10. Кингстон
— Я не знаю, как это выразить, кроме как просто сказать, поэтому… — я наполняю легкие воздухом, прежде чем выдохнуть. — Я абсолютно уверен, что наши отцы управляют чем-то вроде сети секс-торговли и уже очень давно.
Жас быстро моргает.
— Ладно… это… вау, эм… это действительно хреново. Но какое отношение это имеет к моей маме?
Мои губы сжимаются.
— Потому что я думаю, что твоя мама была непосредственно… затронута этим.
Я вижу, как крутятся колесики в ее голове.
— Ты думаешь, она была их жертвой?
Я торжественно киваю.
— Я знаю.
— Святое дерьмо. Разговор, который мы подслушали между ними, теперь имеет столько смысла, — голос Жас едва громче шепота.
Я сглатываю, когда вижу, что ее глаза наполняются слезами.
— Да, имеет.
— Но почему моя мама оставалась там так долго, если с ней жестоко обращались? Почему они просто отпустили ее? Разве они не беспокоились, что она их сдаст? Или она как-то сбежала? Боже, если это правда, значит, я существую только потому, что мою маму неоднократно насиловал этот больной ублюдок, — Жас положила руку на живот. — Я чувствую, что меня сейчас вырвет.
Я придвигаюсь ближе, рискуя вызвать рвоту, чтобы вытереть ее слезы большими пальцами.
— У меня есть некоторые идеи относительно этого, но ничего не подтверждено.
— Какие идеи? Разве секс-торговцы не держат своих жертв изолированными в мрачных местах или не продают их тому, кто больше заплатит? Если она действительно была их пленницей, почему она жила в многомиллионном особняке? Почему ей позволили подружиться с твоей мамой? Она выглядит счастливой на этой фотографии, — Жас ахает. — О Боже, что если она не была жертвой, а на самом деле работала с ними? Я не могу поверить, что она могла сделать что-то подобное. Я так запуталась.
Я хватаю ее за руку.
— Эй. Она никак не могла работать с ними, Жас, так что выбрось это из головы прямо сейчас.
Она хмурится.
— Но почему ты так уверен?
— Потому что она идеально подходит под профиль жертвы. Молодая, красивая, без денег, без семьи. Джон говорит, что твоя мама была зарегистрирована как беглянка за несколько месяцев до того, как ей исполнилось восемнадцать и она вышла из системы. Судя по тому, когда ты родилась, это примерно то же время, когда она забеременела, что означает, что она уже знала Чарльза.
— Но почему она выглядит такой счастливой на этой фотографии? — Жас размахивает фотографией. — Она выглядит здоровой. Определенно не похожа на ту, кто подвергся насилию.
— Это та часть, над которой я все еще работаю. За последние два года я понял одну вещь: секс-торговля проявляется в разных формах. Если это то, чем они занимаются — а как я уже сказал, я уверен, что это так, — то это довольно сложная операция. Они должны как-то скрывать свою деятельность за законным бизнесом; они слишком чисты. Джон отлично знает свое дело, но он не может найти ни одной улики, связывающей их с преступлением. Он подозревает, что некоторые влиятельные люди скрывают улики, чтобы спасти свои собственные задницы.
Жас отстраняется и вздергивает подбородок, чтобы посмотреть на меня.
— Ты расследуешь это уже два года? Но почему? Что заставило тебя заподозрить их в первую очередь?
— Много мелочей, которые начали складываться, но катализатором стал разговор с моим дедушкой со стороны мамы.
Она откинулась на спинку дивана.
— Как так?
— Мы с Эйнсли полетели в Сан-Франциско навестить нашего дедушку незадолго до его смерти, это было чуть больше двух лет назад. У него был рак толстой кишки, и он хотел увидеть своих единственных наследников перед смертью. Мы не проводили с ним много времени в детстве, поэтому не были близки, но я думаю, что нам с Эйнс нужен был шанс попрощаться, потому что он был единственной ниточкой, которая связывала нас с нашей мамой. — Я сглатываю комок в горле. — У нас никогда не было возможности попрощаться с ней.
