь тебя спрашивать. Считай это платой за твоё спасение, хомячка.
Хо… Хомячка?!
Я взрываюсь. Наверное, даже искры из глаз сыпятся, когда я выдаю:
— Быстро вернул доклад и пошёл вон! — Рычу, стоя к нему близко.
Опасно близко.
Но я, во что бы то ни стало, намерена вернуть свой доклад и вытурить Соколовского из дома. После такого уж точно! Чаша моего безграничного терпения переполнилась.
— Ой-ой-ой, какие мы страшные, — продолжает дразниться мажор, встряхивая листами доклада в руке. Ещё раз напоминая, что мне не достать желанный объект.
Но я всё же решаю попытать счастья.
Не обращая внимания на возмущения Глеба, я опираюсь рукой о выступающую костяшку на боку парня, совсем недалеко от обёрнутого полотенца. Отталкиваюсь ногами об пол и прыгаю, изо всех сил вытягивая вторую руку вверх.
Мне не хватает какой-то пары миллиметров до желанной цели. А вот полотенцу, служащему последней обороной между обнажённым Глебом и моей дикой стеснительностью, хватает одного моего неаккуратного движения рукой.
И оно слетает на пол, оседая у ног брюнета полукругом.