— И сказал Господь: истреблю человека, которого Я сотворил, с лица земли, от человека до скота, до гадов и до птиц небесных, ибо Я раскаялся, что создал их.
— Вот как?
— И увидел Бог землю; и вот она растлена, ибо извратила всякая плоть путь
свой на земле.
— Вот как?
— Смешно, не правда ли? А ведь и ему неведом был смысл, пока не воплотился.
— Хм…Ну а сами-то вы в Него верите?
— Как вам сказать?.. Среди неверующих — верю, среди верующих — нет.
Весь этот день и почти всю ночь отец снова провёл у матери в больнице и пришёл домой, как обычно, поздно. Уже перед рассветом. И снова во дворе его поджидал Малый.
Малый, конечно же, — стервец и шакал, и ни одному его слову верить нельзя. Но говорил он об этом на суде и точно так же рассказывал об этом Косте, и в обоих случаях в его тоне было столько плаксивой искренности и самобичевания, что чёрт его знает. Не знай его Костя так хорошо, он мог бы ему поверить, настолько логически верно и складно он излагал свою версию.
Версия Малого…
Он отнюдь не поджидал отца в то утро. Он в то утро оказался во дворе совсем по другой причине. Ему нужен был Натан, вернее не Натан, а мешок, тот мешок со следами крови, который он углядел накануне. Ему нужен был окровавленный мешок как последняя и единственная улика, ибо теперь, по истечении двух суток после Костиного исчезновения, он ни капельки не сомневался, что они убили его. Натан и Бузя.
Он сомневался вначале, сомневался ещё вчера, сомневался и вместе с тем подстёгивал себя, заряжал, возбуждал. Просто так, для шухера, из-за какого-то мстительного и оскорбительного самолюбия.
Вчера ещё он знал, что всё это он сам выдумал, что этого быть не могло. Не могли эти худосочные жидята, сами всего «стращавшиеся», на мокрое дело решиться. Всё это — «чистая параша».
Такое чистосердечное признание всех подкупало и мешало не верить тому, что, по его словам, он чувствовал потом.
Он не представлял себе, что его выдумка пойдёт так далеко, что пройдёт ещё день — и он действительно окажется во власти сильных подозрений, в ситуации, когда он почувствует себя настоящим чекистом.
И в самом деле, чудес-то не бывает. Он своими глазами видел, как Костя вошёл к Бузе, и вот прошло уже двое суток, а Кости всё нет и нет. Где он? Сомнений уже не было. Было не до баловства, не до выдумок, не до надуманных поклёпов. Пахло кровью.
Мешок надо найти во что бы то ни стало. И он найдёт его. Только он, Малый, и найдёт. Но как?
Он проснулся среди ночи, как от толчка. Никогда не просыпался, а тут словно кто-то поднял его силой. Если бы он верил в загробную жизнь, то подумал бы, что это душа убитого Кости постучалась к нему среди ночи, — так явственно было это ощущение силы, внешнего толчка, который его разбудил. Правда, вчера перед сном он решил, что встанет рано, подкараулит выходящего на работу Натана, втихую пойдёт за ним, выследит, где он работает, и там, на одном из складов, среди хлама и мусора отыщет этот чёртов мешок, неоспоримую улику.
Он боялся, что проспит. Но вот не проспал. Какая-то сила позаботилась, чтоб не проспал. И это ещё больше подогревало его уже и без того не в меру горячее воображение.
Он вышел на крыльцо, присел на корточках под дверью, зарыл голову в колени и, поёживаясь от предутреннего холодка, поглядывая одним глазом в сторону Бузиного флигеля, стал ждать.
Он ждал недолго. Когда появился Натан, он проследовал за ним до подъезда до тех пор, пока тот не ушёл за ворота, на улицу. Потом ещё немного по переулку, потом один квартал по Чкалова до Преображенской. На углу Натан остановился. Малый решил, что он ждёт трамвая. Всё шло пока в норме, как и было задумано. Сейчас подойдёт трамвай, Натан культурненько войдёт в вагон, а Малый культурненько подцепится на подножке.
Но трамваи подходили один за другим — они всегда, когда людей нет, гоняют один за другим, — а Натан не уезжал.
Наконец подкатила какая-то чахлая допотопная полуторка, Натан забрался в кузов — и ту-ту! — поминай как звали.
Малый остался с носом.
Он потоптался ещё с минуту в досаде и — что делать? — поплёлся назад домой. В это-то время вернулся из больницы отец. Малый уже подходил к своему крыльцу, но перед тем, как войти в квартиру, машинально оглянулся и увидел входившего во двор отца.
Так что он не поджидал отца. Напротив, первым инстинктивным движением его было «с глаз долой», нырнуть за дверь, исчезнуть. Но что-то заставило его стоять, он словно снова ощутил скрытую волю той же силы, которая ночью так властно подняла его с постели.
А между тем отец уже поравнялся с ним, но, ни слова не сказав, даже не кивнув, как будто Малого и не было, прошёл к себе в беседку. Всунул ключ, тихонько повернул, придержал одну половину двери, потянул за другую и, оставив дверь отворённой, скрылся в полумраке коридора.
Малый не знал, что делать. Он хотел было двинуться вслед и разом выпалить всю правду, но не смел. Если то, что он знал, — правда, то она сама раскроется. И нечего лезть попэрэд батьки. Да может, и вообще вмешиваться теперь уже не стоит.
Пока раздумывал, пока колебался, не заметил, как тяжёлая фигура отца оказалась в шаге от него, и уши прошиб резкий, чуть хрипловатый звук.
— Где Константин?
— Что?
— Где Константин?
— А я откуда знаю?
— Ты не знаешь?
— Нет.
— Не врёшь?
— Не знаю.
— Что не знаешь?
— Не знаю, где Костя.
— Ну ладно, будет тебе ежа изображать — давай по душам…
Отец коснулся плеча Малого, слегка сдавил, потянул книзу, как бы приглашая присесть. Малый вывернулся, отец опустился на уступ крыльца сам.
После войны бессонница пришла к дяде Мите как норма. Она не мучила его, не изматывала, как других людей, — он просто любил не спать. Или наоборот — спать не любил. «Ещё наспимся, будьте мне уверочки», — часто говорил он и ссылками на академика Павлова доказывал, что человек спит до жизни и после жизни, а в жизни ему положено жить, а не спать.
Жить, а не спать. Жить, а не спать. Жить, а не спать…
Только то утро озаряется рассветом, в которое ты проснулся. Американцы говорят.
Для которого ты проснулся. В которое ты проснулся. В которое, для которого… В которое, для которого…
Only that day dawns to which we are awake.
Дядя Митя подошёл к окну в тот момент, когда отец, приглашая Малого присесть, положил ему руку на плечо. Он видел, как Малый увернулся, как отец присел. Он наблюдал.
Он предчувствовал недоброе и наблюдал.