Глаза Жас наполняются сочувствием, пока она слушает.
— В общем… однажды он сказал мне, что нам нужно поговорить. Как мужчина с мужчиной. Он рассказал мне о своих чувствах к моему отцу; он никогда ему не нравился, не доверял ему с самого первого дня. Он думал, что моему отцу нужны только ее деньги. Мой отец происходит из богатой семьи, которая насчитывает несколько поколений в роду Дэвенпортов. Но моя мама была единственной наследницей одной из крупнейших в мире сетей роскошных отелей. Из-за денег ее семьи банковские счета моего отца выглядят как мелочь на карманные расходы. По словам моего дедушки, когда мои родители начали встречаться, он пытался положить этому конец. Он знал, что что-то не так. Мой отец был буквально достаточно взрослым, чтобы быть ее отцом, и казалось, что у них нет ничего общего. К сожалению, Престон Дэвенпорт может быть чертовски обаятельным, когда хочет, и она купилась на это. Забеременела в самом начале их отношений. Как только она узнала, что у них будет двойня, она согласилась выйти за него замуж. Однако медовый месяц длился недолго. Мне было восемь лет, когда она умерла, поэтому все не слишком ясно, но даже в самых ранних воспоминаниях я легко могу вспомнить, насколько сильно различались их характеры. Как часто они ссорились. Мой дедушка рассказывал мне, что она планировала уйти от него прямо перед смертью. Она собиралась забрать нас с Эйнсли отсюда и переехать в Сан-Франциско, где она выросла. Однажды она позвонила моему дедушке и сказала, что он с самого начала был прав; ее муж был лжецом. Мама призналась, что узнала кое-что ужасное о деловых отношениях моего отца. Она утверждала, что написала заявление в полицию, подробно описав все, что ей было известно, поэтому ей пришлось забрать детей и уехать как можно быстрее. Когда мой дедушка попросил ее объяснить, она пообещала, что расскажет ему все, как только приедет в Район Залива, — я потираю напряжение на затылке. — У нее не было шанса, потому что она умерла в тот же день.
Жас уже даже не пытается сдержать слезы, и это меня убивает.
— Как она умерла?
Я разжимаю челюсть.
— Официальная причина смерти — утопление, но токсикологический анализ показал, что в ее организме было большое количество героина. Полиция пришла к выводу, что она немного перебрала, пошла поплавать и потеряла сознание.
Жас смотрит через окна на подсвеченный бассейн прямо за дверью.
— Ты же не думаешь, что так все и было на самом деле?
— После разговора с дедушкой — нет, — мои глаза затуманиваются, когда я смотрю в окно. — Время слишком подозрительное. И она была полностью одета, что является странным выбором для плавания, тебе не кажется?
— Ты думаешь, твой отец… убил ее?
— Он был где-то на Карибах, когда она умерла, — я резко выдыхаю. — Но я думаю, что он нанял кого-то. Или, может быть, он попросил твоего отца сделать это, поскольку он был в городе в тот день. Зная то, что знаю сейчас, у них обоих был бы один и тот же мотив. Насколько я понимаю, они одинаково виновны, независимо от того, кто на самом деле выполнил грязную работу.
— Вы с Эйнсли были дома, когда это случилось?
— Нет. В тот день мы были на детском празднике через несколько домов от нас. Оглядываясь назад, я думаю, что моя мама хотела вывести нас из дома, чтобы она могла собрать наши вещи, не привлекая внимания. Думаю, отец каким-то образом узнал, что она собиралась бежать, и остановил ее прежде, чем она успела это сделать. Я никогда не забуду тот день. Было уже поздно, а мама не забрала нас, когда должна была. Она не брала трубку, когда позвонила миссис Уоллес — это соседка. В конце концов миссис Уоллес сама отвезла нас домой, подумав, что, может быть, у мамы сел телефон или она заснула. Когда мы позвонили в звонок, никто не ответил, и мы обошли дом, чтобы проверить заднюю дверь. По дороге Эйнсли споткнулась и поцарапала колено, поэтому миссис Уоллес остановилась, чтобы позаботиться о ней. Но я продолжил идти. Я не мог отделаться от ощущения, что случилось что-то плохое. Когда я завернул за угол дома, я увидел, что она плавает в воде лицом вниз. Я прыгнул в бассейн, пытаясь спасти ее, но как только мне удалось перевернуть ее, я понял, что уже слишком поздно. Она была сильно раздута… ее кожа была почти… серой. Ее вид в таком состоянии будет преследовать меня до конца жизни.
— Боже, Кингстон. Неудивительно, что ты их так ненавидишь.
— Да.
Жас поворачивает голову в мою сторону.
— Вы тогда жили в этом доме? Это тот самый бассейн?
— Да, в этом доме. Но не совсем в этом бассейне.
Ее тонкие брови сошлись вместе.
— Что это значит?
— Вторая жена моего отца — та, на которой он женился меньше, чем через год после смерти моей мамы — переделала его. Мы с Эйнсли и близко к нему не подходили, поэтому папа рассказал ей о несчастном случае с моей мамой. Она была вне себя от всего этого, поэтому она наняла кого-то, чтобы расширить и переделать ландшафт, — я скрежещу зубами. — Как раз в это время она потребовала, чтобы мы убрали все следы нашей мамы из дома, как будто это сотрет тот факт, что она умерла или что-то в этом роде.
— Вот сука.
— Да, — соглашаюсь я.
— А Эйнсли знает? Я имею в виду, о наших отцах?
— Она знает, что они замешаны в чем-то сомнительном, но она понятия не имеет, что все настолько плохо, — я качаю головой. — И я не хочу, чтобы это менялось, пока я не получу доказательства, которые их уничтожат. У меня есть меры, чтобы максимально обезопасить ее, но я не хочу, чтобы она знала подробности, Жас. Бесстрастное лицо Эйнсли — дерьмо, так что, если она узнает что-то конкретное, это поставит ее под удар.
— Согласна, — Жас кивает головой в знак понимания. — Но Бентли и Рид знают?
— Да, они знают все. После возвращения из Сан-Франциско я на некоторое время слетел с катушек. Я был чертовски зол все это время. Я не мог понять, как направить это на что-то продуктивное. Я становился безрассудным. Мне нужно было дать выход чувствам, прежде чем я сделаю что-то, чего уже нельзя будет исправить. Они мои братья — я доверяю им свою жизнь.
Жас берет паузу, чтобы собраться с мыслями. Смахнув последние слезы, она спрашивает: — А что насчет полицейского отчета? Разве твой отец не был подозреваемым?
— Джон не нашел никаких записей о подаче заявления.
Жас подтягивает ноги под себя.
— Я не понимаю. Как это возможно?
У меня подрагивает челюсть.
— Я думаю, у наших отцов в кармане много влиятельных людей.
— Ты думаешь, они их подкупают?
— Я думаю, они их шантажируют. Я видел некоторых из этих людей на званых ужинах и тому подобном. Что-то… не так. У них практически текут слюнки всякий раз, когда моя сестра или Пейтон находятся рядом, даже когда они были еще подростками. И чем старше я становлюсь, тем развязнее становятся их языки с течением ночи. Они считают, что отец с сыном похожи. Черт, а почему бы и нет? Наши отцы считают меня таким же женоненавистником и извращенцем, как и они.
— Почему они так думают?
— Потому что это то, во что я хочу, чтобы они верили. Так я завоевываю их доверие. Поверь, я ненавижу каждую минуту, которую мне приходится проводить в их присутствии, но это роль, которую я должен играть. И я собираюсь продолжать играть ее, пока не получу то, что мне нужно, чтобы надрать их задницы.
Жас зажала нижнюю губу между зубами.
— Так вот почему ты так ужасно вел себя со мной поначалу? Потому что ты притворялся таким же, как они? Или ты проецировал на меня свои чувства к моему донору спермы на меня?
Я на мгновение задумываюсь над ее вопросом.
— Полная откровенность?
Она бросает на меня язвительный взгляд.
— Думаю, сейчас это и подразумевается, но если тебе нужно, чтобы я объяснила это по буквам, то да. Полная честность.
— До того, как мы встретились, я был более чем равнодушен. Я знал, что твоя мама только что умерла, и что ты выросла в системе, так что я предполагал, что ты будешь кроткой, скорбящей девочкой, которая не хочет поднимать шумиху. Что ты будешь благодарна за то, что у тебя вдруг появился богатый папа, который спас тебя от системы. После периода скорби я думал, что в конце концов ты присоединишься к группе Пейтон и станешь еще одной несущественной богатой сучкой.
— А после того, как мы встретились?
Я усмехаюсь.
— Я понял, что был чертовски неправ и чертовски облажался. В ту секунду, когда ты вышла из машины в Виндзоре, с высоко поднятой головой и свирепым взглядом, я понял, что ты — проблема с большой буквы П. Потом, когда ты поцеловала меня в губы, Боже мой, это сделало меня таким твердым, что я хотел нагнуть тебя прямо там, перед всеми, показать им, что ты моя. Мой самоконтроль быстро ослабевал, и, честно говоря, это бесило и пугало меня до смерти. Я не гребаный пещерный человек, но ты заставила меня почувствовать себя таковым. Никто и никогда не оказывал на меня такого эффекта.
Жас делает руками знак, что пора брать тайм-аут.
— Не соглашусь насчет пещерного человека и еще, давай не будем вмешивать в этот разговор твои стояки.
Я улыбаюсь, на что получаю ответный взгляд.
— Почему? Боишься, что не сможешь перестать думать о моем члене?
— В любом случае, — продолжает она, полностью игнорируя мою колкость. — Я до сих пор не понимаю, почему мой приезд заставил тебя почувствовать себя так хреново.
Я пожимаю плечами.
— Я заключил ту сделку о наследстве с Пейтон, чтобы стать ближе к Чарльзу. Я долго над этим работал, и наконец-то все встало на свои места. Чарльз и мой отец делали небольшие замечания то тут, то там, намекая на будущие деловые возможности, к которым они хотели бы привлечь меня. Но твое появление внесло в мой план изменения размером со слона. Я почувствовал себя загнанным в угол, и мне это ни капельки не понравилось.
— Почему бы просто не игнорировать меня?
Я невесело смеюсь.
— Потому что это невозможно. Господи, Жас, ты понятия не имеешь, да?
— Понятия не имею о чем?
— Я не думаю, что кто-то может игнорировать тебя, — объясняю я. — Я не знаю… как будто у тебя есть этот Х-фактор, который притягивает людей. Это заставляет их хотеть знать тебя, хотеть быть тобой или трахнуть тебя. Как ты думаешь, почему Пейтон и ее приспешники были так агрессивны с тобой с самого начала?
— Потому что они заносчивые сучки?
Я качаю головой.
— Это потому, что они безумно ревнуют. Они считают тебя угрозой — возможно, большей, чем любой человек, которого они встречали ранее. Ты умная, красивая, добрая, уверенная в себе, и тебе абсолютно наплевать, что о тебе думают. Ты настоящая — то, что ты видишь, то и получаешь. Это чертовски сексуально, Жас, и, более того, освежает наш мир. Они никогда не смогут быть такими же настоящими, как ты, как бы они ни старались.
— Это просто смешно.
— Нет, это правда, — я прочищаю горло. — В интересах ясности есть… еще одна вещь, которую ты должна знать.
Глаза Жас сужаются в подозрении.
— Что?
Черт. Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Насчет роли… и у Чарльза, и у моего отца может сложиться впечатление, что я провожу с тобой время, чтобы помочь тебе попасть под контроль твоего отца.
— Что?! — кричит она. Если бы Жас все еще не поправлялась, я не сомневаюсь, что она бросилась бы на меня прямо сейчас. — Почему они так думают?
Я вытягиваю шею из стороны в сторону.
— Это было до того, как я узнал тебя ближе. Не могу сказать, что я не заключил бы такую же сделку, если бы знал тебя лучше, но на то есть веская причина.
— Объясни, — требует она сквозь стиснутые зубы.
— Это было в первый день нашего знакомства — прямо перед ужином в твоем доме. Я был в сигарной комнате твоего отца и слушал, как они болтают о чем попало. Потом, в какой-то момент, мой отец спросил, как у тебя дела, и твой отец стал говорить о том, какая ты грубиянка. — Я поднимаю руки вверх, когда в ее глазах вспыхивает ярость. — Это его слова, не мои. В любом случае… мой отец предложил мне научить тебя, как все устроено в нашем мире, поставить тебя на место, так сказать. Научить тебя вести себя как подобает женщине, — Жас смотрит на лампу рядом с собой, словно раздумывая, не стукнуть ли меня ею по голове. Когда она не делает никакого движения, я продолжаю: — Итак… я сказал им, что буду рад помочь. Пейтон постоянно испытывала мои последние нервы. Я увидел возможность получить то, что мне нужно, без нее, и я ухватился за нее. Чарльз и мой отец сказали, что, если я добьюсь успеха с тобой, они примут меня в свои ряды. Реформировав тебя, я докажу, что готов взяться за другие проекты.
Жас какое-то время сидит неподвижно, метая в меня кинжалы своими глазами. Наконец, она делает глубокий вдох и говорит.
— Позволь мне прояснить ситуацию. Ты обещал нашим отцам, что сможешь превратить меня в одну из их маленьких Степфордских жен?
— По сути, да.
Она вскидывает бровь.
— И как именно ты планировал это сделать?
— Я еще не совсем разобрался в этой части.
— Значит, после ужина, когда ты появился в моей комнате — то, что произошло в моем шкафу — это было потому, что ты играл роль?
— Блядь, нет.
Теперь я киплю вместе с ней. Единственное, в чем Жас никогда не должен сомневаться, так это в том, как сильно я ее хочу.
— Тогда какова была цель?
Я вскакиваю с дивана и развожу руки в стороны.
— Я ничего этого не планировал! После ужина я должен был быть с нашими отцами, курить кубинские сигареты. Теперь, когда я думаю об этом, я даже не помню, как поднимался по лестнице. Но когда ты вышла из ванной в одном полотенце, последняя ниточка самоконтроля, которая была у меня внутри, оборвалась. Я был зол, что не смог сдержать себя рядом с тобой. Я собирался сказать, что к черту весь этот план, потому что если я не могу контролировать себя, то как, черт возьми, я смогу контролировать тебя? Я пытался предупредить тебя держаться подальше, но ты ни хрена не слушала. Тебе просто нужно было продолжать нажимать на мои кнопки, как ты всегда делаешь, и я реагировал.
— Положив на меня свои руки? Трахая меня пальцами об стену? Ты серьезно пытаешься обвинить меня в этом дерьме?!
Я смотрю ей прямо в глаза.
— Не притворяйся, что тебе не нравилось каждое гребаное мгновение той ночи или любого другого раза, когда я прикасался к тебе после этого.
Она встает, сжимая кулаки.
— Трахни меня!
— С радостью. Назови время и место, милая.
Жас поднимает руку, но она транслирует свое намерение за милю.
Я хватаю руку в середине замаха.
— Хорошая попытка.
— Отпусти. Отпусти. Меня, — она вырывается из моей хватки, широко раскрыв глаза.
Какого хрена я делаю?
Сдерживание Жас, вероятно, вызывает у нее какие-то воспоминания. Я тут же ослабляю хватку и делаю шаг назад. Черт возьми.
— Прости меня. Я не хотел…
— Заткнись, — она сжимает кулак вокруг моей футболки. — Просто заткнись. Заткнись. Блядь. Заткнись.
Прежде чем я успеваю сказать: «Или что?», Жас дергает за хлопок, притягивая меня к себе. Она прижимается своими полными губами к моим, и мысль о том, чтобы бросить ей вызов, рассеивается в воздухе. После этого уже ничто не имеет значения.
Наши рты встречаются в неистовом отчаянии, прижимаясь друг к другу в поисках большего. Тихие стоны Жас отдаются прямо в мой член, заставляя меня за две секунды перейти от спущенной мачты к полным парусам. Она трется животом о мой стояк, но трения недостаточно. Я опускаюсь на диван и тяну ее за собой, пока она не оказывается на моих коленях, не разрывая поцелуя. Я чувствую жар ее киски сквозь одежду, когда она прижимается ко мне. Ее спина выгибается, когда мои губы путешествуют по ее шее. Она раскачивается на мне, когда мой большой палец проводит по ее соску через топ.
— Блядь!
— Я знаю, — пробормотал я, прижимаясь поцелуем к ее ключице. — Блядь, тебе хорошо.
— Нет. — Жас надавливает мне на грудь одной рукой, а другую кладет на свой живот. — Ай! Блядь, как ой!
— Черт, — мои глаза пробегают по всей длине ее верхней части тела, пытаясь определить источник проблемы. — Что болит?
Жас поднимает уголок своей рубашки. Моя челюсть сжимается, когда материал сдвигается еще немного вверх, обнажая сердитую, неровную красную линию.
— Господи Иисусе. Это от ножа?
Она кивает, закатывая рубашку и заправляя ее под бретельку лифчика.
— Все еще болит?
Жас пожимает плечами.
— Большую часть боли сейчас вызывают мышцы живота, которые все еще довольно болезненны из-за того, что их разрезали во время операции. В основном это тупая боль, как после очень тяжелой тренировки, но, когда я двигаюсь определенным образом, это вызывает очень острую боль, что сейчас и произошло. Больно до жути, но всего на несколько секунд. По сравнению с тем, что я чувствовала вначале, это ночь и день.
Я легонько провожу по свежему шраму, отчего по ее телу пробегают мурашки.
— Это единственный шрам?
Жас качает головой.
— Нет. Есть еще один, примерно в два раза длиннее, от хирургической операции, которую им пришлось делать.
Мои брови сошлись в замешательстве. Мне хорошо виден весь ее живот, но я ничего не вижу.
— Где?
Жас начинает стягивать пояс своих леггинсов, а затем и черные хлопковые трусики. Прежде чем я успеваю спросить, зачем, появляется еще одна линия, шириной пять или шесть дюймов, примерно на шесть дюймов ниже пупка. Кожа здесь также красная и слегка приподнятая, создавая что-то вроде гребня, но это явно результат более точного разреза. Я настолько сосредоточен на доказательствах ее нападения, что тот факт, что Жас сидит у меня на коленях с частично обнаженной киской, меня даже не беспокоит. Похоже, я все-таки сдерживаю себя.
Мои глаза путешествуют вверх, по ее подтянутому животу. По большей части это гладкая, загорелая кожа. Но есть одно большое пятно, нарушающее совершенство, слегка окрашенное в желтовато-коричневый цвет.
Моя рука скользит по самому темному участку.
— Почему здесь до сих пор синяки?
— Это место, где я получила удар ботинком в живот. Он выглядит гораздо лучше, чем было на самом деле. Ты ведь видел мое лицо, когда это случилось сначала? Половина моего тела была того же прекрасного красновато-фиолетового оттенка.
На улице было темно, и все произошло так быстро в ту ночь, что я так и не нашел времени внимательно осмотреть ее. Возможно, это и хорошо, потому что от одного только повреждения ее лица мне захотелось убить ублюдков, которые сделали это с ней. Я так чертовски зол, но изо всех сил стараюсь сдержать свое выражение лица. Мои зубы скрежещут, когда я обхватываю ее бедра руками и усаживаю на подушку рядом с собой. Я сейчас слишком возбужден, чтобы она сидела на мне.
Жас возвращает рубашку на место.
— И что теперь?
— Теперь ты расскажешь мне, что случилось в том лесу. После этого мы будем работать вместе, чтобы уничтожить всех этих ублюдков.